Взгляд со стороны: описание и истолкование

Как следует подходить к описанию человека? В 1984 и 1987 годах Миллер (J. G. Mil­ler, 1984,1987) изучала описания негативно и позитивно оцениваемого поведения знакомых, сделанные североамериканцами и индийцами-индуистами, представ­лявшими четыре возрастные группы (8-, 11- и 15-летние дети и взрослые). Иссле­дование показало, что в целом, по сравнению с индийцами, испытуемые из Север­ной Америки составляли более диспозициональные описания и реже прибегали к контекстуальной интерпретации. Однако склонность к диспозициональной интер­претации у жителей Северной Америки становилась более выраженной с возрастом, чего не наблюдалось у индийцев. У них с возрастом становилось более явным стремление к контекстуальной интерпретации, чего не отмечалось у испытуемых североамериканского происхождения. Кроме того, Миллер сообщает и о том, что из четырех групп испытуемых-индийцев, которые участвовали в исследовании, большая склонность к диспозициональной интерпретации наблюдалась у англо­индийской группы по сравнению с тремя группами индийцев-индуистов, хотя не­которые представители индуистских групп получили образование западного типа и вели соответствующий образ жизни. Миллер также предъявляла нескольким группам испытуемых из Северной Америки перевод описаний поведения, данных индийскими испытуемыми. И в этом случае интерпретация североамериканцев отличалась ориентацией в первую очередь на внутреннюю предрасположенность, а не на контекст, хотя описания поведения были взяты из рассказов индийцев-ин­дуистов. Последний факт явно свидетельствует о том, что культурные различия в подходах к интерпретации определяются не характером изложения материала. В целом исследование Миллер показало, что интерпретация североамерикан­цев отличается от интерпретации индийцев-индуистов. Сделанный ею вывод о том,

что стиль интерпретации, свойственный культуре, становится более явно выражен­ным с возрастом, является веским аргументом в пользу значимости культурного фактора для подхода к истолкованию поведения.

Исследование 2, которое провели Моррис и Пенг (Morris & Peng, 1994), также говорит о культурных различиях в подходах к истолкованию поведения индиви­да. Они провели кодировку текста газетных статей о преступниках, совершавших массовые убийства в США (один из них был американцем, а другой — китайцем); статьи были опубликованы в англоязычной газете «Нью-Йорк Тайме» и в газете на китайском языке «Уорлд Джорнал», которые издаются в Нью-Йорке и читают­ся во всем мире. Для каждой из статей было подсчитано количество фрагментов, содержащих диспозициональные и контекстуальные объяснения. Было установ­лено, что в обоих случаях англоязычные статьи чаще интерпретировали поведение убийц с точки зрения внутренних склонностей по сравнению со статьями на ки­тайском языке (сходная тенденция была выявлена другой группой исследователей, см. работу F. Lee, Hallahan & Herzog, 1996). На уровне 0,05 в обоих случаях не было выявлено достоверных сведений о различиях в контекстуальных объяснениях.

В исследовании 3 Моррис и Пенг (Morris & Peng, 1994), используя иной метод, просили американских и китайских аспирантов-физиков из Гонконга, КНР и Тай­ваня определить уровень относительной значимости нескольких диспозициональ-ных и контекстуальных объяснений, касающихся двух случаев убийства (испыту­емым не нужно было предлагать собственные объяснения). В среднем американ­ские участники считали несколько более важными диспозициональные причины, чем китайские участники, когда речь шла об убийце-китайце. Однако такого раз­личия не наблюдалось в случае с убийцей-американцем. Напротив, контекстуаль­ные причины участники-американцы считали менее важными в обоих случаях. Моррис и Пенг обнаружили свидетельства того, что американцы более активно .предлагают диспозициональные объяснения, хотя по части приведения объясне­ний контекстуального характера между испытуемыми нет-существенных различий. Китайские испытуемые, по сравнению с американцами, придавали большее значе­ние контекстуальным факторам, хотя, оценивая диспозициопальные причины, они практически не отличались от американцев (Моррис и Пенг подчеркнули сход­ство).

