Непрошенные гости из прошлого

(Последняя спецбольница для Харе Кришна в СССР 1987 году)

Как покажет время, этот мой арест из четвёртого десятка, весной 1987 г., в войне против своих граждан, принявших религию Харе Кришна, атеистической Россией, был не последний. Но он был первым, после которого власть начала официально с нами обращаться по закону. Это было не слыхано для СССР – мы добились в Риге признания власти, что арест был незаконный.

Но помимо всех этих обстоятельств, когда они происходили, очень наглядно можно было тогда понять и заметить, как жестко между собой переплетены в этой истории судьбы людей и судьба целой страны. И как только Волей Бога эти связанные судьбы контролировались Ею.

-----

Четыре звёздочки на погонах шинели военного, обнаруженного ранним утром в прихожей моего дома после звонка в дверь, указывали на звание капитана советской милиции. Несколько плотных сержантов, следовавших за ним, бесцеремонно сгрудились возле меня. Я смотрел на гостей с застывшим от изумления и удивления выражением лица. Капитан с осторожностью наблюдал мои эмоции. Но моим эмоциям не было дела до страха перед гостями, и не из-за него я не мог произнести вопрос, как они проникли через дверь, скромно стоя молча. Нет. Страх, конечно, был, но совсем по другому поводу. Видя неминуемые и надвигающиеся на меня 100% неприятности, сейчас меня больше волновал другой вопрос, как спасти склад книг и следующий тираж нелегальных книг, ещё не взятый с издательства и не завезённый в Латвию. Хотя власть явно шла по моему следу, но это уже не пугало меня. Даже мой арест уже не мог остановить само распространение книг ни в Риге, ни по СССР, насколько оно уже укоренилось и в котором уже участвовали несколько сотен братьев. Несколько лет назад, только начав организовывать распространение книг Прабхупады по СССР, теперь по самой Риге, почти каждый из двух десятков бхакт в общине стал моим помощником и самостоятельно распространял их.

Гости в прихожей оказались не Коперфилдами и не могли читать мои мысли, но громко вслух выражали свои, назвав фамилию и имя человека, которого они разыскивали. И как ни в чём не бывало, внимательно смотря на меня, ожидали мой ответ.

Хотя меня подняли не с постели и поддавали адреналину сами «непрошенные гости», но я не мог сразу быстро сориентироваться, что ответить, когда утро начиналось так интригующе заманчиво. Мало того, что, входя в прихожую на звонок в дверь, моему удивлению не было границ, замок на двери открывать не пришлось. А о чуде-волшебстве присутствия на пороге моего дома интересной компании с уст интеллигентного вида офицера был милый ответ: «Извините, у вас дверь была открыта». Но более того, когда приходится слышать от такой бравой компании в ранний час ещё и имя, о котором вы знаете, что оно принадлежит парню, год назад чудом сбежавшего от ареста за нелегальное распространение книг, когда его оставили без паспорта и на мгновение без внимания. И кроме всего прочего, когда вы прекрасно осведомлены и твёрдо знаете, что это будет не только его очередной арест в четвёртом их десятке и на этот раз может уж оказаться последним в жизни, но и то, что ещё и его имя принадлежит, о Боже, лично вам, то ничего хорошего от встречи с таким военным коллективом и ответа на их вопрос вам не сулит.

Вот так однажды порадовал меня ещё не начавшийся Божий день весной 1987-го в пригороде столицы Латвии Риге, в районе Яунциемса. Мои раздумья прервала шальная мысль, всегда напоминающая о себе в таких безвыходных положениях, а может попытаться вырваться? И мне опять приходилось вспоминать известную на весь мир истину, что «безвыходных положений не существует».

Находясь уже восьмой год под колпаком КГБ и оставаясь ещё живым, я с облегчением переживал, как я удачно «случайно» родился со своими мыслями об установлении власти Бога на Земле не в прошлые годы СССР. Я с жутью вспоминал недавнее прошлое СССР, когда за единственную мысль по любому поводу, не совпадающую с мнением лидера страны, вы попадали под колпак КГБ, и тогда его начало было концом вашей жизни. В 80-ых такая практика изменилась, и худший вариант, немедленный расстрел, или лучший исход, медленную смерть в концлагерях Сибири, теперь не практиковали. Смерть главной «скрипки» страны СССР в 1953 году и многочисленные перебежчики из СССР на Запад всему миру открыли в очередной раз секреты коммунистической кухни, как «хорошо живется в СССР». И это остудило пыл оставшихся лидеров страны. И они поменяли технику кнута, пардон, любви к своим гражданам. Но новое цивилизованное лицо страны, как хотел выглядеть режим СССР, убрав концлагеря и заменив смертельные претензии к инакомыслию щадящим лечением в психиатрических спецбольницах тюремного режима, по существу, мало что меняло. Насилие и смерть над любителями «свободы слова», как коса, висела по-прежнему, и психушка была самой косой. Этот «новый кнут любви к своим гражданам» не прибавлял жизни верующим в Бога в психбольнице, их сгноить могли беспрепятственно, так же, как и в концлагере.

