Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения. 1 страница
Аликс Жиро де л’Эн
По ту сторону кровати
Аликс Жиро де л’Эн
По ту сторону кровати
Моим феям Динь‑Динь – они себя узнают
Что бы там ни говорили, а мы
С женой здорово повеселимся.
Николае Чаушеску
Январь
В январе дождик льет –
жди несчастий целый год.
Народная примета
Дрррррр! Дррррррррр! Сверло электродрели впивается в барабанную перепонку левого уха Арианы Марсиак. Она открывает глаза. На светящемся экранчике цифры – 09.12. Черт, надо же, проспала! Но ведь она смутно припоминает, как совсем недавно заплетала в косу длинные волосы дочки, Луизы. После этого Юго сразу же повез детей в школу: четверг – его день. Наверное, едва Ариана услышала рокот мотора удаляющейся по аллее «ауди», она и совершила эту непростительную глупость: на минуточку, только на минуточку опустила голову на подушку «Грёза нимфы», которую так горячо советовал купить полгода назад Пьер Бельмар на Первом канале, всего‑то на одну минуточку – ну и вот… Она даже заподозрила работников телемагазина в том, что они подмешивают к гусиному перу психотропы, ведь наркоманы – самые верные клиенты, уж это‑то всем известно.
Она чувствует себя виноватой, да какое там виноватой – настоящей преступницей! Во всем Везине наверняка проснулась последняя. Энергичные женщины в сотнях домов приканчивают вторую чашку кофе, все утренние звонки они сделали, посуду после завтрака вымыли, детский распорядок дня уточнили, брюки, которые надо отдать в чистку, аккуратно сложили стопочкой и отнесли в прихожую… А она, тусклая и вялая, с заспанной красной щекой, на которой отпечаталась складка простыни, даже не уверена, что запихнула сыну в ранец спортивную форму… Жалкое существо, ох, какое же она жалкое существо…
И ко всему еще тупая, туго соображает. Раз воет дрель – значит, на первом этаже уже вовсю шуруют рабочие. Ариана прекрасно знает, что это нежданная удача. Три месяца – достаточный срок, чтобы разобраться в правилах, царящих на любой стройплощадке, где происходит капитальный ремонт:
1) бригада ремонтников (подобно повышению цен на бензин, беременности двойней или возвращению на страницы модных журналов юбок‑брюк) никогда не приходит в то время, когда ее ждешь;
2) а если в виде исключения ремонтники и появляются в назначенный день, работают они только с 7.30 до 9.25 – затем перерыв…
Потом они садятся перекусить, потом начинают ругаться, поскольку электрик до сих пор не проложил провода, а это «очень серьезно» нарушает график каменщика. Потом они мирятся и трудятся не покладая рук с 14.22 до 15.07. Потом у них начинает заливаться мобильник: звонит клиентка‑калека с шестью детьми, которой нужно срочно составить смету, – так что сразу после звонка они улетучиваются.
Теперь или никогда – таков должен быть девиз Арианы, если она хочет их поймать.
Она не дрогнув вынесла нежнейшие утренние приветствия Навеса – этот плод любви таксы и пуделя десять лет назад был обнаружен привязанным к стойке инженерного сооружения Жан‑Клода Деко[1]– отсюда и имечко. Сколько может быть лет этому забавному песику, больше всего похожему на сэндвич, на который кто‑то ненароком наступил? Сто пятнадцать, если судить по неистребимому запаху из пасти – неистребимому, несмотря на многочисленные попытки от него избавиться. Ну, это дома так считают, что сто пятнадцать, ветеринар говорит, все‑таки поменьше. В любом случае Навес – существо нежное и чувствительное, и особенно нежный и чувствительный у него желудок. Сладко потянувшись и испустив при этом со страшным треском газы, малыш спрыгивает с кровати и со всех ног бежит за хозяйкой.
