Успешность речевого общения — это осуществление ком­муникативной цели инициатора (инициаторов) общения и до­стижение собеседниками согласия. 4 страница

Роль лингвистов в языковом строительстве чрезвычайно вели­ка. С одной стороны, они создают учебники по русскому языку, грамматики, стилистики, риторики и словари разного типа, кото­рые аккумулируют сложившиеся к нашему времени культурные, преподавательские и научные знания. С другой стороны, не менее важна деятельность лингвистов в области защиты, поддержки и развития литературного языка как высшей формы существования языка в его обработанной полифункциональной стилистически диф­ференцированной системе. Являясь общенародным средством ком­муникации, литературный язык вступает во взаимодействие с раз­личными стратами национального языка — с региональными (в двуязычной или многоязычной среде), с диалектами (в деревнях разных областей страны), с городским просторечием, с жаргонами и профессиональными языковыми реализациями. Для литератур­ного языка имеют значение не только отмеченные связи и взаимо­действия по горизонтали, но и виртуальные (возможные при опре­деленных условиях) характеристики по вертикали. Русский лите­ратурный язык при всей своей гибкости и разносторонней разви тости на протяжении истории, в том числе и новейшей, никогда не оставался неизменным. В этих условиях неизбежно со всей остро­той вставали и встают вопросы нормализации литературного язы­ка, выработки единых кодификационных норм. Языковые нормы, как лексические, так и грамматические, регистрируются словаря­ми, грамматиками, стилистиками, риториками. Такую регистрацию, фиксацию языковой нормы теперь принято называть ее кодифика­цией (термин, предложенный чешским лингвистом профессором Б. Гавранком). В случаях достаточно частотных и регулярных ко­дификация не представляет трудностей и адекватна объективно существующей норме. Сложнее обстоит дело тогда, когда в речи встречаются варианты, потому что именно в этой ситуации возникает проблема выбора и проблема сопоставления, оценки вариантов с точки зрения их «литературности», соответствия нормам современ­ного языка. Ведь наряду с очевидными случаями большего или мень­шего «равенства» вариантов и такими же очевидными случаями явной неприемлемости одного из вариантов для литературного упот­ребления располагается широкая зона сомнительных явлений, до­пустимых, по мнению одних, и недопустимых, с точки зрения дру­гих (ср. отношение пуристов всех времен к новообразованиям). Встре­чаясь с подобными явлениями, давая им оценку, лингвист уже не просто регистрирует общепризнанное, единое, не вызывающее воз­ражений употребление — он активно вмешивается в литератур­ный язык, предписывая говорящим и пишущим, какую форму они должны употреблять, то есть занимается нормализацией языка. Термином нормализация, таким образом, обозначается сложный комплекс видов деятельности лингвистов, предполагающий: 1) изу­чение проблемы определения и установления нормы литературно­го языка; 2) исследование в нормативных целях языковой практики в ее отношении к теории; 3) приведение в систему, дальнейшее совершенствование и упорядочение правил употребления в случа­ях расхождения теории и практики, когда появляется необходи­мость укрепления норм литературного языка.

Идея нормативности, активного упорядочения словоупотреб­ления, произношения, грамматических норм должна быть противо­поставлена пассивной позиции объективистов, ставящих задачи констатации и добросовестного описания всех фактов языка и не берущих на себя смелость выносить решения и рекомендации. Поза стороннего наблюдателя была в особенности не по душе лингвис­там-русистам в 20—30-е гг. XX в., когда царила языковая смута и многие вопросы языкового строительства требовали незамедлитель­ного практического разрешения. Вот одно из высказываний тех лет: «Некоторые думают, что нужно предоставить дело своей судьбе: перемелется — мука будет; незачем вмешиваться в естественный процесс развития языка; все образуется со временем само собой... Это — противники языковой политики...» [12, 48].

