Национальная культура как синтез особенного и всеобщего

Понятие национальной культуры не имеет в научной литературе однозначного определения. За различными суждениями о ней порой трудно уловить, о чем, собственно, идет речь. Часто под видом национальной культуры защищают то, что ею вовсе не является, разрушая попутно ее подлинные святыни и ценности. Возрождают древние обряды и обычаи, когда никакой еще нации не было, и равнодушно взирают на бедственное состояние школ, музеев и библиотек, без которых нет национальной культуры. Поощряют шоу-бизнес и массовую культуру и обрекают на финансовое голодание то, что входит в культурное достояние нации. Культурная архаика и массовая культура – тоже, конечно, культура, но не национальная: с их помощью можно возродить традиции племенной жизни или приобщиться к космополитизму современного общества, но сохранить своё национальное лицо невозможно.

Вместе с тем нельзя отрицать реальные трудности при определении границ национальной культуры. В неё часто включают либо всё, либо... ничего. Вот лишь один пример из истории нашей отечественной мысли. Русский философ Г.П.Федотов, много размышлявший на эту тему, склонен был трактовать понятие национальной культуры предельно широко. В статье "Новое отечество" он писал: "Нация, разумеется, не расовая и даже не этнографическая категория. Это категория прежде всего культурная, а во вторую очередь политическая. Мы можем определить её как совпадение государства и культуры. Там, где весь или почти весь круг данной культуры охвачен одной политической организацией и где, внутри её, есть место для одной господствующей культуры, там образуется то, что мы называем нацией"[2]. Нация есть, прежде всего, «культурное единство», куда входит "религия, язык, система нравственных понятий, общность быта, искусство, литература. Язык является лишь одним из главных, но не единственным признаком культурного единства"[3]. "Культурное единство нации" в трактовке Федотова и есть то, сегодня называют национальной культурой. Для него несомненно, что русские в плане культурного единства уже сложились как нация, но это единство не нашло для себя пока адекватного национально- государственного устройства. "Так за всё тысячелетие своей истории Россия искала национального равновесия между государством и культурой и не нашла его"[4]. В этом причина крайней неустойчивости российского государства, что, как предсказывал Федотов, рано или поздно приведет его к распаду.

Другой русский мыслитель - социолог Питирим Сорокин - в противоположность этой точке зрения отрицает возможность определения нации через религию, язык, мораль и пр., т.е. через то, что обычно понимают под национальной культурой. Само существование национальной культуры ставится им под сомнение. Определяя нацию через культуру, мы рискуем превратить нацию в миф, которому в действительности ничего не соответствует. Обращаясь к понятию национального, Сорокин пишет: "Но разве это "туманное пятно" не состоит как раз из тех элементов, о которых только что шла речь? Выбросьте из "культуры" язык, религию, право, нравственность, экономику и т.д., и от "культуры" останется пустое место"[5].

Как ни парадоксально, по-своему прав каждый из этих авторов. Национальная культура, действительно, включает в себя язык, религию, мораль, искусство и пр., но ни один из этих элементов не является принадлежностью какой-то одной культуры. Большинство мировых религий имеет наднациональный характер, многие культуры (английская и американская, испанская и латиноамериканские) говорят на одном языке. Все знают, что искусство национально, но что отличает одно национальное искусство от другого? Если только язык, как быть тогда с музыкой и живописью? Ведь звуки и цвета не имеют национальной природы, и, тем не менее, музыка Верди - итальянская музыка, а Чайковского и Мусоргского - русская. В каждой национальной литературе есть свои поэты, прозаики, драматурги, которые создают свои произведения на разных языках, но работают в одних и тех же литературных жанрах и формах. И разве русский роман отличается от французского только языком, на котором написан? Тогда перевод снимет эту разницу. Есть, видимо, более тонкая грань между национальными искусствами, над обнаружением которой постоянно бьются литературоведы и искусствоведы. Пусть они и ищут ее в каждом конкретном случае. Но можно ли в общем виде ответить на вопрос, чем является национальная культура?

