Но он поборол детские травмы, как и боль, причиненную Грандом. Он создал себя заново!

Услышав выстрелы, грозящие перейти во что-то более страшное, противоречивый антигерой посмотрел в окна домика, рядом с которым стоял:

“Неужели Базиль опять корчит из себя шоумена? Так просто это нельзя оставлять” – уши не подвели, стрельба пробарабанила в метре от него, хоть и быстро смолкла.

Калиньи, словно воздающий меч за прегрешенья, хладнокровно расправился с целым семейством онколо, мирно сжинавшим кое-как сготовленный рис. И потом сделал несколько кругов вокруг подстреленного хозяюшки дома, еще не мертвого, но близкого к тому. Закончив расхаживать туда-сюда, тренироваться в злорадности, ОПБ-шник “нарисовал” черную точку на лбу мужика. Нарисовал, спустив курок…

- Вот так вот, лежите здесь, твари, и отдыхайте. Больше вам жрать не придется… - благодаря хищническому взгляду, сейчас он выглядел чудовищнее любого порождения деревни, - Никогда…

Устремившись вон из домика, неизмеримо лютый и жестокосердный агент достиг дверного приема, из которого выскочил взбешенный и чем-то явно недовольный, где-то пропадавший весь день товарищ Ханки, который, не произнеся ни слова, впечатал союзничку чувствительную плюху, схватил за шиворот, как нашкодившего щеночка, силушкой затащил на кухню, к недавно прикокнутым британцам, и швырнул со всей злостью и отчаянием. Хотя мутант не скрывал, что в данный момент желал разорвать горе-дружка и превратить в кучу смердящих ошметков, он пытался выглядеть максимально дипломатично и вежливо.

- За что? – не врубился тугодумный Калиньи, влепившийся затылком в нижнюю дверцу холодильника, - Мы же делаем одно дело! Истребляем мутированных тварей!

- неёет… - поспорил с ним Ханки, - Я хочу помочь им при условии, если это возможно, а ты просто… открыл для себя тир, и теперь льешь кровь без необходимости.

- Да брось, ты реально смешной! – заулыбался француз, подло готовя беретту, чтоб выстрелить, - Кто будет оплакивать фриков?

Заметив пушку, прежде чем хитрец успел бы ею воспользоваться, антигерой прямым ударом ноги сломал ему колено и оглушил с разворота. За смачным хрустом последовал звук бьющегося стекла. Со стола упал прозрачный стакан…

Порывистый ветр, к ночи просочившийся в ремесленный мир, символизировал разъединение небесного и земного. Но потоку воздуха свойственно смотреть на бедствия не только скептически, а видеть прекрасье во всем существующем, потому что, нигде не задерживаясь, ветр постоянно мчится и перемещается, не позволяя негативу с ним взаимодействовать, им вертеть.

- Где я? – сломленно вопросил побитый Калиньи, перенесенный в какой-то другой дом и связанный по всем составным, - Где…

Когда где-то свершается лихо, ветры дуют с морей, так они плачут, так убеждают небо в своем небезразличии. Год назад на этом самом месте, где сейчас два несдержанных мужика с непонятными мотивами друг на друга орут и что-то друг другу доказывают, престарелый дед поведывал внуку о своеобразии ветра, о благотворном влиянии и целительном импульсе природных созвучий, чтобы наделить воображение ребенка архитектурной высью изображенных цветов и плодов! Это, с мудрых слов старика, поможет выявить в оконном витраже гармонию ветровых и земных композиций, близких к тому, что падре величает раем.

- В моей власти! – Ханк вспомнил основные приемы уничижительно-оскорбительной методики, прижал нож к запотелой шее лежачего и, борясь с острым желанием перерезать её, начал повелительно диктовать месье Калиньи, как ему следует поступить, - И если твои оправдания не покажутся мне правдой, нашего следующего разговора не состоится! Понятно?

Оказавшись в проигрышном и, чего греха таить, позорном положении, боец ОПБ закивал часто-часто.

Глава 5 Жуткая религия

Запись мертвого онколога – 6

Так как Онколото нужен был главному только для того, чтобы возвращать утраченный разум, на него не ставили все фишки. Онкобольные этакой шестой стадии, заново получившие возможность обрабатывать идеи, устанавливать речевую связь с себе подобными, вполне коммуникабельны и рациональны. Теперь онколо – те же люди, какими были до самой трудной и ужасной пятой стадии. Так что да, мои заметки верны, Онколото - своего рода переход с пятой на шестую стадию, материал, расширяющий влияние секты. Но я еще не так глубоко продвинулся в дела ордена, поэтому пока продолжаю переводить музейную бумагу на подробности социального существования больных пятой стадией. Точнее, асоциального.

1 – онколо не всегда действуют в одиночку. В одной из предыдущих записей, кажется, во второй, я писал, что иррациональность не отменяет трудового коллективизма.

Деревенщины неравнодушны к посиделкам у костра, к играм в шахматы, в карты… И после четвертой стадии у них все это осталось. Собираясь в кучки, онколо могут выселить вас откуда угодно, заставить выйти самим путем поджога дома, либо поднажать и протолкнуться внутрь. Так что будьте осторожны и не в коем разе не недооценивайте мощь древних болезней. Не вы их – так они вас!

