Линейно-зависимые функции

ИЛИ МЕТОД ИСКЛЮЧЕНИЯ

..мне попадаются на глаза фотографии "Юноны Монеты" с "моими" названиями поз. Зачем я делала это? Наверное, потому, что восточные плохо ложатся на российскую почву, сознание, климат, и труднопредставимы... Дао любви... "Осенняя собака", "Летящий белый тигр", "Две рыбы рядом", "Осел поздней весной", "Поющая обезьяна"... -- Названия вызывают у меня невольную иронию на поэтичность. Поза "Коза смотрит на дерево" в русском варианте -- это "как баран на новые ворота"? Почему-то меня раздражает "нефритовый молот" в "нефритовом гроте", при глубоком преклонении перед китайской мудростью...

Красный флажок.

Пауза...

Штрафующая Полина -- сколько смен назад это было -- две? пять? -- не помню... Полина, сокабинница, в паузах изучающая психоанализ и Фрейда...

Здешняя математика: предел отношения равен отношению пределов, а предел неопределенности -- неопределенности предела, -- когда я уйду? Погрешность стервозности -- штрафующая Полина, новый поток. Штрафующая Полина -- неустранимая погрешность, уничтожающая коэффициент доверия.

...Полина, твоя погрешность -- мой предел, предел моей изолированной особой точки, которая в зависимости от поведения функции эф в окрестности точки зет ноль (это ты, Полина!) является устранимой...

Скушает мышка летучую мошку?

Скушает мышка летучую кошку?

Скушает кошка летучую мышку?

Линейно зависимые функции. Я и Полина... Нет -- Лара и Полина... В противном случае -- система называется линейно-независимой...

Скушает кошка летучую мышку? Правило есть правило... Я забыла Марину -- милую женщину, математика. Ее, говорят, увезли -- или отпустили? -- В ночную смену с сердечным приступом. Сердце, женские дела, крыша, которая иногда едет... Здешняя математика.

Скушает кошка летучую мышку. И даже -- без знака вопроса.

Методом исключения...

Человек -- система уравнений? Или -- неуравнений?

Пауза...

ПОСЛЕДНИЕ ФАНТАЗИИ ЛАРЫ

(посвящаются Чеширскому Коту...)

КАКТУС

...я сплю. Мне снится, что держу в руках кактус. Он колючий, округлый, плотный, теплый и щекотный. Я касаюсь его пальцами, глажу -- он кажется пушистым. Тогда я пытаюсь сжать его всей рукой, но он колется, больно и неожиданно.

Просыпаюсь оттого, что мои ноги уже на твоих плечах, а твой большой и кажущийся острым член вошел в меня, и я вся в твоей власти... Мне поначалу больно, хотя хорошо, и я застанываю...

Ты немного замедляешь свой темп, погружаясь в меня все глубже, -- и мое лоно уже без боли обхватывает тебя всего... Каждый раз мне хочется обхватить твоего зверя сильно-сильно, со всех сторон, и не выпускать никогда. Но он добивает меня, и после последнего моего вскрика ноги становятся слабыми, бедра дрожат, а "раба любви" ярко и сбито краснеет, грустно и побежденно глядя вслед уходящему -- навсегда? или с возвратом? -- уставшему победителю... "Какая же ты блядь!" -- восхищенно-уставшим голосом, сквозь зубы произносишь ты, и я чувствую себя счастливой первобытной тварью, которую покрыл истинный самец...

Пауза...

Красный флажок.

...пауза... паук... узы... разорванные паучьи узы... Впереди -- еще одна, последняя ночь, но об этом знаем только я и Лара.

