Еще одна королевская свадьба 19 страница
— Высокая самооценка не спасает человека, но она дает человеку возможность сомневаться в себе и не разрушать при этом свою личность!
Принцесса догадывалась, что ее низкая самооценка берет начало еще в детстве, когда она только стала осознавать себя. С такой заниженной самооценкой она и вступила в брак с принцем Чарльзом. Принц хвалил принцессу, что повышало ее мнение о себе. Когда же он перестал делать это, принцесса почувствовала себя отверженной.
— Мне стало неоткуда черпать душевные силы, — говорила принцесса.
Ссылаясь на некоего Мелвана [26] она заявляла:
— Он пишет, что «терпение — ключ к счастью». Знать бы об этом раньше!
Еще принцессе не мешало бы понять — думаю, многие говорили ей об этом, — что гнев — чувство естественное. Но она, как и другие женщины, считала, что злоба недопустима. Я убеждал ее, что принц Чарльз был того же мнения.
Принцесса даже стала приглашать в Кенсингтонский дворец тренера по боксу. Она говорила, что, когда бьет боксерскую грушу, освобождается от негативных эмоций. Удар у Дианы, принцессы Уэльской, был еще какой.
Теперь по ночам мы говорили с ней о чувствах, которые она испытывает. Однажды после разговора я отправился на кухню. Вернувшись в буфетную, я обнаружил записи мыслей принцессы после нашей беседы, а также краткую надпись «Спасибо» на листке линованной бумаги формата А4.
Единственное, чего хотела принцесса, — дать понять британскому народу, как ей было тяжело все эти годы. Она считала, что принц Чарльз заставил ее страдать, но даже из этих страданий извлекла урок. Принцесса покинула этот мир, любя принца. Я это точно знаю, потому что она сама об этом писала. Принц Чарльз говорил, что через двадцать пять лет королевские архивы поведают миру об их истинных отношениях с принцессой. Но по-моему, неправильно заставлять весь мир пребывать в неведении целую четверть века. Собственные слова принцессы помогут опровергнуть ложь уже сейчас. Вот что написала она мне в ту ночь:
Сегодня 28 августа 1996 года — пятнадцатая годовщина нашей свадьбы. Я никогда не думала о разводе, наоборот — мечтала о счастливом браке и любви Чарльза. Пускай этому не суждено было сбыться, зато у нас два чудесных мальчика, которых мы оба очень сильно любим. Во мне всегда будет жить любовь к Чарльзу, а теперь я хочу, чтобы он, глядя на меня, гордился.
Это были бурные пятнадцать лет: я сталкивалась с завистью, ревностью, ненавистью друзей и семьи Чарльза — никто из них не понимал меня, и этим глубоко ранил мое сердце.
Мне бы так хотелось стать самым близким другом Чарльза, ведь я лучше других понимаю, в чем именно он нуждается.
Глава одиннадцатая
ВСЕ ДЕЛО В ДОВЕРИИ
«Ура, вот вы и дома!»
Эти слова были написаны на кремовом листе бумаги с красными краями. Мы только что вошли в свою квартиру в Старых конюшнях и втащили наши чемоданы — мы уезжали на две недели в Кентукки, и все время в этой поездке я мог проводить с женой и детьми. Один из конвертов, лежащих на коврике у дверей, сразу же привлек мое внимание. На конверте почерком Дианы было написано: «Полу».
Накануне нашего приезда принцесса пришла к Старым конюшням и подсунула под дверь это письмо. Я стал его читать. Судя по всему, ей было о чем мне рассказать: «В последние две недели было много неприятностей, ты будешь очень удивлен! Как хорошо, что ты вернулся. Увидимся в понедельник! С любовью, от Дианы».