Ариана надевает шерстяное платье цвета сливы с внушительного размера сборчатой пумпочкой на плече – дивное необуржуазное украшение в постмодернистском вкусе Мари‑Франс Гаро[2], именно то, что надо для послеобеденных встреч. Дальше – легкий макияж: пару раз мазнуть тональным кремом по носу и подбородку, чуть тронуть удлиняющей тушью кончики ресниц, на губы абрикосовый блеск, осторожно растереть по скулам румяна персикового оттенка… так, теперь пригладить щеткой волосы цвета «украинской пшеницы» Feria с оттенком «веселой белки» Regecolor – гениальная находка ее стилиста Регины, непревзойденного мастера, она как никто умеет добиваться супермодного колорита светлого йоркшира… теперь на ноги – туфли на шпильках Zara, классно они подделывают обувку от Маноло Бланика, разве что арт‑директор «Vogue» отличила бы, ну так среди клиенток Арианы, слава богу, ее не значится… и – поехали!
Не тут‑то было: внизу ждала смерть с косой, размноженная в шести экземплярах, на каждом – синий рабочий комбинезон. Чувство юмора у Арианы сейчас отсутствовало напрочь, но при виде выстроившегося почетного караула она невольно замурлыкала себе под нос песенку Азнавура про то, что они пришли, они все здесь и мать вот‑вот от них уйдет… Навес забеспокоился, распластался у ног хозяйки и, спрятав морду между лапами, тихонько завыл.
И в самом деле этим мрачным январским утром ни у месье Дилабо, прораба, ни у месье Педро, сантехника, ни у месье Бушикряна, маляра, которого неизменно сопровождали два молчаливых подмастерья, ни у месье Нерво, электрика, – ни у кого из них душа не радовалась. Что привело их в такое уныние? Не вышел на работу месье Гонсальво, штукатур. Как и следовало ожидать, это «серьезно нарушало график». Было всего девять часов двадцать семь минут, и, если посмотреть под таким углом, график они опередили, подумала Ариана. Сантехник грудью встал на защиту соотечественника и, изобразив на лице приличествующее случаю выражение, объяснил, что тот «ходить на один похорон бабок в своя семействах». (Двадцать лет тяжкого труда на французской земле не изничтожили стойкого лиссабонского акцента сантехника.) Месье Дилабо, весь нашпигованный народной мудростью, – куда там рождественской индейке! – оборвал его прочувствованную речь сухим «на нет и суда нет». Никто не подозревал Гонсальво, честного и трудолюбивого человека, в том, что он филонит, в нем видели жертву поразившей семью эпидемии (надо же, тринадцатый покойник с начала ремонта, подумала Ариана). Вся проблема заключалась в том, что без Гонсальво ремонт пробуксовывал. И конечно, проблем с нарушением графика так не решить.
– Беда одна не ходит, верно, мадам Марсиак? – Господи, как раздражает ее этот прораб! Сегодня Ариане особенно хотелось перейти в рукопашную. А что до поговорок, так она их знает не меньше!
– Конечно, конечно, только не было бы счастья, да несчастье помогло!
– К чему это вы клоните, мадам Марсиак?
– Как аукнется, так и откликнется, как потопаешь, так и полопаешь. А учитывая, что незаменимых нет, почему бы не заменить кем‑нибудь месье Гонсальво на период, пока он хоронит свою дорогую усопшую?
– Увы, в моем распоряжении сейчас нет ни одного надежного человека. За двумя зайцами погонишься – ни одного не поймаешь, мадам Марсиак!
– Стоп‑стоп‑стоп, смелость города берет!
– Такая жалость, но, видите ли, по работе мастера узнают, я‑то понимаю, о чем говорю. Обжегшись на молоке, будешь дуть и на воду!
Ладно, счет 2:1. Но она еще не сказала своего последнего слова!
– Знаете что, месье Дилабо? Давайте попробуем поставить на его место кого‑то из молодых, подмастерье. Ведь дело делу учит!