Не следует забывать, что языковая политика всегда считалась не только общим филологическим делом, она являлась и является средоточием многих интересов, а главное, всегда была проникнута оценочными суждениями. Проблема истинности таких суждений постоянно занимала С. И. Ожегова, основателя сектора культуры русской речи, и в теоретическом, и в практическом плане. В связи с этим важно обратиться к историческим основам нормализации русского литературного языка. В эпоху формирования русского национального языка вопросы его нормализации занимали значи­тельное место в работе ученых. С. И. Ожегов подчеркивал, что именно тогда наметились два взаимно связанных критерия нормализации [22, 90—91].

Глава первой русской филологической школы М. В. Ломоносов выдвинул критерий исторической целесообразности в упорядоче­нии норм литературного языка. М. В. Ломоносов разграничил стили литературного языка в зависимости от стилистической характе­ристики языковых единиц, тем самым впервые определив нормы стилей. Позиция осознанной, активной нормализации была самой характерной чертой взглядов ученого: «Ежели в народе слово ис­порчено, то старайся оное исправить», — писал он в своей Ритори­ке [21]. Этот принцип развивался в трудах его последователей вплоть до 30-х гг. XIX в. Второй критерий — социально-эстетическая оцен­ка — преобладал в трудах В. К. Тредиаковского, а затем и в рабо­тах филологов карамзинской школы, определявших новое разви­тие принципов нормализации литературной, и прежде всего ху­дожественной, речи. Во второй половине XIX в. вопросы научной нормализации языка получили дальнейшее развитие в работах Я. К. Грота (1812—1893). Он впервые систематизировал и теорети­чески осмыслил свод орфографических законов литературного языка [9]. Нормативное направление исследований Я. К. Грота вырази­лось и в том, что он разрабатывал принципы составления област­ных, толковых и переводных словарей. Для нормативного «Словаря русского языка», издаваемого под руководством Я. К. Грота с 1891 г. (буквы А—Д) была разработана система грамматических и стилис­тических помет.

После смерти Я. К. Грота в Академии царила отвлеченная мысль, опиравшаяся на авторитеты и не вступавшая в заметное противоречие с главенствующей концепцией языка, в основе кото­рой лежали исследования описательно-систематизаторского харак­тера. Так, по мнению академика А. А. Шахматова, вопросы норма­лизации литературной речи стоят за пределами научного языко­знания. Лишь начиная с 30-х гг. XX в. основные усилия молодых ученых нового направления — к их числу относились В. В. Вино­градов, Г. О. Винокур, С. И. Ожегов, Л. В. Щерба и др. — были направлены на разработку идей активной нормализации литера­турного языка нового времени.

Основу нормализации языка составляет анализ современного состояния языка и его литературной нормы в свете закономерностей исторического развития. Языковая норма, хотя бы и неосознанная, свойственна разным формам существования языка — диалектам, языку народностей, общенародному языку. Но о языковой норме в полном смысле этого слова, то есть как о категории осознанной и фиксированной в общеобязательных правилах, можно говорить только применительно к эпохе формирования языка с сопутствующим это­му процессу преобразованием его литературно-письменной формы.

Понятие нормы в разных областях деятельности оказывается существенным, но строится на основе различных конструктивных признаков. Ср.: норма выпадения осадков (среднее количество осад­ков в то или иное время года) и норма права (свод общеобязатель­ных правил поведения), норма прибавочной стоимости (отношение массы прибавочной стоимости к переменному капиталу, выражен­ное в процентах) и норма медицинских показателей здоровья (сово­купность мер этих показателей в некоторых допустимых пределах) и т. д. К конструктивным признакам языковой нормы относятся план кодификации и план функционирования речевой деятельнос­ти, в процессе которой происходит реализация кодифицированных норм. В работах исследователей Пражского лингвистического кружка Б. Гавранка, М. Докулила, А. Едлички [31] подчеркивалась необхо­димость различать действительность нормы, ее реальную материа­лизацию в нормативной литературе — в грамматиках, справочни­ках, стилистиках, риториках и словарях. Кодификация как осо­знанная норма, закрепленная в сводах правил, предназначенных для всех обучающихся языку, свойственна лишь литературному языку. Кодификация как свод языковых правил может существо­вать отдельно от говорящих. Тогда как функционирующие нормы, то есть нормы в действии, не могут существовать вне коллектива, вне личностей.

