О законности в соединенных штатах и как она служит противовесом демократии
Когда познакомишься с американским обществом, изучишь его законы, то видишь, что власть, данная здесь законоведам, их влияние на правительство служат сегодня самой мощной преградой нарушениям демократии. Это, на мой взгляд, является следствием какой-то общей причины, которую полезно рассмотреть, ибо она может снова появиться в каком-нибудь другом месте.
В течение последних пятисот лет служители закона имели отношение ко всем социально-политическим движениям в Европе. То они служили орудием для политических сил, то политические силы становились орудием в их руках. В средние века легисты великолепнейшим образом способствовали распространению власти королей. В последующие времена они приложили все усилия, чтобы ограничить эту власть. В Англии они тесно объединились с аристократией; во Франции они проявили себя как ее злейшие враги. Возникает вопрос: не ведут ли себя служители закона, повинуясь внезапным и временным побуждениям, или они все-таки, сообразуясь с обстоятельствами, следуют свойственной им интуиции, которая всякий раз и определяет их действия? Я хотел бы пояснить эту мысль, поскольку, может быть, легисты призваны сыграть первую роль в зарождающемся политическом обществе.
Люди, специально изучавшие законодательство, приобрели благодаря этим трудам привычку к порядку, определенный вкус к формальностям, пристрастие к точному, последовательному выражению мыслей. Это, естественно, делает их противниками революционного духа и необдуманных страстей, свойственных демократии.
Специальные знания легистов, полученные ими при изучении законодательства, обеспечивают им особое положение в обществе; в среде образованных людей они составляют привилегированный класс. Подтверждение своему превосходству они находят ежедневно в своей профессии: они специалисты в очень нужной области, в которой немногие разбираются; они выступают в качестве арбитров при разрешении конфликтов между гражданами, и привычка направлять к определенной цели слепые страсти выступающих на судебном процессе сторон выработала у них презрительное отношение к толпе. К этому добавьте, что они естественным образом составляют сословие. Все это не означает, что между ними существует полное согласие и что сообща они двигаются к единой цели. Но совместная учеба и единство методов в работе делают их единомышленниками, а общий интерес может объединить и их волю.
В глубине души законоведы таят некоторые аристократические вкусы и привычки. Как и аристократы, они обладают безотчетной склонностью к порядку, чтут формальности; как и аристократия, они испытывают крайнее отвращение к действиям толпы и тайно презирают народное правительство.
Я вовсе не хочу сказать, что эти природные наклонности служителей закона так сильны, что могли бы их прочно объединить. У законоведов, как и вообще у людей, на первом месте свой собственный, и особенно сиюминутный, интерес.
В некоторых странах служители закона не могут добиться на политическом поприще такого же успеха, как в обычной жизни; можно быть уверенным, что в таком обществе они станут активными проповедниками революции. Однако нужно посмотреть, где кроется причина, толкающая их к разрушениям или к переменам, — в стойком предрасположении к этому или же тут все дело случая. Законоведы действительно внесли значительный вклад в свержение французской монархии в 1789 году. Остается узнать, почему они это сделали: потому ли, что изучали законы, или потому, что не могли участвовать в их составлении?
Пятьсот лет назад английская аристократия стояла во главе народа и говорила от его имени; сегодня она поддерживает трон и выступает на стороне королевской власти. Между тем аристократия по-прежнему обладает свойственными ей одной склонностями.
Нужно остерегаться переносить на все сословие качества отдельных его представителей.
Во всех свободных странах, какой бы ни была форма их правления, законоведы всегда в первых рядах существующих партий. То же самое можно сказать и об аристократии. Во главе почти всех демократических движений, в тот или иной период волновавших мир, стояли дворяне.
Ни одно элитное сословие никогда не сможет удовлетворить всех своих честолюбивых устремлений; в его среде всегда больше талантов и страстей, чем возможностей их применения. И там всегда можно встретить значительное число людей, не умеющих быстро сделать карьеру, пользуясь привилегиями сословия, и тогда они избирают другой путь, чтобы выдвинуться: они начинают резко выступать против привилегий этого сословия.