2 – так как рак все же ослабляет, а не придает силы, онколо могут вас побить и они уже это делали, причем, не единожды. Люди, которые несколько минут назад казались хладнокровными и выученными бойцами, при виде атакующих онколо, превращались в беспомощных… потому что их ослаблял страх, хотя они чисто физически были крепче селянских простаков, которые слабее, но из-за вспышек гнева обретают больше, чем в итоге имеют. Безумцы не фильтруют эмоции, а выпускают их все и сразу, в чем и кроется фокус их частого превосходства. Онколо – безумцы.

3 – все, что я написал об онколо и уместил аж на шести листах, может быть смело зачеркнуто. Конечно, я не беру слова обратно, так как любой ученый не привык считать себя проигравшим, не получив официального опровержения собственных гипотез. Прелесть науки содержится в изучении, в процессе, а не в результате, не в победе. Во всех любых случаях так и есть, но только не в этот раз, когда от результата может зависеть будущее мира. Пятая стадия рака – это звонок нам, людям, предупреждение, чтобы мы остановились, наконец-то взялись за голову и прекратили. Я думаю, ошибки исправлять никогда не поздно, но также я знаю, что у всего есть конец. Даже у никогда…

“Еще одну запись прочел” – смяв листок в штанишном кармане, Ханк вернулся к французу и продолжил, надрываясь, выспрашивать его о… задании. Хватать за горло, рвать пуговицы на его одежде, грозить расчленением! Калиньи боялся, что, узнав правду, наемник с ним так и поступит, а потом подумал:

“А к черту – и за раз раскрыл все то, что еще недавно намеревался оставить втайне от воина, - Бэкон не оценит. Зато выживу. Зачем мне преставляться из-за жирного президента?”

- Я работаю на антитеррористическую организацию, сформированную главой США в две тысячи девятом. Я из ОПБ, в чем можно легко убедиться, только глянув мои документы!

Угадливый мутант не разучился удивлять:

- Про это известно, не расслабляйся! – и требовать тоже, - Но, знаешь, гложет нехорошее предчувствие, что это не все. Ты скрываешь что-то еще. Мое чутье никогда меня не подводило, никогда не заводило в ловушку. Будет лучше, если я в течение минуты все узнаю.

Онколон все также тянулся к забытью, а перманентный дождь обеспечивал подходящую атмосферу, предрасполагающую к творчеству и склоняющую к какой-то очень “вкусной” грусти. Атмосферу отчуждения от мира всего. Ночная бессонница полезна тем, что атрофирует многие вековечные печали и помогает сосредотачиваться точно на одной-единственной цели: человек начинает принимать все происходящее, не заботящее его или волнующее в меньшей мере за декорацию. Правильно поступают те, кто не ложатся спать утром, если всю ночь пробегали, разрешая какие-то дилеммы. Куда разумней улечься под вечер - подписаться на беспрерывные сновидения длиной в десять часов, а то и больше.

- Если думаешь, что ОПБ проводит очередную спецоперацию против террористов, то мне жаль тебя расстраивать… - не зная, с чего начать, дважды покалеченный Калиньи лепетал, оттягивая время, - Так что…

Ханк остановил его резким замечанием:

- Прибереги свою жалость для слабых! – и, замахнувшись плечом, напомнил о недавно продиктованных условиях, - Клянусь, еще немного и выведешь! Ближе к делу, или все кончится плачевно!

- Любые спорные намерения президента идут во благо государству… - оправдания из уст француза посылались раньше объяснений, - Слухи как перья, разнесенные ветром. Так вот, молва гласила, что в этой части Англии, в этом глухом регионе, прижилось одно преступное объединение, владеющее уникальными медицинскими познаниями, та же пятая стадия… - объяснения поступали, но с небольшими задержками, что, в общем-то, наемник прощал погруженному по уши в дерьмо лягушатнику, - Меня наняли раздобыть

сведения…

У почесывающего локти мутанта остался всего один вопрос:

- Зачем?

- Это нужно, чтобы в недалеком будущем, изучив принцип неизведанных, скрытых от мира болезней, вирусов, штампов, Бэкон мог бы шантажировать державы, не входящие в НАТО. Североатлантический альянс – паутина нынешней Америки…

Дорассказав до конца, француз уже было приготовился к худшему. Но… Ханк не испытал никакой злости, ничего, что подвигло бы его к какому-нибудь решительному грубому действию в отношении зажмурившегося травмированного Калиньи.

Действуя в противовес страшной правде, день скрывает все самое плохое, держит поодаль от нас, тогда как ночь спускает зло с поводка, выпускает в преувеличенном шаржированном виде. И то, что днем привыкло казаться безобидным и быстро решаемым, в ночное время суток выглядит непроходимым и смертельно опасным. Всем не выдерживающим резкие перепады стоит остерегаться утренних и вечерних прогулок. Кто знает, скажется ли временной диссонанс на вашем самочувствии?

Не бесшумное бряканье дверной петли, ознаменовавшее приход нечисти, едва не разорвало мозги поспокойневшего Калиньи. Агент, который надеялся по-человечески выспаться, что не удавалось сделать уже много-много ночей, занесся с желанием выпустить слезинку.

- Вот твари! – произнес фрэнч с нескрываемой ненавистью к деревне, к её жителям, к себе… - Гляди-ка, прутся сюда, будто по зову бывшего архангела! Да что им нужно, твою мать! Bâtards!