Поэтому в те дни моей борьбы, а точнее служения Божественной любви, которой мой Учитель желал наделить Россию, пытаясь вернуть обществу потерянные идеалы, иногда приходилось замечать за собой, что напряжение всех чувств, ума и тела настолько становилось постоянным и стабильными, что грани между шуткой, мыслью вслух или мыслью про себя или самой жизнью и смертью просто стирались.

В этот раз в прихожей произошло что-то подобное, накал страстей был такой, что всё моё естество и сам страх и, кажется, даже сама смерть так перепутались между собой, что реагировали одновременно. И мне было трудно понять, кто же из них будет отвечать на вопрос и как. Но к моему удивлению, ответ звучал, и я мог бы дать голову на отсечение, что это говорил именно мой язык. И речь была такой непринужденной и располагающей, как будто говорило само правосудие. Своими ушами я слышал всё произносимое из собственных уст, и я был в изумлении. Как до такого можно было додуматься и так сказать, что тот, кого искала милиция, то бишь меня, уехал на хутор прописываться, а перед вами сын хозяина дома, что сдаёт ему квартиру и вот помогает его жене присматривать за их сыном? И к слову сказать, слава Богу, что сыну был один год, и он ещё плохо говорил, иначе если бы было два года или больше, то, находясь в тот момент на моих руках, быть тогда мне разоблачённому немедленно, ведь дети в таком возрасте любят блеснуть правдивостью.

Но даже эти страхи были позади. И теперь во все глаза я смотрел на капитана, как он переварит мои слова. Особенно меня настораживали его расширившиеся зрачки и поднятые брови из-за неподдельного возбуждения, когда ему упомянули, что сын хозяина помогает жене квартиранта… Видя и чувствуя, как что-то напряженное происходило в его сознании, обдумывая мною сказанное, я себе, как и ему, начал сочувствовать, тем более видя, как он неловко сжимал в руках мои собственные фото в фас и профиль, не намного отличающиеся от живого оригинала, стоящего прямо перед ним. Картине в прихожей позавидовал бы не только Айвазовский, был точно «десятый вал», но страстей на суше. Но даже гений актёрского мастерства Станиславский позавидовал бы происходящему. У всех роли, без всяких репетиций, были непредсказуемо классически виртуозные, и мне показалось, что из гостей никто не осознает, что происходит на самом деле. И только Самому Богу, которому я уже восьмой год посвящал свою жизнь, а не кому-то другому, можно было так закручивать сценарий и вести меня в этой игре, где только от Него зависела кульминация развязки: быть моему спасению или не быть!

Опять из раздумий меня вывели слова, но на этот раз звучал вопрос капитана: «Хорошо. Где отец?». Пока он произносил свои слова, на меня эти пару мгновений нисходило облегчение. По вопросу можно было судить, что на мои слова, хоть и не понятно как из меня прозвучавшие, об отсутствии их разыскиваемого объекта возражений нет. Слова из моих уст оказались мистически в десятку. И этот следующий вопрос капитана частью немного уже начал успокаивать меня. Почувствовав себя уверенней от малюсенькой, но победы, которую судьба предоставляла мне, я с радостью начал подготавливать себя к ответу уже начавшему мне нравиться капитану. Но тут же, только подумав о сути вопроса и выстроив ситуацию, что меня от него ждёт дальше, радость тут же улетучилась, и моментально до меня дошло, что моя хоть и малюсенькая победа оказалась ничего не стоящим шагом проигрыша. Проигрыш был абсолютным, а разоблачение бесповоротным. Хотя всё это должно произойти буквально через несколько минут и уже без моего присутствия, но итог, как «мой отец», хозяин дома отреагирует на вопрос капитана, где его квартирант, к гадалке не ходи, но кому, как не мне, был известен заранее...

Всё происходящее напоминало игру марионеток, кукол в руках скрытого от зрителя актёра, где кукла, в какой бы неприятной роли она ни выступала, даже на мгновение не была вольна, чтоб покинуть сцену, заменить себе роль или даже хоть сказать лишнее слово.

