Еще одна королевская свадьба 15 страница
Но время от времени она все-таки возвращалась, и было ясно, что отгораживание от общественной жизни не могло продлиться вечно. В тот момент, когда она захотела сойти со сцены, люди, которые так много значили для нее, простые люди с улицы, кричали: «Бис! Бис!»
Теперь, когда принцесса больше не принимала участия в официальной общественной жизни и ее ежедневник на 1994 год оказался совершенно пустым, она наконец могла заняться любимым времяпрепровождением: общаться с друзьями за накрытым столом. С января по весну принцесса часто посещала свои любимые рестораны — «Сан-Лоренцо», «Ле Каприс», «Риц», «Клариджес», «Айви», «Би-бендум» и «Лонсестон Плейс». Она часто обедала с австралийским телекомментатором Клайвом Джеймсом и старым другом лордом Аттенборо, а с Люсией Флеча де Лима и Розой Монктон Диана виделась раза два в неделю. Кенсингтонский дворец стал ее декомпрессионной камерой, и я видел, что все ее горести и несчастья постепенно уходят в прошлое. Когда пришла весна, она стала часто играть в теннис, ходить в кино, смотреть балет, проводить время с друзьями. Она снова стала добродушной, беспечной, энергичной и разговорчивой. Однажды Диана на целый день повезла своих слуг в парк аттракционов «Алтон Тауэрз», потому что Уильям и Гарри хотели прокатиться на новом аттракционе «Немезида». Это был один из дней «как у всех нормальных людей», нас было тринадцать, включая меня, Марию, наших мальчишек, няню Ольгу Пауэлл, водителя Стива Дэйвиса и маленьких принцев, которых охраняли двое полицейских — Грэм Крэкер и Крис Тарр. Примечательно, что с нами не было одного слуги — дворецкого Гарольда Брауна, которому наша хозяйка все больше переставала доверять. Чтобы в этот день мы все действительно побыли обычными людьми — чего нам не удалось, — принцесса решила добраться до Стаффордшира на общественном транспорте. В бело-зеленой куртке, которые носят игроки в американский футбол, принцесса Диана привела нас всех на вокзал Юстон, и мы сели в вагон первого класса. Принцесса шутила, что сервис здесь не хуже, чем в Королевском Поезде. До того дня я никогда не замечал, что она ходит очень быстро. Может быть, она просто много занималась спортом. Для того, чтобы не отставать от Дианы, когда она шла по парку, нам приходилось практически бежать. Единственным, кто не бежал за ней, был Ник — он сидел у принцессы на плечах. Она остановилась только один раз — пообедать, и мы все вместе набросились на гамбургеры с говядиной и картошку фри.
Сегодня мы, конечно, планировали побыть «как все», но пресса все равно пронюхала о нашей поездке, и журналисты следовали за нами по пятам.
— Мама, мама, давай прокатимся вот на этом, — сказал Гарри, дергая мать за рукав.
Она посмотрела вверх, на груду изогнутого металла, — это и были американские горки под названием «Немезида». Принцесса покачала головой.
— Нет, у меня голова закружится, — сказала она и осталась с Марией.
Ей больше нравился аттракцион «Спуск по реке». Он был более спокойным.
Еще ее в тот день дернул за рукав Ник. Он ужасно хотел покататься на аттракционе под названием «Чаепитие с болванщиком». «Принцесса! Там такие чашки! Я так хочу покружиться в огромных чашках!» — просил он ее. И на следующий день в газетах появились снимки, на которых принцесса, юные принцы и наши сыновья катаются в огромных чашках. К сожалению, сейчас Ник не помнит, как его носила принцесса, хотя фотография, сделанная в тот день, до сих пор висит в рамочке на стене в нашем доме.
