Успешность речевого общения — это осуществление ком­муникативной цели инициатора (инициаторов) общения и до­стижение собеседниками согласия. 37 страница

И. С. Ильинская. О языковых и неязыковых стилистических средствах[43]

В статье «К вопросу об основных понятиях стилистики» Ю. С. Сорокин, отрицая существование языковых стилей в современном русском языке, приходит к мысли о том, что отмечаемые исследователями различия между стилями «... выходят за рамки собственно языковые», что «с точки зрения языковой они обнаруживают исключительное разнообразие и изменчивость»[44].

Мне кажется, что сама постановка вопроса об отношении стиля произведения и вообще любого высказывания к сфере языковой и неязыковой заслуживает серьезного внимания. В многочисленных попытках стилистического анализа последнего времени нет четкого разграничения этих двух сфер: любое явление, характеризующее стиль того или иного произведения, причисляется к явлениям языковым. Совершенно прав поэтому Р. А. Будагов в своем требовании «... разграничить собственно языковые стили, которые обусловливаются самой природой языка, и такие языковые явления, которые непосредственно не определяются природой языка, а скорее зависят от специфики других общественных явлений»[45].

Действительно, можно ли считать стиль какого-нибудь жанра или отдельного произведения литературы явлением только языковым? Определяется ли он полностью только языковыми факторами? На этот вопрос, как мне кажется, следует ответить отрицательно.

Так, например, для басенного жанра в целом характерно введение животных в качестве действующих лиц. Конечно, «зоологический» сюжет влечет за собой употребление в басне соответствующих слов — названий животных, но тем не менее эту черту стиля нельзя признать собственно языковой. В данном случае автор не производит выбора языковых средств: в соответствии с темой он вынужден употребить именно то, а не другое название животного. Таким образом, стиль здесь создается не языком, а самой темой, характерной для данного жанра.

Общеизвестно, какое значение имело реалистическое направление для русской литературы. В творчестве Пушкина оно привело к изменению стиля поэзии по сравнению с предшествующим периодом ее развития, а также по сравнению с ранним поэтическим творчеством самого Пушкина. Однако эти изменения в значительной мере зависели от изменения тематики, содержания. Та «вода» в «поэтическом бокале», о которой Пушкин пишет в известных «Отрывках из Путешествия Онегина», — это новые реалистические темы, отражающие русскую действительность; они во многом определили собой реалистический стиль новой поэзии.

Таким образом, в понятие стиля входит сама тема, т. е. явление неязыковое, хотя всегда, конечно, выражаемое языком.

В вопросе о стиле произведения обычно очень большое значение придается художественности, образности изложения; эти качества часто относятся всецело к области языка. Образность изложения создается, как известно, применением различного рода художественных приемов — тропов. <...>

Если бы в творчестве какого-либо писателя или в каком-либо отдельном произведении был обнаружен прием сравнения как одно из типичных художественных средств, то это указывало бы на одну из характерных черт стиля этого писателя или произведения; но эта черта не могла бы быть привлечена для характеристики его языковых стилистических средств.

По существу, то же можно сказать и об олицетворении, являющемся также одним из приемов создания образности. Наделение явлений природы, различных конкретных и абстрактных понятий чертами и свойствами одушевленных существ, составляющее сущность этого приема, лежит вне сферы языкового отбора. <...>

Что касается эпитета, то здесь дело обстоит, по-видимому, сложнее. Применение эпитета само по себе еще не составляет характерной черты языкового стиля, хотя, конечно, является элементом стиля произведения. Так, например, эпитеты, указывающие на какую-либо характерную черту предмета, его существенный признак (темная ночь, синее небо, яркое солнце, блистающие звезды и т. п.), не содержит чего-либо специфически языкового. Пристрастие к эпитетам или сдержанность в их употреблении, несомненно, характеризует индивидуальную стилистическую манеру писателя. Индивидуальность стилистической манеры может сказываться также и в том, какого рода эпитеты подбираются автором. <...>

Не всякий эпитет, употребленный писателем, является языковой чертой его стиля, а только такой эпитет, в котором так или иначе проявляется «природа» языка, сознательно использованная писателем. Это может сказаться, конечно, не только в метафорическом переосмыслении значения слова, но также и в использовании других возможностей, заложенных в языке. Так, например, языковой чертой авторского стиля может явиться тяготение к сложным образованиям — эпитетам типа лазоревосинесквозное тело, страна миллионнолобая, стоверстая подзорная труба, зверорыбьи морды, непроходимолесый Урал (Маяковский). Точно так же следует признать языковой чертой и своеобразное синтаксическое оформление экспрессивного образного определения, при котором синтаксически определяемое слово по значению является определяющим, например: прощальностъ поцелуя, нескончаемостъ безжалостных часов, холодность бледная осенних облаков (Бальмонт).