Интересно отметить, что Моррис и Пенг (Morris & Peng, 1994) пришли к по­добным выводам и в ходе проведенного ими исследования 1. Они демонстрирова­ли американским и китайским школьникам и выпускникам два мультфильма, в одном фильме взаимодействовали неодушевленные объекты (перемещения чер­ного круга как реакция на движения квадрата), а в другом — одушевленные (рыб­ка реагировала на перемещения стайки рыб). Испытуемым предлагалось оценить, в какой степени движения объекта связаны с диспозициональными и контексту­альными факторами. Как и ожидалось, в оценке причинной обусловленности пе­ремещения неодушевленных объектов не было выявлено культурных различий. Что касается одушевленных объектов, то ответы школьников соответствовали ожидаемой модели, а ответы выпускников не показали никаких культурных раз­личий. Китайские школьники придавали большее значение, чем американцы, контекстуальным факторам для всех перемещений рыбки. Однако, оценивая

значение диспозициональных факторов, китайские школьники лишь в одном слу­чае из трех дали им более низкую оценку, чем американцы.

Почему люди описывают окружающих так, а не иначе. Почему жители Восточ­ной Азии или Северной Америки подходят к описанию другого человека опреде­ленным образом? Обычно на этот вопрос отвечают, что это происходит из-за куль­турных различий, связанных с индивидуализмом и коллективизмом или же из-за независимого или взаимозависимого Я-конструирования. Тем не менее данных, которые подтверждали бы такое объяснение, на удивление мало. Если роль при­чины мы отводим независимому или взаимозависимому Я-конструированию, то есть полагаем, что распространенность и активность определенного типа лич­ности в восточной или западной культуре должны объяснить существование куль­турных различий в описаниях личности и интерпретации ее поведения, "нам сле­дует выявить критерии, которые позволят оценить Я-конструкции и доказать, что культурные различия исчезают при условии статистического контроля Я-кон-струкций (гипотеза Я-конструкции как опосредующего фактора). Однако, как от­мечает Мацумото (Matsumoto, 1999), исследования, которые приняли этот подход, не обнаружили эмпирических доказательств опосредующей роли Я-конструкций. Очевидно, гипотеза Я-конструкции как опосредующего фактора нуждается в бо­лее основательной проверке с использованием более совершенных критериев оцен­ки. Альтернативой ей может быть гипотеза существования культурных представ­лений, которые влияют на психологические процессы, связанные как с самопозна­нием, так и с восприятием окружающих (гипотеза культурной «теории»).

Разграничить эмпирически два эти подхода нелегко, но в прошлом подходу с точки зрения культурной теории уделялось определенное внимание. В 1992 году в Австралии и Японии И. Кашима, Сигал, Танака и Кашима (Y. Kashima, Siegal, Tanaka & Kashima, 1992) изучали роль имплицитных народных представлений о взаимосвязи установок и поведения. Они доказали, что в англоязычных странах, где ценится искренность и прямота (Thrilling, 1972), люди стремятся к тому, что­бы подлинные чувства и их проявления соответствовали друг другу, тогда как су­ществующее у японцев представление об ornate и ига (передний план и задний план, соответственно) предполагает, что людям следует выражать свои чувства соответ­ственно ситуации (Doi, 1986). Поэтому австралийцы больше японцев убеждены в том, что поведение и внутренние установки соответствуют друг другу. Атрибуции установки у японских и австралийских студентов были проверены с помощью па­радигмы Джонса и Харриса (Jones & Harris, 1967). Испытуемым было предложе­но прочитать эссе гипотетического субъекта деятельности, касающееся проблем окружающей среды. Кашима с коллегами обнаружили, что в целом австралийцы придают большее значение внутренним установкам, чем японцы. Тем не менее культурные различия в этой связи определяются степенью, в которой японцы и австралийцы различаются в своей убежденности во взаимосвязи между внутрен­ними установками и поведением. Если уровень влияния убежденности во взаимо­связи между внутренними установками и поведением контролируется статисти­чески, воздействие культуры на атрибуцию установки становится несуществен­ным. Интересно отметить, что в ходе более поздних исследований по атрибуции установки, при сравнении американцев с корейцами (Choi & Nisbett, 1998) и жи-

телями Тайваня (Krull et al., 1999) не было обнаружено культурных различий в том, в какой мере испытуемые объясняют поведение субъекта деятельности его уста­новками.