По этим фотографиям и статьям стало понятно, что пресса не собирается дать принцессе ни времени, ни личного пространства, о котором она просила в декабре. «Пресмыкающиеся Ее Величества», известные как СМИ, каждый день старались проследить, чем она занимается в повседневной жизни. Журналисты становились все любопытнее, и в газетах появлялось все больше фотографий с принцессой: Диана в Макдоналдсе, Диана приезжает в фитнес-центр «Челси Харбор Клаб», Диана идет по улице, Диана ест в ресторане, Диана ходит по магазинам с друзьями, Диана в такси, Диана за рулем своего автомобиля. Каждый раз, когда принцесса выходила из Кенсингтонского дворца, в газетах появлялась очередная фотография. В 1994 году СМИ, которые страдали неуемным аппетитом, подняли преклонение перед леди Ди на новый уровень.
Если принцесса когда и пыталась «найти себя», так это в 1994 году. Я с трудом успевал открывать дверь полчищам гуру, экспертам по проблемам со здоровьем, целителям, астрологам и медиумам. Друзья всегда готовы были утешить ее, посоветовать ей, выслушать ее. Она относилась к советам тех, которые действительно волновались за нее, так же, как к астрологическим прогнозам, гаданиям по магическим кристаллам, посланиям из потустороннего мира и разного вида «энергии» вокруг нее. Она подолгу размышляла обо всем этом во время сеанса иглоукалывания или массажа. Даже Дадли Поплак присылал ей флакончики «Бах Рескью Ремеди» — успокаивающие травяные капли.
По второму этажу распространялся аромат благовоний, которые принцесса курила у себя в спальне, этот аромат заглушал запах освежителей воздуха, которыми утром побрызгали горничные. Я уже привык открывать парадную дверь дворца безупречно одетому астрологу Дебби Фрэнк. После того как Дебби и принцесса проводили долгое время в гостиной, рассуждая о движении планет и о том, как это может повлиять на Рака королевских кровей, весь пол в гостиной был исчерчен зодиакальными символами и фигурами. Принцесса считала, что у Раков астрологических как и у раков биологических, есть толстый хитиновый покров — «раковина» — и мягкое нутро и что и те, и другие любят прятаться в тень. Еще она считала, что именно этим объясняется ее любовь к воде и желание, мечта переселиться в дом на побережье. Она сказала Дебби: «В этом доме полно Близнецов. Уильям — Близнецы, Пол — Близнецы. С ними непросто!»
Дебби хотела и мне рассказать о том, что меня ожидает, но я отказался. «Нет, обязательно надо, чтобы она составила карту твоей судьбы, — уговаривала меня Диана. — Это так интересно!»
Как-то раз позвонила иглотерапевт, от которой только что вернулась Диана. Вообще-то иглотерапия должна успокаивать, но звонок имел противоположный эффект. «Специалистка» была в ужасе. «У меня не хватает одной иголки! Кажется, я забыла ее в голове у принцессы!»
Поднявшись по лестнице, я вошел в гостиную, где за письменным столом сидела принцесса, ожидая увидеть антенну, воткнутую в ее макушку. Я хихикнул, и принцесса подняла голову.
— Только что звонила иглотерапевт, — сказал я. — Похоже, у вас в голове осталась одна из игл.
Принцесса ощупала голову, а потом расхохоталась:
— Успокой несчастную женщину и скажи ей, что со мной все в порядке. После сегодняшнего сеанса мне стало гораздо лучше!
Принцесса никогда не упускала возможности посмеяться над всеми своими терапиями и методиками. Некоторые были донельзя странными, другие — не очень. Дважды в неделю — это входило в мои обязанности, потому что дело было личное, — я отвозил принцессу в клинику на севере Лондона на ободочное спринцевание. «Даже не спрашивай, что это, Пол!» — говорила она.
Она сама ездила к Сьюзи Орбах, психотерапевту, которая специализировалась на проблемах с пищеварением действительно помогла принцессе усмирить булимию. Док-Мэри Лавдей, маленькая женщина с нежным голоском, исследовала химический баланс в теле принцессы. Она прописала ей витамины трижды в день.
