Враг моего врага — мой друг 1 страница

Если бы наши солдаты понимали, из-за чего мы воюем, то нельзя было бы вести ни одной войны.

Фридрих II

Любая коалиция уже несет в себе тайный обман.

Г. Шарнгорст

У России есть лишь два верных союзника — ее армия и ее флот.

Александр III

Конечно, наличие союзников невольно внушает уверенность в правоте своего дела, вызывает чувство благодарности к тем, кто присоединился к твоей суровой ратной работе. Сознание того, что ты не одинок, воодушевляет и заряжает энергией.

Возможно, ужасы войны, многочисленные смерти и страшные увечья воспринимаются чуть-чуть легче, если их разделяют с тобой иноязычные солдаты, протянувшие руку дружбы и помощи. Хотя бы часть вражеских сил будет отвлечена на них и, следовательно, увеличивается твой шанс уцелеть и скорее наступит победа. Благодаря этому, в свою очередь, в солдатах растет готовность оказать союзникам поддержку, пожертвовать собой ради общего дела.

«Войной проверено, что нет ничего надежнее той дружбы, которая выражается не в декларациях, а в совместных боевых делах, складывается при выполнении ответственных и сложных заданий, связанных с риском для жизни».

Мы воспитаны в духе преданности союзническому долгу и нерушимости фронтового братства товарищей по оружию. Для нас это не требует каких-то особых доказательств. Мы надеемся на единодушие и в однозначность военных союзов, мы знакомы с массой примеров, волнующих любого нормального человека возвышенностью и искренностью чувств людей, одетых в военную форму.

Например, как это описывали наши военные корреспонденты, находящиеся среди британских войск накануне высадки в Нормандии в 1944 г.

«Автоколонны вливались в большие ворота одна за другой. Липа солдат были черны от пыли: видимо, колонны прошли большое расстояние. Молодой и очень общительный лейтенант Доул, с которым я познакомился в Винчестере, толкнул меня в бок, обращая внимание на «студебеккер», украшенный красным флагом с серпом и молотом. На борту виднелась крупная надпись: «Лонг лив гуд олд Джо!» (Восклицание в честь И.В. Сталина.)

— Ваши друзья, — сказал Излингворс, обращаясь ко мне.

— Тут все ваши друзья! — поправил его Доул, показывая широким жестом на огромный шумливый лагерь. — Флагов на машинах у других, правда, нет, но все они охотно подхватят эти слова.

Лейтенант ошибся относительно флагов. В тот же полдень, гуляя по лагерю, я обнаружил их еще на нескольких грузовиках. У одной машины копались водители, рядом стояли «пассажиры». Они выжидательно смотрели на подходившего к ним военного корреспондента и четко ответили на приветствие.

— Послушайте, парни, почему вы украсили свою машину этим флагом?

Солдаты смутились, стали переглядываться. Наконец один из них, смотря поверх моей офицерской фуражки, тихо, но твердо спросил:

— Имеете какие-нибудь возражения, сэр?

— Нет, конечно! Я просто хотел знать. Это же флаг моей страны.

— Провались я! — воскликнул солдат. — Не может быть! Вы русский?

Они окружили меня, пожимая руки и выражая наперебой свое восхищение борьбой Советской Армии. Это были, несомненно, искренние друзья».

Не скрою, читать подобное всегда очень приятно.

И обидно, что в отечественной истории уделяется так мало внимания отдельным эпизодам, в которых солдатам, ради верности союзническому долгу, приходилось расставаться с жизнью на чужбине, за непонятные им цели, за иностранные интересы.

«Кто может сосчитать в точности, сколько их легло в финские болота, в польскую глину, в немецкий песок? Сколько было «за благочестие кровию венчано» на полях Лифляндии, Ингрии, Польши, Германии… И сколько погибло там же от разных «язв» и «горячек», от всякого рода сверхчеловеческих трудов и нечеловеческих лишений?»

Как, например, это было в годы Первой мировой войны.