Молчание в ответ.
– Волков бояться – в лес не ходить! – выкрикнула Ариана.
Гордость бригадира была уязвлена.
– Береженого Бог бережет! – раздраженно процедил он.
– Не разбив яиц, не сделаешь яичницы! – возразила Ариана.
И тут же получила в ответ:
– Не зная броду, не суйся в воду!
О черт! Он сильный соперник! Ариана даже растерялась, только и смогла в ответ пискнуть:
– Всякая пакость находит свою гадость! – Ничего другого в голову не пришло.
И тогда Дилабо, с сатанинской усмешкой на устах, окончательно ее добил:
– Тише едешь – дальше будешь, мадам Марсиак.
Молодой женщине ничего не оставалось, как признать свое поражение, и она пролепетала:
– Ну придумайте что‑нибудь, месье Дилабо. То, чего хочет женщина, хочет Бог…
Прораб покачал головой и попросил разрешения уйти: клиентка‑инвалид с шестью детьми уже час как дожидается сметы на малярные работы. Что поделаешь, пришлось расстаться. Вздохи и бормотание насчет того, что на каждый день хватит забот, всякому овощу свое время, но зато после дождичка авось будет и солнышко, слышались только с одной стороны.
Если солнышку и суждено было показаться, то явно не сегодня. Ариана долго отряхивала с себя строительную пыль – не дай бог под дождем это все окаменеет и она окажется закованной в цемент. Вроде бы всё в порядке, теперь наконец‑то можно выйти из дому! Навес так и плелся за ней по пятам. Планов на очередной, не слишком удачно начавшийся день у Арианы было не сказать чтоб уж очень много – обычная в общем‑то программа:
9. 47. Забрать в химчистке вещи. Извиняться, объяснять, упрашивать (квитанция потеряна).
9.53. Позвонить ортодонту Эктора. Записаться, если можно, до начала июня 2003‑го. Объяснять, упрашивать.
10.04. «Ашан», купить продуктов. Не забыть, что с прошлой недели Луиза всем готовым завтракам предпочитает «Chocapic», Эктор, наоборот, жить не может без «Cheerious», а Юго подавай «Special К».
10.42. Зайти к ветеринару и спросить, нет ли какого нового средства, чтобы у собаки не воняло из пасти. Упрашивать.
10.57. Приготовить детям еду.
11.02. Ответить на звонок, который называется «мама звонит ровно в 11.02» – звонит с предложением срочно навести справки насчет расписания поездов во время февральских каникул. Сказать, что до каникул еще полно времени и есть дела куда более срочные.
11.21. Поехать в школу за мелюзгой – хорошенько их пересчитать, по четвергам должно быть семь, ее очередь кормить детей по системе мини‑столовых, разработанной совместно с другими матерями, чтобы эти цветы жизни расцветали вдали от шумных школьных буфетов самообслуживания, какие предлагает подрастающему поколению Министерство народного просвещения. Жаль, что другие матери так часто пропускают свои день мини‑столовой, от этого у нее постоянно впечатление семи пятниц… четвергов на неделе (надо бы спросить у Дилабо, что означает это выражение на самом деле).
11.30–12.45. Присмотреть за толпой малолетних дикарей в ремонтируемом доме. Шум. Приступ ярости. Вода не сходит, в сток посудомоечной машины забились спагетти с томатным соусом. Шлифовальный станок с трудом отобран у субъекта восьми лет, пытавшегося провести эксперимент с черепной коробкой младшей сестры.
12.45. Отвезти детей обратно в школу. Испытать облегчение, глядя на закрывающиеся ворота. И чувство вины за то, что «плохая мать».