Эволюция человеческого духа, духовная сторона жизни — «другой жизни», по выражению принцессы, — всегда завораживали ее. Медиум Рита Роджертс, которая жила недалеко от моего Честерфилда, была ее наставником, а Симона Симмонс, исцелявшая верой, постоянно разговаривала с ней по телефону. Иногда принцесса могла проболтать с ней часов пять кряду. Именно Симоне я был обязан стойким ароматом благовоний.
Я считал, что благодаря всем этим людям Диана становится счастливее. Однако со временем это времяпрепровождение переросло в зависимость, и я забеспокоился. Еще меня беспокоили журналисты, которые буквально преследовали Диану, куда бы она ни шла. Однажды, когда принцесса вышла от Сьюзи Орбах, надев черные очки, ее довели до слез какие-то фотографы, работавшие в иностранных журналах и агентствах. Они окружили ее и стали издеваться: «Посмотри, какая ты жалкая!», «Ты обычная шлюха, Диана». Принцесса разрыдалась и побежала к машине, а на следующий день в газетах появились такие заголовки: «Диана рыдает». Журналисты намекали на то, что она оплакивает свой брак.
Редкая женщина смогла бы устоять перед таким ежедневным натиском. Много раз в центре Лондона я своими глазами видел, что значит оказаться в эпицентре битвы. Припарковавшись, я ждал, когда принцесса вернется из оздоровительного центра, магазина или ресторана. Заметив в боковое зеркало или зеркало заднего вида ее, а сзади всю «свору», я быстро заводил двигатель и тянулся, чтобы открыть ей дверь, тогда она быстро запрыгивала в салон с криком: «Езжай, Пол, езжай!» Но фотографы уже окружали нас, наклонялись над капотом, стучали в окна. Однажды принцесса, склонив голову, сказала: «Однажды мы кого-нибудь задавим». Все это приводило ее в ужас.
Больше всего мне нравилось возить куда-нибудь принцессу летними солнечными днями, когда мы останавливались на светофорах в «мерседесе» с опущенным верхом. Диане нравилось видеть удивление на лицах водителей, когда они бросали взгляд в нашу сторону и узнавали ее. Хмурые лица вдруг озаряла радость. Однажды нам пришлось остановиться на светофоре возле реставрируемого здания в районе Мейфэйр. Один из строителей на нижнем уровне лесов заметил принцессу. Через несколько секунд об этом знали уже все рабочие. Они побросали работу и стали протяжно свистеть, радуясь такому событию.
Принцесса смутилась и сделала вид, что не слышит их, но когда мы поехали, она помахала им рукой и тихонько посмеивалась всю дорогу до дома.
Прессе не удалось сфотографировать принцессу, когда та пришла на вечеринку в честь дня рождения Марии в «Кафе Руж» — моей жене исполнялось сорок лет. Этот ресторан находился недалеко от дворца. Вечеринка состоялась 1 февраля 1994 года. Это был костюмированный бал на тему «знаменитости». Мы с Марией были Антонием и Клеопатрой. Бывшая экономка Хайгроува Венди Берри была Мерзеллой Дьяволь [23], шурин Пит Косгроув был Аль-Капоне, а мой брат Грэм с женой Джейн — Наполеоном и Жозефиной. Когда в ресторан пришла принцесса, другой мой брат, Эндрю, который нарядился генералом Кастером, пожал ей руку и спросил довольно бесцеремонно: «А вы кем нарядились?»
Она была в черном брючном костюме и черном, расшитом золотом жилете.
— Принцессой, конечно! — ответила она.
В субботу, когда мои друзья готовили костюмы, принцесса тайно съездила на встречу с матерью Терезой, но вечеринку она пропустить не могла — там должны были присутствовать многие из слуг, которые работали в Кенсингтонском дворце или Хайгроуве. В ресторан пришел даже ее старый друг из Букингемского дворца — бывший дворцовый распорядитель Сирил Дикман. Принцесса хотела «повеселиться, как обычные люди». Но принцесса Уэльская, у которой уже нет полицейской охраны и которая ходит по ресторанам одна, не может быть «обычным человеком». Возможно, на меня так повлиял наряд римского центуриона, но я в тот вечер хотел всех защищать. Поэтому я договорился с принцессой, что вместе с небольшим эскортом гостей встречу ее в восемь вечера у дворца.