Когда я утром пришел в Кенсингтонский дворец, принцесса с завистью посмотрела на мой загар. Мы с Марией очень загорели в этой поездке, и принцесса решила загореть еще сильнее. Два раза в неделю она отправлялась «загорать». На первом этаже, рядом с комнатой камеристки и гардеробной, поставили аппарат из солярия, похожий на космическую капсулу. «Пойди, разогрей его, Пол. Я спущусь через полчаса», — говорила принцесса. Ей не нравилось ложиться в него, когда он еще холодный. У меня как у «подогревалыцика» были свои преимущества: прежде чем придет принцесса, я сам проводил в этом аппарате пятнадцать минут. Как-то раз она заявила, что чувствует себя «сандвичем, который сунули в тостер с ультрафиолетом».
Когда Уильям и Гарри вернулись из Балморала, в котором провели летние каникулы, принцесса сказала, что, должно быть, Уильяма вздернули на дыбу и вытянули. Он стоял рядом с ней в гостиной, и она не могла поверить, что он так вырос. Когда они встали спина к спине, оказалось, что он уже немного выше матери. Ему нужны были новые ботинки, и меня отправили купить пару ботинок тринадцатого размера для мальчика четырнадцати лет, который растет не по дням, а по часам.
— Все Спенсеры высокие, это у нас в генах, — сказала принцесса. — А у Виндзоров — синдром ЛОР: «людей ограниченного роста».
Уильям и сам знал, что быстро растет.
— Я глазам своим не поверил, когда приехал в Балморал. Бабушка и тетя Марго как будто становятся все ниже и ниже. Я теперь выше папы, — хвастался он.
Маленький Гарри посмотрел на брата и мать. Принцесса взглянула на него:
— Гарри, в тебе ведь тоже течет кровь Спенсеров. Однажды ты станешь таким же высоким, как и твой брат.
Придет время, и Уильям станет королем, королем Вильгельмом V. Летом в 2003 году, в интервью по случаю его дня рождения — ему исполнился двадцать один год — он сказал о том, что очень серьезно относится к своим будущим обязанностям, а также о том, что очень хочет стать королем. Я хорошо знал этого мальчика, мне было очень приятно это слышать. Думаю, его мама тоже бы очень обрадовалась, потому что она знала, что этот робкий ребенок-интроверт всегда с ужасом думал о будущем престоле. На него возлагали большие надежды, а он очень боялся оказаться в центре внимания. Если бы принцесса увидела, как он изменился, когда поехал в Уэльс после своего двадцать первого дня рождения, она была бы ужасно горда. Я точно это знаю, поскольку видел, как она беспокоится о его будущем. «Уильям не хочет быть королем, и я очень переживаю из-за этого, — сказала она однажды, сидя в гостиной. — Он не хочет, чтобы за каждым его шагом следили». Она звонила своей подруге в Америку — Лане Маркс — и делилась с ней своими переживаниями.
Принцесса действительно беспокоилась за сына, который, как и его мать, был застенчивым и склонным к уединению. Этот мальчик был наследником трона. В то время, судя по характеру и пристрастиям, Гарри больше подходил для того, чтобы стать королем. Он был ребенком общительным и прагматичным.
— Гарри бы с радостью стал королем, — сказала как-то принцесса. — ДКГ! Так и будем его звать. ДКГ — Добрый король Гарри [27]. Здорово!
С тех пор, когда Гарри не было во дворце, мы называли его ДКГ. Так принцесса ласково звала его, и об этом знали двое ее друзей, а сам Гарри не знал. «Где ДКГ?» — спрашивала она, бродя по дворцу в поисках сына.
Разумеется, когда дети были во дворце, слугам были даны строгие указания, как к ним обращаться. Мы не должны были кланяться, несмотря на то что они были принцами. Мы не должны были называть их «Ваше Королевское Высочество». Мы даже не должны были называть их принцами. Они были просто Уильям и Гарри. Принцесса хотела, чтобы к ним относились, как к обычным детям, и делала для этого все возможное. Когда Уильям был маленьким, он больше всего на свете хотел быть обычным ребенком. Ему хотелось казаться веселым и простым, а не человеком, которому уготована особенная жизнь и особые обязанности. Его мать сама была не готова к новой роли, оказавшись в центре внимания как будущая королева Англии, поэтому она отлично понимала страх своего сына. Но она не хотела, чтобы со временем этот страх стал еще сильнее. Поэтому Диана старалась ему все объяснить, подготавливала его, подолгу разговаривала с ним о его будущих обязанностях. Уильям мог также рассчитывать на мудрость и поддержку со стороны принца Чарльза и королевы. В Итоне он часто переходил по мосту через Темзу «в замок к бабушке» и пил чай с Ее Величеством, обсуждая свое будущее: как он станет королем, как это важно для страны и народа.