«В декабре 1915 года Россию посетила французская миссия сенатора Думера. Речь шла не больше и не меньше, как об отправке во Францию 300 000 русских солдат без офицеров и вне всякого организационного кадра — «20 000 тонн человеческого мяса». Они должны были, подобно марокканцам, сенегальцам или аннамитам, составить особые ударные роты французских пехотных полков под командой французских офицеров. Автором этого остроумного предложения был некий публицист Шерадам. При всей нашей уступчивости этот чудовищный проект был отвергнут. Но французы все-таки настояли на отправке на их фронт русских войск. Были созданы сводные «особые стрелковые полки» под командованием русских офицеров. В январе — феврале были сформированы 3 «особые бригады» и намечено формирование в течение 1916 года еще пяти таких бригад».

Именно во время Первой мировой войны родился миф о русских частях, высадившихся на севере Британии и походным маршем прошедших к Ла-Маншу, после чего переправившихся во Францию и ринувшихся в бой с «проклятыми бошами». Британские писатели и журналисты сталкивались с «очевидцами», которые видели, как шагали с бодрой незнакомой песней русские усачи-союзники.

Насколько же сильна была вера в помощь русского союзника, что она породила подобные мифы! Но русские части прибыли на Западный фронт не через Британские острова.

1-я Особая бригада генерал-майора Н.А.Лохвицкого, отправленная через Сибирь, Маньчжурию, Индийский океан и Суэцкий канал, высадилась в Марселе в первых числах мая.

2-я и 4-я Особые бригады генерал-майора М.К. Дитерихса отправлена была через Архангельск, Ледовитый и Атлантический океаны и высадилась в Шербуре. А из Франции она была отправлена на Салоникский фронт.

3-я бригада генерала Марушевского, высадилась тоже в Шербуре и, объединившись с 1-й бригадой, составила единую Особую пехотную дивизию под общим начальством генерала Н. Лохвицкого.

(Кстати, именно в этих русских экспедиционных войсках в звании рядового сражался Родион Малиновский, будущий маршал, министр обороны Советского Союза с 1957-го по 1967-й год.)

Наши солдаты, в тысячах километрах от родины, в рядах чужих армий, покрыли себя славой, о которой почему-то не принято сегодня вспоминать.

«Дивизия Лохвицкого участвовала с отличием в апрельском наступлении 1917 года у Реймса и понесла большие потери. 5183 человека. Наступление у Арраса. 1-й и 6-й Особые стрелковые полки получили французские «военные кресты» на знамена. Остатки их осенью бунтовали и были интернированы, а из офицеров и верных воинскому долгу солдат был сформирован особый русский легион, названный Легионом Чести.

Легион Чести — единственный обломок гранитной русской скалы в бурном море грандиозных сражений восемнадцатого года — победно пронес свой значок и русское имя сквозь огонь двадцати сражений о Эны до Рейна. Этот последний русский батальон под командованием туркестанского стрелка полковника Готуа первый из всех союзных армий Фоша прорвал знаменитую линию Гинденбурга» в сражении с 1-го по 14 сентября при Терни-Сорни и 16 декабря 1918 года вступил в Майнц. Полковник Готуа — «черный полковник», как называли его французы — в свое время, служа в рядах 8-го Туркестанского стрелкового полка, взял штыковым ударом господский двор Боржимов. (…)

В ноябре 1916 года 2-я бригада генерала Дитерихса рванула казавшиеся неприступными германо-болгарские позиции и взяла Битоль, положив на своей крови начало грядущего освобождения Сербии. Геройская бригада вся легла в этом победном бою, и когда пришло приказание выйти в резерв, исполнить его было уже некому. Сменившие русских стрелков французские егеря могли только отсалютовать полю, где недвижно на своей последней и вечной позиции лежали битольские победители. Так погибла 2-я Особая бригада русской армии — единственная воинская часть во всем мире, ни разу не отступавшая за свое существование!»

Эти слова принадлежат русскому историку А. Керсновскому, который иногда и бывает не совсем точен в датах и фактах, но литературный стиль каждой строчки его исследований способен наполнить сердца русских патриотов гордостью.

Разве можно забыть, как время Грюнвальдской битвы в 1410 г. именно три смоленских полка под командованием Юрия Мстиславского в критическую минуту отразили атаку рыцарской конницы Валенрода и дали время перестроиться своим литовским, польским и татарским союзникам для нанесения решающего удара!

Наверное, нетрудно представить радость англичан Веллингтона, уже практически проигравших битву при Ватерлоо, когда на фланг торжествующих французов обрушились подошедшие пруссаки Блюхера.