В недавно проведенном исследовании Чиу, Хонг и Двек (Chiu, Hong & Dweck, 1997) показывают, что на склонность к диспозициональным атрибуциям оказыва­ют влияние имплицитные народные «теории* личности. Согласно утверждению Двека (Dweck, 1999), люди придерживаются имплицитных «теорий» о природе личности. Кто-то полагает, что характеристики личности устойчивы и неизменны («теория сущности»), тогда как другие считают, что личность динамична, она мо­жет развиваться и изменяться. В ходе четырех исследований Чиу и коллеги пока­зали, что по сравнению со сторонниками «теории динамичности» приверженцы «теории сущности» в большей степени склонны обобщать, полагая, что индивид, ведущий себя определенным образом в конкретной ситуации, поведет себя подоб­ным образом и в другой (исследование 1), что можно прогнозировать поведение индивида, исходя из его личностных характеристик (исследование 2) и делать выводы о наличии определенных внутренних склонностей и установок на основа­нии однократных наблюдений за поведением в определенной ситуации (исследо­вание 3). Манипуляция бытующими в народе имплицитными «теориями» в ходе исследования 5 дала подобные результаты. В ходе исследования 4 изучалась связь между имплицитной «теорией» и склонностью к вынесению суждений на основа­нии присущих личности особенностей и склонностей у жителей Гонконга и США. . В обеих культурах имплицитная «теория» прогнозировала диспозициональные атрибуции. При этом американцы продемонстрировали более устойчивую склон­ность к дисгюзициональной атрибуции, чем китайцы из Гонконга. Однако данные культурные различия не были связаны с имплицитными «теориями» личности. Обе выборки продемонстрировали одинаковый уровень приверженности «теории сущности».

Учет ограничений, которые налагает ситуация. Даже если культуры различа­ются в диспозициональной атрибуции, это не всегда означает, что они различают­ся в степени учета ограничений, налагаемых ситуацией. В исследовании 2, кото­рое проводили Кашима с коллегами, в одном случае испытуемым было сказано, что автор написал эссе в условиях свободного выбора, а в другом — что он написал эссе, повинуясь указаниям своего учителя. Джонс и Харрис (Jones & Harris, 1967) утверждали, что если поведение автора эссе определялось указаниями вышестоя­щего лица, то не следует объяснять поведение автора его внутренними установка­ми, и, следовательно, разумный наблюдатель не станет в этом случае искать соот­ветствия между установками и поведением.

Тем не менее их исследование (а также и другие, см.: Jones, 1979) показало, что люди склонны объяснять поведение внутренними установками, невзирая на огра­ничения, налагаемые ситуацией. Склонность умалять значение ограничений, налагаемых обстоятельствами, получила название предрасположенности к анало­гии (correspondence bias) (Gilbert & Malone, 1995). Воспроизводя исследование Джонса и Харриса (Jones & Harris, 1967), И. Кашима и соавторы (Y. Kashima et al., 1992) обнаружили, что и японцы, и австралийцы не учли ограничений, налагаемых

обстоятельствами на автора эссе. Подобным образом Чой и Нисбетт (Choi & Nisbett, 1998; исследование 1) обнаружили в США и Корее, а Крулл и с соавторами (Krull etal., 1999; исследование 1) в США и на Тайване незначительные различия в пред­расположенности к аналогии, используя парадигму атрибуции установки; авторы последнего исследования не обнаружили культурных различий, воспроизведя ис­следование Росса, Амабайла и Штейнмеца (Ross, Amabile & Steinmetz, 1977) в США и Гонконге (исследование 2).

И все же Чой и Нисбетт (Choi & Nisbett, 1998) показали, что корейцы учитыва­ют эту информацию в большей степени, чем американцы, когда ситуационные ограничения бросаются в глаза. В исследовании 2 авторы использовали парадиг­му атрибуции установки Джонса и Харриса (Jones & Harris, 1967). Испытуемым сказали, что в одном случае студент написал эссе в ситуации свободного выбора, а в другом — не имея возможности выбора, после чего со случаем явного наличия ситуационных ограничений работали на двух уровнях. В одном случае испытуе­мым давали возможность испытать давление обстоятельств, в которых находился автор эссе на собственном опыте (то есть они должны были написать эссе в ситуа­ции отсутствия выбора), а в другом — испытуемые ставились в те же обстоятель­ства и получали при этом набор аргументов, которые они должны были исполь­зовать при написании эссе. Чой и Нисбетт объединили данные по ситуации от­сутствия выбора в исследовании 1 и данные исследования 2 и обнаружили, что очевидность ситуационных ограничений снижает уровень предрасположенности к аналогии у корейцев, но не оказывает влияния на американцев. Возможно, это означает, что корейцы (а может быть, и жители Восточной Азии в целом) при опре­деленных обстоятельствах более восприимчивы к ограничениям, налагаемым ситуацией, чем американцы. Или же корейцы более чуткие и им проще поставить себя на место другого человека, чем американцам. Заметьте, что в ходе эксперимен­та испытуемые должны были испытать давление обстоятельств на себе и учесть личный опыт при оценке автора эссе. Есть определенные данные, свидетельствую­щие в пользу такой интерпретации. В работе Чоя и Нисбетта, так же как и в работе Кашимы с соавторами (Y. Kashima et al., 1992), установки испытуемых из Кореи и Японии позволяют прогнозировать установки, приписываемые автору эссе, с большей вероятностью, чем установки испытуемых, принадлежащих к выборкам из США и Австралии.