Я не утверждаю, что наступит время, когда все законоведы проявят себя друзьями установленного порядка и врагами любых перемен, так же как я не стану утверждать, что всегда, во все времена большинство легистов ведут себя именно так.
В стране, где им удастся беспрепятственно занять то высокое положение, которое принадлежит им по праву, они станут в высшей степени консервативными и антидемократичными.
Как только аристократия закроет законоведам доступ в свое сословие, они тут же перейдут в стан ее врагов, тем более опасных, что, будучи менее богатыми, чем она, и не входя в правительство, они не зависят от нее в своей работе, а по уровню образования считают себя равными ей.
В тех же случаях, когда аристократическое сословие выражало готовность поделиться частью своих привилегий со служителями закона, оба класса легко объединялись и оказывались, если можно так выразиться, членами одной семьи.
Я также склонен думать, что любому монарху было бы несложно сделать из служителей закона самых надежных поборников своей власти.
Ведь между законоведами и исполнительной властью несравненно больше естественной близости, чем между ними и народом, хотя законникам случалось участвовать в свержении власти. Больше естественной близости также между аристократами и королем, чем между аристократами и народом, хотя известны неоднократные случаи объединения высших классов общества с народом для борьбы против власти короля.
Законоведы всему предпочитают порядок, а самая надежная гарантия порядка — это власть. Не нужно забывать и о том, что, хотя они и ценят свободу, законность они ставят выше ее, тирания внушает им меньше страха, чем беззаконие, и, если инициатором ограничения свободы выступает законодательная власть, их это вполне устраивает.
Полагаю, что тот монарх, который перед лицом надвигающейся демократии решился бы ослабить судебную власть в своих владениях и уменьшить политическое влияние законоведов, совершил бы большую ошибку. Он выпустил бы из рук основу своей власти, чтобы удержать ее подобие.
Я не сомневаюсь также в том, что самое полезное для него — это ввести законников в правительство. Деспотизму, опирающемуся на силу, они, возможно, сумеют придать черты справедливости и закона.
Демократическое правительство благосклонно относится к политической силе легистов. Как только богач, аристократ и монарх будут изгнаны из правительства, законоведы с полным правом займут их места, ибо это единственные просвещенные и умелые люди, которых народ может избрать помимо своих представителей.
Если говорить о вкусах и склонностях, то служителям закона, естественно, близки аристократия и монарх, но забота о выгоде так же естественно склоняет их к народу.
Итак, легисты принимают демократическое правительство, не разделяя его наклонностей и не перенимая его слабостей, что вдвойне способствует укреплению их силы благодаря демократии и над демократией.
В странах демократического правления народ не питает недоверия к легистам, поскольку знает, что им выгодно служить делу демократии; он их выслушивает без гнева, так как не подозревает их в вероломстве. И в самом деле, служители закона вовсе не имеют намерения свергнуть демократическое правительство, они лишь стараются направить его деятельность по тому руслу, которое ему не свойственно, и теми средствами, которые ему чужды. Законники связаны с народом своим происхождением и своими интересами, а с аристократией их связывают привычки и вкусы; они — естественное связующее звено между теми и другими, нить, их объединяющая.
Сословие служителей закона — единственное аристократическое сословие, которое без усилий может влиться в демократию и соединиться с ней успешно и надолго. Мне известно, какие недостатки свойственны аристократии, однако я сомневаюсь, что демократия сможет долго управлять обществом, и я не могу поверить, что в наше время республика может надеяться сохранить себя, если влияние, оказываемое законоведами, не будет возрастать пропорционально утверждению власти народа.
Аристократические черты сословия законоведов гораздо сильнее выражены в Соединенных Штатах и Англии, чем в какой-либо другой стране. Это зависит не только от эрудиции английских и американских легистов, но и от самого законодательства и от того места, которое занимают толкователи закона в своих странах.
И в Англии, и в Америке сохраняется законодательство, опирающееся на прецеденты; и в той, и в другой стране законники заимствуют свои суждения в документах, составленных в соответствии с законами отцов, и принимают решения, ссылаясь на эти же документы.