13.07. Добраться до работы. Легкий завтрак («мокрый хлеб» с гусиным паштетом) в ближайшем кафе с Софи, лучшей подругой и партнером по бизнесу. Чувство вины из‑за того, что заказала эту истекающую оливковым маслом булочку с гусиным паштетом, крутым яйцом и овощами, а не мне‑пожалуйста‑только‑салатик‑спасибо. Тем не менее похихикали с подружкой, хотя она‑то взяла всего лишь тарелку свеклы.
Запоздалое чувство вины из‑за того, что час назад, с детьми, казалась себе такой угнетенной.
14.00. Отправиться на условленные встречи – это самая трудная часть работы. Продажа на дому побрякушек, сделанных Софи. Споры. Примерки. Уговоры: «Нет, мадам Москен, вовсе вы не похожи на Маргарет Тэтчер в этом жемчужном ожерелье!» Решительный отказ торговаться. В крайнем случае – снизить цену на 10 %. Никак не больше.
19.00. Вернуться домой. Раздражение, вызванное тем, что девица‑хорватка за четыре часа, которые пробыла в доме до прихода хозяйки, не удосужилась помыть детей
19.02. Вывести собаку. Раздражение при виде того, как эта тварь жмется к земле и трясется, не желая писать под дождем.
19. 06. Проверить уроки у восьмилетнего сына, раздражение оттого, что он так и не запомнил таблицу умножения на семь и несколько недель совместных усилий пошли прахом.
19.18. Изготовить с дочерью плавающие ароматизированные свечи: согласно новомодной американской теории, не важно, сколько времени ты проводишь с детьми, важно, чтобы общение было полноценным. Раздражение оттого, что дочь залила растопленным воском поддельную скатерть от Пола Смита. Шлепок. Чувство вины.
19.38. Продумать ужин, воспользовавшись тем, что дети в ванной. Находка в холодильнике: кабачки такие мелкие, что потерялись за крупными апельсинами.
19.42. Выкупать детей – брызги летят во все стороны. Вопли. «Эктор, отстань от сестры! Ну и что с того, что у тебя есть пикузень, зато ты не знаешь, сколько будет семью восемь! Что? Не понимаешь, при чем тут это? Ну всё, вылезайте из ванны». Раздражение, раздражение, раздражение.
19.49. Накрыть на стол вместе с детьми. Бросить макароны в кастрюлю с кипящей водой.
19.58. Макароны готовы.
19.59. Возвращение героя.
Шины еще не зашуршали по гравию дорожки, но Ариана уже знала, что приехал муж. Что это? Шестое чувство влюбленной женщины? После десяти‑то лет супружества? Ну, есть немножко… Только куда больше – нюх Навеса. За сорок две секунды до того, как дверь открылась, пес уже лежал у входа. Он приподнял губу, ощерился – комочек ненависти, готовый вцепиться в причинное место чужаку, незаконно вторгшемуся на его территорию. Навес всегда терпеть не мог Юго, и не без причины: Ариана завела собаку, а несколько недель спустя дала приют хозяину – и для пуделетакса (или таксопуделя) сразу же ребром встал вопрос, как поделить с этим никому здесь не нужным самцом территорию! Мало того, если верить собачьим психологам из передачи для домохозяек, тут наблюдался классический случай формирования «синдрома вожака стаи». Словом, вот уже в течение десяти лет Навес считает себя главным мужчиной в доме и пытается выжить Юго, чередуя различные оскорбления – от весьма обидной публичной мастурбации, для чего используются манжеты неприятельских брюк, до прямой агрессии. Короткие лапки не позволяют собаке вцепиться в яремную вену врага, и Навес то и дело старается как‑нибудь изловчиться и исподтишка его кастрировать. Юго – славный малый, Юго не слишком сильно обижается на непредсказуемый характер пса, зная, что время работает на него: с годами клыки Навеса стерлись и теперь совершенно не опасны, а прекрасное будущее – то есть трогательная церемония похорон верного друга, – судя по статистике, уже не за горами.