Но для самих солдат военные союзы, кроме трогательных примеров взаимной поддержки, сплошь и рядом преподносили неприятные сюрпризы.

Одни и те же прусские солдаты в одном ряду с русскими сражались против французов при Прейсиш-Эйлау, затем вместе с французами приняли участие в походе на Россию, а потом вновь объединились с русскими для разгрома Франции.

Причем наши соотечественники рассчитывали, что немцы, превращенные Наполеоном в вассалов и идущие в Россию из-под палки, против воли, будут воевать неохотно и плохо. Но русские просчитались. Немцы дрались яростно и особенно отличились в грабежах.

Современники свидетельствовали: «Особенно свирепствовали немцы Рейнского союза и поляки: с женщин срывали платки и шали, самые платья, вытаскивали часы, табакерки, деньги, вырывали из ушей серьги… Баварцы и виртембергцы первые стали вырывать и обыскивать мертвых на кладбищах. Они разбивали мраморные статуи и вазы в садах, вырывали сукно из экипажей, обдирали материи с мебели. (…)

Под словами «французы в 1812 году» в России понимают всю массу войск, собранных в Европе, все ««двенадесять язык», составлявших «великую армию»; что касается собственно французов, я должен сказать, что в памяти большинства русских, оставивших рассказы об этой эпохе, они, несмотря на самые бесцеремонные расстреливания, казались более великодушными, чем их союзники, особенно баварцы и виртембергцы. Поляки были также очень жестоки, но они сводили с русскими старые счеты, тогда как неистовства швабов трудно не только оправдать, но и объяснить».

Впрочем, «ловить рыбу в мутной воде» военных союзов было принято на протяжении веков, и довольно часто это удавалось с неплохим результатом.

В Китае начиная с середины 30-х и до 1949 г. действовали две вооруженные силы: армии коммунистов и националистов. Сражаясь с японскими оккупантами, они практически никогда (за редкими исключениями) не прекращали боевых действий друге другом. СССР делало ставку на коммунистов Мао Дзэдуна, а США симпатизировали националистам Чан Кайши. Однако военная ситуация порой складывалась так, что и Москва и Вашингтон были вынуждены оказывать военную помощь и тем и другим.

Особо удачливым в этом отношении оказался Чан Кайши. Он воевал советскими и американскими самолетами и танками, а в штабе его армии находились не только советские и американские советники, но и военные специалисты из гитлеровской Германии, считавшейся союзником Японии по Антикоминтерновскому пакту от 25 ноября 1936 г. (!).

Третьи страны нередко играли на противоположных политических целях, которые преследовали союзники могущественных военных блоков.

Так, например, нарком иностранных дел СССР В. Молотов вспоминал о случае, произошедшем после оккупации Ирана советскими и британскими войсками. «В Тегеране в 1943 году Сталин пошел на прием к юному шаху Ирана — тот даже растерялся. (…)

Мы вместе со Сталиным были у иранского шаха Мохаммед-Реза Пехлеви. Мы вместе были. Не совсем он понял этого шаха, попал в не совсем удобное положение. Он сразу пытался шаха в союзники получить, не вышло. Сталин думал, что подействует на него, не получилось. Шах чувствовал, конечно, что мы не можем тут командовать, англичане, американцы рядом, дескать, не отдадут меня целиком Сталину».

Союзников зачастую использовали не только для достижения общей цели, но в собственных интересах, порой с немалым риском отдалить достижение этой общей цели.

Как известно, в годы Второй мировой войны СССР просил, требовал, не останавливаясь перед угрозами, у США увеличения военных поставок и открытия второго фронта. Поставки осуществлялись, и их объем постоянно возрастал. Но далеко не сразу Америка оказалась втянутой в войну. Боевые действия для США начались лишь с нападением японцев на Пёрл-Харбор 7 декабря 1941 г.

Это нападение было очень своевременным для Советского Союза: немцы стояли под Москвой, и над Дальним Востоком сохранялась угроза японского вторжения, сковывая дивизии Советской армии. После начала войны на Тихом океане стало ясно — японцы на СССР не нападут.