Ханк, миллион раз попадавший в подобные неприятные переделки, требующие сноровистости, храброты и ума, тем не менее, изрядно растерялся и рассредоточился. Приняв дружеский совет оглянуться, мутант, чье призвание выживать при любых экстремальных условиях, взвесил свои шансы и шансы товарища. У второго они были значительно скромнее:

“Я-то выкарабкаюсь. Но что мне делать с ним? Тащить на себе? Ой, совсем забыл, это ведь я лишил его возможности заниматься пробежкой. Ну, хорошо хоть не артроз коленных суставов”

Четыре десятка легковооруженных онколо пьяной походочкой “ползли" к дому, как черви. Что-то неразборчиво бормоча и иногда переходя на подвывание, больные осадили убежище чужестранцев и начали бить по фасаду, по стеклам, обрабатывая первый этаж! Один башковитый британец, наловчившийся использовать несущие конструкции, раздобыл невдали завалявшуюся деревянную несколькиступенчатую лестницу и полез на крышу.

Выбить окна фанатично настроенным колхозникам удалось лишь на шестой минуте бунта. Вставая ногами на подоконники, пролезая внутрь, жители Онколона ловко лепили дегенеративные рожи, их рты с нечищеными зубами кривились в усмешках, а слюнявые обветренные губы предвкушающе изгибались.

Стараясь соображать практично и оперативно, “без розовых соплей” по бедным британцам, Ханк соизмерил полезность их жизней и полезность жизни неидеального, но, безусловно, более разумного Калиньи, и выбрал:

“Займусь защитой француза, хотя не исключено, что для этого придется убить нескольких заболевших”

Первые мятежники, смогшие пробраться в дом, распрощались с некоторыми мелкими конечностями. Меч наемника с кинематографической помпезностью отсекал не жизненно важные члены.

Уловив отточенным слухом жалостный крик травмированного, антигерой срыву повернулся и устремился в противоположную часть помещения.

Француз усердно отпихивал ногами стягивавших плед онколонцев, норовивших выволочь его на улицу, чтобы после кроваво разделаться. Особо назойливых стукал предметами и даже… кусался. Как маленький ребенок, которого умные взрослые пытаются вывести на прогулку, агент ни в какую не соглашался сдаваться даже после пришедшего осознания, что без скорой поддержки Ханка ему не удастся долго противостоять четверым.

Калиньи вонзил нож в запястье одному, заехал торшером второму, но быстро слился оставшейся паре – онкобольные взяли упрямца за руки и за ноги, и потащили к выходу.

Подобно палочке-выручалочке, Ханк вовремя подбежал, чтобы нарушить их замысел: моментально схватив дурачка в зеленой куртке за скальп и сделав смертельный надрез в области шеи, гроза Онколона методично отдубасил его розовощекого соратника в красной кепке, запачканной птичьим пометом. Вывернул руки, схватил за болтающийся сзади капюшон, дернул на себя и… вниз. Попав коленом в позвоночник, мутант обеспечил упырю остатки жизни в строгом кроватном режиме.

Потерянный Базиль взглянул на партнера:

- Это все? – и, приложив немалые усилия, вновь расположился на мягком диване, - Если нет, то продолжай в том же духе. Мочи выродков…

Большинство построек деревни из-за ненадежности и ветхости не предрасполагали к засилью и проведением в них шумных боев-потасовок. Поэтому весь “мычащий” сброд, необдуманно скопившийся на хрупкой дощатой крыше, с громким треском провалился вниз. Несколько обломков пришлись в лицо уже дважды побеспокоенному обсыпанному месье Калиньи, которому все никак не удавалось прилечь…

- Да, вашу мать, уродцы! Bâtards! - ругнувшись на родном французском, агент вновь вступил в неравную борьбу с грязными сельчанами, которые в результате своей остервенелой недоразвитости игнорировали присутствие вблизи более грозного противника, - Отцепитесь, сучки!

Одному онколо крайне не повезло с приземлением: заработав несколько переломов носа, рук и ребер, мужик свинячье взвизгнул. Но те трое, что отделались стандартными ушибами и ссадинами, протянули к французу ручонки и стали агрессивно стаскивать с дивана.

Опять…

Мечник, не отходивший далеко от беспомощного ОПБ-шника, смотрел по сторонам и говорил про себя, подчеркивая важность лаконичных раздумий:

“Демоны приближаются, ломятся сквозь все преграды – и вправду, обложившие рассыпающийся дом троглодиты максимально близко подходили к собирательному понятию “демон”, - Никто не сможет никоим образом доказать или опровергнуть их существование, пока не столкнется с ними лично”

Пол, усыпанный мелкими опилками, мириадами светлых крошечек-пружинок на фоне ломящихся буйных онколо, содрогался монотонными ритмами. И в какой-то момент обоим борцам с нечистью, и Ханку, и Калиньи, показалось, еще чуть-чуть, и пол не выдержит экзамена на прочность, они окажутся в каком-то подземелье, из которого потом будут часами безрезультативно искать путь возврата, пока не поймут, что никакого выхода нет.