Принцесса начала разговаривать с ним об этом, когда он был еще совсем маленьким, — как и положено в таких семьях. Но она не хотела, чтобы в этот процесс вмешивались люди из Букингемского дворца. Она хотела справиться сама. Она сама воспитывала детей, и никакие няньки были ей не нужны.
Однажды, когда Уильяму было всего десять лет, принцесса уговорила его в первый раз выступить с речью перед публикой. Это случилось на Рождество 1992 года, слуги собрались в апартаментах на ежегодную вечеринку для прислуги. Уильям решил заранее подготовить свою речь. Он сел за письменный стол матери в гостиной и, нервно посмеиваясь, написал на розовой бумаге несколько слов. И вот теперь он должен был обратиться ко всем присутствующим. Он встал на ящик, чтобы его все видели, и сотня с лишним посетителей замолчали. «Леди и джентльмены», — начал он. Мать пристально смотрела на него. «Я знаю, как вы усердно работали в этом году, — присутствующие засмеялись — прислуга действительно работала не покладая рук, — поэтому я хотел бы поблагодарить вас за то, что вы пришли сюда». Потом, намекая на полицейских, которые тоже были на вечеринке, он сказал: «Должен вас предупредить, что здесь столько полиции, что, если понадобится, они возьмут пробу на алкоголь у всех присутствующих! С Рождеством вас и с Новым годом!». Все громко захохотали, а Уильям спрыгнул на пол. Мать крепко обняла его, отец весело взъерошил ему волосы.
Гарри был известен своей добротой. Однажды Александр пришел поиграть на приставке принца и сказал, что копит деньги, чтобы купить себе такую же. Гарри, отлично понимавшему, что у членов королевской семьи есть все, что они хотят, стало жалко Александра. Он сбегал в свою спальню и вернулся с банкнотой в пять фунтов: «Держи, Александр. Добавь к тому, что уже скопил».
Уильям часто присутствовал на обеде с гостями своей матери. Диана старалась сделать так, чтобы он тоже мог побеседовать с ее друзьями. Она приглашала к себе Элтона Джона, чтобы обсудить проблемы, связанные с распространением СПИДа; редактора «Дейли Миррор» Пирса Моргана, чтобы укрепить связи со СМИ; Сару, герцогиню Йоркскую, чтобы побеседовать с ней о тяготах, которые выпали на долю обеих женщин.
Однажды Уильяму было разрешено уйти с занятий в Итоне, потому что мама приготовила ему сюрприз. Он сидел в комнате на втором этаже. Ко дворцу подъехал длинный черный лимузин. Из него вышли супермодели Наоми Кэмпбелл, Кристи Терлингтон и Клаудиа Шиффер — они приехали в Лондон на открытие «Фэшн Кафе». Уильям, в комнате у которого все стены были обвешаны постерами с этими женщинами, очень хотел их увидеть, поэтому принцесса пригласила их в Кенсингтонский дворец. Это произошло через два месяца после того, как она организовала для Уильяма встречу с Синди Кроуфорд.
Уильям, страшно переживая из-за пластинки на зубах, сел на диван, а модели встали вокруг него, позируя перед принцессой, которая держала в руках фотоаппарат, собираясь сделать пару снимков. Уильям покраснел и воскликнул: «Мама, не надо!».