Концептуализация Я

Нерегламентированные самоописания. Результаты кросс-культурных исследова­ний самоописаний в свободной форме показывают, что они в значительной мере отражают подход к описанию окружающих. Когда жителей Северной Америки просили описать самих себя, они обычно использовали слова и выражения преиму­щественно абстрактного характера, не связанные с определенным контекстом. В ходе рассмотренных здесь исследований, как правило, применялся Тест двадца­ти высказываний (ТДВ) (Kuhn & McPartland, 1954) или его варианты. При выпол­нении этого теста испытуемого просят ответить на вопрос «Кто я?», закончив 20 предложений, которые начинаются словом «Я — ...»

Бонд и Чеунг (Bond & Cheung, 1983) провели одно из первых исследований, изучая самоописания, сделанные студентами из Гонконга, Китая, Японии и США по образцу ТДВ, и обнаружили, что самоописания японцев включали меньше пси­хологических определений общего характера (то есть слов, которые обозначали черты характера), чем самоописания американцев, тогда как между китайцами и японцами в данном отношении не было обнаружено различий. Последующие исследования по сходной методике показали, что в Малайзии (Bochner, 1984) и в Индии (Dhawan, Roseman, Naidu, Thapa & Rettek, 1995) самоописания содержат меньшее количество характеристик личности, чем в англоязычных странах (Австра­лия и Англия в исследовании Bochnqr; США в исследовании Dhawan и др.). При этом англоязычные испытуемые из Индии могли использовать отвлечённые лич­ностные характеристики не реже, чем испытуемые из Англии и Болгарии (Lalljee

& Angelova, 1995).

Казинс (Cousins, 1989) использовал несколько видоизмененный метод. Снача­ла он применял ТДВ и изучал все высказывания, которые включало самоописание, наряду с отдельным изучением пяти высказываний, которые испытуемые выдели­ли в качестве самых важных. Он сообщает о результатах исследования пяти наи­более важных позиций самоописания, поскольку расхождения были незначитель­ными. Было обнаружено, что самоописания студентов из США включали большее количество отвлеченных личностных характеристик (58%), чем самоописания, составленные японскими испытуемыми (19%); однако японские студенты чаще (27 %), чем американцы (9 %), использовали характеристики социального характера, такие как социальные роли, принадлежность к определенным организациям и т. п.

Сразу после проведения обычной процедуры тестирования с применением ТДВ Казинс (Cousins, 1989) обращался к испытуемым с просьбой: «Опишите себя в следующих ситуациях: дома, на занятиях, с близкими друзьями» (р. 126). При этом работа Казинса не дает полного и определенного описания задания, в ходе которо­го предлагалось дать версию самоописания с учетом определенного контекста. Непонятно, например, сколько раз испытуемые должны были составлять письмен­ное самоописание, просили ли их составить его определенное количество раз для каждого из трех предложенных случаев (дома, на занятиях, с близкими друзьями), или условия не регламентировались. Тем не менее были получены весьма любо­пытные данные. Казинс говорит о том, что они были полной противоположностью данным, полученным в ходе проведения ТДВ. Японские испытуемые использова­ли отвлеченные характеристики чаще (41%), чем американцы (26%). При состав­лении самоописания с учетом ситуации американцы чаще (35%) использовали уточнения отвлеченных характеристик (например, «обычно я откровенен со сво­им братом»), чем японцы (22 %). Лейерс и Сонода (Leuers & Sonoda, 1996) в основ­ном получили те же данные, что и Казинс, изучая японских и ирландских испыту­емых.

