Но я еще готов любить на глубине где-то.

Наш завтрак начался в полдень. На столе стояли две тарелки, две кружки чая, две вилки, две чайные ложки, стопка салфеток и неуютная тишина. В последнее время у нас не задавались беседы. Более того, мне было неинтересно, как у нее прошел день, а она просто была слишком гордой, чтобы показать любопытность такому огрубевшему мне.

Перед тем, как сесть за стол, мне, естественно, пришлось для начала проснуться. Голова гудела, руки слабо слушались, а во рту было знакомое многим ощущение опорожнившихся туда котят. Первая мысль – бар. Вторая – та танцовщица. Третья – как её звали?

Четвертая – «Доброе утро, любимый».

Ты так мало знаешь, солнце моё закатывающееся.

Ни вопросов о вчерашнем, ни упреков в моем сегодняшнем состоянии, ни «почему ты не позвонил/написал/брал трубку». Равнодушие порождает равнодушие.

Так как её всё-таки звали?

В моей жизни было всего два искренних раскаяния. Первое, когда на исповеди в возрасте около десяти лет я признался батюшке, что ненавижу своего отца, оно было в прошлом. Второе и, надеюсь, последнее, я тогда еще не испытал. В те дни я еще не ощущал неотвратимости сожаления за то, что делаю. Поэтому я поступал именно так.

Мне всегда везло по жизни, я очень удачливый человек. В мелочах, в каких-то конкретных ситуациях я всегда оказывался в полной жопе, но в основных аспектах жизни я всегда чувствовал присутствие фортуны, причем на своей стороне.

Как только я полюбил Леру, сразу стало понятно, что наша связь станет роковой. Как минимум для меня. Еще в школе мы общались с трудом, как будто мне было 45, а она была старше меня на год, и мы были бы разведены, за плечами имея полжизни, а в моём случае целую жизнь, прожитую вместе. Как будто она стирала мои носки, а я слышал, как она храпит по ночам. Как будто её мать ненавидела, или, того хуже, любила меня всем сердцем.

Я бегал за ней, но делал это грациозно, как жеребец в самом расцвете сил, будто бы с особой гордостью, в штыки воспринимая её капризы. Мы очень часто ругались, и нам это нравилось.

Просить бога о чём-то я не привык, но, видимо, он сам понял, что мне нужно, и дал мне шанс. Я воспользовался этим шансом сполна, и мы начали встречаться.

Случайно, на вечеринке у друга, мы встретились. Точнее, я говорил, что намечается тусовка, но просил Леру туда не приходить. Она пришла туда назло мне, и это стало отправной точкой наших отношений. Потом были слезы, признания в любви, первый поцелуй после её слов: «Когда ты меня уже поцелуешь», первый поход в кино, первый приготовленный ужин, первый совместный уик-энд и первая серьезная пьянка. Тогда, кстати, мы полюбили пить водку, это был наш отличительный знак. Впоследствии мы часто решали наши проблемы именно за бутылкой. Они, конечно, не уходили, но в спальне все неурядицы забывались, и на утро мы вставали радостными, любимыми и, самое главное, любящими.

Мы были счастливы. Однозначно самыми счастливыми на свете. Мы постоянно ругались, ревновали, бесили друг друга, но для нас это не было признаком несовместимости.

Вообще, мне кажется, что самая сильная любовь может получиться только у совершенно разных людей. Как двери в суперсекретном ядерном бункере, которые закрываются по принципу купе, имея края, как у ключа, с зубцами. Так вот, они закрываются, этими самыми зубцами попадая в впадины друг друга, дополняя и дополняясь. Вот это любовь. А если взять две одинаковые двери, закрыть их, то о какой надежности может идти речь? Щель на щели, дырка на дырке, бери и влезай. Ему нравится Нирвана, ей нравится Нирвана, и что теперь? Сидеть и слушать песни, которые вы и так уже заучили наизусть? Ей нравится гулять на Чистых прудах, ему нравится тоже самое. Что в этом интересного, кроме того, что вас всегда будет узнавать местный продавец мороженого?

