Владимир лукич боровиковский

(1757–1825).

Он родился на Украине, в Миргороде, учился иконописи у отца, рано начал писать образа и портреты. Перелом в его судьбе наступил, когда он был замечен Львовым, который в свите Екатерины проезжал через Украину в Крым (Боровиковский исполнил два панно в одной из комнат временного путевого дворца, предназначенного для приема императрицы). В 1788 г. Боровиковский оказался в Петербурге, прожил восемь лет в семье Львовых, в построенном Львовым же Почтовом стане, как и Левицкий, навсегда распростился с Украиной ради Петербурга. Возможно, у Левицкого, как недолго и у Лампи Старшего, Боровиковский получил свои первые уроки в столице.

В эти годы Боровиковский много занимается портретной миниатюрой на металле, картоне, дереве (например, «Лизынька и Дашенька», 1794, ГТГ). В 90-е годы мастер создает портреты, в которых в полной мере выражены черты нового направления в искусстве – сентиментализма. Самый первый в ряду этих портретов –портрет O.K. Филипповой, жены помощника архитектора Воронихина (начало 90-х годов, ГРМ). Она изображена в утреннем платье с небрежно распущенными волосами, с розой в руке, на фоне паркового пейзажа. Конечно, вся эта «безыскусственность» портретов вполне искусно сделана, но само появление подобных изображений говорит об интересе к тонким «чувствованиям», к передаче душевных состояний, к частной жизни человека, мечтающего или просто отдыхающего и находящегося в единении с природой. Все «сентиментальные» портреты Боровиковского – это изображения модели в простых нарядах, иногда в соломенных шляпках, с яблоком или цветком в руке (портрет Е.Н. Арсеньевой, 1796, ГРМ) Боровиковский создал большую галерею женских образов. Женщины на его портретах непосредственны и ведут себя просто, но своенравно, выказывая и характеры, и настроения, нежную незащищенность и чувственность. Гордится собой П. И. Лопухина, глядящая с затаенной улыбкой, с вызовом. Решительна и энергична неизвестная женщина (предполагаемый портрет Л.-Л.-Ж. де Сталь).

Подобно Афродите, получила румянощекая русская девушка ("Портрет Е. Н. Арсеньевой") в дар яблока признания. В Афродиту и играет она на портрете, а еще в пастушку (шляпка украшена колосьями) - задорная девушка с лукавинкой: торжествующая юность. Мягкий, приглушенный, "дымчатый" свет властвует в картине.

Но лучшим женским портретам Боровиковского прежде всего свойственна доброта. Именно она объединяет и крестьянку Христинью, и молодую знатную даму Лопухину.

Идея сентиментализма нашла выражение и в портрете торжковской крестьянки Христиньи, кормилицы в доме Львовых, в котором Боровиковский при всей пасторальности и идилличности сумел создать живой человеческий образ, полный особой сердечности, наивной прелести и чистоты.Только в этом портрете Христиньи доброта чистосердечно-умиленная, сквозь настроение покоя, приязни еле-еле проглядывает дымка сожаления...

А в замечательном портрете Лопухиной это доброта печали неизбежного расставания: грустя и отдаляясь, неумолимо отдаляясь и грустя... Мягкий свет, проникающий в густую тень дерева, словно встречается со светом, который излучает эта доверчивая и все же будто с сожалением сторонящаяся вас девушка.

Лучшим в этом ряду является портрет М.И. Лопухиной. Рядом с победной, искрометной жизнерадостностью Арсеньевой образ восемнадцатилетней Марии Ивановны Лопухиной кажется напоенным тишиной и томностью. Горделивая небрежность и изящество позы, своенравное выражение задумчивого лица – все построено на сложнейших цветовых нюансах, в основном голубого и зеленого, на прихотливой игре сиреневых тонов, на перетекании одного тона в другой, строящих форму, на тончайших светотеневых градациях, из которых слагается гармоническая соподчиненность всех частей, на певучей плавности линий. А в итоге возникает совершенно чарующий образ, высоко одухотворенный, как бы слитый с природой. Это доброта печали неизбежного расставания: грустя и отдаляясь, неумолимо отдаляясь и грустя... Мягкий свет, проникающий в густую тень дерева, словно встречается со светом, который излучает эта доверчивая и все же будто с сожалением сторонящаяся вас девушка. Пейзаж в портрете несет огромную эмоциональную и смысловую нагрузку.

