Эксперимент 15 ИНТРОЕЦИРОВАНИЕ И ЕДА

В работе с интроекцией мы будем использовать тот же прием сосредоточения и развития, которая применялась в ретрофлексии, но с одним существенным различием в процедуре. В ретрофлексии как ретрофлектирующее действие, так и контролируемое поведение являются составными частями личности, и прежде всего нужно принять обе части и отождествиться с ними, а потом прийти к новой цельности, в которой обе части найдут внешнее выражение. Интроект же – это материал (способ поведения, чувствования, оценки), который вы приняли в свою систему поведения, но не ассимилировали, не усвоили таким образом, чтобы он действительно стал частью вашего организма. Вы приняли это в себя насильно, посредством насильственного (а следовательно – ложного) отождествления, так что хотя теперь вы будете сопротивляться изъятию этого, как будто это нечто вам дорого, – но в действительности, это чужеродное тело.

Человек – и как организм, и как личность – растет, усваивая новый материал. Сравнение обретения привычек, отношений, верований и идеалов с процессом принятия физической пищи в организм может показаться поначалу просто грубой аналогией, но чем больше мы всматриваемся в детали каждого из этих процессов, тем больше понимаем их функциональное сходство.

Физическая пища, когда она соответствующим образом переварена и усвоена, становится частью организма; однако пища, которая "ложится камнем на желудок" – это интроект. Вы сознаете, ощущаете это, и хотите освободиться от нее. Если вы это делаете, вы выбрасываете ее из своей "системы". Предположим, однако, что вы подавляете свой дискомфорт, тошноту и желание изрыгнуть пищу. Тогда вы "держите ее внутри", и либо в конце концов вам удается, хоть и не без боли, переварить ее, либо она начинает вас отравлять.

Если это не физическая пища, а понятия, "факты" или нормы поведения, – дело обстоит так же. Теория, которой вы овладели, "переварена" в деталях, так что вы сделали ее своей, и вы можете пользоваться ею гибко и эффективно, потому что она стала вашей "второй натурой". Но "урок", который вы проглотили целиком, без понимания, доверяя, скажем "авторитетам", и применяете теперь "как будто" это ваше – это интроект. Хотя вы подавили первоначальное замешательство, когда это насильно в вас впихивалось, вы не можете реально пользоваться этим знанием, потому что оно не стало вашим; в той мере, в какой вы загрузили свою личность проглоченными кусками того и сего, вы ослабили способность думать и действовать "от себя", по своему.

В своем пункте мы расходимся с Фрейдом. Он считал, что интроецирование моделей, с помощью которых формируется личность ребенка, – это нормальная и здоровая психическая деятельность, в особенности если это подражание любимым родителям. Но при этом он, очевидно, не различал интроекцию и усвоение. То, что усваивается, не принимается как целое, а полностью разрушается, трансформируется и принимается избирательно, в меру потребности организма. То, что ребенок получает от любимых родителей, он усваивает, потому что это ему подходит, это соответствует его нуждам и потребностям его роста. Ненавидимые родители должны интроецироваться, приниматься как целое, хотя они противоречат потребностям организма. При этом действительные потребности ребенка не удовлетворяются, а бунт и отвращение подавляются. "Я", состоящее из интроектов, не функционирует спонтанно, оно состоит из понятий о себе: обязанностей, норм, представлений о "человеческой природе", навязанных извне.

Если вы поняли необходимость агрессивного, деструктивного и реконструктивного отношения к любому переживанию для того, чтобы оно действительно стало вашим, вы можете понять и ранее упоминавшуюся оценку агрессии и перестанете бездумно отбрасывать ее как "антисоциальную", – что само основывается на интроекции. "Социальное" в обычном употреблении часто означает соответствие интроецированным нормам и установлениям, которые чужды реальным, здоровым интересам и потребностям человека, и лишают его подлинного общения и способности испытывать радость.

При работе с интроектами задача состоит в обнаружении того, что не является подлинно своим. Нужно выработать избирательное и критическое отношение к тому, что вам предлагается, а кроме того научиться "откусывать" и "жевать" опыт, чтобы извлекать из него то, что питательно для организма.