Муж показался на пороге гостиной, и Ариана чуть слышно вскрикнула… нет, пожалуй, не вскрикнула – скорее вздохнула, как вздыхает девушка, увидев, что стрелка весов замерла наконец на двузначном числе, начинающемся на «5». Ах, этот Юго Марсиак, этот Юго Марсиак – высокий, статный, с посеребренными висками, с гладкой кожей, с высокими, как у славян, скулами, с ясным взглядом… Ах, этот Юго Марсиак!.. «Нет, я точно вышла замуж за самого красивого мужчину всего Западного Везине… ну ладно, пусть самого красивого в квартале от авеню Мишеля Друа до улицы Пьера Месмера, уж тут‑то наверняка нет никого лучше… Вот разве что, может быть, ревматолог с улицы Паж, но он не в счет, он на той стороне, где Шату», – думает Ариана. Когда она увидела его впервые, широкоплечий и широкогрудый Юго вполне мог бы сниматься в рекламе, где вот такой же парень совершенно естественным жестом поливает себя от подмышек до промежности дезодорантом и из ароматного облачка образуется щит с надписью: «Максимум свежести на 48 часов!» И пусть теперь ей легче представить себе сорокалетнего мужа в халате и шлепанцах, Ариана твердо знает: Юго – из тех мужчин, при виде которых у любой женщины учащается сердцебиение, а голос взлетает на октаву. Да, да, конечно, Юго – истинное воплощение мужского начала. Не той шумной, горластой, истекающей тестостероном мужественности, а совсем другой – ласковой, обволакивающей, умиротворяющей. Она всегда гордилась тем, что Юго выбрал ее в жены и вот уже десять лет они неразлучны, – не тщеславилась, а именно гордилась… да просто на седьмом небе была и даже немножко удивлялась его выбору.
Ох как благотворно повлиял на настроение Арианы лишний час сна! Дети весело прыгали вокруг отца, сам он потихоньку старался пресечь попытки Навеса совокупиться с его брючиной, деликатно отталкивая пса кончиком ботинка, а она, глядя на все это, просто‑таки умирала от блаженства. Она забыла об усталости, навалившейся за последние недели, она была почти готова сию же минуту… как бы это сказать?.. полюбезничать с мужем. А ведь говорят, что после определенного стажа семейной жизни любимым вечерним развлечением супружеских пар становится взаимное подкалывание и обмен всякими словесными гадостями. Нет, это не про них! Ариана задумчиво сыпала свеженатертый пармезан на рагу из кабачков с макаронами и размышляла о том, что лично ее семейное счастье ни в чем не уступает семейному счастью, о котором рассказывают в передаче «День за днем», да‑да, том самом – с его «особенной» нежностью.
Увы, увы, Юго ухитрился одной‑единственной фразой загубить эти счастливые мгновения. Он сказал, сполоснув под краном тарелку, прежде чем сунуть ее в посудомоечную машину: «Между прочим, утром я видел, что пришли рабочие – ну и насколько же сегодня продвинулся ремонт?» – сказал, и тяжелые серые тучи мгновенно опустились на будущую кухню‑столовую в американском стиле…
Все, кому довелось пожить в квартире во время ремонта, знают: вопрос, как этот самый ремонт продвигается, равнозначен вопросу, нравится ли тебе химиотерапия! Это хуже, чем неловкость, это полное отсутствие такта. И странно, что на пресловутой шкале стрессов, придуманной психиатрами, ремонт не значится в том же ряду, что увольнение или потеря супруга. А как иначе – ведь ремонт нередко влечет за собой и то и другое и уж точно вызывает у человека, на него решившегося, бурю противоречивых чувств. К тому же эти чувства беспрестанно сменяются: надежда (сантехник наконец‑то нашел водонагреватель размером с нишу, специально сделанную плотником три месяца назад); разочарование (размеры оказались в дюймах, а не в сантиметрах); удовлетворение (встроенная сланцевая столешница – и впрямь очень красиво); скорбь (вот только кухонная мебель, на которую красивую столешницу положат, не выдержит ее веса)… В конце концов все это так тебя достает, что уже не остается места ни для чего, кроме чисто экзистенциальных сомнений: «Это я такая идиотка или те, кто считает меня тупицей?» Причем феномен, который можно было бы назвать (если бы психиатры удосужились описать его!) «ремонтной тоской», становится вдесятеро ярче, когда заказчик живет – или с трудом выживает? – там, где делается ремонт. Наверное, уже понятно, что здесь‑то и зарыта собака в нашей истории? И видимо, только глубоким потрясением, испытываемым всем нутром Арианы Марсиак, можно объяснить дикую сцену, которая имела место вечером январского четверга в доме номер 12 по улице Веселого Зяблика в Везине (департамент Ивелин, Франция).