ЮБКА С ФАЛДАМИ

...я стою у окна. На мне -- обтягивающая майка, едва прикрывающая грудь, и длинная, с фалдами юбка. Задумавшись, смотрю в окно. Ты подкрадываешься сзади и с тихим рычанием хватаешь меня за плечи. Я съеживаюсь, -- на самом деле мои плечи уже отдаются твоим рукам. Ты захватываешь своими ладонями всю грудь, сжимаешь соски, я теряю дар речи. Майка спускается вниз. В окне -- хоть и далеко -- люди, мне стыдно. Мое смущение и потерянность возбуждают тебя. Я вижу это по твоему ироничному взгляду и уже потемневшим глазам. Я пытаюсь увернуться от тебя, от любопытных взглядов на улице и оказываюсь полусидящей на ковре, на полу, в твоих ногах. Твои руки не выпускают меня. Разворачиваешь меня лицом к себе и расстегиваешь ширинку. Я касаюсь рукой твоей тяжелой мошонки и, как непредсказуемого кота, который вот-вот оцарапает или, наоборот, блаженно замурлыкает, начинаю гладить твой член... неожиданно сжимаю -- так неожиданно хватают за горло... Несколько секунд -- и я оказываюсь в той же легкой широкой юбке с фалдами, но уже без ничего. Ты дотрагиваешься до моего лобка, ерошишь его, дергаешь за маленькие русо-золотые волоски... Затем твои пальцы -- уверенные, знающие, чего хотят, -- опускаются ниже, нежно и цинично раздвигают мою щель, теребят лепестки... "Мой аленький цветок -- твой аленький цветок, мне, к счастью, не дано их ощущать раздельно..."

...Мой незаметный клитор возбуждается до предела, хотя обманчиво скрыт, и я уже не чувствую ничего, кроме бешеного желания, чтобы хоть что-то твое вошло в меня! Чтобы твой зверь проник в меня, убил...

Он уже в моих руках, я тешу его губами, жадно сосу головку, нежно покусывая ободок... Наконец-то! Ты не выдерживаешь, опрокидываешь меня на спину, резко раздвигаешь ноги и входишь. Твой первый подарок -- мой первый оргазм! Дальше -- острая, захлестывающая волна. Твое дыхание становится все чаще, ты хватаешь -- то мою грудь, то попу... И, почти в апогее, говоришь: "Иди на осла..." Я поворачиваюсь к тебе спиной, приподнимаясь при каждом новом заходе. Ты вдавливаешь пальцы мне в плечи.

-- Еби меня, кончай меня! -- шепчу, не выдерживая, и ты кончаешь... обливая спермой от влагалища до бедер.

За окном -- сумерки, я приподнимаюсь, чтобы задернуть занавеску, и замечаю, что липкая, прозрачная, густая полоска твоей спермы отметила меня до самой щиколотки. Ты лежишь, раскинув руки и ноги, беспомощный и совершенно удовлетворенный... Но я никак не могу успокоиться и, полулежа, расставляя ноги, умоляюще смотрю на тебя. Ты, рассеянно глядя в сумеречное окно, доласкиваешь меня, лениво перебирая лепестки, как монах четки... Я касаюсь твоей руки грудью -- двумя мягкими белыми котятами, целую твою лениво ласкающую руку. Она, сказав лобку "до свидания", уходит... Ты кладешь голову мне на бедра, за окном -- сумерки вечности, и мы засыпаем...

Шумит осенний помрачневший лес,

дни, что ветра, -- попробуй улови!

Я потеряла тысячу небес,

пока искала землю для любви.

Еще не раз, как в небо, завернусь

в земные, облетевшие слова.

Еще не раз, когда я обернусь,

сведет с ума поющая листва...

Пусть хлещет листопадная метель, --

но ты меня, как птицу, улови!

Я потеряла тысячу земель,

пока искала небо для любви...

ПОСЛЕДНЯЯ СМЕНА

Бывает такая усталость,

когда нет сил

просить прощения

даже у неба...

...последние часы тянутся вечностью. Ощущение -- репортажа с петлей на шее, наушниками на голове. Веет холодом -- космическим...

Последняя ночь оргазмических выкриков

и --

свобода от тюрьмы,

которую сама себе выдумала...

Пауза.