В последние годы военные историки и аналитики все чаще поднимают тему участия в этом советской тайной дипломатии и спецслужб разведки. По их версии, именно Россия, чтобы отвести опасность от себя, подтолкнула японцев к нападению на своего союзника.

Интересно, если бы подобная гипотеза появилась уже тогда, в 1941 г., что могли испытать американские рабочие, от чистого сердца вкладывающие в отправляемые в СССР «Генералы Гранты» и «Шерманы» посылки для советских солдат.

Коварство в союзных отношениях является не редкостью.

Ярчайшим примером тому служит так называемый «Мюнхенский сговор», когда в 1938 г. Англия и Франция бросили на съедение германским фашистам своего чехословацкого союзника.

В тог год премьер-министра Франции Даладье, «вернувшегося в конце сентября 1938 г. из Мюнхена, встречают во Франции овациями, восторгаясь тем, что он избавил свою страну от страшной опасности. Действительно, дело дошло до таких неумеренных восторгов, что в честь Даладье решено было выбить медаль! И это делалось после постыдной, трусливой и вероломной выдачи Гитлеру несчастной Чехословакии, понадеявшейся на франко-чехословацкий пакт».

Таких же оваций был удостоен премьер-министр Великобритании Чемберлен, продемонстрировавший публике Мюнхенский протокол со словами: «Я привез вам мир!»

Что произошло дальше, знает каждый школьник.

В 1939 г. «Пакт о ненападении Молотова — Риббентропа» поделил Польшу между Германией и СССР.

А потом была война…

На войне люди оказываются в королевстве кривых зеркал, в царстве антиматерии, где искажаются все понятия о человеческой совести, порядочности и долге. Часто высшие интересы политики и стратегии буквально крали победу у обычных солдат.

Например, Берлинский конгресс 1878 г. свел на нет результаты победоносной для России Русско-турецкой войны 1877–1878 гг. Турции возвратили Баязет и Южную Болгарию, Австро-Венгрия оккупировала Боснию и Герцеговину, а Англия — Кипр.

Еще более дикий поворот в политике произошел в самом конце Семилетней войны, в 1762 г., когда положение Пруссии казалось безнадежным. На русский престол взошел император Петр III, который не только отказался от дальнейшего наступления, но и заключил союз с врагом — Фридрихом II, перед которым он преклонялся.

Русским генералам оставалось при этом лишь пожать плечами, а солдатам, вероятно, крепко выругаться, помянуть напрасно погибших товарищей и покориться своей солдатской судьбе.

Корпус генерала Чернышева присоединился к прусской армии и совершал набеги на Богемию, где «исправно рубил вчерашних союзников — австрийцев».

В рамках одной главы не представляется возможным отразить все аспекты союзных отношений в Истории. Поэтому я ограничусь лишь некоторыми, на мой взгляд наиболее парадоксальными и показательными.

Это только кажется, что союз нескольких государств, совокупность их вооруженных сил мощнее одного-единственного противника, что чем больше — тем лучше. Нередко количество идет в ущерб качеству, а действия небольшой но однородной армии бывают более результативными, чем усилия разношерстных полчищ.

Поэтому у любого государства, ведущего войну против коалиции, всегда есть шанс одержать верх, так как среди союзников постоянно возникают разногласия самого разного плана.

Так Советская республика использовала амбиции интервентов и белогвардейцев для победы в Гражданской войне.

Например, Финляндия предлагала адмиралу Колчаку выставить стотысячную армию для захвата Петрограда взамен на гарантию независимости после разгрома большевиков. Колчак отказался от таких условий. Он не мог поступиться великодержавным принципом неделимой Российской империи.

Независимость Финляндии гарантировали большевики.

Финны не выступили.

Колчак проиграл и был расстрелян.

Так Наполеон одну за другой громил созданные против него коалиции.

Даже в 1813 г., когда положение французского императора было не самым лучшим, он на предложение мира ответил австрийскому министру иностранных дел Меттерниху: «Я знаю ваш секрет! Вы, австрийцы, хотите всю Италию, ваши друзья русские хотят Польшу, пруссаки — Саксонию, англичане — Бельгию и Голландию… Сколько вас? Четверо? Пятеро? Тем лучше! До встречи в Вене!»

И Наполеон имел все основания для таких слов — союзники с великим трудом сохраняли единство своей коалиции.