В этом содержится источник еще и другого воздействия на образ мышления законоведа и, следовательно, на развитие общества.
Английский или американский служитель закона доискивается, что же было совершено, а французский законовед старается определить, каковы были намерения; для одного цель — аресты, для другого — мотивы преступления.
Когда вы слушаете английского или американского правоведа, вас удивляет, что он очень часто ссылается на мнения других и редко высказывает свое собственное; прямо противоположное вы услышите от французского правоведа.
Когда французский адвокат соглашается вести даже самое маленькое дело, он начинает с построения своей собственной системы идей, оспаривает даже основные принципы закона и так ведет защиту к поставленной цели, что суд в конце концов выносит решение перенести на туазу межевой столб на территории оспариваемого наследства.
Отречение от собственного мнения, свойственное английским и американским правоведам, в угоду мнению отцов, своеобразная рабская зависимость, в которой содержатся собственные мысли, придают их сознанию привычную неуверенность и рождают у них неизменные склонности. Все эти качества мы находим у законников Англии и Америки в большей степени выраженными, чем у их коллег во Франции.
Законы, которые сегодня существуют во Франции, часто трудны для понимания, но каждый может их прочитать, и, наоборот, нет ничего менее понятного и менее доступного для простого человека, чем законодательство, основанное на прецедентах. Потребность в служителях закона в Англии и в Соединенных Штатах, высокое мнение об их образованности все более отделяют их от народа, и в конце концов они образуют отдельный класс. Во Франции законовед—это ученый. Служитель закона в Англии или в Америке в какой-то степени напоминает жрецов Египта, как они, он — единственный толкователь тайной науки.
Положение, занимаемое служителями закона в Англии и в Америке, оказывает существенное влияние на их привычки и мнения. Английская аристократия, заботливо привлекавшая в свои ряды всех, у кого было хоть некоторое, природой данное сходство с ней, немало сделала для правоведов, чтобы повысить их значительность и их власть. В английском обществе легисты не относятся к высшему свету, но они вполне удовлетворены своим общественным положением. Они как бы составляют младшую ветвь английской аристократии, и они любят и уважают старших, не имея их привилегий. Английские легисты примешивают к той пользе, которую они извлекают, будучи благодаря своей профессии близки к аристократии, аристократические идеи и вкусы того общества, в котором они живут.
Поэтому в Англии особенно часто можно встретить тот законченный тип правоведа, который я стремлюсь нарисовать: он уважает законы, но не столько потому, что они хороши, сколько потому, что они старые; и если он решается их немного изменить, чтобы привести в соответствие с теми переменами, которые со временем происходят в обществе, то прибегает ко всякого рода ухищрениям, дабы убедить себя в том, что его дополнения к наследию отцов способствуют развитию их мысли и обогащают их труды. Не надейтесь заставить его признать, что он внес нечто новое в эти труды, он дойдет до абсурда, прежде чем признает себя виновным в столь великом преступлении. Именно в Англии родился этот дух законности, безразличный к существу дела, в центр внимания ставящий только букву закона; решения, диктуемые им, скорее будут лишенными здравого смысла и неизменными, чем не соответствующими букве закона.
Английское законодательство напоминает старое дерево, на котором благодаря усилиям законоведов появились самые разные побеги. Это, однако, оставляло надежду, что, хотя они будут давать разные плоды, их листва, смешавшись, прильнет к почтенному старому стволу.
В Америке нет ни аристократов, ни интеллектуалов, и народ не доверяет богатым. Таким образом, законоведы здесь образуют высший политический класс и самую интеллектуальную часть общества. Следовательно, всякие нововведения привели бы их только к потерям, вот откуда их консерватизм, дополняющий профессиональную склонность к порядку.
Если бы меня спросили, какое место в американском обществе занимает аристократия, я бы не колеблясь ответил: только не среди богатых слоев населения, которые ничем не объединены. Место американской аристократии в среде адвокатов и судей.
Чем больше размышляешь о Соединенных Штатах, тем больше убеждаешься в том, что сословие законоведов служит в этой стране самым мощным и, можно даже сказать, единственным противовесом демократии.