Вдруг раздался грохот, дом стал быстро наполняться металлическими листами и досками, пытающегося зарыться под одеяло француза треснуло по спине чем-то непривычно увесистым, тяжелым. В последние миги, когда пребывание внутри становилось физически невозможным из-за постоянно увеличивающейся армии онколо, а дальнейшее промедление могло сулить погибель месье Калиньи, наемник взял напарника за плечо, встряхнул, как следует. Взгляд Базиля сделался цепким.

- Готов бежать? – спросил Ханк, - Ну!

Так как вопросец заведомо относился к разряду чисто риторических и, скорее, был задан с целью легкого высмеивания неудачливого фрэнча, устного ответа не поступило. Подверженный влиянию самых благородных рыцарских порывов, воин без страха вытащил Калиньи де-факто из ада, и сам из него вышел…

Трое онколо, спустившиеся с верхнего этажа, взялись учиться искусству метания ножей, заточек, топоров, гвоздей, иголок и прочих подручных средств, тщетно пытаясь остановить убегающих чужеземцев. Одному из бросателей топорик прилетел обратно, точно в макушку. Бледнолицый уродец оперся о ненадежные лестничные перила и, сломав их, увалился вниз головой…

Высунувшись наружу, сопомощники увидели трагикомедийную, примечательную и присущую театру сцену: возмущенные бунтари да бунтарки, сломленные и безнадежно разочарованные в собственных силах, кидают ножи, лопаты и косы для косьбы, избавляются от своего недооружия, хором отворачиваются и с черепашьей скоростью входят в белесый туман. Последний “растворившийся” успел бросить злопыхательный взгляд на неподдающихся никаким извращенным расчетам иностранцев, прежде чем исчез из их поля зрения...

- Неужели… - перевел дыхание француз, но облегчения на сей раз не случилось, - Я-то думал, здесь построят склеп с видом на кладбище… - упаренный непрекращающимися войнушками с онкологической нелюдью, он был готов затолкать в рот полудохлую псину и проглотить её вместе с костями, лишь бы получилось воздержаться от расширения круга общения в нестоличных регионах Англии, - Кладбище всего с двумя могилами. Угадай, с чьими?

- Не волнуйся, не с нашими – вопреки законам и логике назло Ханк не растерял воинского оптимизма, - Мы не только выберемся живыми, чего так боится деревня, но и поможем другим. Кого-то вылечим, кого еще можно…

Ковырявшийся в ноздре Базиль невзначай оживился:

- А кого нельзя…? Убьем, я так понимаю?

- Ну… - покачивая головой, наемник попытался родить альтернативу и выразил вслух: - Изолируем.

Потом уже в мыслях точнее:

“То есть, да, потрошить нам придется по-всякому”

Союзники немного потоптались возле рухнувшего дома, завалы которого теперь будут напоминать онколо о недурном потенциале пришельцев, а затем начали продумывать идею, как попасть в замок, не угодив в первую же хитро расставленную смертельную ловушку.

В Онколоне находились аж две богомольни. Первая – Христова, заброшенная и, судя по богохульным рисункам на наружной стене церкви, отрицающим христианство, ненужная селянам, располагалась на холмистой возвышенности вдоль правого берега озера. После произошедшей эпидемии огромная часть населения района изменилась душой, отвергла отеческие предания и приняла иную веру. Причины закрытия католической богослужни сообщались в объявлении, вывешенном на церковных дверях: цель религии – ведение людей к миру и единству, христианство было построено на лжи и суеверии, стоявшем над недоказуемостью описанных в библии фактов. Мы предлагаем совершенную правду.

Другую церковь активисты из Повелителей Смерти построили пять лет назад без одобрения народа, чтобы еще основательней укрепить фундамент своей власти. Спустя год после постройки этого маленького храма достопочтенный глава ордена начал собирать первые заявки от желающих принять участие в ритуале инициации, сопряженным с физическими и моральными муками. Думалось, подогрев интереса к новой религии осуществлялся не самыми честными и морально спорными средствами – проявлявших заинтригованность куда-то отводили, держали в неизвестном месте несколько часов и якобы (со слов посвященных в тайны секты) показывали бессмертие. Возвращаясь домой, к родным и близким, эти люди не могли думать ни о чем, кроме как о слепой власти, не могли переключиться на быт и колхоз, рассказывая с упоением, что они там видели! Через месяц такой практики главу ордена начали обвинять в насильственном распространении “яда антисоциалистических идей” и использовании наркотических психотропных веществ. Многие захотевшие сменить религию оказались бессильны против навязчивых родственников, принуждавших пройти наркологическую медэкспертизу. Но быстро полученные анализы не выявили ничего противозаконного. Правда, в продемонстрированное бессмертие так никто и не поверил, никто из тех, кто не посещал замок Фатума и не договаривался о переходе на сторону двоедушных сектантов.

Эта “другая” церковь находилась рядом с пристанью, заваленной продырявленными шлюпками, негодными шинами и другими подлежащими утилизации вещами.

Запись мертвого онколога – 7

Идее создания идеальной человеческой коммуны уже бесчисленные тысячи лет. И вот, как будто сам Господь диктовал, что почти все, кто задавались целью построить утопию, были либо отъявленными мошенниками, либо психами. Все эти акции – скрытая профанация и шантаж, не пахнущий благом, неуважение личного выбора человека и попытка отнятия данной ему богом свободы. Христианам обещали бессмертие (которое, в общем-то, не являлось откровенным вымыслом, но о нем позже), если они перестанут быть христианами. Мне довелось собрать мозаику из фактов уже на треть, и что же я узнал? Люди перешли из одного вероисповедания в другое, то есть, по сути, стали предателями, бросили все, что отстаивали их родные предтечи, и что ренегаты получили? А все то, что было в первых шести заметках, рак, смерть от рака, обезображивание,

разрушение зримого материального, внутренний моральный распад.