Зима, сырая, скользкая, противная и, как всегда, нескончаемая.

Пауза. Красный флажок.

Ночь.

Последняя ночная смена. Благо -- нет Жоры, и я нахально сижу верхом на столе, оглядывая, окидывая взглядом всех и вся... рыбка, которая завтра выпрыгнет из аквариума в море, с царапиной от крючка... уходить -- когда только сейчас после пяти месяцев чувствую, себя ассом... Могу вылезать из пространства разговора, когда хочу, не прерывая его, видеть, что делается вокруг... Я вспоминаю Эллу, вращающуюся на своем кресле, взглядом Олимпии окидывающую все кругом, -- что происходит в этом замкнутом прямоугольном мирке... Меня раздражал ее взгляд, теперь я понимаю: это просто профессионализм, холодный, блаженный профессионализм, умение защищаться -- переключением -- от клиентов, умение влезать не до конца -- туда, в телефон... Я уже умею поставить на место, осадить любого, но именно теперь я вынуждена уйти. Я не играю по этим правилам. Больше не играю... Правилам, по которым девушкам, работающим на телефоне, запрещено даже позвонить домой и сообщить, что она без приключений доехала до места работы, или договориться о свидании с любимым... А в округе -- новостроечный пустырь, и на сотни метров -- ни одного телефонного автомата, даже в метро...

Кощунство? Издевательство? Как это назвать?

Позвонить -- нормальное человеческое право, которого девушки, телефонистки-актрисы, работающие в службе "секс по телефону", -- матери, жены, любимые -- лишены... Разве что -- на случайность, на милость, на настроение начальства, на супер-экстренный случай -- вдруг -- быть может -- разрешат. Или НЕТ. И земля не разверзнется под их ногами, если мама или муж не узнает, как доехала дочь, жена, а ребенок не услышит: "Спокойной ночи, малыш! Целую тебя..." Земля не разверзнется перед ними, рожденными женщинами... Их не кастрируют, не сожгут, не распнут на кресте... Бог им судья. Лучше я -- независимой случайной величиной попаду в метод исключения. Из состояния особой изолированной точки перейду в состояние точки бесконечного скачка...

Пауза.

Последняя очередь красных флажков.

Леня -- Я -- Лена, мне 42, я блондинка. "В каких ты колготках?"

Миша -- в 13 лет его ласкала мама, мальчиком лизал свою мать.

Коля -- вылизал, как кобель, всю меня. Скрытый мазохист, заставила его лизать мою

задницу, -- понравилось, благодарил.

Володя -- "У меня стресс", колол на встречу.

Алеша -- долго, длинный трах, "соси, соси", кончил на минете, затем -- опять долгий

трах, и опять "соси"...

Саша -- бисексуал: "Стань мужчиной, мальчиком", "Я жду мужчину, сделал маникюр..."

Вадим -- Дева, быстро включился, эмоционально кончил. "Напористая ты!"

Костя -- долгий, насыщенный трах, минет, взаимная дрочка.

Короткие гудки -- на том конце провода, на том конце света -- манна небесная...

Прыжок -- через красные флажки.

Свобода?!

Пауза.

-- Что вам известно, свидетельница, по данному делу? -- обратился Король к Алисе.

-- Ничего, -- сказала Алиса.

-- И ничего больше? -- спросил Король.

-- И больше ничего, -- ответила Алиса.

-- Это чрезвычайно важно! -- сказал Король, глядя на присяжных.

Они было уже принялись записывать эти слова на своих досках, но тут вмешался Белый Кролик.

-- Ваше величество желали, несомненно, сказать НЕважно, -- произнес он весьма почтительно, хотя грозно нахмурился и сделал Королю страшную гримасу.

-- Да, да, я хотел сказать НЕважно, -- торопливо поправился Король. -- НЕважно. Важно, неважно, важно, неважно... -- забормотал он вполголоса, словно проверяя, какое слово лучше звучит.

