Проблема устойчивости-изменчивости социальных институтов

Благодаря наличию социальных институтов будничная жизнь приобретает вид своеобразной «машины», в которой все функции расчленены, предуказаны обязанности, права, поведение, а успех общего дела зависит от того, как каждый на своем месте выпол­няет определенную задачу. В результате институализация суще­ственно усиливает взаимозависимость участников социальных свя­зей, которая охраняется санкциями.

Хорошо отлаженные институализированные взаимодействия -это прочная система рутинных социальных взаимодействий.

Ее прочность обеспечивается следующим.

Во-первых, каждый агент выполняет определенную функцию, которая взаимодействует с функциями другого. Причем подобная взаимозависимость не только характеризует взаимоотношения двух партнеров, непосредственно взаимодействующих друг с другом, но и распространяется на длинную цепь институализированных связей, воплощающихся в системе взаимозависимых организа­ций, учреждений.

Во-вторых, взаимозависимость всех участников институтов объясняется и тем, что каждый, работая за себя, выполняя сугубо индивидуальную задачу, в то же время работает (даже не всегда осознанно) на общее благо. Некачественная работа, неполадки в одном из «притертых» звеньев сказываются так или иначе не только на работе партнеров, но и на эффективности деятельности всего института.

В-третьих, прочность, спаянность институализированных вза­имодействий объясняется не только функциональной взаимоза­висимостью. Особое значение играет легитимация социального института, точнее, норм, ценностей, регулирующих взаимодей­ствия в нем. Нормы поведения участников института, заведенный порядок вещей, действий, отношений, сложившаяся практика вза­имодействий признаются «священными» участниками института,

всем обществом. Отношение к ним — как к священным, непрере­каемым, неприкосновенным. Легитимация норм, заведенного по­рядка становится важным средством, обеспечивающим выполне­ние каждым своих функций, а значит, и слаженность социальных институтов.

В-четвертых, невиданную прочность, незыблемость придают социальным институтам неодолимость, независимость, «бессмер­тность» институциональных элементов от «вновь пришедшего», о чем уже говорилось.

Итак, социальный институт принимает вид высокоинтегриро­ванной, освященной признанием общества мощной непробивае­мой машины (стены), хорошо защищенной «притертостыо» фун­кций и непререкаемостью заведенного порядка от случайных и непродуманных реформ или авантюр.

Эта «непробиваемость», «отлаженность» вызывает чувство спо­койствия, стабильности, уверенности в завтрашнем дне, но имеет и негативную сторону: социальным институтам в отличие от спо­радических, экспериментальных присущи инерция, консерватизм.

В любом социальном институте (а отсюда и в обществе!) тяга к устойчивости безусловно превалирует над тягой и способностью к переменам. Более или менее значимое социальное изменение в процедурах взаимодействий, правах и обязанностях партнеров, их иерархии всегда является непростой проблемой. Почему?

Во-первых, изменения в социальных институтах ввиду спаян­ности, слитности «ячеек», функций, невозможно проводить то­чечно, лишь в одной данной ячейке: любое изменение прав, обя­занностей одного агента неминуемо затрагивает права, полномо­чия другого агента. Возникает цепная реакция — так называемый «эффект домино», что ведет к деорганизации всей цепочки соци­ального института, а это резко снижает уровень предсказуемости, увеличивает элемент риска. Любое изменение в социальном ин­ституте, таким образом, требует в той или иной степени измене­ния всей (или по крайней мере значительной части) цепи инсти­тута. А это всегда нелегко, непросто сделать.

Во-вторых, изменения в социальных институтах необходимо проводить относительно синхронно: нельзя допустить, чтобы одни участники институциальных взаимодействий уже начали работать по новым правилам, нормам, законам, а их партнеры, коллеги придерживались бы старых правил, норм, законов. Возникнет раз­рыв «полей ответственности», разрыв взаимодействий, чреватый распадом социального института.

В-третьих (и это, пожалуй, самое главное), необходимо, чтобы эти изменения признали легитимными (разумными, обоснованны­ми) все участники институциональных взаимодействий или (если

244

речь идет о локальном изменении в одном из частных звеньев цепи институциональных связей) те, кого эти изменения непосредственно затрагивают. Этого добиться очень нелегко: изменения, как прави­ло, ведут к перераспределению прав и обязанностей, льгот и при­вилегий агентов, т.е. затрагивают их интересы, таят в себе риск непредсказуемости, неизвестности, возможного ухудшения поло­жения вещей. Поэтому люди редко соглашаются на серьезные из­менения социальных институтов, пока принятый порядок вещей способен в целом удовлетворить их потребности. В социальной жиз­ни по этой причине изменения не происходят «при первой подвер­нувшейся возможности». Если даже какой-то новатор проявит же­лание сделать это, другие участники социальных институтов позво­лят ему осуществить это желание лишь в условиях ощутимой необ­ходимости.

