Эмоциональный интеллект. Для контраста поговорим об одной женщине, которая на­ходилась на противоположном

Для контраста поговорим об одной женщине, которая на­ходилась на противоположном конце исследованного Лайне­ром диапазона. Потеряв как-то раз свою любимую ручку, она на много дней лишилась душевного равновесия. В другой раз объявление о грандиозной распродаже женской обуви в доро­гом магазине привело ее в такое возбуждение, что она бросила все свои дела, вскочила в машину и три часа мчалась в этот мага­зин в Чикаго. \у Дайнер считает, что женщины вообще переживают как по­ложительные, так и отрицательные эмоции сильнее, чем муж­чины. А если оставить в стороне различия между полами, то эмоциональная жизнь богаче у тех людей, которые больше за­мечают. Эта повышенная эмоциональная чувствительность прежде всего означает, что малейшее раздражение вызывает у таких людей эмоциональные бури, то ли божественные, то ли адские, тогда как те, кто составляет диаметральную противо­положность, едва ли испытывают хоть какое-нибудь чувство даже в самых жутких обстоятельствах.

Бесчувственный мужчина

Гэри приводил в бешенство свою невесту Эллен, потому что, будучи знающим, вдумчивым и успешным хирургом, ос­тавался скучным в смысле эмоций, совершенно не отзываясь ни на какие проявления чувств. Хотя Гэри мог блестяще рас­суждать о науке и искусстве, когда дело доходило до его чувств — даже к Эллен, он замолкал. Она, как могла, пыта­лась выжать из него хоть каплю страсти, но все было напрас­но: Гэри оставался бесстрастным и ничего не замечал. «Я во­обще никогда не выражаю свои чувства», — сказал Гэри пси­хотерапевту, которого он посетил по настоянию Эллен. Ког­да речь зашла об эмоциональной жизни, он добавил: «Не знаю, о чем тут говорить; я не испытываю сильных чувств — ни по­ложительных, ни отрицательных».

Эллен была не единственной, кого расстраивало равноду­шие Гэри; как он сообщил по секрету своему врачу, он ни с кем не был способен открыто говорить о своих чувствах. Причина

Дэниел Гоулллан

заключалась в том, что он прежде всего не знал, что именно он чувствует. Насколько он мог судить об этом, он не испытывал никакого гнева, никаких печалей, никаких радостей.

Как замечает его врач, такая эмоциональная пустота делает Гэри и ему подобных бесцветными и «никакими». «Они на всех наводят скуку. Именно поэтому их жены отправляют их лечить­ся». Эмоциональная тупость Гэри служит примером того, что психиатры называюталекситимией от греческогоа — пристав­ки, обозначающей «отсутствие», lexis («лексис») — «слова, вы­ражения» wthymos («тимос») — «эмоции». Таким людям не хва­тает слов для выражения их чувств. В самом деле, кажется, что у них вообще нет никаких чувств, хотя в действительности они могут производить такое впечатление из-за своей неспособно­сти выразить эмоции, а не из-за их полного отсутствия. Психо­аналитики впервые обратили внимание на таких людей, при­веденные в замешательство категорией пациентов, которые не поддавались лечению их методами, потому что не сообщали ни о каких чувствах, ни о каких фантазиях и бесцветных снах — словом, ни о какой внутренней эмоциональной жизни речь во­обще не шла. Клинические признаки, характерные для алек-ситимиков, включают затруднения с описанием чувств, как их собственных, так и чувств других людей, и крайнюю ограни­ченность эмоционального словарного запаса. Более того, им трудно проводить различия как между эмоциями, так и между эмоцией и телесным ощущением, так что они могут жаловать­ся на то, что их мутит, на учащенное сердцебиение, потение и головокружение — и не знать при этом, что испытывают тре­вогу.