Какой бы спокойной ни выглядела Ариана, на самом деле она пребывала при последнем издыхании. После нескольких недель беспрестанного лицедейства нервы у нее были измочалены, как веревки, сто лет служившие для просушки белья во дворе. Но грех ведь жаловаться, если завелись средства для того, чтобы превратить самую что ни на есть обычную халупу в обложку глянцевого журнала «Твой дом и его убранство». Грех сердиться, когда прораб с гордым званием «Лучший в профессии – 1996» едва удостаивает взглядом твой проект обустройства дома. Грех ругаться, если, полдня находясь на работе, ты при этом хочешь все время следить за тем, как продвигается ремонт. Грех изливать тоску, когда твой муж доверил тебе такое важное дело, а дети катаются и валяются от радости, потому что после ремонта каждому обещано по комнате. Грех стонать и охать, когда ты знаешь, что относишься к тонюсенькой прослойке населения, у которой всё в порядке – дома, в любви, в обществе, на работе и с деньгами. Ну как же можно быть несчастной, если ты так счастлива! Даже здоровье Арианы – и то крепкое до безобразия, правда, как ни странно, отменное здоровье угнетает ее еще больше. Объяснить это можно только тем, что она родилась под знаком Рака, а это особо тяжелый случай, если дома ремонт. Любой первокурсник факультета астрологии в Сорбонне скажет, что, когда посягают на удобства Рака, тот возмущается и начинает щелкать клешнями.
И стоило ее мужу – Стрелец, что с него возьмешь, Стрельцы начисто лишены восприимчивости во всем, что касается уюта, – так вот, стоило ее мужу поинтересоваться, как продвигается ремонт, ей тут же захотелось кого‑нибудь убить. Но Ариана взяла себя в руки и всего лишь ответила:
– Боюсь, не слишком‑то он продвинулся.
А он опять с вопросом:
– Разве ты не поговорила с Дилабо?
И тут же она подумала, что кого‑нибудь убить, конечно, неплохо, только этого не хватит, чтобы успокоиться. Улыбнулась и прошептала:
– Проблема в Гонсальво. Тринадцатый покойник в семье с начала нашего ремонта – его бабушка померла от гриппа, и он не пришел…
Но Юго не унимался:
– Да они просто издеваются над нами! Уже на три недели опаздывают! Во что бы то ни стало надо заменить этого Гонсальво – неужели так трудно найти штукатура?
Теперь Ариана уже вполне отчетливо видела, как в ляжку вонзается нож и нарезает ее порционными кусками, но только вздохнула:
– Дилабо говорит, что ему некем заменить Гонсальво. И что терпение и труд все перетрут, а худой мир лучше доброй ссоры. И что пока мы можем выдать им аванс на продолжение ремонта, две с половиной тысячи евро (без налогов).
И тут Юго совершил ошибку: откинул голову назад, адамово яблоко три раза выскочило из воротничка и вернулось обратно, вверх‑вниз, вверх‑вниз, туда‑сюда. Ах ты, надо же! В эту минуту Дриана сделала открытие: прикончить ей хотелось именно, мужа – человека, которого она любила больше жизни, да‑да, его и никого другого.