Идеал кодификации заключается в незыблемости, стабильности языковых установлений. Функциональные же и стилистические по­требности языка создают условия для возможных его изменений, преж­де всего в норме употребления языковых единиц. Академик И. В. Ягич отмечал: «Против... отклонений от закономерных образований тео­рия может некоторое время обороняться, но в конце концов она обычно уступает, потому что именно употребление — последняя инстанция, которой нельзя не покоряться» [41]. Значение фактора употребления подчеркнуто и в том определении нормы, которое предложил С. И. Ожегов: «Норма — это совокупность наиболее пригодных («правильных», «предпочитаемых») для обслужива­ния общества средств языка, складывающихся как результат отбора языковых элементов (лексических, произносительных, мор­фологических, синтаксических) из числа сосуществующих, на­личествующих, образуемых вновь или извлекаемых из пассив­ного запаса прошлого в процессе социальной, в широком смысле, оценки этих элементов».

Дальнейшая разработка понятия нормы привела к появлению иных определений, например: «норма — реализация системы» [13] или: «Понятие нормы имплицитно предусматривает присутствие вероятностных оценок... Чтобы получить достаточно богатое описа­ние норм речи, необходимо использовать весь интервал вероятност­ной меры от нуля до единицы» [30]. Но ни одно из этих определений не было столь емким и разносторонним, как определение Ожегова. В первом явно отсутствует исторический подход, не учтены и эле­менты социолингвистического характера. Во втором определении дается основа для объективной оценки количественной природы нормы, но нет ни системно-типологического подхода (как у Ожего­ва и у Косериу), ни тем более существенных компонентов истори­ческой или социолингвистической оценки нормы. С диахроничес­кой точки зрения норму можно рассматривать как итог познания и отражения некоей стержневой, исторически отшлифованной сущ­ности литературного языка, то конкретное прагматически рацио­нальное начало, отталкиваясь от которого можно оценивать появ­ляющиеся неологизмы, воспринимающиеся многими как хаотичес­кие, беспорядочные, портящие литературный язык или даже вре­дящие ему. Резкие и немотивированные отступления от литера­турной нормы — имеются в виду неправильные, неверные написа­ния слов; погрешности в произношении; образования, противореча­щие грамматическим и лексическим законам языка, — квалифици­руются как ошибки. Типология ошибок, вызванных отклонениями от литературной нормы, охватывает все синтагматические и пара­дигматические ряды языковых единиц. Обычно ошибки изживают­ся в школе, на протяжении многолетнего обучения русскому языку. Тем не менее многие из них проскальзывают в повседневную речь даже образованных людей; иногда появляются в речи дикторов на радио и телевидении, в деловой речи и выступлениях депутатов и государственных деятелей. Поэтому уместно кратко напомнить об основных типах наиболее распространенных ошибок.

Ошибки квалифицируются по уровням языка. Прежде всего выделяются орфографические и пунктуацион­ные ошибки, появляющиеся в результате нарушения правил пра­вописания. Рекомендации правильного написания даются орфогра­фическими словарями [26]. В устной речи различаются орфо­эпические ошибки, связанные с отступлением от нормы в произносительной системе языка. Ошибки, наблюдающиеся в про­изношении и ударении слов, можно выправить в соответствии с ре­комендациями орфоэпического словаря[27]. Грамматиче­ские ошибки, обусловленные нарушением грамматических зако­нов языка, наблюдаются в образовании форм слов, в построении словосочетаний и предложений. В соответствии с тремя основными разделами грамматики различаются ошибки в словоизменении, сло­вообразовании и синтаксисе. Эти ошибки преодолеваются, с одной стороны, с помощью грамматики [34], с другой — с помощью грамма­тических словарей[6, 10]. Последний пласт ошибок (по месту в типологии, но не по значению!) — лексические и лексикофразеологические. Лексические ошибки — неправильности или неточности в употреблении отдельных слов, появляющиеся в результате смешения паронимов, незнания точно­го значения слов, неуместного использования макаронизмов и т. п. Лексико-фразеологические ошибки в речи обусловлены неправиль­ным употреблением слов в фразеологии: ср. глас вопящего в пус­тыне вместо глас вопиющего в пустыне; жить как Христос за пазухой вместо — жить как у Христа за пазухой; брать быков за рога вместо брать быка за рога, власть предержащие вместо влас­ти предержащие (вариант в ед. ч. — власть предержащая; оши­бочное употребление появилось под влиянием фразеологизма власть имущие).