«Они производят впечатление особых чуждых существ, явившихся из другого мира, но живущих в обществе, где вла­ствуют чувства» — так описывает их д-р Питер Сифнеос, пси­хиатр из Гарвардского университета, который в 1972 году изоб­рел термин «алекситимия». Алекситимики, к примеру, редко плачут, но если уж они заплачут, слезы у них из глаз текут ручь­ями. Однако они жутко смущаются, если в этот момент их спро­сить, о чем они плачут. Одна пациентка, страдающая алекси­тимией, посмотрев фильм о матери восьмерых детей, которая умерла от рака, была так потрясена, что плакала, пока не за-

Эмоциональный интеллект

снула. Когда ее врач высказал предположение, что она расетро-илась из-за того, что фильм напомнил ей о ее собственной ма­тери, которая в это время умирала от рака, женщина словно окаменела и осталась сидеть в смущении, не шевелясь и не про­износя ни слова. Когда же он спросил ее, что она чувствовала в тот момент, женщина ответила, что чувствовала нечто «ужас­ное», но не смогла четко определить свои чувства и добавила, что иногда вдруг осознает, что плачет, но никогда точно не знает почему.

В этом и заключается суть проблемы. Дело не в том, что алекситимики вообще ничего не чувствуют, просто они не в состоянии до конца понять — и особенно выразить это слова- [/ ми, — какие именно чувства они испытывают. Они полностью лишены главной способности эмоционального интеллекта — самоосознаний, то есть понимания, что мы чувствуем, когда •внутри нае бушуют эмоции. Алекситимики опровергают акси­ому, проистекающую из здравого смысла, об абсолютной са­моочевидности того, какие именно чувства мы испытываем; это происходит из-за того, что у них нет, так сказать, ключа к по­ниманию чувств. Когда что-то, а чаще всего кто-то, побуждает их к чувствованию, они воспринимают переживание как нечто обескураживающее и подавляющее, от чего надо отделаться любой ценой. Чувства к ним если вообще и приходят, то ис­ключительно в виде одурманивающего букета горестей и бед; как определила эта женщина, которая плакала в кино, они чув­ствуют что-то «ужасное», но никогда не могут точно сказать, что такое это «ужасное», что они в данный момент чувствуют.

Подобная изначальная путаница с чувствами, видимо, час­то заставляет их жаловаться на неопределенные проблемы со здоровьем, тогда как в действительности они испытывают эмо­циональный дистресс — явление, известное в психиатрии как соматизация, то есть развитие соматических нарушений пси­хогенной природы, когда боль, связанную с эмоциями, прини­мают за физическую (и отличающуюся от психосоматического заболевания, при котором эмоциональные проблемы перехо­дят в разряд медицинских). Главную свою задачу психиатрия видит в том, чтобы вывести алекситимиков из рядов тех, кто приходит к докторам за помощью, поскольку они склонны дол-

Дэниел Гоулман

го и нудно приставать к врачам, домогаясь, чтобы те поставили им диагноз и назначили лечение от того, что в действительнос­ти относится к категории эмоциональных проблем.

Хотя пока еще никто не может наверняка сказать, что имен­но вызывает алекситимию, д-р Сифнеос высказал предполо­жение, что в этом виноват обрыв цепи между лимбической си­стемой и неокортексом, в частности, его центром речи, и эта гипотеза вполне согласуется с тем, что мы узнаем об эмоцио­нальном мозге. У пациентов, подверженных тяжелым эпилеп­тическим припадкам, у которых эта связь была прервана хи­рургическим путем для ослабления симптомов их болезни, как отмечает Сифнеос, эмоции притуплялись, как у людей с алек-ситимией, и они теряли способность выражать свои чувства словами и неожиданно лишались жизни, украшенной игрой воображения. Короче говоря, несмотря на то что цепи эмоцио­нального мозга могут реагировать чувствами, неокортекс не способен рассортировать эти чувства и добавить к ним языко­вые нюансы. Как заметил Генри Рот в своем романе «Назови это сном» по поводу этой силы речи, «если ты сумел облечь в слова то, что ты чувствовал, значит, это твое». Результат, разу­меется, и составляет алекситимическую дилемму: отсутствие слов, чтобы выразить чувства, означает, что эти чувства не ваши.

О пользе чувствования нутром

У Эллиота как раз подо лбом образовалась опухоль разме­ром с маленький апельсин, которая была полностью удалена с помощью хирургического вмешательства. Хотя операция и была признана удачной, впоследствии люди, хорошо знавшие его, утверждали, что Эллиот уже не был Эллиотом — он пережил радикальное изменение личности. Некогда успешный адвокат, ведущий дела корпораций, Эллиот больше не мог работать. Его бросила жена. Безрассудно потратив сбережения на бесплод­ные капиталовложения, он был вынужден жить в доме брата.