Я всегда был простым пацаном, она была аристократкой, насколько могла себе это позволить. В первый раз, когда мы вместе пришли в мой дом, её ждал недоделанный ремонт, комната без двери, сортир без стульчака и толпа моих домашних питомцев в лице кошек и тараканов. Со временем, она даже научилась убирать продукты жизнедеятельности кошек и истреблять насекомых.

Когда мы впервые оказались у неё в квартире, меня встретил приятный запах жареной картошки, гармонично разложенная обувь и обои приятного цвета, обрезанные наверху у потолка ровно-ровно, так, что казалось, будто это плинтус.

Вторым нашим летом мы устроились работать в одно кафе на Бутиковском переулке. Это красивое захолустье в центре Москвы, в двух шагах от Пречистенской набережной, наполненное небольшими церквушками, вечными реставрациями и бизнес-центрами. Лера принимала гостей на входе, я был простым официантом. Никто из персонала не знал, что мы встречаемся, нам это было на руку. В один из дней к Лере на работу решила заглянуть её мама с другими членами семьи.

Угадайте, кому поручили обслуживать её столик?

Вообще, отношения с, как я тогда думал, будущей тещей у меня были неплохие. Конечно, напряженные. Но оно и понятно: единственный ребенок в семье, цветочек, который вот уже как 17 лет трепетно взращивали в доме на Живописной улице. И тут такая картина, по М.Кругу – «Девочка-пай, рядом жиган и хулиган». Между нами был заключен неформальный договор, непроизнесённый, но постоянно витающий в воздухе: я не обижаю её дочь, а она не влезает в наши отношения. Всех (меня) это устраивало.

Так вот, я подошел к их столику, поздоровался, вежливо улыбаясь, принял заказ, расставил приборы и чуть позже принес еду и напитки.

На следующий день Лера сказала, что её крёстная, которая была в тот день за столом – психолог, работает с трудными подростками и, дескать, знает их вдоль и поперёк. А я ведь тогда был подростком. Не настолько трудным, чтобы грабить и убивать, но всё же не из простых. Тётя-крёстная сказала, что у нас ничего не выйдет, потому что мы оба очень сложные. Её авторитет в семье был довольно большим, но особых последствий от её оценки не последовало.

А ведь она была права. Только я не задумывался об этом, считая, как и все люди, что это обойдет нас стороной.

Такая легкомысленность очень часто встречается среди молодых людей. Слушая советы старших людей, мы почему-то уверены, что у нас всё будет по-другому. Я ощущаю себя на перекрестке после сильного снегопада, когда на самих дорогах после машин снега уже нет, а вот ближе к тротуару скапливаются немалые сугробы, в которых есть ямки-следы от людей, которые по ним уже прошлись. И вот передо мной встает выбор: пойти по этим следам и, возможно, утонуть в этих сугробах, потому что все люди так делают, не зная, что там, в этих ямках; либо пройти по непротоптанному участку в надежде, что там мне повезет больше. Но нет же. Мы все всегда наступаем в следы, зачерпывая воду со дна впадин. Так легче оправдать свой прокол – не я один в это вляпался.

После завтрака я сказал, что у меня есть пара нерешенных дел и собрался уходить.

Она сказала, что любит меня.

Я ответил, что сегодня меня ждать не стоит, и вышел прочь.

Находясь в состоянии между полной отрешенностью от прошлого и совершенной, прекрасной неизвестностью впереди, я поехал на пляж, где мы встретились с друзьями.

«Парни, я, кажется, влюбился, - твердил я, смотря на волны, держа в руке банку холодного пива, а в голове здоровенные ресницы и волосы ярко рыжего цвета, - Мне, кажется, пиздец».

Друзья смотрели на меня так, будто я пил из банки с надписью «Моча» и говорил о том, что сегодня мой домашний белый медведь навалил кучу прямо посреди кухни.

Конец второй серии
Серия 3

«И всё изменится»

Поезда едут туда же –

Путь по тем же странам.

Она не признается в краже,