Проведя утро в бегах и конкретно утомившись, я нашел свободные пять минут для очередной записи. Вообще я очень сильно сдал за последние несколько дней, не знаю, сколько еще смогу продержаться. Но, чувствуя себя частично ответственным за происходящий кошмар, так как именно я поневоле помог Фатуму в достижении некоторых антигуманных целей, я обязан жить, чтобы искупить свою вину. Три пункта о том, как онколо ходят в церковь:

1 - так как что-то человеческое в них все-таки осталось, что-то от тех прекрасных людей, которыми когда-то были заболевшие, онколо поддерживают традицию посещения богомольни. Правда, они ходят не в католическую церковь, в которую проходили всю жизнь до своего превращения в этих существ. Их прежняя исповедальня зеленого цвета, цвета мантии Генриха Фатума. Они приходят туда, стоят подолгу, смотрят в пустоту и, вспоминая движения, делают рукой жест креста, но не факт, что они знают, какому богу молятся. Они не грузятся этим, они просто следуют заданному ритму.

2 - любые установленные порядки поведения чужды для онколо, поэтому в церкви не раз случались драки между больными. Я вот, заходя в это дрянное место, видел кровь на ковре.

3 - в церковь онколо всегда приходят и уходят вместе большими группами. Почему так происходит – сложно сказать. Необходимо углубляться в психологию, а у меня уже руки замерзли. Что-то сегодня холодно, знобко…

Ханк оторвал от подошвы новый листок, на который наступил, прочел его, дал прочесть Калиньи, и союзники продолжили двигаться в направлении святилища Повелителей Смерти. Вороны летали над крышей храма и каркали-истолковывали, как знак проживания поблизости злых колдунов. Француз краем зрачка зацепил чьи-то черные сапожки (ступни) и попросил мечника, помогавшего ему идти, сбегать посмотреть, кто там валяется.

- Может, кому-то просто поплохело и в таком случае надо будет привести этого человека в чувства. Ты же видишь, я не могу…

- Одну минутку – Ханк усадил товарища на скамью рядом со статуей непонятного божества, то ли ангела с рогами, то ли черта с лицом ангела, не понять, - Отдохни пока здесь – а сам ушел проверять.

Воин без страха отодвинул задвижку, приоткрыл скрипучую калитку и вошел в заросший, неухоженный садик. Там лежала горбатая старуха с зажатым в синюшных цианотичных ручках серебряным крестом. Предмет в виде стержня с перекладиной под прямым углом как символ христианского культа будто прилип к сухим морщинистым ладоням, ссимбиозившись с мертвой. Повнимательней осмотрев женщину, чей многострадальный лик отражал миллиарды пережитых страхов, иностранец обнаружил бумажный круглый комок, выглядывающий из её рта, и, видимо, ставший причиной

смерти.

“Последний вздох - вечное упокоение”

Вытащив из неё где-то, наверно, с рулон, Ханк принялся мучиться ненормальным вопросом, что это - убийство или суицид? Бабушка почувствовала недомогание, и, зная, что может стать одной из этих… наложила на себя руки, специально подавившись, затолкав в рот столько, сколько нельзя прожевать, или кто-то запихнул бумагу силой?

И вот в таких пессимистических размышлениях о мерзопакостях, так ни до чего и не додумавшись, не придя ни к какому выводу, Ханк пробыл четверть часа. Ему пришлось присесть на корточки, чтобы погрузить все тело в прохладу, уткнуться лицом в колени, закрыть ладонями уши, зарыться в темноте, в тишине, в отрицании.

“Упокоение везде”

Две тысячи двадцатый.

- Знаешь… - Джон обратил внимание на грязь под ногами, на прилипшую к подошве жвачку, - Будь я циником, я бы сказал, что ты потерян для общества и вообще забыл бы о тебе, махнул бы рукой на твое существование. Было бы так… - он сказал Ханку то, что его вдохновило, вывело из затянувшейся депрессии, - Но я не циник. Я вижу в уголках твоих глаз добро. В них его более чем достаточно. А, значит, ты не потерян и можешь сгодиться для чего-нибудь хорошего…

Воин без страха почти забыл, как после проигрыша Спауну, самому слабому (по физическим меркам) супергерою Земли, его навестил Джон Вэйн, известнейший миллиардер-филантроп, и выложил все, что думал о нем. На Ханка этот нежданно вынырнувший из недр памяти короткий флешбэк, один из самых любопытных фрагментиков жизни, подействовал исцеляющим образом, помог побороть нахлынувшее отчаяние: пальцы сами собой сжали рукоять меча, очи больше не смотрели на труп старухи, вся кровь наэлектризовалась в секунды, разум вскипел, обжигая внутреннюю поверхность костей мозгового черепа. Безбоязный (или же побеждающий все боязни) гимнет вернулся к французу. Во время этого небольшого морального восстановления у него созрел целый гипостасис, посвященный тому, как добраться до замка, и он спешил поделиться им.