Так, Гитлер до последнего момента рассчитывал хотя бы не проиграть во Второй мировой, уповая на разногласия между СССР и его западными союзниками. Сами фашистские главари признавались, что, начиная с 1943 г., они вели войну, пытаясь выиграть время, в надежде на сепаратный мир. Как не странно, на это же полагались и немецкие антифашисты. Глава резидентуры Управления стратегических служб США в Берне А. Даллес доносил в Вашингтон: «Основная идея плана заключалась в том, что антинацистски настроенные генералы откроют американским и английским войскам дорогу для занятия Германии, но одновременно будут продолжать сопротивление русским на восточном фронте».

Так исламские террористы не без успеха пытаются расколоть блок НАТО и антииракскую коалицию. Во время второй иракской войны не только Франция, но и Германия отказались посылать войска и принять участие в оккупации страны, несмотря на жесткое давление со стороны США и Великобритании.

Великий германский стратег Мольтке в своих «Военных поучениях» высказывался о сложностях военных союзов следующим образом: «Коалиция хороша до тех пор, пока общие интересы ее участников совпадают с интересами каждого из них в отдельности. Однако в любых коалициях интересы союзников совпадают лишь до известного предела, ибо, когда одному из участников приходится чем-то жертвовать ради достижения общей цели, рассчитывать на прочность коалиции большей частью уже не приходится. Между тем добиться общего согласия в коалиции весьма трудно, поскольку без жертв со стороны отдельных ее участников нельзя достигнуть больших целей всей войны.

Поэтому всякий оборонительный союз является далеко не совершенным видом взаимопомощи. Он имеет значение лишь до тех пор, пока каждая из сторон оказывается в состоянии обороняться. Таким образом, от коалиций нельзя требовать того, что с военной точки зрения является наиболее желательным. Необходимо ограничиться тем, что представляет выгоду для обеих сторон. Всякое стратегическое решение будет рассматриваться объединенными на таких началах союзными армиями только как компромисс, в котором необходимо учесть особые интересы каждого…»

И если политики еще могут пойти на компромисс ради «особых интересов каждого», то обычным солдатам это сделать куда как сложнее.

Примером тому может служить 250-я дивизия вермахта, или, как ее еще называют, Голубая дивизия (Division Aznl), получившая свое название по цвету форменных рубашек. Дивизия была сформирована из испанских добровольцев, желающих продолжить борьбу с коммунизмом не только у себя на родине. «В глазах испанцев действия против безбожного большевизма являлись крестовым походом в защиту христианского наследия Европы». Телеграммы с просьбой о зачислении поступали тысячами — пришлось даже объявить конкурсный набор. В результате, отправленная на Ленинградский фронт Голубая дивизия насчитывала 18 693 человека.

Командир Голубой дивизии генерал Эмилио Эстебан-Инфантес писал так: «Мы горячо желали крушения русского режима в соответствии с нашими антикоммунистическими идеями. Испанцы были первыми, кто сражался против коммунизма и разгромил его. Мы надеемся быть теми, кто с наибольшим постоянством сопротивляется ему в Европе».

Но, несмотря на объединяющий фашистов фанатичный антикоммунизм, отношения между немецкими и испанскими солдатами были натянутыми.

«Немцы относились к своим союзникам с нескрываемым презрением, а за низкие боевые качества фалангистов называли непечатными словами (например, «drei Sch…» (трижды г…). — O.K.). По их мнению, в Голубой дивизии каждый солдат воевал с гитарой в одной руке и с винтовкой в другой: гитара мешала стрелять, а винтовка — играть. Испанцы же считали немцев неодушевленными машинами, а не людьми. Особенно немецких офицеров возмущало свободное поведение солдат Голубой дивизии и отношение офицеров с рядовыми — скорее приятельские, чем начальственные. Немцев бесило еще и то, что к местному населению испанцы относились терпимо. Известны факты, когда солдаты Голубой дивизии не только вступали в связи с русскими женщинами, но нередко венчались с ними в православных храмах. (…)

Испанцы были уверены, что они пришли в Россию освобождать русских, а не порабощать, и очень сокрушались, что русские этого не понимают. Солдаты Голубой дивизии, имевшие свежий опыт гражданской войны, сознавали, что в России есть и большевики, и их противники. Недаром своих врагов на фронте они называли не «русские», а «красные». Голубая дивизия была в какой-то мере той Европой, от которой русские антибольшевики ждали вместе спасения и поддержки в своем восстании против Сталина».