Принцесса возникла из темноты и глазам своим не поверила. «Боже мой!» — воскликнула она и расхохоталась. Принцесса Уэльская пошла к кафе вместе с Антонием, тремя мушкетерами, Бэтманом и Робином.
Многие друзья и члены семьи приехали из Северного Уэльса, и у них чуть не отвалились накладные усы и бороды, когда они увидели принцессу Диану. Настоящий член королевской семьи в ресторане на костюмированной вечеринке? Некоторые могут со мной не согласиться, но я еще никогда, ни на одном приеме не видел, чтобы принцесса так веселилась. Она сидела в кресле и пила воду, глядя на смешные гримасы ряженых, которые сели на пол друг за другом, изображая лодку, пока до нас не донеслись звуки латиноамериканской музыки.
Потом принцесса встала возле будки диск-жокея, она согласилась выдать призы за лучший костюм. Мой брат Грэм занял первое место в роли Наполеона, и принцесса вручила ему плеер для компакт-дисков.
Через два часа Диана решила, что ей пора уходить, и я, в эйфории от того, что ей было так хорошо на нашей вечеринке, проводил ее домой — получилось, что принцесса Уэльская шла по Кенсингтону с римским центурионом.
Приятно было, что принцесса с удовольствием праздновала день рождения Марии, тем более что терпеть не могла отмечать свой собственный. Ей не нравилось, что она становится центром всеобщего внимания, она боялась что друзья и знакомые будут чувствовать себя обязанными потратить деньги на дорогие подарки. Она всегда дарила роскошные подарки на дни рождения своим друзьям — она отмечала все даты в календаре. Но ей всегда было неловко получать подарки. Она любила повторять: «Гораздо проще давать, чем получать. Давать можно сколько угодно».
Первого июля, зная, как Диана обожает забавные открытки, я клал такую открытку, подписанную «От семьи Баррелов», на ее рабочий стол. Вообще, слуги вечно соревновались, кто подарит ей самую лучшую и самую необычную открытку. Леди Диана читала их все после завтрака, а потом расставляла на круглом столике в гостиной. Потом начинали прибывать цветы. Двадцать четыре желтых розы от тайного поклонника, о котором так никто и не узнает, — а упаковал их Эдвард Гудйир, флорист из Мейфэра. Красные розы от друзей. Белые цветы — тюльпаны от Элтона Джона и розы от Джанни Версаче — их приносили в вазах. Анна Харви, редактор журнала «Вог» присылала в подарок платье или блузку. Кэтрин Уокер и Джо Малоун тоже дарили роскошные вещи. Все ее подруги присылали цветы или подарки. В полицейской будке оставляли открытки, подарки и цветы безымянные доброжелатели. К концу дня апартаменты № 8 и № 9 уже напоминали цветочный магазин, а открытки лежали везде, куда ни кинешь взгляд.
Не только Диана не любила 1 июля — дворецкий тоже его не любил. Мне приходилось целый день бегать вверх-вниз по лестнице. Пакет из «Селфриджес», из «Хэрродз», из «Фортнум энд Мейсон», из «Харви Николз». А еще, как всегда, букет цветов от принца Чарльза, который писал в каждом письме принцессе, на каждой открытке — до самой ее смерти — «Дражайшая Диана».
Всю вторую половину дня она писала благодарственные письма родственникам, друзьям, знакомым, общественным организациям. Я еще никогда не видел, чтобы кто-то писал столько писем да еще отвечал так быстро. Но принцесса не забыла строжайшего воспитания, которое дал ей отец, — он заставлял детей садиться и сразу же писать письма с благодарностями.