Кто-то невидимый разыгрывал судьбы людей, собравшихся в прихожей и измывался над ними, в своё полное удовольствие, как только Ему одному этого хотелось. И как никто, в этом убеждался я сам. Ведь я не мог не только никуда деться с этой злополучной прихожей или избавиться от милиционеров, но даже заранее, хоть за минуту до «финала», сказать капитану, что я тот, кого вы ищете, ни под какими страхами тоже не мог. А подогревал 100% рискованную стабильность в этой «утренней игре» прозвучавший не только неведомо чей экспромт из моих уст, но и сам мой язык, который, оказалось, подчинялся не только мне одному.

Ситуация этим утром была точно завороженной. А мне оставалось только терпеливо и безмолвно ждать свой заранее известный конец, который в неизбежном спектакле уже ожидал меня и только-только начинался. И мне не нужно было догадываться, как отреагирует хозяин дома про «своего сына» в прихожей, которому ещё несколько лет назад из-за разногласий с отцом была куплена квартира в городе.

Разговор в прихожей был не больше нескольких минут. Но подымал такое количество мыслей, размышлений и переживаний, при котором маятник моего выигрыша и проигрыша колебался немыслимо. И даже невозможно было как следует перепугаться от страха или порадоваться за победу, как тут же разговор завел меня в ещё больший тупик. Маленькая победа оказалась невидимой для меня западней. Девятый вал и формула Станиславского отдыхали, а спасшие мгновение назад мистические слова оказались только цветочками целой клумбы новых опасностей. Теперь стрелка термометра страстей и риска взметнулась в недосягаемый верх. Вся моя немыслимо пережитая и сыгранная роль через минуту должна была пойти прахом. И кроме ареста, как могут мне намять мои бока гренадёры с капитаном за, честно говоря, не моё «актёрское мастерство», догадываться тоже не приходилось. Оставалось радоваться только одному, что я дышу воздухом, пока ещё на свободе, а не ароматом нейролептиков в психбольнице. Бессмысленность в начинании страдать раньше времени была очевидной. А наличие факта с «языком» было показателем, что меня уже вела чья-то непревзойденная мистическая Рука, и надежда на спасение оставалась.

Поэтому пришлось отдаваться на волю невидимого режиссера, который пусть и не говорил мне прямо, что делать, но лихо закручивал свой сценарий, расширяя сферу своего лиходейства. А теперь ещё и втягивал в неё ни в чём не подозревающих новых участников.

Тем не менее, моя гора размышлений в моей голове проскочила в считанные секунды, и моя очередь отвечать капитану на второй его вопрос вписывалась без подозрений. Стараясь хоть пристойно доиграть свой конец, а на деле, самостоятельно ещё сильнее затянуть петлю своего приговора, пришлось безучастно спокойно ответить, цедя сквозь зубы: «Отец у себя на верху. Вот лестница к нему на второй этаж, где он живёт».

Все милиционеры дружно поднялись по рядом находящейся лестнице на второй этаж, где проживал «мой» отец. Был слышен стук в деревянную дверь и звон ключей в замке. А мне опять приходилось оставаться между небом и землёй, ещё раз убеждаясь в наличии нервов и прочих «жучков» в моём теле и как они реагируют на безвыходное положение и непредсказуемую ситуацию. Мой хозяин, старый латыш, один из немногих не пожелавший в былые времена стать красным стрелком коммунистической революции, был отцом моего друга и ярым критиком его веры в Кришну.

Я вернулся в свою комнату и, скорее по привычке, чем от необходимости, открыл тихонько окно, выходившее на противоположную сторону дома, чтоб посмотреть, есть ли там охрана и можно ли сбежать. И также привычным движением закрыл окно, ничего не сказав стоявшему там невдалеке незнакомому человеку в штатском. Незнакомец не пожелал нарушить и свой покой, безмолвно продолжил стоять, как ни в чём не бывало, за окном дальше.

Ещё раз убедившись, что никакой гарантии в спасении нет, и не имея ни малейшего представления, чем всё закончится, без комментариев, всё же потихоньку начал собирать нужные вещи для тюрьмы. Когда я почти собрал вещи, моё внимание привлёк шум шагов в прихожей людей, спускающихся по деревянной лестнице сверху. Они шли словно по мою душу. И ожидая наихудшего, меня звал опять голос капитана. Опять я шёл, как по углям, открывая дверь на встречу с капитаном, словно в преисподнюю. Но опять голос капитана, как ни в чём не бывало, в третий раз взывал ко мне, с новым вопросом : «Где жена квартиранта?» А я, уже в третий раз не понимал, что происходит. Явно повторялся, как специально, психологический трюк, с разными вопросами но с одним итогом, меня опять не разоблачили?