По мнению Казинса (Cousins, 1989; см. также Shweder & Bourne, 1984), эти дан­ные можно интерпретировать как свидетельство того, что концепции личности, которые определяются культурой, в США и Японии различны. Склонность япон­цев описывать себя в'рамках определенного контекста при помощи отвлеченных

характеристик показывает, что они в не меньшей степени способны к абстрактно­му самоописанию, чем американцы или ирландцы. Казинс утверждает, что Я-кон-цепция японцев более тесно увязана с контекстом и ситуацией.

Ри, Ульман, Ли и Роман (Rhee, Uleman, Lee & Roman, 1995) изучали самоопи­сания корейцев, американцев азиатского происхождения и американцев европей­ского происхождения, применяя ТДВ. Кроме того, группу американцев азиатско­го происхождения они разделили на три группы: те, кто упоминал как свою этни­ческую (например, выходец из Азии), так и национальную (например, китаец, индиец) принадлежность (двойная идентификация); те, кто упоминал либо свою этническую, либо национальную принадлежность (единичная идентификация); и группа, члены которой не упоминали ни того, ни другого (отсутствие идентифи­кации). Доля отвлеченных личностных характеристик повышалась, начиная с корей­цев (17 %), за которыми следовала группа американцев азиатского происхождения с двойной идентификацией (24 %), а затем американцы азиатского происхождения с единичной идентификацией (31%) и американцы европейского происхождения (35 %), как это и ожидалось. Интересно было то, что группа американцев азиатско­го происхождения с отсутствием идентификации дала наибольшую долю отвлечен­ных личностных характеристик (45 %). Затем исследователи подсчитали долю ав­тономных, социальных, абстрактных и конкретных характеристик. Выше всего доля абстрактных характеристик была у американцев азиатского происхождения с отсутствием идентификации, за которыми следовали американцы европейского происхождения, затем группа с единичной идентификацией, группа с двойной идентификацией, а затем корейцы (относительная доля конкретных характерис­тик выстраивала эту же последовательность в обратном порядке). Как полагают Триандис, Кашима, Шимада и Виллареал (Triandis, Kashima, Shimada & Villareal, 1986), те, кто глубоко усвоил нормы новой культуры (американцы азиатского про­исхождения с отсутствием идентификации), вероятно, стали в большей степени американцами, чем те, кто изначально принадлежал к этой культуре. Любопытно, что корреляция между абстрактными характеристиками и автономными характе­ристиками была самой высокой в группе американцев европейского происхожде­ния и в группах с отсутствием идентификации и с единичной идентификацией (от 0,77 до 0,74), тогда как в других группах она была гораздо ниже (от 0,58 до 0,34). Кросс-культурные вариации в корреляциях говорят о концептуальных различиях между абстрактным эго и эго, которое является субъектом деятельности.

Структурированные параметры Я-коицепций. Имеется меньше непосредствен­ных доказательств культурных различий при применении структурированных параметров (Takano, 1999) для оценки Я-концепции. Первым, кто привел данные такого рода, был, вероятно, Сингелис (Singelis, 1994). Он показал, что показатели американцев азиатского происхождения выше в отношении взаимозависимого Я и ниже по независимому Я, чем показатели американцев европейского происхож­дения на Гавайях, и что различия в стремлении американцев азиатского и европей­ского происхождения объяснять поведение обстоятельствами можно объяснить разницей в Я-конструировании. Эти данные были получены при обследовании американских испытуемых, имеющих разный культурный опыт.

Кашима с соавторами ( Kashima et al., 1995) также приводят свидетельства куль­турных различий в Я-концепции, исследуя две страны в Восточной Азии (Японию и Корею), две западные страны (Австралию и США) и Гавайи. Авторы разработа­ли критерии оценки четырех различных параметров Я-концепции. Два были свя­заны с субъектом деятельности и самоуверенностью, то есть оценивали, в какой степени эго воспринимается как ориентированный на достижение определен­ной цели субъект деятельности или стремящийся к самоутверждению индивид (индивидуалистический аспект); один из параметров показывал, в какой мере эго воспринимается через отношения с другим индивидом (относительный аспект); а последний параметр оценивал эго кАк члена мы-группы (коллективный аспект). Четыре параметра личности обнаружили незначительную корреляцию в Австра­лии, США, на Гавайях, в Японии и Корее. Основные культурные различия были обнаружены в отношении двух индивидуалистических аспектов эго. Австралий­ские и американские студенты имели более высокие показатели данных парамет­ров, чем студенты из Кореи и Японии, а те, кто проживал на Гавайях, занимали про­межуточное положение. Хотя в отношении коллективного аспекта эго были выяв­лены незначительные культурные различия, неожиданными были результаты по относительному аспекту эго, где корейские и японские испытуемые дали соответ­ственно самые высокие и самые низкие показатели. Кроме того, в связи с относи­тельным аспектом эго были выявлены значительные различия между полами: показатели женщин при оценке относительного аспекта эго в большинстве вы­борок были выше, чем у мужчин.