Она вытащила из ящика стола свою бумагу — с красной каймой и вензелем в виде буквы D под диадемой. Она сидела спиной к окну и напоминала робота: написала, сложила, опустила в конверт, запечатала; написала, сложила, опустила в конверт, запечатала. Она сидела так несколько часов подряд, то и дело окуная свою черную ручку в баночку с чернилами, выражая на бумаге свою благодарность четким, красивым почерком. Потом, подчеркнув свою подпись, как она всегда это делала, Диана переворачивала письмо и осторожно прижимала его к розовой промокашке, которая к ночи становилась совсем черной. В мои обязанности входило каждый день менять промокашку. После этого принцесса складывала письмо пополам, вкладывала его в кремовый конверт, писала адрес и складывала поверх растущей стопки писем и открыток. «Я просто обязана писать письма с благодарностями. Если люди выкроили время, чтобы купить и послать мне подарок, то я должна хотя бы поблагодарить их», — говорила она
Прежде чем отправиться на званый ужин в любой день в году, она заранее заготовляла благодарственное письмо — для хозяина или кого-то из гостей. Конверт, как правило уже с адресом, был прислонен к серебряной чернильнице. Вернувшись домой, она, как бы ни было поздно, тут же писала письмо с благодарностью, чтобы отправить его на следующее утро.
Проведя полгода вне официальной общественной жизни, принцесса Диана потихоньку, маленькими шажками, снова выходила в свет. Красный Крест, с помощью генерального директора Майка Уитлема, который стал надежным союзником Дианы, уговорил ее стать членом специальной комиссии кураторов Международной федерации Красного Креста. В мае 1994 года ей пришлось уехать в Женеву. Ее личный секретарь Патрик Джефсон заявил, что принцесса просто умирает от скуки и потому взялась за это дело. Однако на самом деле она уехала в Женеву потому, что она предпочитала не сидеть в кабинете, а общаться с живыми людьми, обращаться к ним напрямую. Она уехала из чувства неудовлетворенности, а вовсе не из скуки, и, как покажет время, поддерживала тесную связь с этой организацией.
Вернувшись в Лондон, принцесса приняла участие в торжественном открытии в Грин-парке мемориала в честь канадских солдат, погибших на войне, а потом, накануне пятидесятой годовщины Дня высадки союзных войск, пошла в церковь в Портсмуте на богослужение, прежде чем взойти на борт королевской яхты «Британия» вместе с другими членами королевской семьи. Принцесса снова входила в колею, но теперь не забывала о делах: помогала приюту для душевнобольных в Тернинг-Пойнт и приюту для бездомных в Сентер-Пойнт, сходила на концерт, сборы от которого направлялись в Фонд борьбы со СПИДом, а потом, в этом же году, побывала в Версальском дворце, на ужине, организованном Французским детским фондом, и сотни гостей долго аплодировали ей стоя.
В мире ее все еще любили. Куда бы она ни пошла, люди радостно приветствовали ее. На официальных ужинах и торжествах она очаровывала всех — от президентов до простых людей. Она не требовала, чтобы с ней обращались как-то по-особенному, но одно ее присутствие, ее волшебная аура, вызывали уважение и внимание.
Однако, несмотря на такую поддержку, принцессе все еще не хватало уверенности. В Кенсингтонском дворце ее всегда нужно было подбадривать и утешать. Все же в ней осталась ее внутренняя сила, и именно она помогала ей обретать уверенность в себе, которая понадобилась ей в большом количестве, когда 29 июня 1994 года по телевизору показали долгожданный документальный фильм о принце Чарльзе, снятый Джонатаном Димблби при активном сотрудничестве принца. После этого фильма должна была выйти одноименная книга. Фильм назывался «Принц Уэльский», это был ответный удар, одобренный самим принцем, на книгу Эндрю Мортона, которая вышла в 1992 году. Его снимали полтора года. Когда на принцессу Диану изливался королевский гнев из-за ее сотрудничества с Мортоном, которое она отрицала, принц Уэльский тайком звал своих друзей, и они говорили перед камерой в его защиту и от его лица, и все это якобы было организовано в честь празднования двадцатипятилетия со дня пожалования Чарльзу титула принца Уэльского.