И новый вопрос показывал, что пройден, пока не понятно как, немыслимо опасный очередной блок сегодняшней игры и наваливался очередной.

А тем временем «мой» отец, поклонник Христа старик Вейскас, который был постоянно придирчивым ко мне и всегда пытался разоблачить ненастоящего Бога Кришну, и за год, что мы жили у него, не пропускал и момента, чтоб найти во мне и моей религии ошибки, в этот раз был словно подменён. Старик, как ни в чём не бывало, спокойно наблюдал происходящее с заменой его собственного сына. И даже выступил в роли защитника не только не своего сына, но и слуги Бога Кришны, ненавистного ему до этого. Опять история повторялась, как в Киевской психушке. Но теперь всё было наоборот, не я спасал душу слуги Христа от страха перед тюрьмой, а старшим братом стал слуга Христа, и меня спасал от тюрьмы.

Пожилой слуга Христа стал защитником слуги Кришны, заранее зная, что сам идёт по тропе «противозаконных действий», ложно свидетельствуя в лицо коммунистической власти, и, может быть, за это сам получит тюрьму.

Понимать в полной мере всё, что происходило в это ядовито-счастливое утро вокруг, было мне не под силу. Даже моего изобличителя в грехах, старика Вейскаса кто-то подменил. У меня от количества и скорости происходящих событий и особенно переживаний, притом на крохотном клочке пространства, уже порядочно плавились мозги. А верный христианин Вейскас, как ни в чём не бывало, безмятежно спустившийся вниз в прихожую, посмотрел лукаво в остекленевшие мои глаза, попрощался с милицией и удалился.

Но мне и ребятам в форме повезло меньше, наша игра продолжалась, становясь всё насыщенней и всё интересней. Судьба опять заставляла без нашей воли играть наши роли дальше. Притом вес и размер гильотины, и не только психологической, над моей головой с каждым мгновением всё увеличивался и увеличивался. А чья-то невидимая рука, как специально, подливала масла в огонь и продолжала как увеличивать количество участников, так и расширять территорию этого неповторимого действа и лобного места для меня.

И теперь, словно на десерт, приближается кульминация сегодняшнего умопомрачительного утра и последняя его сцена. Мне нужно вести эту заезжую военную компанию к последнему участнику наших событий, своей жене. И эта дорога, словно путь к эшафоту. Ведь за несколько минут до прихода «страстной компании» моя жена пошла в погреб за овощами, ничего не подозревая, какой вихрь событий произойдёт над её головою и что я теперь уже сын хозяина.

Я завидовал жене, хотя она и пропустила самое искромётно интересное в местной утренней программе, не хуже шоу по телевизору. Но теперь пришла очередь и до нее, чтоб включиться в не менее навороченный сюжет и сыграть свою роль, не зная ни одного слова сценария, в который её втягивала судьба.

Не чувствуя ни мороз на улице, ни землю под ногами, я открывал дверь и входил в каменную пристройку возле дома, служившую ранее гаражом, в настроении траурной развязки, которую пытался скрыть. Передо мной с двух сторон, лет на пять старше меня, шли ребята в форме. В ближнем углу гаража у нас располагался погреб, куда пошла жена, а значит до траура было, как в песне поётся, «до смерти четыре шага».

Но преодолеть проём открытой двери гаража мне не удалось, в глаза ударила темень, моментально заменившая льющийся свет до этого, и хрустальный звон разбивающегося об бетон стекла привлёк моё внимание. Что говорится, налету всё поняв, я с великим облегчением, как будто гора свалилась с плеч, бросился в чёрную темень помещения, крича имя жены и говоря, что милиция хочет видеть жену квартиранта. Наконец, ясно понимая, что в этот раз траур отменяется, в то же время было, чем восторгаться, спектаклю без аншлага. Как искусно Провидение может распорядиться судьбами людей, защищая своих, казалось бы, беззащитных последователей. Необъяснимое лопание единственной лампочки в гараже дало мне фору добежать до жены первым, без сопровождения. Сопровождение от страха возникшей темноты или от не пожелавшей им светить лампочки осталось в изумлении, как заколдованное, стоять у двери. Не в моих интересах было выяснять психологические тонкости или причину отказа гостей заходить в гараж вместе со мной. Добежав до жены, я тихо скороговоркой сказал, что я Гададхара, сын хозяина, а твой муж уехал прописываться на хутор, тем самым поставив своими словами все точки над "и" в возникшем у неё недоумении от услышанных моих первых слов. Тихим моим рецитивом для жены, как мне показалось, завершалась утренняя гостевая эпопея. Я спокойно покидал гараж, ориентируясь на слабый свет с улицы, падающий через открытую дверь в гараже, начинавшего проявляться утра.