Ветер, не щадящий никого, и крайне не приветственный к калекам, не желавший пропускать тепло, к утру только посуровел и стал пронизывающим.

Калиньи, посвистывая, словно развязной флибустьер, устал сопротивляться мурашкам:

- Да уж, быстро же ты, ничего не скажешь… - озноб доканывал агента, прям бррр, - А еще быстрее мог бы? Я чуть яичник не отморозил!

Мутант решил подыграть разомлевшему:

- С утра у меня будто физическая ломка, ломка с подташниванием, я могу заснуть в душе – но не заигрываться, - Но я же не плачу. Так… в чем дело?

- Можно предположить, что у всех раны заживают одинаково быстро – француз слазил за носовым платком в правый нагрудный карман куртки, - Скажи, честно, мне придется каждый раз напоминать тебе об этом? Или все же потрудишься запомнить?

Посмотрев одним глазком на засопливившего Базиля, да подумав:

“Парень и впрямь расхлябался, не хватало только, чтобы он заболел, иначе пиши пропало. Важно сделать дело втихую” – Ханк не стал спорить:

- Если ты пока не в состоянии быстро передвигаться и неважно себя чувствуешь, с посещением замка придется повременить – и попытался войти в положение фрэнча, - Снова найдем убежище, сколько-то посидим там, приведем тебя в порядок и… тогда уже начнем готовиться к штурму. О'кей, босс?

- Надо же, успокоил, старик – в знак благодарности Калиньи выдавил из себя ленивую усмешку, - А то я уже боялся, ты прикажешь мне тащиться в логово врага в разгар весеннего депресняка, где безумные сектанты, без сомнений, порежут меня на части…

- И выплюнут! – “подбодрил” дружка языкастый наемник, - Так, сейчас вставай, пойдем в центр, а там уже…

Секунду спустя послышался противный скрежет закрывающихся дверей церкви. Ханк напряженно вгляделся в исчезающую вертикальную полоску и заметил неявное мелькание чьих-то рук.

Пришел черед француза насторожиться, предвидя спланированный подвох.

- Надеюсь, ты не пойдешь туда…?

Мутант сухо усмехнулся с пятьюдесятью оттенками (отсылка к роману Э. Л. Джеймс) серого ухарства:

- Ну, я лояльно отношусь ко всем существующим и несуществующим церквям…

Напарник одобрительно хмыкнул.

Остерегаясь возможных технических ловушек и держа клинок наготове, чтобы пустить в ход сразу, как только понадобится, воин пробрался внутрь храма. Но не через главный вход, на что, очевидно, рассчитывал мистер инкогнито, а, вскарабкавшись на каменистую стенку, через открытое окно, имевшее форму треугольника.

Спрыгнув с семи метров, ловкач сколько-то пробыл гуськом, прищурился, хищно осматриваясь…

“Ты здесь. Просто прячешься пока, прячешься во тьме. Но это не поможет. Я зверь, я увижу, я зафиксирую перемещение, даже осуществляемое телепортационным способом – и, буквально сгорая от раскаленного любопытства, выпрямился во весь рост, отряхнул брюки и окинул строгим взглядом анахроническое нутрище соборчика, которое уже давно не обогревалось свечами, не обдавалось песнью священнослужителей… - Ну, же, покажись”

Ханк уж боялся, что будет вотще искать инкогнито, но тот… вышел на контакт по чистой воле.

- Ты кто? Что ты за существо такое? – неизвестник был покрыт ниндзевской одежкой и обувкой: полностью черный фасон, форма со свободными рукавами, лицо целиком закрыто, все лицо, кроме глаз, - А, впрочем, как у нас заведено в ордене, чем могущественнее противник, тем больше чести в его устранении!

Мечник улыбался неёстественно, скрывая, таким образом, сидящую в нем неуверенность, раскрывшую бутон прямо перед поединком:

- Пффф, прячешь мальчишеский максимализм за клишированными фразами о моральном и профессиональном достоинстве? – но противник этого не понимал, поскольку сам сильно сомневался из-за неоспоримого преимущества Ханка, из-за регенерационной способности, наличие которой значительно повышает интерес к поединку, - Думаешь, у тебя есть шансы, клоун?

Воин вытащил Сай - колющее клинковое холодное оружие наподобие стилета, визуально похожее на трезубец с коротким древком (максимум на полторы ширины ладони) и удлиненным средним зубцом. Сай считается традиционным оружием для жителей Окинавы и является одним из основных видов оружия Кобудо, и, отсчитывая в голове оставшиеся секунды до атаки, чинно поклонился противнику.

Антигерой ответил тем же, на лице его проявилась вся палитра отрицательно окрашенных чувствований: от презрения до гневности, готовой прорваться наружу.

Скрытый в ладони сюрикэн, долго ждавший своего непосредственного предназначения,

был мощнецки выпущен. Ханк нарочно пропустил летящее в него лезвие только для того, чтобы показать парню, как ему пофиг на боль. Сюрикэн порезал Ханку щеку и впился в древнюю каменную стену, хотя изначально метил в сердце. Опять же, сказалась отличная спортивная подготовка, позволявшая производить незаметные уклонения.