Джонатан Димблби позже заявил, что он не хотел, чтобы его книга причинила боль или обидела принцессу. Но принц официально признался перед камерами в том, что изменял принцессе с Камиллой Паркер Боулз. Принцесса такого никак не ожидала. И все обитатели Кенсингтонского дворца не могли понять, как этот факт мог быть сочтен безобидным. Пока фильм готовили к показу, принцесса с беспокойством размышляла о том, что могут показать в этом фильме. Эти дни ей помогали пережить Люсия Флеча де Лима, Аннабель Голдсмит, Сьюзи Кассем и герцогиня Йоркская, которая приехала в Кенсингтонский дворец, чтобы поддержать подругу. В день показа фильма поддержка пришла и из Сент-Джеймсского дворца. Герцогиня Кентская — великолепный образец доброты и дружелюбия — приехала к Диане и уговаривала ее крепиться во что бы то ни стало. «Но как я смогу смотреть людям в глаза после этого?» — спросила принцесса. Если бы только в тот момент ее слышали циники, которые видели в ней кокетку, намеренно заигрывающей со СМИ, чтобы попасть на первые полосы!
В тот вечер, когда вся Британия замерла в ожидании у экранов телевизоров, принцесса отправилась на давно запланированный ужин в галерее «Серпантин» в Гайд-парке.
Она считалась покровительницей этой галереи, была другом ее директора лорда Паламбо, а сюда приглашена была лордом Гори, председателем Совета по искусствам Великобритании. Собираясь на этот ужин, она сильно нервничала, переживала из-за фильма и из-за того, как она будет выглядеть на ужине. Возле галереи телеоператоры уже приготовились заснять ее появление. Они хотели узнать, какое впечатление произвел на нее фильм Димблби.
За целый час до выхода принцесса уже была готова и мерила шагами лестничную площадку на втором этаже. Сидя внизу, в буфетной, я слышал скрип половиц. Вдруг она остановилась: «Пол, ты там?» Я взлетел по лестнице. Принцесса стояла подбоченившись. На ней было темно-синее платье с поясом, белыми атласными манжетами и белым воротником-стойкой. «Ну как тебе?» — нервно спросила она. Я помедлил с ответом, и ей это не понравилось. «Значит, не то?» Она безвольно опустила руки.
В отношении одежды принцесса всегда больше прислушивалась к мнению мужчин, чем своих камеристок. Именно поэтому тогда, в Пакистане и Чехословакии, она просила нас с Мервином Уайчерли оценить ее внешний вид. Она хотела слышать возгласы восхищения. В Кенсингтонском дворце она часто останавливалась посреди лестницы в новой шляпке или в новом костюме и спрашивала: «Ну как? Нравится?» Иногда, надев новое платье, она выходила на лестницу, надев колготки только на одну ногу и спрашивала: «Как лучше: с колготками или без?» Бывало, что принцесса выходила, надев на ноги разные туфли: одну на плоской подошве, другую — на высоком каблуке. «На каблуках или так?»
Однажды во время примерки платья от Жака Азагури, когда она стояла в гостиной как манекен, пока ассистентка кутюрье Соланж крепила по подолу красного платья тонкий шифоновый шарф, принцесса позвала меня: «Разве не прелесть, Пол? Жак просто гений».
Когда принцесса ждала восхищения, трудно было ее разочаровать. Но я давно предупредил ее: «Если хотите, чтобы вам сказали правду — спросите меня. Если не хотите — не спрашивайте».
И в тот вечер, когда она собиралась в галерею «Серпантин», я вынужден был ее расстроить.
— Сегодня, именно сегодня вы должны выглядеть просто неотразимо. Поэтому мне кажется, это платье не подойдет. Простите, — честно сказал я.