Навстречу мне напрягая зрение, двигались зазевавшиеся от необъяснимого случая лопнувшей лампочки прямо перед нашим входом в гараж служители фемиды. И указывая им рукой в сторону, где находилась женщина, которую они искали, я ещё раз с надеждой думал, ну, может, все же мы доигрываем последнюю сцену из сегодняшнего неописуемо горячего и, даже без преувеличения сказать, завороженного утра.

Видимо, Бог отыграл свой сценарий, люди в форме, не заходя больше в дом, собравшись вместе посреди двора, что-то обсудили и через минуту сели в воронок и быстро уехали.

А мне, полумёртвому, полуживому, выжатому как лимон от происходящего, но оставленного всё же жить, ещё раз приходилось убеждаться в выводах Святых Писаний,что «если Бог кого-то захочет защитить, то его никто не сможет убить. А если Бог захочет кого-то убить, то его уже никто не сможет защитить».

«Ещё один шанс»

Унося ноги, куда глаза глядят, со своего дома, не попав в руки «нашей милиции, которая нас бережёт», обстоятельства заставляли размышлять над происходящим. Что делать и куда же деваться?

Навещая свою семью между арестами, худо-бедно мне удавалось их снабжать вовремя хоть деньгами, но теперь опять, как и прежде, я не знал, что будет с ними дальше. Прощаясь с женой и ребёнком, мне приходилось и в этот раз оставлять их одних. И только Бог, как и прежде, был истинным Свидетелем и Защитником в моей семье, и только Он был Вершителем наших судеб и оберегал нас.

Оказавшись вдали от сверхопасности, подстерегаемой меня постоянно в своём собственном доме, и вырвавшись на улицу, я опять дышал воздухом свободы. Теперь, находясь в своей обычной ситуации, скованный только опасностью положения нелегального и разыскиваемого проповедника миссии Прабхупады в СССР, было как никогда понятно, что этот «воздух свободы» условный. В то же время приходилось признать, что мне был дан ещё один шанс продолжить свои обязанности в миссии Прабхупады. Опять возможность служить своему любимому делу, нести миссию Прабхупады по СССР и распространять Его книги продолжалась.

«Ещё один шанс», пройденный мною, напоминал об очередном свидетельстве неописуемой и непостижимой Милости Провидения, как осуществлялся контроль не только над абстрактным Космосом вокруг меня, а пришлось лично наблюдать реальную конкретную руку Господа над моими собственными чувствами и поведением ребят, арестовывающих меня. И в голове крутился стих:

ишварах парамах кршнах сач-чид-ананда-виграхах

анадир адир говиндах сарва-карана-каранам

«Tак склонимся же перед Верховным Господом, чья рука видна во всем». (ШБ 2.10.51).

Меня всё же арестовали, но не милиция, от которой, как герою сказки колобку, «я от бабушки ушёл…», мистически перевоплотившись в другую личность, как описано это выше. На следующий день я арестовал сам себя придя к моим «врагам». Так как примчавшись через двадцать минут после своего первого визита, милиция, никого и ничего больше не спрашивая, планомерно перевернула весь дом. Не найдя меня, они пытались загрузить мою жену с ребёнком в воронок и отвезти их в психушку. Но моя жена, местная латышка 25 лет от роду, уже один раз побывав в психушке и будучи закалываемая нейролептиками, понимала, чем кончится для неё очередное нахождение там. Но ещё больше она не могла выдержать разлуку с годовалым сыном, которого мне удалось зарегистрировать мистическим образом под именем Кришна. Милиционеры, листавшие мой советский паспорт, недоумевали, как такое кощунство и надругательство над научным атеизмом всей страны могло произойти. Имя Бога, как и сам Бог считающееся опиумом для народа и криминалом в СССР, и вообще не существующей личности было безнаказанно помещено ещё два года назад в 1985 году не куда-нибудь, а в советский паспорт, который даже уничтожать было противозаконно. Жена слёзно взывала о пощаде, и ей выставили ультиматум. Она должна признаться, где я нахожусь. Ей дали день для размышлений, иначе её саму арестуют вместо меня, разлучив с сыном.