В проблеме Эллиота присутствовала одна особенность, при­водившая в замешательство. С интеллектуальной точки зрения он был блестящ, как всегда, но он ужасно распоряжался своим

Эмоциональный интеллект

временем, безнадежно увязая в мелких подробностях; казалось, он утратил всякое понятие о приоритетах. Выговоры ничего не меняли; его последовательно уволили с ряда юридических долж­ностей. Хотя многочисленные тесты интеллекта не выявили никаких отклонений в умственных способностях Эллиота, тем не менее он отправился к невропатологу, надеясь, что в случае обнаружения у него какой-либо неврологической проблемы он получит страховые пособия в связи с утратой трудоспособнос­ти, на которые он, по его мнению, имел право. В противном случае его, вероятно, сочли бы просто симулянтом.

Антонио Дамазио, невролог, консультировавший Эллиота, был поражен выпадением одного элемента из набора менталь­ных функций Эллиота: хотя с его логикой, памятью, внимани­ем, равно как и со всеми остальными познавательными спо­собностями все было в порядке, Эллиот фактически забыл о своих эмоциональных реакциях на то, что с ним произошло. Самым поразительным было то, что Эллиот мог рассказывать о трагических событиях своейжизни совершенно бесстрастно, словно он был сторонним наблюдателем по отношению к по­терям и неудачам из своего прошлого, — без нотки сожаления или печали, фрустрации или гнева по поводу несправедливос­ти жизни. Его трагедия не доставляла ему никаких страданий. Дамазио чувствовал себя более расстроенным историей Элли­ота, чем сам Эллиот.

Причиной эмоциональной неосведомленности, по заклю­чению Дамазио, было удаление — вместе с опухолью — части предлобных долей головного мозга Эллиота. Фактически про­изошло следующее: в результате хирургического вмешательства была перерезана связь между низшими центрами эмоциональ­ного мозга, особенно миндалевидным телом и относящимися к нему цепями, и центром неокортекса, отвечающим за спо­собности к мышлению. Эллиот стал мыслить по принципу компь­ютера: он был способен последовательно выполнять все шаги поэтапно, просчитывая какое-то решение, но не мог правиль­но определять значимость возможных вариантов. Каждый ва­риант был нейтральным. И такая бесстрастная манера рассуж­дать логически, по мнению Дамазио, составляла суть пробле­мы Эллиота, ибо неспособность понять собственные чувства,

Дэниел Гоулман

возникающие у него по поводу разных вещей, вносила ошибку в его рассуждения.

Дефект обнаруживался даже при решении житейских про­блем. Когда Дамазио попытался договориться с Эллиотом на­счет даты и времени его следующего визита, тот от нерешитель­ности пришел в полную растерянность. Эллиот сумел найти аргументы за и против каждого числа и часа, предложенных Дамазио, но так и не смог сделать выбор. Отправляясь от разу­ма, можно сказать, что Эллиот высказал безупречно обосно­ванные доводы своего отказа или принятия почти каждого вре­мени посещения врача, но у него не было ни малейшего поня­тия, как он самотносится к любому из оговоренных вариантов их встречи. Он потерял способность понимать собственные чувства, и у него не осталось никаких предпочтений.

Нерешительность Эллиота в сложившейся ситуации пока­зывает, насколько важна роль чувства для навигации в беско­нечном потоке личных решений, которые приходится прини­мать на протяжении жизни. И хотя сильные чувства могут вне­сти беспорядок в процесс логического мышления, отсутствие понимания чувства часто приносит не меньший вред, особен-^ но если приходится взвешивать свои решения, от которых во многом зависит наша судьба, например: какой род деятельнос­ти избрать, оставаться на прежней спокойной работе или пе­рейти на другую, более опасную, но и более интересную, кому назначить свидание, с кем сочетаться браком, где жить, какую снять квартиру, какой дом купить — то одно, то другое... и так всю жизнь. Невозможно принять правильное решение на ос­новании одной только рациональности, для этого требуются умение «чувствовать нутром» и эмоциональная мудрость, на­копленная на основе прошлых переживаний. Формальная ло­гика никогда не поможет принять правильное решение: с кем идти под венец, кому можно доверять и даже за какую работу взяться; есть немало областей, где разум без чувств слеп.