— Но мне больше нечего надеть! — запротестовала Диана. Я помчался в гардеробную, принцесса последовала за мной. Мы долго перебирали платья, наконец я выбрал черное, блестящее:
— Может, вот это? Принцесса поморщилась:
— Нет, слишком старое.
Я продолжил поиски и наконец обнаружил черное короткое платье от Кристины Стамболиан. Принцессе оно нравилось, но она боялась, что может не влезть в него, потому что из-за активных занятий спортом у нее стали шире плечи.
— Есть только один способ проверить. Она удалилась переодеться.
Когда она вернулась в этом черном креповом платье с лямкой на одном плече, то выглядела божественно.
— То, что надо, — сказал я.
— Тебе не кажется, что это как-то слишком? — спросила она, указывая на глубокий вырез.
— По-моему, просто замечательно.
Мы прошли в спальню. Она достала из сейфа чудесное ожерелье — жемчужное с крупным овальным сапфиром в центре, опоясанным двумя рядами бриллиантов, — это был подарок королевы-матери на помолвку Чарльза и Дианы.
Уже пора было выходить, а она все мерила шагами лестничную площадку.
— Ну чего я так нервничаю? — спросила она, злясь на саму себя.
Я знал, что ее сейчас нужно поддержать.
— Вы выглядите просто шикарно. Вы всех поразите своим видом, — сказал я.
— Гм, — удивительно, как это она сама не замечала очевидного.
Принцесса часто говорила мне, что самое главное — это то, как ты приходишь и как уходишь: «Это самое главное, Пол». И сейчас я ей об этом напомнил, добавив:
— Не забудьте выйти гордо, расправив спину, с высоко поднятой головой, пожимайте руки уверенно, скажите себе: «Я — принцесса Уэльская». И не забывайте об этом на протяжении всего приема.
Она резко вздохнула.
— Тогда — вперед, Пол.
Мы спустились по лестнице и вышли из дворца. Когда я захлопнул за ней дверцу машины, она мне широко улыбнулась. Машина тронулась, и я помахал ей рукой.
Позже, этим же вечером, я посмотрел новости. Там показали, как она приехала в галерею. Она решительно вышла из машины, уверенно подошла к лорду Паламбо, пожала ему руку и заулыбалась так, словно чужие мнения ее совершенно не интересуют. Фотографии с того вечера стали широко известны. На следующее утро они появились во всех газетах. «Вот это да!» — кричала «Дейли Миррор». А как же Чарльз? «Не годится в короли», — писала та же газета.
Когда принцесса вернулась во дворец, она уже знала, что в фильме принц Чарльз признался в изменах жене. Поэтому принцесса пришла грустная. Ее не радовало даже впечатление, которое она произвела в галерее. Она отказалась от еды. Не захотела даже выпить чаю. Прошла прямо к себе в спальню, и я выключил свет, оставив гореть только лампочку над дверью.
Глава девятая
«БОСС»
Нельзя сказать, что жизнь в Кенсингтонском дворце была легкая. Жизнь вообще нелегкая штука, а для прислуги, работавшей на особу, которая жила в апартаментах № 8 и № 9, она была совсем не сахар. Точно так же, как в других сферах — в семье, в браке, в дружбе, — в работе счастье порой поворачивается к тебе спиной. Жизнь с нашим Боссом была похожа на американские горки. Слабые и не очень смелые такое не выдерживали. Бывали взлеты, но бывали и падения, многих ужасала скорость и слишком резкие повороты, им часто казалось, что все выходит из-под контроля. Но у принцессы никогда ничего не выходило из-под контроля. И она сама принимала решения — временами поразительно жесткие — о том, кто останется с ней, а кто — за бортом. Дольше всего оставались с принцессой те, у которых хватало твердости духа; нельзя было ни рассуждать, ни задавать вопросы, нужно было принимать ее такой как она есть, со всеми достоинствами и недостатками, и всегда помнить, что Диана — чудесный, любящий, добрый человек.