Через наши конспиративные связи мне всё передали, и пришлось остановить наметившийся отъезд во Владивосток и срочно спасать жену и сына, просто сдаться на следующий день. Для граждан атеистической страны подобный арест мог быть фатальным, но зная, что жизнь вечна, меня больше заботила безопасность книг Прабхупады и его последователей. А тому бриллианту, что разыскивали, книгам Прабхупады, которые мы издавали и хранили у меня, уже был найден приют. Кстати сказать, взял их хранить, невзирая на риск, мой брат в Боге Яшодхара дас, бесстрашный сын латышского стрелка, который в прошлом воевал против Советов.

Хотя потерять внешнюю свободу пришлось в очередной раз, а в этот раз даже самому себя пришлось лишить свободы, отправляясь в руки властям, но, как и первый раз, меня будущее не беспокоило.

Однажды приняв Божественную миссию своим домом, я постоянно убеждался, что в этом доме такая же Божественная крыша, и ей не составляло никакого труда защищать меня от любого водопада проблем этого земного мира. И тем более я выполнял волю и шел по стопам того, кто был ачарьей – основателем этой Божественной миссии, природа которого не могла быть менее Божественной. А мистические сверхчеловеческие плоды, которые я получал в служении миссии, подтверждали, что ею руководит величайший духовный учитель Вселенной.

Почти с первых дней служения милость Величайшего Учителя открыла мне формулу связи с Властелином нашего Космоса – Господом Богом. И с тех пор этот несложный секрет, что только попытка служить Всевышнему достаточна для связи с Ним, стал моим всем.

А очередное изменение обстановки для меня было равносильно армейскому десанту, выпрыгивающего из самолёта на очередное задание, и встрече с неизвестностью под фюзеляжем самолёта судьбы. Я был на 100% убеждён, что «моя армия» меня всегда сбережет, как и было проверено до этого.

"Идущие по пути преданного служения могут столкнуться со множеством препятствий, но они легко и бесстрашно преодолевают их. Поскольку они вручили себя Господу, они уверены, что Кришна всегда защитит их. В "Бхагавад-гите" Кришна заверяет: "Мой преданный никогда не погибнет". (ИВН 2гл).

Даже одно искреннее желание служить Богу, КАК ОН ХОЧЕТ, а не как я сам хочу, было моей проверкой и гарантией занятости в миссии Прабхупады. Что и подтверждала даже спецбольница, куда мне пришлось на этот раз приземлиться или быть спрятанным КГБ.

Бог не лишил меня, как всегда, своей Милости и не оставил без служения даже арестованного. А в этот раз пришлось не только привлекать внимание к Богу очередной души и какого-то религиозного коллектива, а помочь очиститься от невежества собственной рижской общине.

С каждым пройденным днём в служении Богу приходилось всё больше убеждаться, что служение Богу всеохватывающее и многогранное.

После ареста меня поместили в спецбольницу Риги, где располагались два самых «больных» для города отделения, неврологическое, где лечили алкоголиков, и венерическое, где лечили от сифилиса. И один из молодых парней там, Сергей, заинтересовался миссией Прабхупады в свои горячие 20 лет. Он недавно пришел с армии, был жизнерадостен, не по годам уравновешен и просто пылал любознательностью, что не давало оснований для вопроса, за что его упрятали в такое незавидное место, так как в СССР вас упрятать могли куда-угодно и за что-угодно без всяких доказательств и причин. Мы подружились, поменялись адресами, иногда вместе пели Харе Кришна мантру, он оказался музыкантом.