Я в контексте. Теоретики предположили, что индивидуалистические и коллек­тивистские склонности (например, Triandis, 1995) и Я-концепции, поддающиеся идентификации (например, Triandis, 1989), являются контекстно-обусловленны­ми. Хотя восприимчивость к контексту рассматривалась рядом исследователей (например, Fijneman, Willemsen & Poortinga, 1996; Matsumoto, Takeuchi, Andayani, Kouznetsova & Krupp, 1998; Rhee, Uleman & Lee, 1996) и был разработан ряд пара­метров оценки данных конструктов с учетом контекста (например, Matsumoto, Weissman, Preston, Brown & Kupperbusch, 1997), остается непонятным, какие куль­турные различия в Я-концепции связаны с контекстом. Возможно, коллективное эго в большей степени поддается выявлению, чем индивидуалистическое, в любом контексте коллективистской культуры, подобной культурам Восточной Азии, а в индивидуалистической культуре, например в Северной Америке, более доступ­ным и очевидным является индивидуалистический аспект Я (теория общности). Существует и предположение, что индивидуалистический и коллективистский аспекты Я выявляются в разных культурах в различных контекстах (теория взаи­модействия контекста и культуры). В отношении поведения в сфере обмена ресур­сами, Пуртинга и его коллеги (Fijneman et al., 1996; Poortinga, 1992; van den Heuvel & Poortinga, 1999) постулировали гипотезу универсального характера взаимодей­ствий. По мнению этих исследователей, существует универсальная модель обмена ресурсами, в соответствии с которой определенные виды ресурсов скорее всего будут обмениваться на другой, также определенный, вид ресурсов; при этом суще­ствуют некоторые культурные вариации этой модели в конкретных контекстах (см. также Kroonenberg & Kashima, 1997).

Ульман, Ри, Бардоливалла, Семин и Тояма (Uleman, Rhee, Bardoliwalla, Semin & Toyama, 1999) пошли дальше. Они создали новый инструмент оценки относи­тельного Я, обратившись к испытуемому с просьбой описать, насколько тесно его Я связано с конкретными окружающими его людьми, включая ближайшее семей­ное окружение, родственников и близкого друга с точки зрения общей близости, эмоциональной близости, взаимной поддержки, идентичности, репутации, подо­бия и гармонии. Степень близости определялась взаимным пересечением двух окружностей, как на диаграмме Венна. Данные были собраны по американцам ев­ропейского происхождения, американцам азиатского происхождения, голландцам, туркам и японцам (все испытуемые были студентами университетов). Вариацион­ный анализ Культура х Пол х Объект х Близость показал, что самым значитель­ным в отношении взаимодействия двух факторов был эффект типа Объект х Бли­зость, что свидетельствует о важности специфики контекста для относительного Я. Для исследования значимых взаимовлияний типа Культура х Объект х Бли­зость были подсчитаны показатели отклонения средних значений типа Объект х Близость по каждой культуре от среднего значения по всем культурным группам и проведен кластерный анализ этих показателей отклонения. Результаты показа­ли, что группы американцев европейского происхождения и голландцев формиру­ют компактный индивидуалистический кластер, а группы японцев и турков — дру­гой, менее однородный коллективистский кластер, при этом американцы азиатс­кого происхождения вошли в последний.