В связи с отклонением от современной стилистической нормы на всех уровнях языка различаются и стилистические ошибки. Эти ошибки заключаются в употреблении языковых единиц (слов, словосочетаний, предложений), обладающих стилистической окрас­кой, не соответствующей стилистической окраске всего текста. Сре­ди них должны быть отмечены лексико-стилистические и грамматико-стилистические ошибки. Такого рода отступления от нормы фиксируются прежде всего в словарях лексических трудностей русского языка [19], словарях паронимов[1] и фразеологических словарях[37].

В литературном языке существует пласт языковых единиц, стоящих на грани нормы и не-нормы. Этими единицами отмечены, как правило, «точки роста» в языке — те участки языковой систе­мы, которые подвержены колебаниям нормы, возникающим в ре­зультате проявления неустойчивости, нестабильности языковых единиц плана выражения.

С этой точки зрения наиболее показательны пласты сущест­вующих вариантов в языке, составляющих один из важнейших объ­ектов внимания нормализаторов.

Несколько слов о понятии вариантности. Вариантность следует рассматривать как свойство по терминологическому значе­нию прилагательного вариантный. Обозначает она особое качество, связанное с существованием разновидности, видоизменения второсте­пенных элементов языковых сущностей, их частностей (вариантов) при сохранении того, что является основой (инварианта). С помощью этого термина характеризуются способы существования и функцио­нирования дублетных элементов языковой системы на фонетическом, лексическом и грамматическом уровнях. Принципиальным представ­ляется соображение о том, что языковые варианты, относящиеся к разным языковым уровням, существенно различаются.

I. Варианты, различающиеся произношением звуков, составом фонем, местом ударения или комбинацией эти признаков, относят­ся к фонетическим с уточнением характера варьирующе­гося признака. Так, вариации произношения составляют круг ор­фоэпических вариантов". т[е]рапия — т[э]рапйя, дож[д']й — до[ж'ж']и, дое[ж'ж']ать — дое[жж]ать и т. д. Вариации слов по мес­ту ударения относятся к акцентным вариантам: звонит — звонит, алфавит — алфавит, лемёх — лемех, маркетинг — марке­тинг и т. п. Варианты, различающиеся по поставу фонем, являются фонематическими: галоша — калоша, шкаф — шкап, валериана — валерьяна, ойраты — ойроты, тоннель — туннель и др.

Существование этих групп вариантов определяется состояни­ем звуковой системы русского языка. Поэтому различия между ними подчиняются определенным закономерностям этой системы: суще­ствуют варианты по произношению сочетаний согласных, безудар­ных гласных, по произношению долгих согласных в заимствован­ных словах и т. д. «Орфоэпический словарь русского языка» (М., 1983) насчитывает 63 500 слов — величина, свидетельствующая о размахе колебаний норм на орфоэпическом уровне[1].

II. Грамматические варианты характеризуются прежде всего тождеством грамматической функции. Ведущим при­знаком грамматических вариаций оказывается критерий грамма­тической системности, предполагающий регулярное колебание грам­матической формы. Так, строение цепи вариантов грамматической модели предполагает три необходимых элемента:

1) грамматический тип вариантов, то есть ряд варьирующихся форм-моделей. Например, словоизменительный тип инфинитива на -нуть и на -чь у ряда глаголов;

2) варианты формы-модели внутри каждого типа: все формы на -нуть (один грамматический вариант этой модели) и все формы на -чь (второй вариант модели);

3) варианты словоформ: это лексемы, которые принимают один из варьирующихся формантов. В приведенном примере могут быть следующие варианты словоформ: достигнуть — достичь, застигнуть — застичь, настигнуть — настичь, постигнуть — постичь.