Чтобы пояснить процесс интроецирования, вернемся к ранним годам жизни. Зародыш в утробе матери находится с ней в полном слиянии; мать обеспечивает его кислородом, пищей и составляет его среду. Родившись, ребенок должен сам вдыхать воздух и начинает воспринимать среду, однако его пища (правда, теперь доступная лишь временами) приходит к нему, полностью готовая для переваривания. От него требуется только сосать и глотать. Такое проглатывание жидкости эквивалентно полному интроецированию, пища проглатывается целиком. Но это соответствует стадии сосания, до появления зубов.

На следующих стадиях орального развития, когда ребенок может кусать и жевать, он становится более активным по отношению к пище. Он выбирает, присваивает и до некоторой степени изменяет то, что предлагает ему среда. Рост передних зубов соответствует периоду перехода от сосания к "покусыванию". Ребенок должен осуществлять различение: сосок во время сосания не следует кусать, что же касается остальной пищи, он должен откусывать по кусочку то, что лишь наполовину готово для проглатывания. С появлением коренных зубов он достигает стадии жевания, что крайне важно, потому что это дает возможность полностью разрушать пищу, перерабатывать то, что предоставляется средой, обеспечивая усвоение. Эта способность, вместе с развитием сенсорного различения и восприятия объектов, является основой овладения речью и процесса формирования его "я".

Процесс отнятия от груди – то есть время, когда ребенка "заставляют" перестать сосать грудь, – обычно рассматривается как трудный и травмирующий. Но скорее, если до этого не было голодания и аффективных проблем (то есть не накоплен опыт прерываний, ненормальностей или незавершенных аспектов предыдущих стадий), ребенок готов и жаждет использовать свои вновь развившиеся способности и оставить позади интроективное слияние. Трагично, что эта нормальная последовательность фаз почти никогда не имела места в нашем обществе, то есть у нас всегда с самого начала имеет место неправильное кусание и жевание, что привлекло Фрейда и других к представлению о нормальности "частичной интроекции", проглатывании плохо пережеванных кусков того или иного рода.

В кусании, жевании, очень важно способности передвижения и приближения ребенок обретает основные доступные ему виды агрессии, находящиеся в его распоряжении и используемые им для своего роста. Они, разумеется, не "антисоциальны", хотя и являются прямой антитезой пассивного слияния. Но если эти биологические деятельности не служат росту как инициатива, выбор, преодоление препятствий, захват объекта и его разрушение в целях усвоения, – тогда избыточная энергия находит выход как неуместная агрессия: деспотичность, раздражительность, садизм, жажда власти, суицид, убийство, и их массовый эквивалент – война! Тогда организм не развивается в постоянном творческом приспособлении к среде, при котором "я" – это система исполнительных функций, занятых ориентированием и манипулированием. Вместо этого организм обременен таким "я", которое есть беспорядочный набор неусвоенных интроектов: способов поведения и качеств, взятых у "авторитетов", которые оно не способно переварить, отношений, которые это "я" не "откусило" и не "пережевало", знаний, которые не понимаются, сосательных фиксаций, которые оно неспособно растворить, отвращения, от которого оно не в состоянии избавиться.

Когда, благодаря обращению ретрофлексии, некоторое количество агрессивной энергии отвлечено от себя как жертвы, эта энергия может быть с пользой употреблена на кусание и жевание физической пищи и ее психологического соответствия: проблем, которые нужно решать, фиксаций, которые нужно растворять, представлений о "я", которые должны быть разрушены. На это и направлены эксперименты этой главы, но, также как при работе с ретрофлексиями, нужно идти вперед медленно, не принуждая себя, иначе вас ждут разочарования. Основные сопротивления, с которыми здесь можно встретиться, – нетерпение и жадность – эмоции, нормальные на глотательной стадии, но не на стадии зрелого, дифференцированного выбора, откусывания и жевания. Прежде всего стремитесь к обретению сознавания. Вы можете многого достигнуть, если, сосредоточившись на своем способе еды, вы научитесь различать жидкую пишу, которую можно пить, и твердую пищу, по отношению к которой выпивание-проглатывание неадекватно.