Модели попытались его успокоить, они стали разговаривать с ним, и его мать с гордостью смотрела, как ее сын отвечает им и даже задает вопросы. Я думаю, что если сейчас он спокойно общается с красивыми женщинами, которые его постоянно окружают, то именно благодаря своей матери.
Когда Клаудиа Шиффер спросила его об Итоне, он ответил: «Мне не очень нравится картофельное пюре, которое там готовят, но зато у нас есть очень симпатичная преподавательница математики, мисс Поттер». Модели расхохотались. Он стал рассказывать им о Балморале, о собаках королевы, о том, что он любит и чего не любит. Когда супермодели уехали, принцесса спросила сына, как они ему. «Синди Кроуфорд приятнее», — ответил он.
Уильям, как и его мать, хотел быть обычным человеком. Женщина, которую фотографировали больше всех в мире, мечтала, чтобы ее перестали узнавать. Ей нравилось делать то, «что делают все обычные люди». Если ей удавалось прогуляться по зоопарку или просто по парку незамеченной, она приходила в восторг. Иногда Диана вставала в семь утра, чтобы побегать или покататься на роликах по тропинкам Кесингтонгского парка, зная, что в такое время она сможет насладиться полной свободой, ведь в парке еще не было посетителей.
Временами она набиралась смелости и переодевалась так, чтобы ее никто не узнал, а я должен был снабжать ее всем необходимым. Как-то раз Диана послала меня в «Селфриджес» за париком — черные волосы до плеч. А потом я отправился в оптику на Кенсингтон Хай-стрит и купил огромные очки в круглой оправе, попросив оптика вставить в оправу простые стекла, а не оптические. Когда я вернулся во дворец, принцесса тут же стала примерять новый наряд.
Я сидел в буфетной, и вдруг появилась Диана. Впрочем, эта женщина была совсем не похожа на Диану. Она старалась не рассмеяться, а я открыл рот от удивления.
— Вас никто не узнает! Надо же! — воскликнул я.
Принцесса расхохоталась, да так, что по щекам потекли слезы.
В тот же вечер принцесса Уэльская, в парике, очках, черной куртке и джинсах, вместе со своими друзьями встала в очередь перед джаз-клубом «Ронни Скотт». На следующее утро она весело рассказывала о своих приключениях за завтраком: «У меня глаза заслезились от сигаретного дыма в клубе, даже в очках! — смеялась она. — Когда мы еще стояли снаружи, очередь была такой длинной, что мне стало скучно, и я заговорила с каким-то мужчиной рядом. Представляешь, он меня не узнал! Мне было так смешно! В этом одеянии я могу быть самой собой на людях!».
Но, к сожалению, принцесса не понимала то, что понимал я, — что она никогда не была «собой». Ей всегда приходилось быть другим человеком, этого требовали ее обязанности, поэтому, когда она с радостью описывала прошлый вечер, мне было очень грустно.
— Иди сюда. Я хочу кое-что тебе показать, — сказала принцесса в конце сентября 1996 года.
Я пошел за ней вниз по лестнице, стараясь не отставать. Мы подошли к гардеробной с ее белыми, огромными — от пола до потолка — дверьми. Она открыла их, и я увидел длинные вечерние платья, развешанные в определенном порядке, по цветам, начиная с черного и кончая белым.
— Посмотри на эти платья! — сказала она. — Как ты думаешь, сколько их здесь?
Она пошла вдоль гардеробной, считая свои платья. Их оказалось шестьдесят два, и это не считая тех, что висели в L-образной гардеробной на втором этаже.
— Каждое из них — память о чем-то и мой добрый друг, — сказала она, — но теперь настало время продать их.
Это было второй неожиданностью для меня за лето. Сначала принцесса сообщила, что собирается поехать в Австралию, а теперь вот хочет распродать свой гардероб. Принцесса наконец получила свободу и решила избавиться от всего старого, заменив его новым. Она долго говорила с Уильямом, а потом с Элтоном Джоном, и эти разговоры натолкнули ее на мысль выставить свои вещи на аукцион а вырученные средства отдать на благотворительность. После развода она получила миллионы фунтов. А теперь если она продаст свои платья, то и другие получат деньги, особенно различные благотворительные организации по борьбе со СПИДом, которым всегда нужны деньги на хосписы и исследования.