Можно много говорить о боевых качествах 250-й дивизии, но несомненно одно — ее бойцы не были «неодушевленными машинами», не видящими разницу между народом и режимом. Вот только любой режим приходится защищать народу, одетому в военную форму.

Это приводит к очередным нюансам военных союзов.

Если испанские солдаты отказывались сотрудничать с союзниками-немцами в геноциде населения враждебной страны, то в начале XIX века, наоборот, американское население не разделял политику своего правительства, поддерживая союзника своего противника.

18 июня 1812 г. между США и Англией вспыхнула война из-за территорий Канады. Кроме того, Англия препятствовала американской торговле с Францией, с которой англичане вели жесточайшую борьбу. В этом же году и России пришлось отражать нашествие наполеоновской армии.

Казалось бы, по логике вещей, американцы должны были радоваться победам французов и ненавидеть их врагов — англичан и русских.

Но на деле оказалось не так. Недавно завоевавшие свою независимость свободолюбивые американцы, продолжая сражаться с англичанами, сочувствовали русским и приветствовали поражение Наполеона вопреки политике своего правительства.

Генеральный консул в Филадельфии Н.Я. Козлов сообщал в середине января 1813 г.: «Известие сие произвело в здешних умах величайшее впечатление… В газетах здешних эти новости напечатаны были под заголовком «Des nouvellesglorieuses», титл, который не был дан самим успехам американцев над англичанами…»

А.Я. Дашков сообщал из Вашингтона: «Я получил письма из Бостона, из Нью-Йорка, из Филадельфии, в которых радостно меня уведомляют, что жители поздравляют друг друга с российскими победами, как будто бы со своими собственными, если не более!»

«Бостон газет» опубликовала статью под заголовком «Американская свобода защищалась донскими казаками». 25 марта 1813 г. на банкете, посвященном победам русской армии, видный федералист д-р Отис выступил с торжественной речью, в которой заявил: «Давайте же приветствовать эти славные события как прелюдию к лучшим временам для нашей страны, так же как для непосредственного дела счастья и свободы других».

Основатель республиканской партии Томас Джефферсон писало России как о наиболее дружественной к США державе, о совпадении русско-американских интересов в отношении прав нейтрального мореплавания и т. д.»

Интересно, каково владычице морей Англии было узнать, что ее враг — США зовет в друзья ее союзника — Россию и предлагает ей обсудить совместные интересы в правах мореплавания? Не насторожился ли британский кабинет после того, как Александр I предложил свое посредничество для прекращения войны США с Англией?

Щекотливость сложившейся ситуации сознавало и американское правительство, стараясь призывать своих граждан к умеренности в проявлениях эмоций.

«Празднование русских побед в условиях войны США с Англией встретили протесты со стороны части американской общественности и неудовольствие правительства. Газета «Нэшнл интеллидженсер» (Вашингтон) 24апреля 1813 г. напомнила читателям, что «Россия являлась главным союзником Великобритании и что те, кто празднует русские победы, считают, что эти победы «благоприятны делу нашего врага»».

Остается только добавить, что в 1814 г. русская армия вступила в Париж, а британская захватила Вашингтон (причем Белый дом был сожжен).

Зато в первый период наполеоновских войн российской внешней политике пришлось совершить ряд головокружительных виражей. Стратегические интересы, несмотря на пролитую кровь солдат, диктовали свои условия.

Сначала Павел I вызвал к себе опального А. Суворова и отправил его командовать русскими войсками в Италию с целью отобрать эту страну у французов и вернуть ее австрийцам. «Веди войну по-своему, как умеешь», — напутствовал российский император гениального полководца. И Суворов воевал по-своему. И в целом поставленную задачу выполнил с честью и со славой для русского оружия, несмотря на немыслимые трудности.

Всем известно, что в Италии «вероломство и тайное противодействие австрийцев создавали для армии Суворова большие опасности, чем сражение на поле боя с французами».