Варианты словоформ выступают в качестве параллели к ва­риантам слов. Однако у вариантов слов грамматическое значение не реализуется в ряду вариативной грамматической модели (ср.: качественное различие между лексическими вариантами типа брег — берег и вариантами форм род.п. ед.ч. у сущ. муж.р. на твер­дый согласный типа сыра — сыру, творога — творогу, сахара — сахару и т. д.).

В соответствии со структурой грамматики различаются три состава грамматических вариантов: 1) словоизменительные, пред­ставляющие собой варианты словоизменительных форм (форм рода типа спазм — спазма, падежных форм типа длиною — длиной, вер­ховий — верховьев; причастных форм типа промерзший — про­мерзнувший и т. п.); 2) словообразовательные варианты, у которых вариативны словообразовательные аффиксы (типа накатка — на- кат — накатывание, экранизация — экранизирование, турист­ский — туристический, двусторонний — двухсторонний, межсо­юзнический — междусоюзнический и т. п.); 3) синтаксические ва­рианты, к которым относятся варианты управления, согласования и примыкания (типа большинство стремилось — большинство стремились, две основные задачи — две основных задачи, нельзя купить спичек — нельзя купить спички, просьба предоставить убежище — просьба о предоставлении убежища и т. п.)[2].

В отличие от других типов языковых вариантов грамматичес­кие варианты отвечают четырем критериям: грамматической сис­темности, регулярной взаимозаменяемости (эта черта присуща всем типам вариантов), функциональной эквивалентности грамматичес­кого значения в пределах взаимозаменяемых контекстов, однород­ности сравниваемых грамматических структур.

III. Лексические варианты, представляющие собой разновидности одного и того же слова, которые характеризуются тождественной лексико-семантической функцией и частичным раз­личием звукового состава неформальной части слова (типа сре­дина — середина, ветр — ветер, огнь — огонь, посребренный — посеребренный, позлатить — позолотить и др.). Группировки лек­сических вариантов определяются представлениями о системности лексики и обусловливаются характером парадигматических и син­тагматических отношений в ней. В отличие от грамматических ряд лексических вариантов одномерен: он располагается только по го­ризонтали, и при этом варианты слов характеризуются тождест­вом не означающего, а означаемого.

Различие в качестве вариантов определяет их историю, время сосуществования, то есть характер и продолжительность фазы ва­риантности, что особенно важно в нормативно-историческом аспек­те. Орфоэпические и акцентные варианты существуют только в устных формах речи (однако проявляются и в стихотворных про­изведениях). Вековая история грамматических вариантов, с одной стороны, иногда однолетнее существование фонематических вари­антов, на письме закрепленных в вариантах написания (типа фло­мастер и фламастер, постижерский и пастижерский) — с дру­гой, должны осмысляться как неизбежная закономерность, осущест­вляющаяся для контрастных явлений языка по-разному. Бернард Шоу выразил эту мысль в остроумной форме:«Есть пятьдесят спо­собов сказать да, пятьсот способов сказать нет и только единствен­ный способ написать эти слова».

«Живой как жизнь» (по словам Гоголя) язык постоянно разви­вается. Меняется и литературная норма. «Крепость» литературной нормы, стабильность ее частей неоднородна. Так, устойчив и неизменен основной словарный фонд языка и стержневой каркас его грамматической системы. На протяжении многих веков остаются неизменными прямые значения слов — существительных типа стол, стул, дом, человек, мать, отец и др.; глаголов — есть, пить, сме­яться, любить, плакать и др.; прилагательных — холодный, теп­лый, хороший, плохой, сладкий и др.

Части, связанные с пограничными зонами литературного язы­ка, и прежде всего его стилистическими сферами, 'бывают подвер­жены изменениям, сдвигам и смещениям даже на протяжении одного столетия. В научных исследованиях литературного языка XX в. эти изменения детально охарактеризованы [35]. Обычно хронологи­ческий «шаг», в течение которого накапливаются существенные сдвиги, улавливаемые исследователями и характеризующиеся не­которыми объективными показателями, составляет от 10—20 до 30— 40 и более лет. Выявлены три типа эволюции: 1. Высокодинамический, или ускоренный, тип (10—20 лет); 2. Умеренный, или, точнее, умеренно-динамический, тип эволюции, который характеризуется более плавными сдвигами во времени (30—40 лет); 3. Низкодинамический, или замедленный, тип эволюции, который характеризуется незначительным изменением состояния нормы, — изменением, близким к стагнирующему, замедленно-урав­новешенному типу (50 и более лет).