Пытаясь раскрыть ее "субстанциальную основу", обычно говорят, что она выражает "душу" народа, его менталитет, общность исторической судьбы, особенности его психического склада и характера, присущий ему взгляд на мир и пр. Такое объяснение, возможно, верно, но слишком абстрактно и метафизично, отсылает к реалиям, которые не поддаются верификации (опытной проверке) и теоретическому анализу. И, главное, не содержит критерия, отличающего национальную культуру от ненациональной, ведь та также выражает чью-то "душу". В наскальной живописи тоже есть "душа", но не национальная. И чем национальная «душа» отличается от всякой иной "души"? Питирим Сорокин прав: нельзя всерьез доверять дефинициям, которые видят в нации "метафизический принцип", какую-то таинственную "вне- и сверхразумную сущность". Сюда относится и определение нации как "коллективной души", которое создается "путем подчёркивания психологической природы этого явления". Отсюда он делает вывод, что "национальности как единого социального элемента нет, как нет и специально национальной связи"[6], т.е. в социальном мире нет ничего такого, что, безусловно, заслуживало бы названия национального.

Слово «нация» латинского происхождения и не имеет перевода на русский язык. Его переводят часто как «народ», хотя во всех европейских языках это разные понятия. Народ для нас нечто более понятное, чем нация, и, говоря о нашей истории, мы предпочитаем пользоваться именно этим словом – «власть и народ», «интеллигенция и народ». Россия – страна многонациональная, но населяют ее разные народы, среди которых русские – такой же народ, как и другие, хотя количественно преобладающий. Пытаясь обозначить общность народов, населяющих Россию, мы в советское время говорили о советском народе, в наше – о российском. Но кто же тогла в России является нацией?

На различие между этими словами обратил внимание еще В.Г.Белинский. «В русском языке, - писал он, - находятся в обороте два слова, выражающие одинаковое значение: одно коренное русское – народность, другое латинское, взятое нами из французского – национальность»[7]. Между ними при всем сходстве существуют и различие. «Народность» относится к «национальности» как вид к роду: в каждой нации есть народ, но не каждый народ есть нация. Под народом, как считает Белинский, следует понимать низший слой общества, к которому в те времена и позже относили в основном крестьянство, под нацией – «совокупность всех сословий государства», включая высшие и образованные слои, которым доступно понимание того, чего не знают и не понимают простые люди, или простолюдины. «Песни Кирши Данилова есть произведение народное; стихотворение Пушкина есть произведение национальное; первая доступна и высшим (образованнейшим) классам общества, но второе доступно только высшим (образованнейшим) классам общества и не доступно разумению народа, в тесном и собственном значении этого слова»[8].

В любой нации народ сохраняется как ее неизменная субстанция. «Сущность всякой национальности состоит в ее субстанции», которая есть «непреходящее и вечное в духе народа, которое само не изменяясь, выдерживает все изменения, целостно и невредимо проходит чрез все фазисы исторического развития»[9]. В этом смысле любой народ есть «нация в возможности, а не в действительности», первое и еще несовершенное проявление национальной жизни. По мнению Белинского, русская нация возникла в России только со времен Петра, когда народ отделился от бар, перестал понимать их, тогда как высшие слои могли по-прежнему понимать низшие слои. Они и представляют здесь русскую нацию. Народ же, заключая в себе потенциальную возможность существования нации, еще не является нацией в ее полном проявлении.

В объяснении национального Белинский апеллирует к «духу народа», к заключенному в нем субстанциальному началу. А почему у одного народа одна субстанция, а у другого – другая, на этот вопрос, считает Белинский, невозможно ответить. Субстанциальный подход по существу не добавляет к понятию национального ничего сверх того, что содержится в понятии народной души. По той же мордиалистской схеме, раскритикованной Питиримом Сорокиным, многие рассуждают и поныне, правда, используя для этого более современные термины - «коллективное бессознательное», «архетипы» и пр.