Потерпев досадную неудачу в метании, сектант продуцировал комбо отточенных ударов, один из которых наискось достал голову мутанта. Затем последовала очередная несостоявшаяся эмоциональная попытка решить вопрос использованием сая и

достодолжный ответ наемника. Дыхание ниндзя прервалось от резкого толчка в чревное сплетение, и парень не смог выговорить ругательство до конца, шатался безвольно пару минут, цепляясь то за одно оружие, то за другое…

- Кем бы ты ни был, чем бы ты ни был, человеком или животным, тебе была оказана редчайшая привилегия пасть в бою, умереть смертью воина… - не предвидя никаких благообразных перспектив, как и причин возвращаться, сектант сделал нелегкий выбор, ведь ему не хотелось разочаровывать “бога”, - А теперь тебя ждет бесславие. Мой повелитель уже знает о святотатственных проделках парочки негодных чужеземцев. И лишь вопрос времени, когда смерть настигнет вас! – и, не колеблясь, раздавил зубами ампулу с цианидом.

“Какого хрена? – спросил себя Ханк, когда парень упал без малейшего шума, лег без каких-либо признаков движения и… более не встал, - Кому рассказать – не поверят”.

Ровным счетом ничего не предпринимая для выяснения причин спонтанного суицида, воин без страха, чей разум устал получать все новые подробности шокирующих происшествий в британской глубинке, покинул церковь через боковую дверь. Единственное, на что решился наемник в отношении взгоряченного самоубивца, это пошуршать по карманам его экипировки и ничегошеньки там не найти.

- Что, уже пришел? – спросил Калиньи, радуясь в душе, - Быстренько как-то…

- Сколько понадобилось. Я не больно-то и религиозен… - почесал локоть Ханк, и помог другу подняться со скамьи.

Несколько месяцев спустя.

Под конец жаркого лета солнце по привычке стучало в ставни, украдко извещая самых младных поселенцев деревни о переломности грядущего их жизнепериода. Это значит, нужно поскорее просыпаться, собрать школьные принадлежности и отправиться с родителями на долгую прогулку. В замок, что омывается водой со всех сторон.

После того, как большая часть взрослых поверила в бессмертие главы культа, продажный староста деревни, которого не нужно даже стараться коррумпировать, устроил провокационный опрос среди населения: кто хочет попасть в рай? Дело не обошлось без высокопарной проповеди сектантов, явившихся в село по просьбе местной “звезды” Генриха Фатума. Ведь Фатум - человек, которого определенно стоит уважать, любить, и которого нельзя недооценивать. Он занимает главенствующее положение в верхушке религиозной общины, самой праведной, самой бескорыстной, самой чистой и по-хорошему ортодоксальной. Он жертвует собственным личным временем специально ради детей, собирающихся в школу, готовящихся к новому учебному году, ради их презаботливых родичей, ради их дедов, ради их бабушек, ради их гармоничного единства. Но неугомонные приверженцы христианства, с недавних пор утратившего былую актуальность, наносят вред духовной метафизической спайке. Улучшить социальную защищенность и сплотить коллектив возможно, пойдя на радикальные шаги в социальной сфере! Медлить и откладывать на потом нельзя ни в коем случае! Люди почти достигли точки невозврата, еще чуть-чуть и их уже нельзя будет спасти! Очищению подлежит то, что загрязнилось, а не потонуло в грязи.

- Вместо того, чтобы попробовать очистить грешную кровь таких кощунников, как мы, Повелители Смерти, подобно истинным наставителям-духовникам, пытаются подсказать нам, как обезопасить душу от грехов… - убеждали детей их родители, уже изрядно “прокапанные” лжеучениями ордена, - Эти безвозмездные проявители блага, актуализируя всю скопившуюся душевную гниль, уберегут нас от ошибок наших предков. Мы должны переиначить генеалогическое древо…

Чтобы вымолить у бога прощенье, у истинного бога, того, который обитает в замке и глубоко страдает, думая о будущем всего человечества, деревня была согласна выполнить любую волю. Но главной изюминкой стала возможность потрогать метеорит, хранящийся в лабиринтном подземелье замка. Тело космического происхождения, упавшее на поверхность Земли несколько, являлось бесценным историческим артефактом и еще одной оказанной честью, первым этапом дьявольского привилегирования.

Ханк нашел новый нетронутый онколо домик, похоже, последний из домиков, в которых еще не “ползали” страшилища, и надыбал немного еды. Выражая неподдельную признательность, уважаемый месье Калиньи часто отшучивался и затевал разговоры о воображаемых плюсах их путешествия, словно неся больной бред.

По пути сюда союзники неспешно прошествовали мимо скалящихся псин, голодно смотревших в их сторону. Эти собаки, то ли заболевшие, то ли здоровые, обычно бросались с лаем на встречных, а сейчас по какой-то известной лишь им одним причине уступили, проявив маломальскую воспитанность.

В этот раз француз нашел листик.

“Еще один, для коллекции” – и, прочитав небрежно набросанный текст, передал пергамент Ханку.

Несмотря на неоспоримую успешность секты в переубеждении крестьян, в их переходе на сторону “правды”, отнюдь, не все семьи допустили ренегатство. Где-то четверть деревни, может, чуть больше, осталась привержена консервативным традициям и укоренённое в них христианство ничто не разрушит. Ничто!