Примером ускоренного типа эволюции служит вторжение иноя­зычной (преимущественно американской) лексики, наблюдающее­ся за последнее десятилетие — с 1985 по 1995 г. Бигнес-тур, боди­билдинг, дайджест, дилер, киллер, менеджмент, рэкет, эксклю­зив, эксклюзивный и многие другие слова уже вошли в употребле­ние, но еще не зарегистрированы ни в одном из толковых словарей.

Примером умеренного типа эволюции могут быть произошед­шие изменения в норме употребления многих грамматических ва­риантов, у которых на протяжении 30—40 лет так перевернулись соотношения вариативных форм, что нормативными стали не тра­диционные (характерные для языка XIX или начала XX в.), а кон­курирующие варианты. Так, изменилось согласование сказуемого в форме прошедшего времени с подлежащим — существительным мужского рода в применении к лицам женского пола: варианты типа руководитель женской секции заявила, выступила замести­тель председателя женсовета, гроссмейстер делала ничью за ни­чьей и т. п. Еще в 20-е гг. А. М. Пешковский писал: «В разговорном языке нам... приходилось уже слышать товарищ вошла, управдел сказала и т. д. На этих случаях как раз легче всего наблюдать и самостоятельную сторону значения рода глагола и его согласова­тельную сторону. Обычно мы в таких случаях чувствуем затрудне­ние: сказать вышел про женщину невозможно, но и сочетать слово товарищ со словом вышла тоже неловко» [29, 190].

В 30—40-е гг. происходило постепенное укоренение разговор­ных форм, а к концу 60-х—началу 70-х гг. новая норма уже упрочилась в литературном языке.

Замедленный (низкодинамический) тип эволюции можно про­иллюстрировать историей форм инфинитива некоторых глаголов на -нуть. Среди глаголов с формантом -стигнуть на протяжении уже двух веков (XIX и XX) употребляются два варианта: достигнуть — достичь, застигнуть — застичь, настигнуть — настичь, постиг­нуть — постичь. Несмотря на то что в наше время в разговорном языке явно предпочитается более короткий бессуфиксальный ва­риант (достичь, постичь, застичь, настичь), в письменном литера­турном языке встречаются оба варианта. Примеры на употребление вариантов с формантом -стигнуть: Она не удивлялась, не гневалась и не пыталась, подобно своим коллегам, постигнуть, сложную душу преступника (Ю. Нагибин. Как трудно быть учителем); Чего он обя­зан достигнуть? (В. Тендряков. Свидание с Нефертити).

Следует заметить, что между тремя рельефно выраженными типами эволюции нормы не существует абсолютных границ, име­ются и переходные формы, например, может наблюдаться умерен­ный характер эволюции, приближенный к ускоренному или, напро­тив, к замедленному типу.

Цель исследования закономерностей развития нормы обуслов­лена необходимостью теоретического решения ключевых вопросов формирования и осуществления научно обоснованной лингвисти­ческой политики.

Выбор рациональных нормативных решений не может осно­вываться только на интуиции лингвиста или простого носителя языка и его здравом смысле. Современные ортологические исследования нуждаются в систематически разработанных прогнозах. Прогнози­рование пороговых величин процессов развития нормы, знаменую­щих ее переломное изменение, — эти аспекты анализа связаны с представлением о продолжении в будущем тех тенденций, которые сложились в прошлом. Нормативно-целевой прогноз должен опи­раться на установленную систему активных показателей: важно предвидеть возможность их дальнейшего воздействия на общее течение языкового процесса.