Мы стояли и смотрели, как принцесса вытаскивает из гардеробной платья и предается воспоминаниям. Она бралась за вешалку, вытаскивала платье и рассказывала. «А-а, мое платье а-ля „Унесенные ветром"!» — Диана показала нам платье цветочной расцветки с глубоким вырезом. Затем вытащила еще одно платье: «А в этом я побывала в Белом доме, танцевала с Джоном Траволтой, смотря при этом совсем на другого человека». Платье было из темно-синего бархата.
Тут ее взгляд упал на серебристо-белое атласное платье с коротким пиджаком без застежки — от Виктора Эдельштайна. Принцесса надела его на торжественный банкет в Елисейском дворце, устроенный президентом Миттераном. «Пожалуй, с этим я не смогу расстаться. В нем я чувствовала себя настоящей принцессой». В июне, когда состоялся последний аукцион в Нью-Йорке, это платье оказалось зарегистрировано под номером 80, последним. Видимо, принцесса все-таки не хотела с ним расставаться. Однако ностальгия не остановила Диану. Она схватила два платья на вешалках, я тоже два, и мы пошли на второй этаж, потом снова спустились на первый и снова поднялись на второй — пока не очистили всю гардеробную.
— Позвони Марии и попроси Бетти придти сюда, — сказала принцесса, зная, что у нас в это время гостила мать Марии Бетти.
Когда пришла Бетти, я уже весь взмок. Я перенес пятьдесят платьев на второй этаж. А потом соорудил в детской гостиной стойку для вешалок с платьями. Вскоре детская гостиная уже напоминала забитый одеждой магазин секонд-хэнд. Принцесса и в этом предприятии хотела услышать дельные советы. Бетти, которая прекрасно вязала у себя в Северном Уэльсе, вдруг превратилась в законодательницу моды во дворце. Принцесса хохотала! Бетти была слишком доброй, ей не хватало жесткости; она увидела прекрасные платья, которые Диана собирается выбросить, и ужаснулась. Она, наверное, уже представила, как их выставляют в коробках на распродаже вроде тех, куда она иногда ходит в Кеньон Холле. «Ой, — сказала она, прижав руку к груди, явно в шоке, — не надо вот это выбрасывать!»
Одно за другим я показывал платья, и «безжалостная» принцесса спорила с добросердечной Бетти.
— Ну нет. Это вам тоже не стоит отдавать! — говорила Бетти. — Какое красивое платье! Зачем же его выбрасывать! — повторяла она снова… и снова.
Скоро принцесса уже заливисто смеялась. В выходные Уильям тоже принял участие в процессе. Он подошел к стойке с одеждой, которая появилась в его гостиной, и стал сам выбирать. Бесценный вклад в это мероприятие внесла Эйлин Джетти, дочь американского миллиардера Пола Джетти. У нее был СПИД; она несколько раз бывала в Кенсингтонском дворце. Принцессе не терпелось показать ей свои платья, которые она продаст, чтобы получить деньги для людей, оказавшихся в таком же положении, как и Эйлин.
Фирма «Кристис» послала во дворец своего эксперта — Мередит Этерингтон-Смит, которой симпатизировала принцесса, чтобы составить каталог и описать каждое платье. Поскольку лота 13 не было, семьдесят девять вечерних и других платьев ушло с молотка за 3 миллиона 258 тысяч 750 долларов — то есть за 1 миллион 850 тысяч фунтов — эти деньги были переведены на счет организаций по борьбе со СПИДом и раковыми заболеваниями по обе стороны Атлантики.