Открытие Ариану ошарашило, и она металлическим голосом произнесла, что пора укладывать детей. Прочесть им сказку, почистить с ними зубы, почесать спинку – обычно это занимает четверть часа.
Когда дети лежали по постелям, Юго спустился вниз, схватил жену за руку и заставил обойти с ним весь фронт работ – с целью, как он сказал, «проверить вместе, на какой именно стадии мы находимся». Не могло быть никаких сомнений в том, что стадия самая‑самая начальная. Повсюду лежала пыль, громоздились кучи обломков, валялись мешки с цементом, грязный инструмент, малярные кисти с засохшей краской… Тут и там виднелись дыры, из которых торчали какие‑то кабели, – точь‑в‑точь грядка с луком‑пореем после заморозков. Юго указал на свисающие над лестницей провода и сказал своей заледеневшей и онемевшей жене:
– Постарайся хотя бы завтра поговорить с электриком…
Ему ответил голос из вокзального динамика:
– Для того чтобы я с ним поговорила, ему как минимум надо выйти на работу.
– А для того чтобы он вышел на работу, тебе надо пошевелиться, Ариана! Я работаю как вол, горбачусь круглые сутки, и ты отлично понимаешь, что я не могу быть везде одновременно. Когда ты наконец решишься стукнуть кулаком по столу?
От удара в нижнюю челюсть одна из высоких славянских скул Юго дрогнула и стала еще малость повыше. Апперкот сопровождался словами: «Лучше по твоей морде, скотина!» – и это означало:
1) что Ариана решилась стукнуть кулаком в это самое мгновение;
2) что Марсиакам предстоит пережить очень трудный период.
Юго поставил свою «ауди» на место с крупной надписью белым по асфальту: «Только для машин дирекции ЖЕЛУТУ». Он чувствовал себя почти таким же усталым, как хилые топольки, аккуратно – на одинаковом расстоянии один от другого – обступившие стоянку. Почти пустая промышленная зона выглядела в этот утренний час не более приветливой, чем афганская равнина. Припрятав пульт от радио в бардачок, он вышел из машины, потер все еще болевшую щеку и решил отложить на потом внутренний разбор полетов, в котором сильно нуждался после вчерашнего.
Прямо перед ним возвышалось величественное строение из сборных элементов с несколькими вывесками. Тут нашлось место и «аренде станков», и «прокату экскаваторов», и «агрегатам для ремонтных работ»… Одна вывеска даже обещала: «Подвозим на австралийских гировагонетках»… Здание делил на две абсолютно равные части нарисованный на стене гигантский подъемный кран в форме прописного «J», нет, что я говорю, какого там прописного, сверх… супер… ультрапрописного! Левую сторону венчала собой вывеска «Прием клиентов», справа вывеска была короче, всего в одно слово: «Офисы». Правда, внизу более мелко дописали для простаков: «Посторонним вход запрещен».
Некоторое время Юго постоял, задумчиво разглядывая фасад, и опять его удивило, что при виде своего детища он больше не испытывает прилива гордости. Подумать только, а ведь еще каких‑то пару месяцев назад он каждое утро с бьющимся сердцем поджидал момента, когда с шоссе увидит наконец‑то кроваво‑красные буквы на крыше. Потому что ЖЕЛУТУ в Башле (департамент Ивелин) – это его деточка, его пупсик… пупсище, крытое рифленым железом, самое драгоценное украшение того, что теперь уже можно назвать промышленной группой!
Пятнадцать лет его малыш подрастал, хорошел и вот наконец стал кругленьким, упитанным подростком: в прошлом году добавленная стоимость по отчетам ООО «ЖЕЛУТУ Анлимитед» равнялась 634678 евро. А все потому, что дитя недолго оставалось единственным. Едва пришли первые успехи, Юго смог открыть один, потом два, потом целых три филиала в разных регионах департамента.