Уже начиная с 50-х гг. в нашей стране разрабатывались осно­вы прогностики как научной дисциплины, которая изучает общие принципы и методы прогнозирования развития объектов любой природы. Термин «прогноз» вошел в научный обиход сравнительно недавно, но к понятию, им выражаемому, наука обращалась на про­тяжении длительной истории. В сборнике рекомендуемых терми­нов, изданном Комитетом научно-технической терминологии, пред­лагается следующее определение прогноза: «Научно обоснованное суждение о возможных состояниях объекта в будущем и(или) об альтернативных путях и сроках их осуществления» [33, 6]. Обычно прогноз носит вероятностный характер. Это значит, что всегда ос­тавляется возможность для сомнения. Важно все же, что позитив­ное прогностическое утверждение обладает определенной степе­нью достоверности. Оно тем более обоснованно и полно, чем надежнее и полнее исследование базового периода, прогнозного фона и всей совокупности условий, существенных для прогноза.

Существуют четыре метода лингвистического прогноза:

1) Метод исторической аналогии, который основан на установлении и использовании объекта прогнозирования с одинаковым по природе объектом, предшествовавшим в истории объекту исследования. Так, наплыв неумеренных заимствований в наше время нередко с нормативной точки зрения сопоставляют с 'аналогичным процессом во времена Петра I.

2) Экспертный метод прогнозирования, связанный с оценкой происходящих языковых процессов профессионалами и экспертами-лингвистами. Наиболее характерны в этом отношении экспертные оценки терминологических стандартов и широкая деятельность лингвистов, связанная с унификацией терминологии в производственной и научной сфере.

3) Метод, связанный с прогнозированием поведения системных единиц в тексте (на основе изучения законов порождения текста).

4) Метод перспективного прогноза нормы употребления языковых единиц на базе моделирования временных рядов.

Конкретный пример использования приема перспективного прогноза дает представление о прогнозе как о едином целостно-системном подходе к языку, основные звенья которого скреплены общей идеей. Поэтому этот метод необходимо проиллюстрировать более детально.

Сущность системного подхода особенно ярко обнаруживается в применении к явлениям грамматической вариантности. Сочета­ние «ошибочного» и «правильного» в употреблении языковых вари­антов, объективного и субъективного факторов, влияющих на это употребление, относительная автономность отдельных граммати­ческих категорий и пути взаимодействия категорий с грамматичес­кой подсистемой и системой в целом — все эти разносторонние аспекты процесса варьирования должны быть представлены в мо­дели системного прогноза. Поскольку лингвистический прогноз мыслится как важный ориентир в разработке определенных реше­ний, важно, чтобы в модели прогноза были отражены все основ­ные стороны наблюдаемого процесса. При этом оказываются важны­ми и внешние, и внутренние факторы. В прогностике их называют экзогенными показателями (вызываемыми внешними причинами) и эндогенными показателями (вызываемыми внутренними причинами). Так, к экзогенным показа­телям относится рост частоты употребления вариантов в связи с ак­туализацией инвариантной формы. Показатели, относящиеся к социо­лингвистическому аспекту речи, должны рассматриваться в тесной связи с факторами, внешними по отношению к языковой системе.

Структурные компоненты также составляют наиболее важную часть всей модели системного прогноза. Ниже помещено графическое изображение модели системного прогноза. При этом следует от­метить, что, поскольку системный прогноз можно корректировать в различных направлениях, схема, содержащая наиболее существен­ные компоненты, может видоизменяться в каждом конкретном слу­чае при непосредственном обращении к языковому материалу.

Одно из назначений модели — обнаружить зависимость (элас­тичность) показателей, динамика которых выявляется с помощью расчетов на основе экспериментальных наблюдений. Системная модель помогает выпукло показать сложившийся стереотип дина­мического равновесия взаимодействующих факторов, который ока­зывает влияние на ход варьирования, а тем самым и на характер выводов, заключающих экспериментальную работу.

На графике отражены, с одной стороны, варьирующиеся пере­менные, которые служат величинами, отправными для прогнозных расчетов. С другой стороны, в правой части графика помещены стабильные структурные показатели, которые влияют на динамику переменных величин. В левой части графика помещены статисти­ческие данные, полученные в результате проведенного экспери­мента. В целом схеме придан обобщенный характер.