Для моего освобождения мне и моим братьям пришлось потрудиться. Я и моя жена объявили голодовку, а братья устраивали демонстрации протеста в Риге, Вильнюсе и Питере в мою защиту, подав соответствующие протесты в прокуратуры своих городов. Через две недели, когда пришлось получить ещё раз освобождение с очередной клетки заточения, спецбольницы для венерических больных, где советская охранка прятала меня за распространение книг о Кришне, жизнь опять казалась прекрасной. Особенно, когда вокруг весна была в разгаре, и залитый солнцем день уже был почти без снега. Подталкиваемый теплом солнечных лучей я спешил навестить своего нового друга, которого выпустили раньше, радуясь жизни и предвкушая встречу с одарённой благодетелями душой. Но у калитки частного дома меня встретила с очень потухшим странным взглядом молодая женщина. Узнав от неё, что адрес я не спутал, и подумав не сестра ли это, я спросил о Сергее. Она холодно ответила, что Сергея нет и больше не будет. Меня это удивило и расстроило, так как этот остроумный юный весельчак с внешностью и прекрасным лицом Аполлона уверял, что в этом месяце у него заняты только вечера, а в первой половине дня он всё время дома и уезжать никуда не собирался. Я ещё раз с уверенностью правоты в голосе настойчиво переспросил, где же он может быть. Достав с сумки Бхагавад-гиту и показав книгу ей, я сообщил, что Сергей заказывал эту книгу и хотел её приобрести. Чуть заметная улыбка промелькнула на лице женщины, она взяла книгу, немного полистала её и вернула мне обратно. Затем с трудом выговаривая и чеканя слова, она сдержано сказала, что она его мать, и Сергея нет. Я с негодованием ещё раз не спросил, а почти выпалил громко свою просьбу, где же его найти. Она помедлила, потом с недоумением, спокойно подняв на меня взгляд, посмотрела на меня ещё раз, как на дикаря, и плавно из её уст прозвучало: он на кладбище. Такой ответ ввёл меня окончательно в заблуждение, приняв её слова за жестокую шутку, чтоб отвертеться от меня. Я не желая накалять обстановку и быть нарушителем чужого спокойствия, тут же бросил своё "извините". И ничего не понимая, просто в недоумении молча стоял, обдумывая, что же делать дальше. Женщина тоже не уходила и смотрела безучастным взглядом куда-то вдаль. Затем через минуту она вздохнула и безразлично промолвила, Серёжа умер, вчера его похоронили. Она быстро развернулась, не смотря больше на меня, и ушла.

Я о-бо-м-лел. Стыдясь собственной тупости, что не понял сразу. До меня, наконец, дошло, что парня на самом деле больше нет на всём этом белом свете. Уже было даже бессмысленно спрашивать у матери, что привело к смерти Сергея, если он уже не существовал на этом свете.

Возвращаясь домой в трамвае, радостное чувство весны было вытеснено холодом смерти Сергея. Я был в глубоком замешательстве и шоке, только что на днях светился и сиял человек, а сегодня его больше нет.

В трамвае, машинально поздоровавшись с подошедшим ко мне экстравагантно одетым знакомым, полухиппи, полупанком, которые часто встречаются мне целыми группами в старой Риге, где приходится распространять книги Прабхупады, я стоял молча. Не обращая большого внимания на его разговор, мне всё же начало доходить, что его сетование на судьбу касается меня. Он жаловался, что вчера сорвался их концерт, умер их барабанщик от передозировки. Его нашли мёртвым на улице недалеко от собственного дома. Наваждение какого-то стопора напало на меня, когда он назвал имя парня. Это был Сергей, мой радующийся жизни знакомый. Таково было мое первое знакомство с великим чувственным наслаждением мира – наркотиком, который оказался замедленной скрытой и коварной бомбой смерти, – наслаждая, убивал.

Этот мир просто ужасен, хотя сияет изумительное солнце и присутствует прекрасная пора года, но тут же рядышком живёт и бродит смерть. И притом смерть не от страданий, а от изобилия личного наслаждения.

Эта история не оставляет моё сердце. Но я был благодарен Богу за серьезный урок. Хотя у меня была своя причина попадания в спецбольницу и свой путь дальше. Но Бог также послал меня к этому парню вовремя, буквально за несколько дней до его смерти. Сергей начал свой возврат назад к Богу, он пожелал книгу о Боге, воспел святое имя Бога, принял прасадам, освящённую пищу, и это послужит ему надёжным духовным проводником в следующей его жизни. Так утверждают Веды.

История моей борьбы с атеизмом в СССР в служении миссии Прабхупады была не простой. И так же непросто приходилось нашим оппонентам лидерам и силовым структурам атеистической страны Советов. Как и в указанной истории выше с моим арестом, высшей силой в стране были не партия и правительство и их КГБ, а неземное присутствие Бога на планете и Космосе. Кроме внешней войны атеизма с теизмом, которую мы постоянно наблюдаем в истории человечества, как борьбу между добром и злом в этом мире. Лидеры мирового атеистического марксизма даже не подозревали, какие проблемы и новые войны по собственной Безбожной природе марксизма сами для себя они порождают, чтоб потом героически их преодолевать. Отсутствие реальных совершенных знаний в марксизме, и только мнение земного человека Маркса и его гипотезы в «Капитале», как и аналогичные гипотезы Дарвина в «Эволюции видов», – эти теоретические размышления для СССР стали пропагандой как бы научной и абсолютной истины.