Правильнее, видимо, считать национальную культуру понятием не субстанциальным, а функциональным, имеющим смысл лишь при их соотнесении друг с другом. Национальная культура существует лишь в отношении к другим национальным культурам, в сравнении с ними, т.е. осознает себя не в единственном, а во множественном числе. Не будь других культур, не было бы и ее. Народы древности (греки, например), считая культурными только себя, называя других варварами, не имели никакого понятия о национальной культуре. Средневековая Европа, считавшая себя единой христианской нацией, говорящей по-латыни, также не знала этого понятия. Культура, мыслящая себя в единственном числе, естественно, не считает себя национальной. Для этого ей надо признать наличие других культур, соотнести себя с ними, что предполагает достаточно высокий уровень развития самосознания представляющих ее индивидов.

И до возникновения наций культуры существовали во множественном числе, но каждая из них мыслила себя в отношении не к другим культурам, а только к себе самой. В культурах, еще не знающих письменности, функционирующих в стихии устной речи, каждый народ объединен внутри себя общими для всех преданиями, обычаями, верованиями, передающимися от поколения к поколению на уровне соседства или прямого родства. Они и образуют народную (или этническую) культуру. Такая культура безымянна, анонимна, лишена именного авторства, является продуктом коллективного творчества. Все эти культуры существуют в состоянии изоляционизма друг от друга, резкого противопоставления своего чужому (только «своё» считается нормой и образцом), обострённого чувства вражды и неприязни ко всему, что выходит за их пределы. Именно эти культуры обладают постоянно воспроизводимым «субстратом» - единством "крови и почвы", т.е. общностью происхождения (кровного родства) и места проживания. Обладая пространственным разнообразием, они лишены временной координаты, невосприимчивы к любым инновациям. В той же мере они лишены и развитого индивидуального начала. Будучи непосредственно коллективной формой культурной идентичности людей, они соответствуют той ступени общественного развития, на которой индивиды еще не выделились из целого (племени, общины), полностью сливаются с ним. Этническая культура позволяет каждому народу оставаться самим собой, но мало способствуют его общению с другими народами. Когда подобное общение станет исторической необходимостью, наступит время национальных культур.

Национальная культура складываются в русле большой традиции письменной культуры. Письменность возникла, конечно, задолго до образования наций – в странах древней цивилизации - но именно она привела, в конечном счете, к возникновению национальных культур, история которых начинается с создания национального литературного языка и национальной литературы.

Письменность способна объединять людей, живущих на больших пространствах и не связанных между собой узами прямого родства. Она расширяет границы и их общения во времени, позволяя разным поколениям обмениваться между собой своими посланиями. Письменность возникла, видимо, в результате прорыва человечества за границы своего обособленного этнического существования, что привело к появлению первых очагов цивилизации. В духовной сфере этот прорыв означал рождение монотеизма и мировых религий. Народы, создавшие древние цивилизации, идентифицировали себя уже не по этническому, а религиозному и политическому признаку, т.е. по своим богам и земным правителям. Письменность и есть язык цивилизованного человека в отличие от устного языка тех, кто живет еще за пределами цивилизации.

Нации, если понимать под ними сверхэтнические общности, впервые сложились в Европе. Начало процессу нациогенеза дала европейская цивилизация и важно понять, что именно в ней послужило тому причиной. Само слово «нация» имеет, видимо, религиозное происхождение и первоначально обозначало объединение людей в рамках христианского вероисповедания (в России понятия «русский» и «православный» долгое время считались синонимами) Еще средневековая католическая Европа, читавшая и писавшая преимущественно по латыни, осознавала себя одной христианской нацией под водительством Римской Церкви. Однако по мере обретения европейскими государствами политической независимости от папского престола складывались так называемые государства-нации, чьим официальным языком стал язык живущих в них народов. Это привело к созданию национального литературного языка, с чего и начинается история любой национальной культуры. Начало этому процессу было положено переводом Библии и других священных текстов с латыни на языки европейских народов.