Однако вещи в одном из шифоньеров в гардеробной на первом этаже остались на месте. В день, на который был назначен аукцион, принцесса приподняла ткань, в которую было завернуто «особенное» платье: свадебное, которое она надела в 1981 году. «Это платье я не могу продать», — сказала Диана, вспомнив, как ее мать, Франсис Шенд Кидд, заплатила за него гинеями. «Я бы хотела подарить его музею Виктории и Альберта — для их национальной коллекции костюмов», — объяснила она. Принцесса сказала об этом за год до своей смерти, причем не мне одному: она высказала свое желание редактору «Дейли Телеграф» Чарльзу Муру, которого пригласила на обед. Сегодня это свадебное платье выставлено в Музее Дианы в Альторпе, на земле ее предков.
Некоторые платья не попали ни в музеи, ни на аукционы. Часть таких платьев раздали прислуге, другие костюмы и платья отнесли в магазины секонд-хэнд в Найтс-бридже и Челси, где они висели на вешалках до тех пор, пока их не купят. Это было сделано по приказу принцессы — она хотела получить некоторую сумму наличными на каждодневные траты, потому что у членов королевской семьи не всегда есть при себе наличные. Обычно принцесса пользовалась кредиткой, а чеки подписывала «Уэльская», а не «Диана». Когда у нее появились наличные, она могла свободно тратить их на что хочет, водить Уильяма и Гарри в кино или в Макдоналдс, не переживая о том, что кто-то может узнать, на что она расходует деньги. Молодые принцы были очарованы бумажными деньгами, они часто разглядывали лицо королевы, которое украшает банкноты любого номинала. Банкнота в пять фунтов слыла у них «голубой бабушкой»; банкнота в десять фунтов — «коричневой бабушкой»; банкнота в пятьдесят фунтов — «розовой бабушкой». Когда принцесса раздавала им деньги, принцы скакали, пытаясь схватить банкноту получше, — как правило, «розовую бабушку».
Мы с личным ассистентом Дианы Викторией Мендхем, которая ушла из дворца в начале 1997 года, отнесли в магазины секонд-хэнд около двадцати костюмов и платьев. В магазинах к таким вещам прицепили этикетки — от Кэтрин Уокер, от Версаче, от Шанель, от Армани, не зная, кому они принадлежали раньше. Костюм, стоивший две тысячи фунтов, продавали за двести, и кто-то становился случайным обладателем костюма принцессы Уэльской.
От подобных распродаж принцессе поступило около одиннадцати тысяч фунтов, которые она сунула в конверт и положила его в нижний ящик. Однажды, в апреле 1997 года, Диана решила передать их старшему бухгалтеру Майклу Гиббинсу. По словам принцессы, когда он открыл конверт, он открыл рот от удивления. Он взял эти деньги и положил их в банк, понятия не имея, откуда у принцессы такая сумма. Даже бухгалтер не догадывался о том, сколько наличных у Дианы. До этого случая.
У красивой и недавно разведенной женщины появляется одна проблема: мужчины узнают, что теперь у нее нет мужа. В конце лета 1996 года многие влиятельные и богатые мужчины стали оказывать Диане знаки внимания. Конечно, она была польщена, но она уже была влюблена в одного человека. Ее ухажеры не знали об этом — она хранила в секрете свои чувства. Они стучали в дверь, и не сдавались даже после того, как им вежливо отказывали в приеме или придумывали повод, чтобы не встречаться. Мне иногда казалось, что моя жизнь стала похожа на жизнь соседа по квартире, который с замиранием сердца обсуждает со своей соседкой все эти ухаживания, понимая, что для него она недоступна. В то время мои основные обязанности состояли в том, чтобы отвечать на телефонные звонки мужчин, сраженных ее красотой, упорных и тех, кто находится в несчастном браке. Мне нужно было запомнить, с кем она согласна поговорить, а с кем нет, кому надо отказать в очень мягкой форме а кому жестко сказать: «Нет».