В обществе предсказуемость, надежность старого порядка ве­щей до поры до времени перевешивают возможные выгоды ново­го, но связанные с риском и непредсказуемостью. Далее. В обще­стве выбирают не всегда самое лучшее, а то, которое приемлемо, легитимно для участников институализированных взаимодействий.

Итак, изменения социальных институтов таят в себе риск раз­лада социальной машины, дезорганизованности, непредсказуе­мых последствий, утраты стабильности. Существует даже пого­ворка: «Не дай Бог жить в эпоху перемен».

Поддаются ли изменениям институты, сложившийся порядок вещей? Весь исторический опыт свидетельствует: подвижки, ко­торые претерпела за многие тысячелетия организация социальной жизни, произошли в результате серьезных изменений социальных институтов.

Например, динамика высшей должности в государстве — от главы родовой общины до Президента Российской Федерации — свиде­тельствует об огромных изменениях в политических институтах; в последние десятилетия отчетливо видны изменения в решающих социальных институтах российского общества: возникновение час­тной собственности, конкуренции между производителями, свобо­ды ценообразования и т.д.

Социологический реализм, его последователи абсолютизирова­ли «непробиваемость» социальных институтов, их независимость от воли и желаний простых людей. Однако социальный институт — это всего лишь процедура взаимодействий людей. Как мы отмеча­ли, объективность институционального мира — сколь бы неодоли­мой она ни казалась — созданная людьми объективность.

Социальный институт, созданный сообществом людей, ока­зывает огромное воздействие на них, но в то же время только его создатели способны оказать воздействие на свое детище. Ведь имен-

245

но люди, используя метод проб и ошибок или осмысленно проек­тируя (используя закон, инструкции, программы и т.д.), отобра­ли и сделали привычными те или иные процедуры, придав им статус легитимных, именно люди сочли целесообразным предъя­вить (и предъявляют) любому «вновь входящему» деиндивидуали-зированные требования как нормы, именно люди подкрепляют обязывающие требования санкциями. Социальные институты, ста­тусно-ролевые комплексы — все это изобретение людей, в конеч­ном счете им подвластное.

Но подвластное не отдельному индивиду. Как показывает ис­торический опыт и логический анализ, чтобы пробить «непроби­ваемую стену» институализированных взаимодействий, необхо­димо использовать как минимум две самые мощные силы соци­ального преобразования (или разрушения).

Первая (главная) сила — это сила заинтересованности людей, признания ими необходимости изменения социального института и согласия (пассивного или активного) на утверждение новых норм. Так как любой институт сохраняется и воспроизводится на основе легитимации его правил, норм как разумных, «священ­ных», то изменение института предполагает изменение легитима­ции и признания легитимными новых устоев.

Мы не затрагиваем подробно вопрос о том, как происходит изменение легитимности — здесь имеет значение и глубина разо­чарования в старых порядках, и притягательность новых идей, новых норм, и умение эти идеи выдвинуть, обосновать и пропа­гандировать, и авторитет, харизма «новаторов»; одно лишь по­нятно: без готовности к изменениям, признания обществом пред­лагаемых путей разумными, желательными изменения социальных институтов невозможны. Никакие усилия царей, президента, груп­пы «столичных реформаторов» без легитимации не могут привес­ти к устойчивым изменениям глубинных структур общества, ста­тусно-ролевых стандартов поведения, норм взаимоотношений меж­ду участниками института.

Вторая сила — это сила власти. Именно власть обладает функ­цией нормотворчества, помноженной на невиданную силу, обя­зывающую людей делать то, что не хочется, включая ресурсы принуждения.

Власть может не только предложить новые нормы, правила игры для всех вовлеченных в институализированные взаимодей­ствия, перераспределить права и обязанности, привилегии между агентами, их иерархию, не только относительно синхронно изме­нить поведение основных участников, но и, подкрепив свои пред­ложения силой авторитета или насилия, реализовать (реально обес­печить, применяя санкции) новый порядок институциональных

246

взаимодействий. При этом власть сама по себе не может обеспечить признание этих изменений необходимыми, т.е. обеспечить их леги­тимацию, но может использовать свои ресурсы убеждения, подав­ления сопротивления инакомыслящих, поддержать своей мощью, предоставлением привилегий, льгот новые образцы статусно-роле­вого поведения. Сила власти здесь не безгранична, но достаточно велика.