Интуитивные сигналы, направляющие нас в эти моменты, приходят в виде возбужденных лимбической системой импуль­сов из нутра, которые Дамазио называет «соматическими мар­керами» (соматический, то есть телесный, сигнальный знак, отличный от психического), что в буквальном смысле означает

Эмоциональный интеллект

«нутряные чувства». Соматический маркер — это своего рода .сигнал автоматической тревожной сигнализации, который при­влекает внимание к потенциальной опасности при данном ходе событий. Эти маркеры, как правило, не дают нам выбрать тот вариант, против которого нас предостерегает прошлый опыт, но они также могут и предупредить нас о наличии благоприят­ной возможности. Обычно мы в этот момент не вспоминаем, какое именно переживание служит источником негативного чувства; все, что нам нужно, так это сигнал^ что данный воз­можный ход действий может быть опасным. И всякий раз, ког­да это «нутряное чувство» начнет усиливаться, мы сразу же пре­рвем прежний ход рассуждений или, наоборот, продолжим его с еще большим упорством и таким образом сократим множе­ство вариантов выбора до матрицы решений, более поддающей­ся контролю. Итак, основой принятия более правильного лич­ного решения является настройка на собственные чувства.

Проникновение в бессознательное

Эмоциональная пустота Эллиота наводит на мысль о воз­можном существовании у людей широкого диапазона способ­ностей отдавать себе отчет в своих эмоциях, когда они их ис­пытывают. Следуя логике неврологии, если отсутствие какой-либо нервной цепи ведет к нарушению какой-то способности, то относительная сила или слабость той же самой цепи у людей со здоровым мозгом должна приводить к сравнимым уровням компетенции в той же самой способности. С точки зрения роли предлобных цепей в эмоциональной настроенности это озна­чает, что в силу неврологических причин одни из нас легче улав­ливают «копошение» страха или радости, чем другие, и, следо­вательно, бывают более осведомленными о своих эмоциях.

Возможно, талант к психологическому самонаблюдению связан с той же самой схемой. Некоторые из нас от рождения настроены на специальные символические режимы работы эмоционального ума: метафору и сравнение наряду с поэзией, песнями и легендами — все они переводятся на язык сердца. То же относится и к мечтам и мифам, в которых свободные ас-

Дэниел Гоулман

социации определяют ход повествования, следуя логике эмо­ционального ума. Обладатели врожденной настроенности на голос своего сердца — язык эмоций, — конечно, более искус­ны в словесном выражении его посланий в качестве романис­та, песенника или психотерапевта. Эта внутренняя настройка делает их более одаренными в озвучивании «мудрости бессо­знательного» — прочувствованного смысла наших снов и фан­тазий, символов, олицетворяющих наши самые сокровенные желания.

Самоосознание совершенно необходимо для психологи­ческого прозрения; это способность, на усиление которой на­правлена большая часть психотерапии. Говард Гарднер при создании модели внутрипсихической способности мышле­ния воспользовался трудами Зигмунда Фрейда, великого то­пографа потаенных движущих сил психики. Как дал понять Фрейд, большая часть эмоциональной жизни протекает бес­сознательно; чувства, шевелящиеся в нас, не всегда пересту­пают порог осознания. Эмпирическое подтверждение этой психологической аксиомы получают, например, во время экспериментов с бессознательными эмоциями, приведших к замечательному открытию: оказывается, люди формируют определенные симпатии к вещам, не подозревая, что видели их раньше. Любая эмоция может^ыть — и очень часто быва­ет — бессознательной.

Физиологические предпосылки эмоции обычно возника­ют до того как человек осознает само это чувство. К примеру, если людям, которые боятся змей, показать фотографию змеи, датчики, установленные на их коже, зарегистрируют выделе­ние пота, что служит сигналом беспокойства, хотя, по их сло­вам, они не чувствовали никакого страха. Пот у таких людей выступает даже в том случае, если фотография змеи промельк­нет перед их глазами очень быстро и они не успеют полностью осознать, что именно им показали, не говоря уже о том, чтобы они после этого начали волноваться. По мере усиления такого предсознательного эмоционального возбуждения оно в конце концов становится достаточно сильным, чтобы человек его осознал. Следовательно, существуют два уровня эмоции: созна­тельный и бессознательный. В тот момент, когда происходит