Сосредоточьтесь на своей еде, без чтения или "думания". Просто обратитесь к вашей пище. По большей части моменты еды стали для нас поводом для различных социальных действий. Примитивное существо уединяется, чтобы поесть. Последуйте – ради эксперимента – его примеру: одну еду в день проводите в одиночестве, и учитесь есть. Это может занять около двух месяцев, но в конце концов вы обретете новый вкус и не будете повторяться. Если вы нетерпеливы, это может показаться слишком долгим. Вы будете хотеть магических способов, быстрых результатов без усилия. Но, чтобы избавиться от своих интроектов, вы сами должны совершить работу разрушения и восстановления новой целостности.

Отмечайте ваши сопротивления при обращении к пище. Чувствуете ли вы вкус только первых кусков, а потом впадаете в транс "думания", грез, желания поговорить – и при этом теряете ощущение вкуса? Откусываете ли вы куски того, что едите, определенным и эффективным движением передних зубов? Иными словами, откусываете ли вы кусок мясного сэндвича, который держите в руке, или вы только сжимаете челюсти, а потом движением руки отрываете кусок? Используете ли вы язык для полного разжевывание пищи? Пока просто замечайте, что вы делаете, без произвольных изменений. Многие изменения будут происходить сами собой, спонтанно, если вы будете поддерживать контакт с пищей.

Когда вы сознаете свой процесс еды, чувствуете ли вы жадность? Нетерпение? Отвращение? Или вы обвиняете спешку и суету современной жизни в том, что вам приходится проглатывать еду? Иначе ли обстоит дело, когда у вас есть свободное время? Избегаете ли вы пресной, безвкусной пищи, или проглатываете ее без возражений? Ощущаете ли вы "симфонию" запахов и фактуры пищи, или вы настолько десенситизировали свой вкус, что для него все более или менее одинаково?

Как обстоит дело не с физической, а с "ментальной" пищей? Задайте себе, например, подобные вопросы относительно читаемой печатной страницы. Проскальзываете ли вы трудные абзацы или прорабатываете их? Или вы любите только легкое чтение, то, что можно проглотить без активной реакции? Или вы принуждаете себя читать только "трудную" литературу, хотя ваши усилия доставляют вам мало радости?

А как с кинофильмами? He впадаете ли вы в своего рода транс, при котором вы как бы "тонете" в сценах? Рассмотрите это как случай слияния. Рассмотрим в том же контексте алкоголизм, который – хотя он и осложнен обычно многими вариациями (включая соматические изменения) – мышечно укоренен в оральном недоразвитии. Никакое лечение не может иметь длительного эффекта или быть более чем подавлением, если человек ("взрослый" сосунок) не перейдет на стадию кусания и жевания. В основе лежит то, что человек хочет "пить" свою среду – обрести легкое и полное слияние без возбуждения (что является для него болезненным усилием), контакта, разрушения и усвоения. Это бутылочный сосунок, отказывающийся принимать твердую пищу и жевать ее. Это относится как к бифштексу на его тарелке, так и к более широким проблемам его жизненной ситуации. Он хочет, чтобы решения приходили к нему в жидкой форме, готовыми, чтобы ему оставалось только выпить и проглотить.

Социально он хочет войти без подготовительного контакта в непосредственное слияние с другим человеком.

Минутный знакомый становится другом, которому он готов "открыть сердце". Он обходит те часть его личности, где необходимо различение; а потом, на основе этого якобы глубокого и искреннего, а в действительности весьма поверхностного контакта, он начинает выдвигать нетерпеливые и экстравагантные требования.

Так же некритически он принимает социальное порицание, считает его как бы исходящим от себя, у него сильное аутоагрессивное сознание. Он может топить его в вине, но когда оно просыпается, его мстительность удваивается. Поскольку его агрессия не употребляется на перемалывание физической пищи и психических проблем, та часть, которая не включена в его "совесть", часто выходит наружу в виде мрачных, бессмысленных драк.