Речь идет не только о государственной власти, но и о власти роди­телей, определяющих правила поведения своего ребенка; власти начальника, стремящегося по-иному распределить обязанности среди сотрудников, власти «пророка» над людьми и т.д. При этом легитимация нового порядка будет вынужденной (к примеру, ра­ботник предпенсионного возраста, которому нелегко найти новое место работы, вынужден признать новый порядок в учреждении, в котором работает), или харизматической (вера в талант нового ли­дера), или ценностно-рациональной (изменение представлений работника о том, как следует работать, что является главным в ра­боте), или традиционной («начальник всегда прав»). Но во всех слу­чаях без легитимации новых порядков, норм изменение институци­ональных взаимодействий невозможно.

Мы привели лишь общую схему механизма изменений институ­циональных взаимодействий. В реальности все гораздо сложнее, противоречивее, таит в себе много проблем.

Так, надо решить, все ли агенты должны признавать необхо­димость введения новых норм или достаточно того, чтобы ее при­знали лишь самые активные и авторитетные из них? Или возни­кает проблема соотношения идеала, желательного и реальной го­товности осуществлять конкретный нормативный порядок. Часто люди согласны с необходимостью серьезных изменений в своих взаимодействиях с другими, но сами в конкретной рутинной де­ятельности не способны жить и работать по-новому.

Существует и другая проблема — проблема «шага» реформ, изме­нений институтов. Насколько общество готово к радикальным изме­нениям в своей жизни? Можно ли высчитать формулу «приемлемой» радикальности? И этот вопрос нельзя решать абстрактно.

Так, Германия после второй мировой войны принесла извинения человечеству за злодеяния фашизма, т.е. произошло радикаль­ное изменение легитимации (в виде искреннего, как показала послевоенная история, покаяния), которая получила подкрепление законами. Это нашло свое отражение в установлении подлинной демократии, запрете нацизма как идеологии и политики и т.д. И уже через десять лет человечество стало свидетелем «германско­го чуда» — бурного роста всех сторон общественной жизни, всех социальных институтов германского общества на основе демокра­тии, либерализма и т.д. Германия справилась с радикальностью изменений. Возможно, решающую роль сыграли глубина раскаяния, или наличие поколения, жившего до фашизма и имевшего конкрет-

247

ные навыки деятельности в демократическом обществе, рыночной экономике, или присущая германскому народу деловитость, орга­низованность, дисциплинированность.

Но всякое ли общество может справиться с радикальностью ре­форм? Можно ли любому обществу предписывать такие одинако­вые рецепты? Или надо учитывать и степень покаяния, и общие особенности базисных норм взаимоотношений, менталитета, и предшествующий исторический опыт живущих поколений и т.д.?

Есть и другие трудности осуществления институциональных из­менений. Так, известно, что основные институты находятся в по­стоянном самовозобновляемом (функциональном) процессе. Эко­номику, сельскохозяйственное производство, образование на год-два не остановишь для осуществления «ремонта» и изменений. Их надо производить, не прекращая процесса функционирования со­циальных институтов — образно говоря, не останавливая поезда, нам иногда требуется заменить его колеса.

§ 2. Основные варианты институциональных изменений

Развитие социальных институтов осуществляется по двум вза-имнопереплетающимся векторам, которые выражают два основ­ных элемента любой социальной связи: предмет связи, диффе­ренциация предметной области институциональных функциональ­ных связей (назовем это предметно-технологическим вариантом институциональных изменений) и, самое важное, изменение пра­вил игры, принципов, регуляции институциональных связей, ис­ходных принципов «ориентации на другого», мотивации соци­альных действий (назовем это регулятивно-нормативным вариан­том институциональных изменений).

1. Дифференциация, специализация предметной области инсти­туциональных связей — это дифференциация социальных инсти­тутов (так, из социального института образования на определен­ном этапе вычленяется институт высшего образования). Причем дифференциация институтов сопровождается не только специа­лизацией предметной области, созданием специальных учрежде­ний (вузов), специальных технологий (в нашем примере вместо уроков проводятся лекции, семинары, лабораторные занятия), но и специализацией норм, правил игры, по которым организуются взаимодействия. Меняется характер взаимоотношений (в нашем при­мере — преподавателя и ученика), меняется форма контроля (за­четно-экзаменационная сессия), норма регуляции взаимоотноше­ний (организация кафедр, ученых советов), возникают иные ста­тусно-ролевые позиции, квалификационные требования.

И сегодня мы являемся свидетелями рождения новых социальных институтов путем дифференциации старых, уже сложившихся: из общесудебной системы был дифференцирован Конституционный Суд как самостоятельный институт, может быть выделено в само­стоятельный правоохранительный институт следствие, нарколо­гия в рамках института здравоохранения имеет тенденцию к пре­вращению в самостоятельный социальный институт.