Когнитивные аспекты саморепрезентации. Кросс-культурные исследования проводились не только в отношении самоописания, но и в связи с когнитивными аспектами самопрезентации. Трафимов с соавторами (Trafimow et al., 1991) пред­положили, что различные типы самопрезентации могут иметь разную локализацию в памяти. В частности, они исследовали две модели, одна из которых предполага­ла, что хранение информации об индивидуалистическом и коллективистском самопознании имеет одну и ту же локализацию (теория одной корзины), а другая — что хранение этой информации имеет разную локализацию (теория двух корзин). Теория двух корзин утверждает, что стимулирование одного типа Я-концепции повышает степень доступности только Я-концепции того же типа. Теория одной корзины предполагает, что как индивидуалистическое, так и коллективистское Я становятся более доступными при стимуляции как коллективистских, так и инди­видуалистических представлений о Я. Согласно Трафимову и соавторам, теория одной корзины предполагает, что обращение к одному типу самопознания с рав­ной степенью вероятности может стимулировать активизацию любого другого типа самопознания. При этом теория двух корзин говорит о том, что обращение к одному типу самопознания скорее всего будет стимулировать именно этот тип са­мопознания. Иными словами, если теория двух корзин верна, условная вероятность поиска информации по индивидуалистической саморепрезентации после обраще­ния к индивидуалистической саморепрезентации выше, чем условная вероят­ность поиска информации по коллективной саморепрезентации, и наоборот, то есть

В исследовании 1 Трафимов и его коллеги (Trafimow etal., 1991) стимулирова­ли как американских студентов европейского происхождения, так и студентов,

имеющих китайские фамилии, для которых английский не является родным язы­ком, предлагая им в течение 2 минут подумать, что отличает их от родственников и друзей (стимуляция на индивидуалистическом уровне) и что у них общего с род­ственниками и друзьями (стимуляция на коллективистском уровне), а затем прой­ти ТДВ в течение 5 минут. Эксперимент проводился на английском языке. Хотя все испытуемые продемонстрировали более высокую продуктивность в отношении индивидуалистической саморепрезентации, чем в отношении коллективной, склон­ность к индивидуалистическому самопознанию была более выраженной у студен­тов из Северной Америки, чем у китайских студентов. В соответствии с теорией двух корзин, стимулирующая манипуляция оказала разное воздействие на инди­видуалистическое и коллективистское самовосприятие. Кроме того,-условная вероятность, подсчитанная на основе ТДВ, выявила^модель, которая, по мнению авторов, согласуется с теорией двух корзин. В ходе исследования 2 они стимули­ровали индивидуалистическое и коллективистское самопознание иным способом (испытуемым предлагалось прочесть рассказ, в котором на первом плане были либо личные качества, либо взаимоотношения в семье). Испытуемыми были американ­ские студенты. В ходе данного исследования были получены те же данные, что и в результате исследования 1. Трафимов, Сильверман, Фан и Лоу (Trafimow, Silverman, Fan & Law, 1997) провели эксперимент подобного рода. Испытуемыми были анг­личане и китайцы из Гонконга и китайские студенты-билингвы. В этом экспери­менте были использованы оба метода стимуляции, которые применяли Трафимов и его коллеги (Trafimow et al., 1991), кроме того, использовались условия отсут­ствия стимуляции. Данные по англоязычным испытуемым в значительной степе­ни соответствовали данным, полученным Трафимовым и его коллегами (Trafimow et al., 1991). Однако в случае с испытуемыми, говорившими по-китайски, стиму­ляция не оказывала никакого воздействия на результаты, хотя показатели услов­ной вероятности соответствовали модели двух корзин.

Гардинер, Габриэль и Ли (Gardiner, Gabriel & Lee, 1999) продолжили работу Трафимова и его коллег (Trafimow et al., 1991), исследуя эффект стимулирования индивидуалистического и коллективистского эго не только в связи с самоописа­нием, но и в связи с суждениями ценностного и нравственного характера. В ходе эксперимента 1 они показали, что два способа стимуляции индивидуалистическо­го и коллективистского эго (Trafimow et al., 1991; Brewer & Gardiner, 1996) оказа­ли ожидаемое воздействие на ответы североамериканских студентов на ТДВ, так же, как на индивидуалистические и коллективистские ценностные ориентации, и на ту степень, в которой обязанность помогать тем, кто нуждается в помощи, вос­принималась как универсальная. Кроме того, было доказано, что опосредующим фактором воздействия стимуляции на привлечение определенных ценностей яв­ляется самоописание. Испытуемыми в эксперименте 2 были американские и гон­конгские студенты, владеющие английским языком. Стимуляция по методике Трафимова и его коллег (Trafimow et al., 1991) сопровождалась работой с опрос­ником по ценностным ориентациям. При отсутствии предварительной стимуляции американцы отдавали устойчивое предпочтение ценностям индивидуалистиче­ского характера по сравнению с коллективистскими ценностями, а жители Гонкон­га демонстрировали противоположные предпочтения. Однако в условиях стиму-