Питье адекватно для усвоения жидкостей, а опьянение делает социальные контакты теплыми и приятными. Но это – только фазы переживания, а не целое, и когда эти фазы постоянно занимают передний план как настоятельные потребности, исчезает возможность других форм и уровней переживания.

Сходный механизм проявляется в сексуальной неразборчивости. Здесь действует требование немедленного временного удовлетворения, без предварительного контакта и развития отношений. Будучи холодным с одной стороны, и испытывая тактильное голодание – с другой, неразборчивый человек ищет грубой тактильной близости как конечной цели сексуальности. Хотя и здесь, конечно, есть осложняющие моменты, но в основе, опять-таки, нетерпение и жадность.

Наши представления об интроекции вызвали почти единодушное несогласие при первом с ними столкновении. Процитируем несколько отрывков из отчетов:

"Я питаю иллюзию – которую вы без сомнения диагностируете как невротическую – что быть человеком, это значит больше уважать величие души, нежели обращаться к свое пище. "

"Я не понимаю, как перемена привычек в еде может помочь способности отвергать интроецированные идеи. Я этого не виду. Даже если ранние привычки относительно еды имеют к этому отношение, то изменение этих привычек сейчас не сделает человека способным сразу увидеть, что фрейдовское понятие интроекции ошибочно, а ваше может быть частично правильным. Почему бы нам не поработать над чем-нибудь полезным вместо всей этой ерунды?"

"Параллель между насильственным принятием пищи и насильственным научением поведению довольно бедна и сама по себе, а особенно если понимать ее не просто как фигуративный способ выражения. Организм не может вырвать поведением, и равным образом нельзя кусать и жевать переживание. Сложное поведение действительно может быть интроецировано, но я считаю, что это имеет мало отношения к привычкам еды, – разумеется, когда детство уже прошло. Я не стал заниматься экспериментированием по поводу еды, потому что заранее счел это совершенно бесполезным; я не уделю этому даже того поверхностного внимания, которое я уделял другим экспериментам, – их я делал ради любопытства. В терминах авторов, я отказываюсь интроецировать то, что они говорят по поводу интроекции."

"Эта муштра не более впечатляет и вдохновляет меня к действию, чем вся остальная. Хотя я многому научился в процессе чтения всего этого, а именно – острому чувству сознавания своих мыслей, мотивов, привычек и пр., с возможной постоянной пользой от этого, я все еще не могу понять основную мысль, которая кроется за всей этой словесной путаницей. Я думаю, что основная мысль – сделать индивидуума более сознающим различные процессы, протекающие в нем самом, чтобы он мог исключить многие нежелательные факторы, присутствующие в его мыслях и действиях. Но, как я и раньше говорил, мне кажется, что авторы предполагают слишком много понимания со стороны студентов, и мне кажется, что тренировка заставляет слишком много заниматься собой – решительно опасная вещь без надлежащего руководства."

Во всех приведенных отрывках можно отметить привычную современному человеку опору на словесные доказательства. Действительно, можно было бы привести множество "объективных" экспериментальных доказательств наших утверждений, может быть достаточно, чтобы заставить студентов, отчеты которых мы процитировали, интеллектуально согласиться с представленной теорией. Но мы стремимся не к словесному соглашению, а к реальным динамическим эффектам, которые вы можете получить, непосредственно обнаруживая и доказывая какие-то моменты в своем собственном невербальном функционировании.

Некоторые, не желая отвергать теорию сразу, отложили невербальную проверку:

"Я все время спрашиваю, как возможно функциональное единство такого рода. Я хочу отложить все это до лета, когда я поеду домой и поработаю над этим."

Тем не менее, какие бы сомнения не вызывала теория, большинство студентов приняли идею эксперимента и рассказывали о различных открытиях относительного того, как они обычно принимают пищу:

"Сосредоточившись на своей еде, я обнаружил, что не знаю, как есть; я просто проглатываю пищу. Я не могу перестать есть в спешке, даже когда мне некуда спешить. Я нашел, что я редко вообще использую коренные зубы."