В результате одни присяжные записали "Важно", другие -- "Неважно". Алиса прекрасно это видела.

"А В ОБЩЕМ, ТУТ ВСЕ НЕВАЖНО!" -- подумала она.

Л. Кэрролл. "Алиса..."

В ТОЧКЕ СМЕРТИ

Сегодня я сойду с ума.

Нет, лучше посох и сума!

Нет, лучше я сойду с ума --

начну сначала!

Нет, лучше посох и сума,

но это -- новая тюрьма...

И все же я сойду с ума --

начну сначала!

Ко мне подступит медсестра

с лицом холодного костра.

Игла, как облако, остра,

быстра, как черти!

И станет жизнь моя проста,

как свет холодного костра,

медбрат оденет неспроста

в рубаху смерти.

Свернется белая земля,

свернется время до нуля,

свернется, смерть мою деля

на жизнь и точку.

Но только точка -- это взрыв,

бесповоротный сердца срыв,

души отчаянный прорыв

сквозь оболочку.

Внизу останется тюрьма

моя,

и посох, и сума,

остатки моего ума...

Я -- у причала.

И через край -- Любовь сама,

в ней тонут Божьи закрома...

Нет, лучше я сойду с ума,

начну сначала!..

ПСИХОЛОГИЯ КРИКА

Психология крика

в отечестве вечного страха...

А. Г.

Здесь страна страданья и странья.

Ну какие, к черту, перемены?

На каких обломках и какие имена

Пишем, перекусывая вены?

А. Г.

АРФА

Прошел год... Так медлительно-вяло пишется в книгах замечательной русской классики. Временная форма, устойчивое временное сочетание...

Прошел?

Пролетел, просквозил, продал, прожег, пронежил, продолжил, промотал, провалил, простыл, пробил, промурыжил, пролюбил, предал,

продержал

на привязи...

Февраль... Год со дня любви... моей. Первой. И твоей второй -- и безуспешной? -- попытки.

Накуролесило, наметелило, навалилось... С тобой творится что-то странное, но -- "лицом к лицу лица не увидать" -- поскольку со мной творится тоже много странного, начиная с тебя или -- со дня рождения? А двое странных, как рыбак рыбака, -- и аномалий друг в друге не зрят. Ты приносишь циклы стихов: коротких, бредовых, хороших и плохих, дисгармоничных и нерифмованных, в которых по-прежнему, по сравнению с теми, ей, нет ни грамма любви, кроме чувственного желания... Хотя и пишешь сбоку:

Дорогой мой

ученик? учитель?

Любимая.

Тебе ко дню нашего

рождения.

Мне все труднее быть с тобой на людях: ты раздражителен, слышишь одного себя, и мне бывает неловко. Твой характер несносен, как любой поэтический характер... Но ловлю себя: наедине -- все иначе. Ты все чаще балуешься церковными свечками, экстрасенсорикой, конфликтуешь на работе. И -- бурно и нежно трахаешь меня по -- редким частым? -- ночам... Я говорю тебе о скором уходе с работы. Рассказываю, что нужно отработать пять смен или заплатить штраф, потому что делать по-честному, как полагается по контракту, по фирменным волчьим законам: ­сообщить и месяц отрабатывать -- никаких душевных сил не осталось. Ты готов платить за меня штраф, но я отказываюсь.

Я у тебя, мы пьем чай, потом ложимся, и ты несешь красивый бред -- обо мне и вообще... До меня не доходит еще, чем может кончиться твой "выход в космос" и "получение новой информации и энергии напрямую, непосредственно -- оттуда, сверху"... Сама я легко настроена на любые фантазии, в них -- как рыба в воде -- родная стихия, которая мне ближе реальности.