ляции коллективистского эго американцев, они начинали оказывать предпочтение ценностям коллективистского характера; при этом стимуляция индивидуалистиче­ского начала не оказала влияния на ценностные ориентации. Предварительная стимуляция индивидуалистического начала у китайских студентов из Гонконга приводила к тому, что они начинали оказывать предпочтение ценностям индиви­дуалистического характера по сравнению с коллективистскими ценностями; сти­муляция же у них коллективистского начала не оказала влияния на ценностные предпочтения. Нам еще предстоит узнать, будут ли получены сходные данные при изучении китайских испытуемых (см. Trafimow et al., 1997).

Проблемы, связанные с исследованиями саморепрезентации. В ходе исследова­ний саморепрезентации возникают как методологические, так и теоретические проблемы. С методологической точки зрения, несмотря на популярность ТДВ, при его использовании возникает множество проблем. Уайли (Wylie, 1974) выражает определенные сомнения в отношении конструктной валидности схем кодирования ответов. В настоящее время при использовании этого теста предлагается множе­ство схем кодирования. Триандис (Triandis, 1995) предложил использовать для оценки аллоцентризма (конструкт, соответствующий коллективизму на личност­ном уровне) долю высказываний социального характера S%. Трафимов и коллеги (Trafimow et al., 1991) относят ответы по ТДВ к одной из двух категорий: индиви­дуалистические и коллективистские. Бокнер (Bochner, 1984) оперирует тремя категориями ответов: индивидуалистические, относительные, коллективистские. Уоткинс с коллегами (Watkins, Yau, Dahlin & Wondimu, 1997) предлагают схему, включающую четыре категории: идиоцентрические ответы (идиоцентризм — кон­структ, соответствующий индивидуализму на личностном уровне), связанные с большой группой (например, половая или профессиональная принадлежность), связанные с малой группой (например, семья) и аллоцентрические ответы (напри­мер, «Я общительный»). Остальные исследователи (например, Cousins, 1989; Dhawan et al., 1995) используют более сложные схемы кодирования. Ри и коллеги (Rhee et al., 1995; см. также Parkes, Schneider & Bochner, 1999) разработали схему, в которой для кодирования самоописаний используется множество категорий, которые затем объединяются в два совокупных показателя: абстрактность (как оппозиция конкретному) и автономия (как оппозиция социальному), Такая схема кодирования соответствует современной теории атрибуции, которая разграничи­вает диспозициональную атрибуцию и атрибуцию, связанную с субъектом деятель­ности (как излагалось выше). Некоторые исследователи используют только часть полученных 20 высказываний (например, Bochner, 1984; Cousins, 1989), тогда как другие используют все 20. Однако такие методологические различия могут повли­ять на выводы, касающиеся культурных различий, о чем говорят Уоткинс и соав­торы (Watkins et al, 1997).

С ТДВ связаны и другие проблемы. Не только его характер, не предполагаю­щий связи с контекстом (например, Cousins, 1989), но и использование в нем сло­ва «Я» в качестве «команды вызова» является спорным. Как отмечают Е. С. Каши-ма и Кашима (Е. S. Kashima & Kashima, 1997, 1998), в разных языках существует различный набор местоимений первого лица, при этом в некоторых языках есть несколько личных местоимений для обозначения первого лица (как, например,

в японском). Поэтому возникает сложный вопрос, какое личное местоимение сле­дует использовать в ходе кросс-культурных сравнений (см. также Leuers & Sonoda, 1999). По этому вопросу не проводилось систематических исследований. И нако­нец, Триандис, Чан, Бхавук, Ивао и Синха (Triandis, Chan, Bhawuk, Iwao & Sinha, 1995) говорят о том, что в выборке жителей США показатели аллоцентризма (лич­ностный уровень коллективизма), определенные при помощи ТДВ, не обнаружи­вают корреляции со структурированными показателями аллоцентризма. Послед­нее говорит о том, что психологические процессы, которые определяют исполь­зование релевантных в социальном отношении дескрипторов при составлении самоописания, могут быть не связаны с критериями для оценки установок и цен­ностных ориентации, которые определяются при помощи структурированных опросников.