Верность и поддержка воспринимались как данность как само собой разумеющееся. Тем, кто постепенно оставался в стороне, приходилось несладко, и они сами покидали дворец, иногда даже до того, как их выпроваживали; потом эти люди всю жизнь убеждали себя, что ушли по своей воле. Другие, преданные Диане, начинали цепляться за соломинку; таких было особенно жалко, когда они все-таки уходили. Принцесса отвернулась от многих друзей среди прислуги из-за простого недопонимания и того, что ее неправильно информировали. Чем ближе ты становился к принцессе, тем больше рисковал: ведь могло оказаться так, что твоя дружба с этим чудесным человеком, которого ты так любил, вдруг закончилась, и тебе придется уйти — по своей или не по своей воле.
Я знаю, что это такое, потому что именно так случилось с Марией в конце 1994 — начале 1995-го. Мария сказала, что поработает у Дианы камеристкой год, но постепенно она стала проводить во дворце все больше и больше времени, выполнять все больше и больше поручений, и под конец этого срока Мария поняла, что не сможет проработать камеристкой еще год, потому что скучала по Александру и Нику, которых почти не видела. Мальчишки привыкли, что папы подолгу не бывает дома, но мама всегда проводила с ними все время. «Скоро привыкнешь. Не сдавайся», — то и дело повторял я, пытаясь не допустить того, что рано или поздно должно было произойти. Я знал, что если она перестанет работать камеристкой, то принцесса посчитает, что ее предали. Диана не раз сталкивалась с этим, иногда даже казалось, что ее преследует какой-то невидимый враг. От нее отвернулась семья, которая очень хотела, чтобы вместо Дианы у них родился мальчик, от нее отвернулся принц Чарльз, от нее отвернулся родной брат, граф Спенсер, когда она искала какой-нибудь домик, где могла бы спокойно проводить выходные. Однако печальнее всего то, что принцесса в любой момент могла сама отвернуться от тех, кто был предан ей. В случае с Марией я, не в первый раз за время моей службы в королевской семье, попал под перекрестный огонь — я разрывался между двумя женщинами, которые были мне дороги.
Когда моя жена пошла на встречу с принцессой в Кенсингтонский дворец, собираясь сообщить Диане о том, что она уходит, так как хочет побольше времени проводить со своей семьей, я как последний трус убежал и спрятался подальше — я был так испуган, что не мог выполнять в этом деле роль миротворца. Зажав руками уши, я ждал, надеясь, что неизбежный скандал скоро стихнет сам по себе. Этим же вечером, в декабре 1994 года, подавленная Мария рассказала мне о своем разговоре с принцессой.
«Что? И это после всего, что я для тебя сделала? — в гневе воскликнула принцесса. — Я из кожи вон лезла, чтобы устроить вас, была такой сговорчивой, и вот чем ты платишь за мою доброту!»
Мария попыталась объяснить ей: они договаривались, что Мария проработает камеристкой только год, что ей нравится работа, но она бы хотела больше видеться с детьми. «Но принцесса унизила меня, как могла. Она довела меня до слез», — сказала Мария в тот вечер.
На следующий день утром над столом, где завтракала принцесса, повисли грозовые тучи.
— Доброе утро, Ваше Королевское Высочество, — сказал я, держа в руках кофейник.
На этот раз Диана проигнорировала мое обращение, которое ее обычно раздражало, и спросила:
— Пол, ты можешь уговорить свою жену?
В первый раз в жизни я захотел, чтобы какой-нибудь крупный заголовок отвлек внимание принцессы, но увы. Я смиренно объяснил, что Мария уже приняла решение, потом попытался объяснить, что моя жена просто хочет проводить больше времени со своими детьми, и заверил принцессу, что подобное решение далось ей нелегко, но она все же остановилась на нем, зная, что теперь я постараюсь справляться во дворце за нас обоих. Но принцесса Диана не простила Марию. Марии оставалось еще четыре недели проработать у Дианы, и за это время та не обмолвилась с моей женой ни словом. Среди слуг во дворце такая тактика была известна как «обет молчания».