В связи с этим, как сказано, признается подложным и послание Поликарпа, в котором видят как бы препроводительное послание, предназначенное для облегчения приема фальсифицированных посланий Игнатия.

Но, во-первых, ни одно христианское произведение II в. (и мало других произведений древности) не засвидетельствовано так твердо, как послания Игнатия. В этом отношении исключительно выдающееся значение принадлежит посланию Поликарпа. 2) Главное возражение против послания Поликарпа основывается на том, что оно обязывает к признанию подлинности посланий Игнатия. 3) Послание Поликарпа непререкаемо засвидетельствовано учеником его Иринеем. 4) Все попытки представить послание Поликарпа как подлог неудачны и не достигают цели. 5) При такой силе исторического свидетельства только решительно неопровержимые внутренние основания могут поколебать уверенность в подлинности посланий. 6) Между тем все предполагаемые анахронизмы устраняются при свете беспристрастной критики. Наши знания о развитии церковной организации и церковного учения в эту раннюю эпоху истории Церкви не настолько подробны и основательны, чтобы можно было сделать какие-нибудь решительные выводы относительно них чуть не по десятилетиям, и единственно правильным научным методом при таком положении дела может быть признан только тот, когда суждения о состоянии церковного учения и церковной организации извлекаются из первоисточников; между тем, здесь к наперед установленной схеме подгоняются литературные памятники. Без сомнения, в посланиях Игнатия монархическая организация христианских Церквей представляется всюду как факт, и с примечательной определенностью оттеняются три степени церковной иерархии. Но для половины II в. епископат засвидетельствован всюду как учреждение вполне установившееся, без признаков предшествующего развития в его сущности. И из содержания посланий Игнатия нельзя извлечь никаких указаний на препятствия или затруднения, на которые могло наталкиваться развитие епископата, на какую-нибудь борьбу, которая должна была предшествовать утверждению власти епископов над пресвитерами: епископат мыслится в посланиях как признанный и давний институт; его правомерность не подлежит никакому сомнению и не нуждается ни в каком обосновании или освещении.

Не может быть признана основательной отрицательной инстанцией против подлинности посланий Игнатия и борьба в них с еретиками. Послания опровергают иудаизм и докетизм. Этих ересей нельзя возвести к определенным именам и доказать степень развития их во время Игнатия из других ересеологйческих известий древности; но нельзя на этом основании доказывать и утверждать, что во дни Игнатия не существовало ересей в таком виде, как их предполагает полемика посланий, — это значило бы совершено забывать о существенных пробелах в наших сведениях относительно древнейших ересей вообще и в особенности раннейших стадий развития гностицизма. В посланиях нет следов полемики против сформировавшихся гностических систем маркионитов и валентиниан, и при непредубежденном исследовании опровергаемые в посланиях ереси легко могут быть поняты как одна из промежуточных степеней между лжеучениями апостольского времени и ересями II в.

7) Что при Траяне христиане умирали мученической смертью — это исторический факт; не может вызывать никаких сомнений и то обстоятельство, что Игнатий осужден наместником в Антиохии ad bestias, так как такие осуждения засвидетельствованы уже Ермой (Vis. III, 2), а немного позднее встречаются даже многочисленные примеры их. Закон, запрещающий наместникам посылать осужденных ex provincia in provinciam, был издан позднее. Для этой посылки тогда не требовалось и одобрения императора; а у врагов Игнатия могли быть специальные побуждения не допустить мученичества Игнатия в Антиохии и отправить его в Рим. Что касается обстоятельств путешествия, как они представляются на основании посланий, то прежде всего получает значение тот факт, что ц во второй половине II в., когда, по мнению противников подлинности посланий, подделка нашла прием у христиан, общие основания жизни в римском государстве не изменились радикально, и, однако, в это время такие обстоятельства уже не казались невероятными. Против такого рода возражений достаточно вспомнить, что ап. Павел в узах проповедовал Христа (Деян. 28: 16 [слл.], 30, 31), что весьма часто христиане имели доступ к мученикам и заключенным в темницах (cf. Passio Perpetuae et Felicitatis 3; 5; 16; Cyprian., Epist. 5, cap. 2; Epist. 15, cap. 1), что мученики в узах писали и получали послания (Cyprian., Epist. 10; Epist. 15; Epist. 17, cap. 3; Euseb., Hist. eccl. V, 3.4; VI, 11.5). Что касается пути, который совершил Игнатий, то несомненно, что можно было достигнуть Рима более прямой и краткой дорогой; но почему не предположить, что Игнатий прошел обычным военным путем римлян через Македонию, в особенности если не было случая отправить узника в Италию морем. Положение, которое предполагает Послание к римлянам, именно боязнь Игнатия, чтобы римские христиане не предприняли каких-либо шагов для освобождения его, объясняется предоставленным римскими законами правом подачи апелляции другими, даже против воли осужденного; римские христиане могли воспользоваться этим законом по отношению к Игнатию, когда он еще был в пути.