Среди признаков, отличающих одну нацию от другой, Э.Хобсбаум выделяет «существование давно и прочно утвердившейся культурной элиты, обладающей письменным национальным языком – литературным и административным»[10]. Национальный литературный язык не обрывал, однако, связи его носителей с общими для них ценностями античного рационализма и христианства. Верность им объединяла всю образованную Европу, а в случае христианства и ее народы. Возникшие на исходе Средневековья национальные культуры представляли собой своеобразный сплав, синтез этнокультурного наследия каждого народа с общими ценностями европейской цивилизации.

Без такого синтеза особенного и всеобщего нет нации и, следовательно, нет национальной культуры. Данное обстоятельство имеет принципиальное значение. Национальная культура не является простым переводом этнического наследия на язык письменности (иначе народы становились бы нациями благодаря усилиям этнографов, фиксирующих в письменной форме то, что они выражают изустно). Каждая нация заключает в себе то, что Владимир Соловьев называл «сверхнациональным единством». «Смысл существования нации, - писал он, - лежит не в них самих, но в человечестве», которое есть не абстрактное единство, но при всем несовершенстве « «реально существует на земле», «движется к совершенству… растет и расширяется вовне и развивается внутренне»[11]. Нации, согласно такому пониманию, существуют как бы в зазоре между этническим и сверхнациональным, локальным и универсальным, являя собой синтез того и другого. Схематически всю цепь можно представить в виде формулы «этнос–нация–сверхнациональное единство», в которой нация – среднее звено между ее крайними полюсами. Именно наличие в каждой нации сверхнационального начала превращает ее из категории только этнической в политическую и культурную.

Становясь нацией, народ не растворяется в наднациональном пространстве, но включается в него с минимальными для себя потерями и издержками, сохраняет свою особенность и самобытность. В этом смысле нация – не конечный пункт истории, а лишь промежуточный этап на пути движения народов к их интеграции в общемировом масштабе. В качестве нации народы обретают способность понимать друг друга, вступать между собой в общение и диалог. Зрелые нации, как правило, не страдают ксенофобией, презрением ко всему иностранному и чужому. Крайний национализм, отвергающий все чужое, - болезнь не сложившейся до конца нации, когда еще сильны пережитки этнического прошлого с их групповым эгоизмом и отсутствием развитого индивидуального начала.

В начальной фазе своего существования национальные культуры взаимодействуют друг с другом на уровне своих образованных элит. Именно они берут на себя функцию культурного посредничества между разными народами. Носителями национальной культуры являются в первую очередь ее творцы – выдающиеся писатели, художники, мыслители, чьи имена обрели значение общепризнанных классиков этой культуры. Будучи продуктом индивидуального творчества, несущим на себе печать именного авторства, она воспринимается, усваивается также на индивидуальном уровне, в акте личного потребления (уже умение читать и писать требует от человека индивидуальных усилий).

Отсюда свойственное национальной культуре стилистическое и идейное многообразие индивидуальных самовыражений: к каждой из них могут принадлежать люди с разными взглядами, вкусами и предпочтениями. В любой национальной культуре можно найти своих просветителей и романтиков, традиционалистов и модернистов, консерваторов и новаторов. Здесь каждый имеет право на личную позицию и мнение, что, разумеется, не исключает их определенного сходства и подобия, обусловленных общностью этнического происхождения. Принципом существования национальных культур является, следовательно, свободная в своем самовыражении и духовном выборе личность. Если народ можно определить как коллективную личность (здесь как бы одна личность на всех), то нация – это коллектив личностей, у каждой из которых свое неповторимое лицо.

Нация тем и отличается от народа, что культивирует особый тип личности. Личность здесь нечто большее, чем просто единичный представитель своей группы. Она не отрицает своего этнического происхождения, но и не сводится к нему, включая в себя более широкий круг общения и духовного родства. Свою этничность, данную родителями, поменять нельзя, а национальность можно: первое от нас не зависит, не является нашей личной заслугой, второе есть результат нашего выбора и усвоенной нами культуры. Те, например, кто называют себя американцами русского происхождения или русскими немецкого происхождения, достаточно четко формулируют это различие между этническим и национальным.