Однажды во дворец прислали пятьдесят длинных красных роз, с непонятной запиской. Принцесса сначала спросила мое мнение, потом поговорила об этом с Кэтрин Грэм которой скоро должно было исполниться восемьдесят и которая по-прежнему прекрасно выглядела. Она была издателем «Вашингтон Пост». Принцесса восхищалась ее стойкостью: «Она вошла в мир мужчин и поднялась на самую вершину». Мисс Грэм, а также Анна Винтур, редактор «Вог», Барбара Уолтерз, одна из лучших ведущих-интервьюеров на американском телевидении, нью-йоркский фотограф Патрик Демаршелье и Марио Тестино стали главными союзниками принцессы в Америке.
Принцессе нравилось жить на Манхэттене: она ходила по магазинам на Пятой авеню, обедала в «Фор сизонс», а останавливалась всегда в отеле «Карлайл». Диана часто приезжала в Соединенные Штаты. Она также много времени проводила в Вашингтоне, останавливаясь в Бразильском посольстве и подолгу беседуя со своей самой близкой подругой, Люсией Флеча де Лима. Именно Люсия познакомила принцессу с Ланой Маркс, которая стала подругой Дианы в последний год ее жизни, — Лана была женой психиатра; владельцы целой сети эксклюзивных бутиков по продаже изделий из кожи, разбросанных по всем Соединенным Штатам, они жили в Палм-Бич во Флориде. Лане нравилось чувство юмора принцессы, а еще ей, как и Диане, нравилась мода и балет. Когда Лана в первый раз приехала в Лондон, мне пришлось незаметно провезти принцессу мимо охраны к отелю «Лейнсборо», где две женщины собирались пообедать. Принцесса все еще лежала на заднем сиденье, когда я остановил свой «Воксхолл-астра» у дверей в отель.
— На горизонте чисто? — спросила она.
Я оглянулся, но не заметил ни одного фоторепортера.
— Чисто, — ответил я.
Диана выпрыгнула из машины и забежала в лобби отеля.
Один голливудский актер, обладатель Оскара, с виду такой уверенный в себе, оказался на самом деле очень робким и не смог позвонить принцессе и пригласить ее на свидание. Поэтому он попросил друга написать письмо от его лица и послать его Диане. Принцесса ответила ему — тоже письменно, — вежливо отказавшись от приглашения, однако через месяц он снова пригласил ее на свидание. Принцесса согласилась. Они побеседовали немного, и она решила больше с ним не встречаться.
Он был не единственным мужчиной с благородными намерениями. Среди подобных людей были: известный спортсмен, знаменитый музыкант, писатель, адвокат, предприниматель, миллиардер и очень известный политик. Но им не везло: принцессе иногда нравилось разговаривать с ними, но сердце ее было отдано другому.
Принцесса стала звать меня «распорядителем скачек», потому что я помогал ей справляться со всеми ухажерами: тщательно все обдумав, я решал, кто придет к финишу в числе первых, а кто доплетется последним. Теперь я имел доступ ко всем сферам ее жизни, но всегда относился к этому весело. Я подшучивал над ней. Она подшучивала надо мной. И всегда знала, какое место в ее жизни занимает тот или иной друг— принцесса отводила определенное место своим новым знакомым мужского пола. Мы называли это «системой боксов на скачках», как будто все эти мужчины были жокеями, которые, соревнуясь, несутся за принцессой с цветами и подарками. Бокс № 1 занимал всегда один и тот же человек, он был особенным в глазах принцессы, ему не страшны были никакие соперники. В течение дня я сообщал, из какого «бокса» звонили и когда. «Звонили из бокса № 5, хотят, чтобы вы перезвонили. Обитатель бокса № 8 хочет поговорить с вами, может, лучше снова сказать, что вы заняты?» На письменном столе принцессы лежал список боксов и тех, кто их занимает. У меня в буфетной на столе в ежедневнике имелся точно такой же список, который изменялся, если кто-то лишался доверия принцессы или, наоборот, приобретал его.