Ты не спишь, рассказываешь: "...у тебя тоже открывается третий глаз, он -- голубой, у тебя светящееся поле..." "Я понял, за что убрали Мандельштама, за его "Раковину" -- "останься пеной, Афродита"... Энтропия не простила ему... А Орфей -- это сын Афродиты, -- Орфей, арфа, орфография, слово... "Блаженное бессмысленное слово..." ...Я хочу сказать тебе, -- знаешь, я понял: та, которая была до тебя, она была жаба... А ты -- настоящая, ты моя Афродита... Когда я трахаюсь с тобой -- я понимаю, что такое ОНА..." -- и так полночи, и я засыпаю под эти сумасшедшие сказки и верю, наивно верю, что тебе действительно что-то откроется, и в отношении меня -- тоже...

ТРИПТИХ

ПОЕЗД

...мне снится незнакомый город. Я -- с тобой, мы находим гостиницу, открываем дверь ключом. Мелькает мысль: муж тоже будет проездом здесь, и придет в ту же гостиницу...

Утром он действительно появляется, общая встреча, все как-то обходится, но с ним -- несчастье... У него что-то с головой, я вижу, что ему делали операцию, в лобной части у него нет мозга и вместо него -- какие-то шарики. Мне не по себе. Жалость. Ужас. А он вроде не осознает этого. Мы все вместе садимся в одно купе и едем в поезде домой...

Просыпаюсь в легком ужасе от этой метафорической иллюстрации наших отношений. Так мне и ехать в поезде -- с ним и с тобой...

ЗАГС

...мы гуляем с тобой во сне, шляемся. Вдруг ты как бы шутя предлагаешь: "Пойдем в ЗАГС, распишемся..." Я не верю своим ушам. "Но у тебя же в паспорте печать, ты -- женат! Как же нас распишут?" -- "А, ничего, не заметят". Я боюсь, холодок страха, но ты спокоен и шутлив. Мы отдаем паспорта, их листает загсовая тетя, и я думаю: "Вот сейчас будет некрасиво, обнаружат подлог, и нас отправят". Но твоя уверенность срабатывает, и тетка, листая паспорта, в упор не замечая ничего криминального, ставит загсовую печать... Мы выходим.

Ты улыбаешься. "Но ты же теперь двоеженец", -- говорю я. "Ну и что?" -- "Это же опасно". -- "Ты же знаешь, я не боюсь ничего, кроме опасности!.." Продолжаешь шутить, улыбаться, как после легкой авантюры, и мы шляемся дальше...

ТЮРЬМА И МОРЕ

...снится, что меня посадили в тюрьму, за что -- не знаю, но как-то случайно. На десять лет. Я даже точно не помню, сколько же мне лет, и во сне рассчитываю: если двадцать, то выйду в тридцать, а если тридцать, то выйду в сорок, -- еще можно будет что-то успеть сделать после отсидки. Я думаю о расставании с сыном, -- это больно режет по сердцу, так больно, что исчезает... В тюрьме -- решетки, какие-то женщины...

Вдруг тюрьма перемещается в Крым. Зона прогулки, колючая проволока, тепло, за ней -- море, закат, красное солнце красиво падает в море, воздух... Грешным делом -- мысль: хоть в тюрьме нахожусь, а как хорошо, что в Крыму, а не в дурацкой Москве.

Затемнение.

Вижу себя уже сбежавшей из тюрьмы. Шарахаюсь от любого подозрения на мента: поймают -- добавят срок за побег. Но мне хорошо в этой рискованной свободе. Я с кем-то знакомлюсь, иду в гости... Потом снова гуляю по зеленому крымскому городу, гуляю и прячусь.

Я обращаюсь за помощью к мужчине: он интересен -- не столько красив, сколько в моем вкусе. Объясняю ему ситуацию, прошу убежища... и понимаю, что как бы продаюсь ему, -- он не будет спасать и прятать меня "просто так", а будет жить со мной, когда ему вздумается, и я -- в его власти... Это вызывает во мне два чувства, -- к сожалению, любимых -- предопределенности и подневольности, полной зависимости от судьбы...

В заключение сна я с каким-то равнодушным спокойствием думаю: "продаст он меня или не продаст?"