Давайте будем правдивы о научном атеизме марксизма, ведь суть его – это элементарная теория, но не твёрдо проверенный установленный факт абсолютных совершенных знаний. Ведь до сегодня эксперименты по подтверждению гипотез марксизма в СССР очень дорого обошлись всему миру. Когда целая страна СССР и её сотни миллионов граждан предались экспериментам над теорией марксизма, итог оказался не только не состоятельным, но от последствий экспериментов ещё и сегодня, через 90 лет, страдают миллионы. Возьмите хотя бы простой факт – ТВ программы «Жди Меня» в России. По сей день разыскивают друг друга родственники, оторванные от родной земли и потерявшиеся при гонении за взгляды и депортации целых народов в марксистом рае СССР.

И более того «новый русский из новой России» в начале ХХ века, Ленин, стал одним из идеологических практиков не идей какого-либо святого из традиционных религий, проверенных временем и историей, а нетрадиционных теорий еврея семьянина Маркса из Европы. Но религиозный мир целой Европы оказался беспринципным и не мог остановить злодея. Ленин освободил себя от ответственности перед Богом и совестью, таков был принцип, указанный Марксом. И на «белый террор ХХ века в России против марксизма, направленный потомками князя Владимира, который тысячу лет назад террором создавал себе новую страну и веру», на официальном государственном уровне новый Владимир, Ленин, воспользовался опытом прежнего Владимира и тоже узаконил откровенно и официально «красный террор», создав новую страну и веру. Всех, не согласных с военно-марксистским переворотом в России в 1917 г. и экспериментами новой власти над русской нацией, ожидала смерть или концлагеря. Всё повторялось, как и тысячу лет назад, только царь и вера была другой.

Приказ о расстреле 17 тысяч священников в России главным марксистом страны Лениным, подписанным в 1918 году, остаётся кровавым пятном даже сегодня в XXI веке в моей семье. Мой мусульманский прадед – мулла из старого Сибая в Башкирии – был порублен саблями красных солдат специально на глазах перед собственной семьёй за его веру в Аллаха.

Безумство окружающего нас земного мира людей непостижимо. Даже будучи лояльным к расстрелу уже отрёкшегося официально от престола русского Императора и его семьи с детьми, Ленин по сей день, даже через 100 лет после своих преступлений, – пример для подражания 30 миллионам коммунистов сегодняшней России и 10 миллионов на Украине.

Эти исторические эксперименты в России над сознанием миллионов и их последствия – серьёзный урок для безупречно правдивых людей. И только несерьёзные люди, даже если их миллионы, будут закрывать глаза на историческую правду. Правду о подлинном пути «мирного террора» в Российской Империи со времён Киевской Руси. И будут игнорировать подлинную суть власти марксистко-коммунистического террора на Руси.

Но кроме этих временных исторических экспериментов с гипотезами людей, приносящих деградацию и страдания человечеству, во всем мире постоянно тысячелетиями существуют священные писания мира. Это Бхагавад-гита, Библия, Коран, которые предлагают не теорию и гипотезы, а только абсолютно совершенные Божественные, притом научные знания, которые в каждом веке спасают мир.

Поэтому, лишь только лозунговое, декларирование о совершенстве безбожного атеизма не давало удовлетворение сознанию общества и не спасало души и жизни граждан СССР. Как показало время, марксизм не освободил своих последователей от ответственности перед историей, человечеством, совестью и Богом. Лидеры русского марксизма, следуя непроверенной и необоснованной философии, становились слепыми марионетками и заложниками своих идей, от которых как им самим, так и миллионам их последователей приходилось страдать и даже убивать друг друга. Культура страны безбожия заранее была предопределена в указанных святых писаниях выше, из любой религии, что подтвердили как искусственные экспериментальные законы страны Советов, так и её итог. СССР не только проявляла беспомощность в создании счастливой жизни всем её нациям, но и запутывалась сама в том, что хорошо и что плохо для неё самой. И постепенно в сознание её жителей вползали всевозможные смертельные «хвори» безбожного Запада, как змей-искуситель, наркотик. И история с Сергеем была подтверждением тому.

Но в то же время весь рассказ о круговерти в моём служении с знакомствами, арестами и освобождениями и даже, казалось бы, случайными встречами с ребятами из «охранки», проходившие через моё служение Божественному Мессии – Прабхупаде с Востока, на поверку оказались, словно сеансом одновременной шахматной игры, любителей с гуляющим вокруг них невидимым великим Гроссмейстером, где залом для игры был не просто СССР, а весь мир вокруг, и игроками – все жители этой планеты.

Это было даже не тройным уроком, когда Всевышний был неописуемо многогранен. И многогранность Бога подтверждается всегда. Как и охота за нашим служением и слугами миссии П