Сдача напрокат крупногабаритной техники оказалась делом чрезвычайно выгодным: при малейшем кризисе предприятиям становится страшно даже подумать о покупке машин, ну они и выстраиваются в очередь у дверей ЖЕЛУТУ, а когда все хорошо, как грибы растут стройплощадки и опять же нужды клиентов множатся. Владельцы частных фирм, ремесленники, промышленники департамента Ивелин – все стремились объединиться под сверкающим подъемным краном с логотипом ЖЕЛУТУ. Однако в то хмурое зимнее утро душа Юго Марсиака не радовалась профессиональной удаче. Он еще больше помрачнел и направился к правому подъезду.
В холле его окликнул мелодичный голос секретарши за стойкой:
– Добрый день, месье Марсиак! Как вы себя сегодня чувствуете? О‑о‑о, что это с вашей щекой?!
– В ваши обязанности входит задавать мне вопросы, «мисс Вселенная»?
В ЖЕЛУТУ все знали, что у шефа отменное чувство юмора.
И секретарша, хихикнув, прикрыла рот рукой, как школьница, которой только что поставили брекеты.
Адольф Никар, конечно, был уже здесь и держал палец на кнопке «двойной с сахаром» кофейного автомата. В присутственные дни так было всегда начиная с 1987 года. За пятнадцать лет сотрудничества Юго ни разу не удалось прийти раньше Никара. И точно так же ему ни разу не довелось увидеть палец Никара на какой‑нибудь другой кнопке, кроме «двойной с сахаром». Иногда он думал: а может ли быть, чтобы однажды утром Никар в припадке безумия выбрал «эспрессо без сахара», «чай с молоком» или расхрабрился до того, чтобы нажать на «томатный сок», – нет, нет и нет! Правой руке Юго не пристало быть из тех людей, которые позволят своей левой руке даже на минутку забыться.
Юго отметил про себя, что темно‑коричневый костюм Никара дополнен нынче вязаным галстуком цвета ракового супа, и к горлу его подступила тошнота, но он нашел в себе мужество, как обычно, поприветствовать ближайшего своего сотрудника словами:
– Боже, как вы сегодня элегантны, Адольф! Наверное, обедаете с очередной куколкой?
Никар, скорее всего, никогда в жизни не обедал ни с одной куколкой, кроме ершистой Антуанетты, своей собственной жены, с которой они были вместе уже сорок два года, но шутка начальника входила в утренний ритуал, и Никар, сощурив близорукие глаза, ответил утвердительно. И ничего не спросил о щеке Юго, признательного правой руке за сдержанность.
В жизни Юго Марсиака Никар играл роль феи Динь‑Динь. Пусть он был лыс, пусть ему давно сравнялось шестьдесят, и даже шестьдесят пять, пусть у него была капризная простата, пусть даже он коллекционировал баллы за покупки в мужском отделе С&А[3], – во всем, кроме этих нескольких деталей, он был как две капли воды похож на доброго эльфа с крылышками.
Когда Юго основал свое предприятие, к нему валили толпы энергичных, стильных, усердных, дипломированных кандидатов, которые все как один действовали на него угнетающе, и, следовательно, никого из них он так и не нанял. А потом однажды в его кабинет вошел маленький человечек, только что выставленный за дверь кадровиком предприятия‑лидера в производстве подъемных кранов, человечек, будто сбежавший из кинокомедии 70‑х годов, человечек со съехавшей набок накладкой, с вязаным галстуком, кончик которого был засунут под ремень, – и начинающий руководитель растаял…
Уже в те времена у пятидесятилетнего с гаком безработного было не больше видов на будущее, чем у беспризорного питбуля, забредшего во двор детского сада. Но Юго оценил возможности собеседника: этот самоучка Адольф Никар всего добился собственными силами.