Портрет этот позже вызвал к жизни стихи Я. Полонского:

Она давно прошла, и нет уже тех глаз И той улыбки нет, что молча выражали Страданье –тень любви, и мысли –тень печали... Но красоту ее Боровиковский спас. Так часть души ее от нас не улетела; И будет этот взгляд, и эта прелесть тела К ней равнодушное потомство привлекать, Уча его любить – страдать – прощать – молчать...

Портрет Екатерины Второй. Новые эстетические взгляды эпохи проявились в полной мере даже в изображении императрицы. Теперь это не репрезентативный портрет «законодательницы» со всеми императорскими регалиями, а изображение обыкновенной женщины в шлафроке и чепце на прогулке в Царскосельском парке. Такой ее представил Боровиковский на портрете 1795 г. (ГТГ; авторское повторение – конца 1800-х годов, ГРМ), исполненном, кстати сказать, также не без участия Львова, но уже тогда, когда русское просвещенное дворянство жило иными образами и идеалами. Портрет этот имел большой успех и позже. В 20-х годах XIX в. с него была сделана Уткиным гравюра; знаменательно, что Пушкин писал Екатерину в «Капитанской дочке» под впечатлением этого портрета Боровиковского.

Боровиковскому принадлежат и многочисленные парадные, в основном мужские, портреты (А. Б. Куракина, ок. 1802, ГТГ; Павла, 1800, ГРМ Боровиковский писал портреты, не приукрашивая и не развенчивая оригинал, пытаясь показать человека таким, каков он был на самом деле. "И барин без ума - павлин", - говорил Державин. "Павлином" прозвали великолепного князя Куракина. Он всего достиг и на портрете Боровиковского словно воздвигается на пьедестал, ухоженный и сияющий золотом костюма, блеском бриллиантовых орденов. Ловкий царедворец встречает нас заученной улыбкой, он ласков и милостив с виду. Однако тут же мы видим многозначительные детали обстановки: мраморный бюст его повелителя Павла I, мальтийскую мантию, небрежно брошенную у колонны, из-за которой в туманной дымке выплывает самодержавный Петербург - виден Инженерный замок. Улыбка, за которой проглядывает барская спесь, в достаточной степени отражает особенности века. Князь Куракин был и умен и глуповат, и щедр, и скуп, и чертовски ловок, и попадал впросак. Он был стандартно-образован и стандартно-просвещен, а потому людей действительно умных, докапывающихся до смысла жизни называл "ехидно-бредящими". Его называли "бриллиантовым князем" (это заметно и по портрету), любил увешать себя бриллиантами и другими драгоценностями сверх всякой, даже придворной, меры. (Однажды во время пожара это его спасло - кафтан, весь в броне драгоценных камней и золота, не поддался огню.)

Рубеж XVIII–XIX вв. – время наивысшей славы Боровиковского и одновременно появления новых тенденций в искусстве. Классицизм достигает своих высот, и в портретах Боровиковского этого времени наблюдается стремление к большей определенности характеристик, строгой, почти скульптурности форм; к усилению объемности, к постепенному исчезновению мягкой и изнеженной живописности, на смену которой приходит звучность плотных цветов.

Двойной портрет сестер Гагариных (1802, ГТГ) представляет девочек с нотами и гитарой еще на фоне пейзажа, то более поздние композиции Боровиковский решает на нейтральном фоне. Культ трогательной дружбы, семейного очага, крепких родственных уз, близкий и идеалам сентиментализма, приобретает теперь некоторый оттенок декларативности и демонстративности (портрет А.И. Безбородко с детьми, ГРМ . Это целая галерея портретов, которые можно было бы назвать портретами ампирными.

Последние произведения Боровиковского, поражающие высоким реализмом в передаче старческих лиц (портрет Д.П. Трощинского, 1819, ГТГ; более ранний портрет Н. Голицыной, ГРМ), свидетельствуют о жизненной силе его таланта.