Выражение «дружба народов» в этом смысле не совсем точное. Народы не дружат, дружат люди, представляющие разные народы, но способные при этом выходить за границы своей этнической обособленности, как бы возвышаться над горизонтом своей группы. Этносы, в которых индивиды еще не отличают себя от коллектива, обладают структурным сходством, но лишены дара общения, склонны видеть в других этносах если не врагов, то чужаков (здесь источник всех межэтнических конфликтов). И только приобщаясь к ценностям более высокого – надэтнического - порядка, люди обретают способность к взаимопониманию и общению поверх разделяющих их этнических барьеров. Подобную способность они обретают впервые именно в качестве нации.

Под национальным в культуре часто понимают только то, что отличает одну культуру от другой. Но тогда непонятно, что отличает национальное от этнического, в чем смысл его появления на свет. В крайних версиях национализма (таких, например, как фашизм) нация редуцируется к «чистоте крови и расы», а национальное трактуется как присущий народу набор биологически врожденных и однотипных стереотипов поведения и сознания. Соответственно под национальным государством понимается политический союз людей одной крови, этнократию с ее лозунгами типа «Франция для французов», «Россия для русских» и пр. Ничего общего с национальной культурой подобные призывы не имеют.

Есть и иная версия национальной культуры, связывающая ее появление с возникновением индустриального типа производства. По словам Э. Геллнера, «век перехода к индустриализму неизбежно становится веком национализма…»[12]. В таком обществе «культура - больше не просто украшение, утверждение и узаконивание социального порядка, который поддерживается и более жесткими, насильственными мерами, Культура теперь – это необходимая общая среда. Источник жизненной силы или скорее минимальная общая атмосфера, только внутри которой члены общества могут дышать, жить и творить. Для данного общества это должна быть атмосфера, в которой все его члены могут дышать, говорить и творить; значит, это должна быть единая культура. Более того, теперь это должна быть великая или высокая (обладающая своей письменностью, основанная на образовании) культура, а не разобщенные, ограниченные, бесписьменные малые культуры или традиции»[13].

Все так, но почему эта культура – национальная? А потому, утверждает Геллнер, что она основывается не на этнической общности или сословной принадлежности людей, а на необходимости выполнения ими стандартизированных социальных и профессиональных ролей, что требует и единой (гомогенной) культуры, свободной от местных различий, базирующейся на столь же стандартизированном литературном языке. В индустриальном обществе все его члены «должны быть способны общаться с помощью письменных, безличных, свободных от контекста, ни к кому не обращенных типовых посланий. Поэтому средством этого общения должен быть единый, общий для всех, стандартизированный устный и письменный язык»[14].

В таком изображении национальная культура утрачивает присущие ей индивидуальные формы самовыражения и более смахивает на предельно рационализированный и стандартизированный язык научной и технической информации. Не можно ли считать подобный язык национальным? Язык Пушкина, Тургенева, Толстого, Достоевского – не язык индустриального общества, хотя именно в нем сложились нормы общерусского литературного языка. Принадлежа к одной национальной культуре, люди, действительно, говорят и пишут на одном языке, но ведь говорят и пишут по-разному. Национальная культура превращает человека не в носителя безличной роли, а в личность, сознающую свою индивидуальность. Она, следовательно, не отрицает, а повышает ценность индивидуального начала в культуре, без чего последняя уподобилась бы абстрактному языку научных формул и понятий.

И, тем не менее, национальная культура (как и нация) – не вечная категория. У нее есть свое начало и свой конец. Создания национальной культуры (как до того народной) навсегда останутся в памяти людей, будут и дальше служить им источником творческого вдохновения, но отсюда не следует, что культура в этой форме будет развиваться и дальше, что на ней заканчивается культурная эволюция человечества. Напомню еще раз мысль Владимира Соловьева о том, что нация есть лишь промежуточное звено на пути движения человечества к «сверхнациональному единству». Выход культуры за национальные границы стал очевиден уже с момента возникновения в ХХ веке так называемого массового общества и массовой культуры, в которых привязка к национальному утрачивает свое былое значение. Не давая этому процессу однозначно негативной или позитивной оценки, попытаемся разобраться, что именно происходит с культурой в этот период