Подобная дифференциация и специализация — один из важ­нейших признаков эволюционного развития общества, его соци­альных институтов. Эволюционный развивающий эффект дости­гается за счет более конкретного, профессионального исполнения тех или иных функций, более точной и конкретной регламента­ции, учитывающей специфику данного вида деятельности. Воз­никновение нового социального института делает обслуживаемую им связь более независимой, самостоятельной и равновесной с другими связями. Дифференциация происходит в том случае, когда в рамках сложившихся институтов не удается качественно удов­летворять какие-либо конкретные социальные потребности — как правило, дифференциация социального института создает необ­ходимые условия для более полного их удовлетворения.

Но дифференциация социального института не бесконечна; не­редко она переходит разумные границы, вызывая негативные по­следствия.

В свое время многие отечественные технические вузы чрезмер­но углубляли специализацию подготовки будущих инженеров; в ущерб приносились широта кругозора, а подчас и фундаменталь­ность подготовки. Будущий выпускник планово готовился под «плановое» конкретное место, для выполнения узкой функции. Иногда ему удавалось получить соответствующую работу по уз­кой специальности, но если он не мог этого сделать (а сегодня, в условиях рынка, свободного трудоустройства выпускников найти такую работу весьма трудно), у него возникали очень непростые проблемы. Вот почему многие иностранные учебные заведения предпочитают широкую фундаментальную подготовку, обеспечи­вающую будущему специалисту высокие адаптационные способ­ности к широкому набору функций, способность переключаться с одного профиля на другой в зависимости от конкретного спроса.

Итак, дифференциация социальных институтов как один из ва­риантов их развития подразумевает выделение более специализи­рованной предметной области институализированных связей и спе­циализацию принципов регуляции статусно-ролевых стандартов поведения участников вновь созданных институтов. Тем самым диф­ференциация способствует дальнейшей автономизации институтов.

2. Особое значение имеет перерегуляция институциональных со­циальных связей, изменение исходных принципов «ориентации на другого». В этом случае основные участники этих связей стремятся

248

при сохранении института (потребность в нем остается) к карди­нальным изменениям их регуляции, базисных норм взаимодействий. По мнению одной (или обеих) сторон, вознаграждение не соот­ветствует ее (их) затратам.

Так, в частности, произошла у нас с институтом собственности. Людей не устраивает моральное, материальное, юридическое ре­гулирование их обязанностей и прав, связанных с собственнос­тью. Если раньше наши граждане не владели, не распоряжались собственностью, были подконтрольны, но получали право на га­рантированный минимум уровня жизни, то сегодня многие хотят владеть, распоряжаться собственностью, рисковать, имея лишь шанс жить зажиточно и независимо. Естественно, многие дру­гие удовлетворены сложившейся за годы Советской власти сис­темой регуляции — этим объясняются препоны, препятствия на пути становления новых форм собственности, которые еще не получили необходимой легитимации, признания обоснованны­ми во всех слоях общества.

Перерегулирование социальных институтов -- процесс слож­ный, драматичный, сопровождающийся противоборством сил. И это естественно, поскольку речь идет об изменении исходных, ценностных основ регуляции взаимодействия людей, что всегда сопровождается смятением душ, умов, нарастанием конфликтов. Социальные институты, находящиеся в состоянии перерегуля­ции, с трудом справляются со своими функциями, падает ответ­ственность работников учреждений данного социального инсти­тута, растет нестабильность, непредсказуемость -- неминуемая плата за развитие общества, перестройку социальных институтов.

Особенно драматичными бывают периоды в развитии обще­ства, связанные с переналадкой основных систем социальных ин­ститутов общества: экономических, политических и др. В этом случае происходит достаточно широкий и глубокий пересмотр ос­новных систем ценностей, исходных принципов регулирования всех сфер жизни общества, идет смена всей системы институтов, т.е. смена общественного строя. Выдвигаются по сути новые кри­терии того, что такое добро и что такое зло, новые исходные принципы организации всей социальной жизни. Общество, систе­ма социальных институтов, исходные ценности и нормы, правила игры проходят процесс обновления.

* * *

Итак, оценивая уровень развития социальных институтов как системы мы должны применить два критерия:

• критерий специализированности, автономности социального
института (институтов);

• регулятивно-нормативный критерий, который предпола­гает анализ наиболее устойчивых, обобщенных показате-

лей мотиваций социальных действий, «ориентации на дру­гого».

Опираясь на идеи классиков мировой социологии (см. раздел II, главу III), можно определить основную направленность эволюции социальных институтов (западноевропейского общества) следую­щим образом: от институтов общинного типа (механической соли­дарности, традиционного общества) с присущими им малой диф-ференцированностью, аскриптивностью, чувственно-индивидуаль­ным (а не универсалистским) отношением к партнеру — к совре­менным (модерным) институтам (с органической солидарностью, рациональным действием) с присущим им дифференцированнос-тью, доминированием достиженческих универсалистских норм, пра­вил игры.