8) Впечатления, получаемые от личности св. Игнатия, как она отражается в посланиях, — слишком ненадежный аргумент против подлинности посланий, так как<у различных критиков они весьма различны: где одни видят признаки фальсификации, там другие находят печать подлинности и выражение истинной индивидуальности автора. Если находят неестественным чрезмерное возбуждение мученика и невероятной столь сильную жажду смерти, то не придают должного значения тому психологическому моменту, что нельзя вполне понять мыслей и чувств мученика, если не иметь его веры и надежды. Жажду мученического венца обнаруживают многие христиане его времени. Послание смирнской Церкви о мученической кончине Поликарпа прославляет тех, которые, выслушав смертный приговор языческих судей, с радостью и воодушевлением шли на смерть (Martyr. Polyc. 2), восхваляет Германика, который нарочно разъярил диких зверей, чтобы скорее умереть (cap. 3). Вообще же весь ход мученичества Игнатия, насколько он отразился в его посланиях, не противоречит законам и обычаям того времени.

Чрезвычайность положения, в котором находился Игнатий, должна была отразиться на тоне, языке и всем характере его посланий. Мы имеем в них непосредственное излияние его души, быструю смену чувств и мыслей и не должны требовать спокойного и последовательного развития одной определенной темы: недостаток времени, стремление в немногих словах сказать многое, возбуждение духа вследствие сознания близкой смерти — все это сообщало языку посланий Особый отпечаток. Но ввиду этого все особенности стиля, которые действительно многочисленны, могут быть правильно поняты и изъяснены только предположением подлинности посланий.

Большинство исследователей ставило вопрос о подлинности или неподлинности целого собрания семи посланий Игнатия, признавая этим самую тесную и неразрывную связь между ними. Но в последние десятилетия XIX в. произведены новые опыты в решении вопроса о посланиях Игнатия путем отделения Послания к римлянам от остальных посланий. С одной стороны[255], считают подлинным только Послание к римлянам; с другой[256] — только Послание к римлянам признают подложным, а остальные шесть подлинными или, правильнее, более древними, написанными около 140—155 гг. при указанных в них обстоятельствах, но не епископом Игнатием, а Перегрином Протеем[257], прежде христианином, а потом киником, под именем Игнатия. Впрочем, допускается и действительная подлинность шести посланий[258]. Вопрос заключается в том, есть ли действительные и достаточные основания настолько отделять Послание к римлянам от остальных посланий, чтобы искать для них различных авторов. Несомненно, что Послание к римлянам по содержанию резко отличается от всех прочих посланий: в нем нет речи ни об учении, ни о церковной организации, — св. Игнатий здесь всецело занят мыслью о предстоящем мученичестве. И это вполне понятно: с Церквами Малой Азии он или вошел в личное общение, или знаком был с состоянием их через уполномоченных от них, и потому он имел и поводы, и возможность говорить по вопросам внутренней жизни этих Церквей. С римскими христианами ему только предстояло еще видеться при заключении его жизненной драмы, которое скоро должно было совершиться в римском амфитеатре. Он или получил известие, или предполагал, что римская Церковь сделает попытку (посредством апелляции к императору) спасти его. Послание и написано им с целью предотвратить этот шаг. Но общий характер Послания к римлянам и язык его, вместе со свидетельствами о происхождении его от Игнатия, вполне оправдывают его историческую связь с собранием остальных посланий. Поэтому может быть речь только о подлинности или неподлинности всех семи посланий, известных Евсевию, а приведенные выше свидетельства и соображения дают несомненное право видеть в них подлинные произведения антиохийского епископа Игнатия и в высшей степени важное свидетельство о состоянии церковного учения и управления в первые годы II в.

Что касается пространной греческой редакции, то в настоящее время всеми признано, что в ней семь посланий интерполированы, а шесть — совершенно подложны. По мнению одних исследователей, полу-ариане, а по мнению других — аполлинаристы к концу IV в. составили последние в богословских интересах, чтобы, приписав их св. Игнатию, дать своим собственным доктринам авторитет великого имени. В то же время, когда они фабриковали пять псевдо-Игнатиевых посланий и послание Марии Кассобольской, они обильно интерполировали семь других посланий: автор шести подложных посланий один и тот же, что и интерполятор подлинных посланий св. Игнатия.