Иногда принцесса поверить не могла, сколько мужчин пытается за ней ухаживать. Она часто шутила, что в скачках стало участвовать «слишком много жокеев». Однажды я написал ей:
В забеге слишком много участников. Дело принимает серьезный оборот. Наведя справки, я узнал, что боксы 8 и 9 пусты, те, кто их занимал, дисквалифицированы. Один не прошел тест на допинг, другой не прошел строгий медицинский осмотр.
Принцесса в ответ написала:
Из-за того что в скачках участвует слишком много жокеев, судьи просят еще раз подвергнуть тех, кто занимает боксы, тщательной проверке, они просят мистера Пола Баррела помочь в решении этой деликатной проблемы!
После того, что я назвал бы «секретным расследованием», мне повелели запретить адвокату и политику участвовать в заездах.
Но в том, что я оказался втянут во все это, была и отрицательная сторона — я все свое время проводил с принцессой. Когда друзья говорили, что всегда готовы быть рядом с ней, это означало, что она могла звонить им в любое время суток. Но я был не просто ее другом, а еще и дворецким. Как-то раз, в сентябре 1996 года, я пришел домой часов в одиннадцать ночи, мы с Марией сели на кухне выпить красного вина. Вскоре после полуночи зазвонил телефон — принцесса в слезах сказала, что у нее неприятности в личной жизни. Когда я говорил с ней, Мария всячески выражала свое недовольство. Принцесса попросила меня доставить записку одному человеку, с которым она только что поссорилась по телефону.
Она была так расстроена, ну как я мог ей отказать? Даже несмотря на столь поздний час, даже несмотря на то, что я ужасно устал, я должен был — и хотел — выполнить ее просьбу. Когда я положил трубку, мне пришлось сказать Марии, что принцесса хочет, чтобы я отнес кому-то записку.
— Ну все. С меня довольно. Ты просто ничтожество! — фыркнула она.
— Но, дорогая, как ты не можешь понять, я ведь ей нужен. Ей никто больше не поможет в такой час, — сказал я.
— Пол, ты все время носишься с ней. Она щелкнет пальцами, и ты уже мчишься куда-то. Ты уже достал меня. И ты и она! — Мария поднялась и пошла в спальню, а я надел туфли, натянул куртку и пошел выполнять поручение принцессы.
Выполнив задание, я вернулся домой и лег спать — была уже глубокая ночь. Утром я, как обычно, отправился на работу в восемь утра, размышляя о том, сколько часов мне удалось поспать. Но мои труды не прошли даром: на моем столе в буфетной лежало письмо от Дианы, написанное, судя по всему, в более радостном настроении:
Дорогой Пол, немногие отправились бы ночью выполнять чужую просьбу, тем более, если она личного характера. Но с другой стороны, редко кто так добр и отличается такими качествами, как ты, Пол. Я тронута тем, что ты для меня сделал прошлой ночью, и очень хочу, чтобы ты это знал. Времена меняются в этом доме, но одно остается неизменным: если бы здесь не было тебя, нам всем были бы гораздо тяжелее, да и смеялись бы нечасто. Огромное тебе спасибо за то, что снова спас меня. С любовью, от Дианы.
Я уже привык, приходя с утра во дворец, находить записки от принцессы. Эти записки она постоянно оставляла везде, где только можно. Указания, просьбы, короткие письма с благодарностью — она все еще писала мне то, что могла бы сказать лично или по телефону.
Однажды один из ее поклонников уговорил принцессу поужинать с ним, хотя ей очень не хотелось встречаться с ним. Я шутливо посоветовал ей быть начеку. «Не беспокойся, Пол, я смогу за себя постоять», — ответила она.
Когда она ушла, я весь вечер беспокоился о ней, волновался, все ли с ней в порядке. Я попросил ее позвонить мне с сотового, который она всегда носила в сумочке, если у нее возникнут какие-то проблемы. Она должна была вернуться к одиннадцати, и я решил оставить на ее подушке веселую записку, в которой я как мужчина попытался отгадать каждый ход ее поклонника. Принцесса часто говорила, что я всегда бываю прав и что иногда это очень раздражает.