Проблем сохранения фигуры звучала во многих отчетах:

"Я попробовала надеть платье, в котором собиралась быть на празднике. То, что я увидела в зеркале, было мало похоже на мой идеал – идеал высокой, тонкой, гибкой блондинки. Я разозлилась на себя и дала слово сидеть на диете. Но потом мне становится так жалко себя, что я сажусь и съедаю конфетку или кусочек кекса."

Процитируем подробно рассказ о попытке прожевать пищу до жидкого состояния:

"В моей семье привыкли, что я глотаю пищу и читаю во время еды; но я с большим интересом отнесся к эксперименту с едой. Это работает, но, к моему ужасу, работает слишком хорошо, так что я остановился, чтобы не зайти слишком далеко.

Прежде всего я посмотрел, как же я принимаю пищу, и был очень удивлен, заметив, что откусываю лишь частично, а затем отрываю кусок. Было довольно легко замедлить процесс настолько, чтобы откусить кусок настолько глубоко, насколько я мог, прежде, чем начать жевать. Но поскольку я редко ем, не читая, уже сосредоточивание на откусывании вместо отрывания отправило меня в грезы. Я тупо сидел, не сознавая, что я делаю, и не думая ни о чем – буквально! – пока не заметил, что пища уже проглочена.

Что касается вопроса, довожу ли я пищу до жидкого состояния, – я должен ответить: "Нет" (возможно, это реакция моего отца, хотя он и не считает движения челюстей, но ест медленнее, чем кто-либо, кого я видел). Я попробовал жевать и жевал до тех пор, пока пища не стала столь жидкой, насколько я мог выдержать. При этом я заметил две реакции. Во-первых, у меня заболел язык около корня. Обычно после того, как я почувствовал пищу во рту, ничего не происходит до тех пор, пока пища не оказывается в пищеводе, то есть я не сознаю глотания, проглатывания, дыхания или чего-то еще. Теперь же, когда я попытался прожевывать полностью, я ощутил, что мне не хватает воздуха. Язык болел, доставляя мне неудобство. Казалось, я сдерживал дыхание. Мне пришлось распихать пищу по сторонам рта, сделать несколько глотательных движений (хотя я ничего не проглотил) и глубоко вздохнуть, прежде чем продолжать. После этого я стал вытаскивать пищу из углов рта и пошел на работу с грязными остатками этого последнего куска.

Это описание очень детально и, по-моему, тошнотворно, и именно так я чувствовал себя после пары кусков – меня тошнило. Пища обрела ужасный вкус, и я обнаружил, что стараюсь избегать восприятия вкуса или вообще какого бы то ни было чувствования того, что попадает мне в рот. Обычно я не чувствую вкуса или каких бы то ни было ощущений во время еды, но этот эксперимент вернул мне чувство вкуса в большой мере, так что теперь, чтобы избавиться от вызванных этим неприятных ощущений, мне приходится десенситизировать себя. Когда выше я написал, что прекратил эксперимент, пока он не зашел слишком далеко, я имел в виду, что почувствовал такое отвращение к тому, что происходит у меня во рту, что это вызвало сильный импульс рвоты. Я немедленно ускользнул в грезу или ступор, говоря себе: "Не буду портить еду тем, что мне становится плохо; в конце концов, всему есть предел", – и прекратил на этом. Это, конечно, сопротивление, но я проделывал это дважды."

Студент, который считает, что у него хорошие привычки в еде, рассказывает следующее:

"В детстве у меня не было этих хороших привычек. Я был очень плохим едоком и, наверное, интроецировал большую часть того, что ел, стараясь думать или говорить о чем-то, чтобы не сознавать, что я ем. Изменение произошло где-то между 10 и 13 годами. Основным событием моей жизни в это время было то, что отец заново женился, и мы уехали из дома дяди, где до этого жили."

Многие студенты сообщали что-то вроде следующего:

"Я был поражен, насколько мой способ обращения с проблемами, с тем, что я читаю, смотрю в кино и пр., соответствует тому, как я обращаюсь с пищей."