К тому же те, кто сохранил преданность своей прежней вере, жалеючи косились на новообращенных и относились к их новым покровителям с неприкрытым пренебрежением. И хоть никаких решительных действий по разоблачению Фатума так никто и не предпринял, все задумались - можно же сымитировать неисправность того датчика, исполнительного механизма, который встал под подозрение?

- На, глянь, довольно информативненько – осилив письмецо, француз откинулся на кровать, устало закрыв свои глаза, закинув руки за голову, но при этом о чем-то мечтая…

Списав слабосилие на аккумулированную измотанность, он почти исключил вариант, что мог заболеть раком…

“Я здоров. Сейчас посплю, и все пройдет”

Глава 6 Встреча с чудовищем

Запись мертвого онколога – 8

Эта заметка не содержит привычных так называемых пунктов, знакомых вам по предыдущим. Возможно, в следующий раз что-то новое и будет. А сейчас я совершу виртуальное путешествие в историю.

Горсть крестьян с горем пополам пытается прокормиться морским извозом, и малый отряд благожелательно настроенных вояк сторожит следы одной из монументальнейших цивилизаций в истории человечества. К северо-западу от этого бесплодного склона за белыми скалами и бледно-голубыми прекрасными водами ныне загрязненной гавани, на расстоянии десяти миль в открытом море заметны очертания о. Кос. Здесь, приблизительно за четыре сотни лет до нашей эры, до того, как Триопия достигла расцвета, родился человек, заложивший истоки современной системы научных знаний и практических мер, объединяемых целью распознавания, лечения и предупреждения болезней. Гиппократ, комбинировавший отмечания с уникальным мышлением, состряпал серию шикарных трактатов, из которых мы можем узнать о хворях того древнего времени. Среди письменных достижений мэтра имеется трактат под скромным названием "О карциноме". В нем хорошо описан рак молочной железы. "у женщины из Абдеры развилась карцинома груди, и через сосок выделялась серозно-кровянистая жидкость; когда выделения прекратились, она умерла". Термин "карцинома" используется ныне для описания рака покровных тканей, а суффикс "ома" значит припухлость. Для описания опухолей Гиппократ применял также термин "onkos", и хотя он, видно, не ограничивал его исключительно описанием рака, именно от него произошло слово "онкология",

означающее только изучение опухолей. Но в современное время оно используется в качестве названия для всех отраслей, касающихся изучения рака.

За две тысячи лет до появления первых микроскопов онкологический вердикт являл собой комбо тщательнейших наблюдений и увлекательных гипотез, поскольку тогда еще не наблюдалось средств для окончательного диагностирования болячки. Некоторые инфекции, напоминающие рак похожими разрушительными процессами, вводили в замешательства. Тем не менее, мудрый грек очевидно обладал вескими основаниями опознавать группу определенных состояний как раковые заболевания, тем более что он написал об их лечении следующее: "В случаях скрытого рака лучше не прибегать ни к какому лечению, поскольку леченые больные быстро умирают, а без лечения они могут прожить долго" (Гиппократ, Афоризм #38).

Приблизительно в то время, когда жил Гиппократ, у жены Дария Атоссы развился рак с массивными изъязвлениями молочной железы, который женщина скрывала на протяжении многих лет, что предоставило лекарю основание написать о легкомыслии больной и выдвинуть концепцию о раннем выявлении и лечении болезни. Молчание женщины было очень легко объяснить, в любых интернет-источниках можно найти ссылку на лечение рака молочной железы методом "выжигания". Данный способ нетрадиционного лечения вселял больше ужаса, нежели хворь..

До рождения и начала деятельности Гиппократа имелось крайне мало медицинских трудов и заметок, однако в египетских папирусах за три тысячи лет до нашей эры имеются упоминания о раковых заболеваниях.

Проснувшись, Ханк “полакомился” остатками зачерствевшего хлеба за неимением иной пищи, попил воды из бутылки, похоже, простоявшей на столе месяца. Все прилетевшее на ум толком не утолившему голод мутанту уместилось в одно длинное предложение, не нуждающееся в каком-то размусоливании.

“Этот сухой паёк похож на боевые рационы самых днищенских американских подразделений во время спецзаданий в каких-нибудь джунглях”

Калиньи же, проспавший больше, чем задумывал, словно воскрес: убрав с головы подушку, подтянувшись с широко распахнутым ртом, француз убедил друга, что полностью здоров и пообещал свое дальнейшее участие в нелегком противостоянии против Повелителей Смерти.

- Я… вчера, в общем – он еще толком не проснулся, потому и страдал небольшой речевой заторможенностью, - Думал, конец пути. Но нет, судьба дала мне еще одну возможность проявить себя…

Положив руку ОПБ-шнику на плечо, Ханк слегка сжал его и сказал:

- Так не упусти её. Знаю, это все очень неприятно, не правда ли?

- Все очень… - безрадостно согласился агент, и, натянув серую футболку на мощные, красиво развернутые плечи, уселся завтракать, оседлав стул задом наперед. Фрэнчу достались вонючие консервы, найденные в верхнем кухонном шкафчике, и полбутылки сильно газированного лимонада.

“Не густо” – но, так как прежде ему приходилось терпеть голод, выдерживать длинные “трапезные дистанции”, отсутствие кухни не являлось каким-то смертельным упущением. Скорее, очередным гвоздем в гробу потенциального отпуска.