И именно в Соединенных Штатах понимаешь, насколько законность своими достоинствами и даже своими недостатками способна нейтрализовать пороки, свойственные народному правлению.
Стоит американскому народу поддаться страстям или увлечься какими-нибудь идеями, законники незаметно дают ему почувствовать, что следует либо умерить свой пыл, либо вовсе отказаться от своих действий. Их аристократические наклонности втайне противостоят его демократическому характеру, а их преувеличенное уважение к старине идет вразрез с его любовью к новому, узость их взглядов не соответствует широте его замыслов, а их пристрастие к формальностям не сочетается с его пренебрежительным отношением к установленному порядку, и, наконец, их привычка действовать неспешно входит в противоречие с его пылкостью.
Для воздействия на демократию у сословия законоведов есть очень эффективный орган — суды.
Судья — это служитель закона, любовь которого к стабильности подкрепляется не только склонностью к порядку и правилам, усвоенным при изучении законов, но прежде всего своим положением: в Соединенных Штатах судьи избираются пожизненно. Знание законов уже обеспечило ему более высокое положение по сравнению с другими; политическое влияние ставит его в особое положение, благодаря которому у него появляются черты, свойственные привилегированным классам.
Американский судья имеет право признать закон неконституционным, поэтому он постоянно причастен к политической жизни страны1. Он не может заставить народ принять тот или иной закон, но он может заставить его повиноваться принятым законам и не противоречить самому себе.
Мне известно, что в Соединенных Штатах существует скрытая тенденция к уменьшению власти судей; согласно конституции большинства штатов, правительство по требованию обеих палат может лишить судей их места. По некоторым конституциям судьи избираются на короткий срок. Осмелюсь предсказать, что подобные новшества рано или поздно приведут к пагубным последствиям, когда однажды станет ясно, что покушение на независимость судей — это не только удар по юридической власти, но по самой демократической республике.
Впрочем, не следует думать, что в Соединенных Штатах дух законности сосредоточен исключительно в судах, он распространяется далеко за их пределы.
Правоведы, составляющие единственное сословие просвещенных людей, которым народ доверяет, занимают, естественно, большую часть государственных должностей. Они работают в легислатурах, возглавляют административные учреждения; они оказывают огромное влияние на формирование законов и их исполнение. Законоведы, впрочем, вынуждены уступать напору общественного мнения, но нетрудно определить, как. бы они поступали, если бы были свободны. Американцы, внесшие столько нового в свои политические законы, в гражданские внесли очень незначительные изменения, да и те с трудом, хотя именно гражданские законы входят в острое противоречие с общественным устройством страны. Это происходит оттого, что по части гражданского права большинство постоянно вынуждено полагаться на законоведов, а американские служители закона сопротивляются нововведениям.
Французу странно слышать сетования американцев на негибкость и предубеждения законников их страны, которые дают себя знать всякий раз, когда дело касается чего-то уже устоявшегося.
Влияние, оказываемое духом законности, распространяется здесь дальше обозначенных мною пределов.
В Соединенных Штатах практически нет такого политического вопроса, который бы рано или поздно не превращался в судебный вопрос. Вот откуда у политических партий появляется необходимость в своей повседневной полемике пользоваться и идеями, и языком, заимствованными у правоведов. Большинство государственных деятелей — это настоящие или бывшие правоведы, в свою работу они привносят свойственные им обычаи и образ мыслей. Существование суда присяжных приобщает к этому все классы. Юридическая терминология, становясь привычной, входит в разговорную речь. Духзаконности, родившись в учебных заведениях и судах, постепенно выходит за эти пределы, проникает во все слои общества, до самых низших, и в итоге весь народ целиком усваивает привычки и вкусы судей.
В Соединенных Штатах законоведы не представляют собой силы, внушающей страх, их едва замечают, у них нет собственного знамени, они легко приспосабливаются к требованиям времени, не сопротивляясь, подчиняются всем изменениям социальной структуры страны. А между тем они проникают во все слои общества, обволакивают его полностью, работают изнутри, воздействуют на него помимо его воли. И все кончается тем, что они лепят это общество в соответствии со своими намерениями.