Потом лишенные карт и снабжения суворовские «чудо-богатыри», бросившие артиллерию, были вынуждены пробиваться через заснеженные альпийские хребты. Не дождавшись помощи, русский корпус Корсакова был наголову разгромлен французским генералом Массеной в сражении у Цюриха.

«За кровь, пролитую под Цюрихом, вы ответите перед Богом», — писал Суворов австрийскому эрцгерцогу Карлу.

Раздраженный поведением союзников Павел приказал Суворову возвращаться в Россию.

Вернувшийся из Египта Наполеон отбил Италию обратно.

А дальше началось невероятное.

18 июля 1800 г. французский министр иностранных дел Талейран направил российскому вице-канцлеру графу Никите Панину послание:

«Граф, первый консул Французской республики знал все обстоятельства похода, который предшествовал его возвращению в Европу. Он знает, что англичане и австрийцы обязаны всеми своими успехами содействию русских войск…» — так начиналось это послание. Все было в нем тонко рассчитано: и неназойливое напоминание о том, что Бонапарт не участвовал в минувшей войне, и стрелы, как бы мимоходом направленные в Англию и Австрию, и дань уважения, принесенным русским «храбрым войскам». За этим вступлением следовало немногословное, продиктованное рыцарскими чувствами к храбрым противникам предложение безвозмездно и без всяких условий возвратить всех русских пленных числом около шести тысяч на родину в новом обмундировании, с новым оружием, со своими знаменами и со всеми воинскими почестями. (…)

Предложение о возвращении пленных было принято в Петербурге с большим удовлетворением».

Нужно отметить, что при этом Наполеон не настаивал даже на обмене пленными, чем привел Павла в восхищение. К тому же 5 сентября англичане овладели Мальтой, чем вызвали крайнее раздражение российского императора, бывшего магистром Мальтийского ордена.

Иногда враждебность к Англ и и пытаются приписать взбалмошности и капризу Павла, но это не так. В то время вся «Европа с ужасом увидела новую опасность — от неограниченного усиления британского владычества на морях».

«И.Ф. Крузенштерн, знаменитый русских путешественник, в письме 5 декабря 1800 года из Ревеля адмиралу Рибасу предлагал для обуздания Англии составить легкую эскадру из нескольких кораблей и направить ее в мае к Азорским островам, с тем чтобы здесь перехватывать крупные английские корабли, а мелкие надо просто потоплять».

Естественным союзником в этой новой борьбе для России была, конечно, революционная Франция.

2(14) января 1801 г. Павел I в письме к Наполеону писал: «Несомненно, что две великие державы, установив между собой согласие, окажут положительное влияние на остальную Европу. Я готов это сделать».

Через двенадцать дней, 15 января, он направил Бонапарту ещё одно письмо: «Не мне указывать Вам, что Вам следует делать, но я не могу не предложить Вам: нельзя ли предпринять или по крайней мере произвести что-нибудь на берегах Англии».

(Даже не верится, что полтора года назад, осенью 1799 г., русско-английский корпус под командованием герцога Йоркского сражался в Голландии с французской армией Брюна!)

«Необычайно быстрое развитие дружеских отношений с Бонапартом у императора Павла шло параллельно и в тесной связи с усилением столь же внезапной ненависти к Англии, вчерашней его союзнице в борьбе против Франции. Наполеон обдумывал — пока в общих чертах — комбинацию, основанную на походе французских войск под его начальством в южную Россию, где они соединились бы с русской армией, и он повел бы обе армии через Среднюю Азию в Индию. Павел не только склонен был напасть на англичан в Индии, но даже опередил Бонапарта в первых шагах к реализации этой программы. Казачий атаман Матвей Иванович Платов, по неведомой причине засаженный Павлом в Петропавловскую крепость и находившийся там уже полгода, внезапно был извлечен из своего каземата и доставлен прямо в царский кабинет. Тут ему безо всяких предисловий был задан изумительный вопрос: знает ли он дорогу в Индию? Ничего абсолютно не понимая, но сообразив, что в случае отрицательного ответа его, вероятно, немедленно отвезут обратно в крепость, Платов поспешил ответить, что знает. Немедленно он был назначен начальником одного из четырех эшелонов войска донского, которому почти в полном составе приказано было идти в Индию. Всего же выступили в поход все четыре эшелона — 22 500 человек. Выступили они с Дона 27 февраля 1801 г.».