Поскольку изменение значения слова, служащее средством создания образности, есть явление языковое, постольку метафора как один из тропов, основанный именно на перенесении значения, ближе всего связана с языковой сферой. Действительно, когда мы имеем дело с метафорой, выраженной одним словом или сочетанием, мы по существу имеем дело с языком. При этом часто смысловому изменению сопутствует и внешний формальный показатель (например, для существительного — возможность сочетаться с другим существительным в родительном падеже). <...>

Многочисленные перифрастические выражения, которыми изобилует лирика начала XIX века, должны, на мой взгляд, также рассматриваться как языковые черты стиля. Таковы, например, у Пушкина метафорические выражения, связанные с понятием смерти: могильная сень, могильный хлад, могильный сон, могильная ночь и т. п.

Однако метафора может выходить за пределы отдельного слова или выражения. Метафоричным может быть целое высказывание. В таком случае мы имеем иносказание, которое в целом составляет образ, имеющий переносный метафорический смысл. <...>

Анализ отдельных частных явлений поэтического стиля приводит к заключению о необходимости разграничения языкового и неязыкового плана в образовании стиля. Ю. С. Сорокин, несомненно, прав, подчеркивая наличие среди признаков стилей неязыкового момента; но значит ли это, как он полагает, что определенному жанру или определенной сфере речевой деятельности вовсе не соответствует характерная для каждого из них совокупность языковых средств? Ведь признаваемые Ю. С. Сорокиным в качестве единственного объекта стилистики отдельные произведения письменности, частные высказывания и контексты образуют жанры устной и письменной речи, существование которых Ю. С. Сорокин не отрицает. Отдельные единицы, образующие тот или иной жанр, объединяются общим характером своего содержания и назначения, а это предполагает наличие у них общих стилистических черт. Стилистическая однородность в свою очередь предполагает подбор определенных языковых средств. Однако Ю. С. Сорокин, признавая содержание и назначение речи определяющими факторами стиля отдельного высказывания, не считает, по-видимому, эти факты определяющими стиль языка всего жанра в целом и, таким образом, отказывает жанру в языковом стиле вообще. Но если признавать существующими стили отдельных частных высказываний, которые определяются их содержанием и назначением, то нельзя не признать наличия стилей языка как совокупности более или менее устойчивых комплексов языковых средств, соответствующих определенным жанрам, типам речи и обусловленных их содержанием и назначением. <...>

Свое отрицание стилей языка Ю. С. Сорокин пытается обосновать также отсутствием строгой закрепленности за теми или иными стилями специфических языковых средств, «невозможных в Других стилях или выступающих в этих других стилях как инородное тело». Действительно, в языке, по-видимому, не существует такого строгого закрепления языковых средств за каким-нибудь определенным стилем, хотя все же имеются отдельные элементы очень узкого, стилистически ограниченного употребления (например, некоторые типичные канцеляризмы, отдельные слова поэтического языка). Однако стиль языка определяется не столько этими закрепленными средствами, сколько соотношением и комбинированием различных стилистических элементов. Поэтому языковые средства одного и того же стилистического пласта могут участвовать в образовании разных стилей языка в различных комбинациях и соотношениях с элементами других стилистических пластов. Причем, если данное объединение стилистических элементов будет нарушено вторжением в него неоправданного каким-нибудь специальными целями чуждого элемента, то он, действительно, выступит здесь как инородное тело.

Ю. С. Сорокин пишет: «... правильнее было бы говорить не о публицистическом, литературно-художественном, научном и т. д. стиле языка, а о различных принципах выбора, отбора и объединения слов в художественно-литературных, публицистических, научных произведениях данной эпохи». Признавая, что стиль отдельного высказывания создается в результате выбора, отбора и объединения разнородных стилистических средств и что это не мешает ему быть в то же время целостным, организованным единством, Ю. С. Сорокин, впадая в противоречие с самим собой, не допускает той же возможности в отношении стиля языка.

Таким образом, поставив в своей статье исключительно интересные и актуальные для советского языкознания вопросы, Ю. С. Сорокин не доказал своего основного тезиса и не поколебал существующего представления о стилях языка как о системах средств выражения, соответствующих определенным типам речевой деятельности.

В. В. Виноградов. Итоги обсуждения вопросов стилистики[46]

Выяснение вопроса о предмете, содержании и задачах стилистики, о месте стилистики в ряду других лингвистических дисциплин чрезвычайно важно для развития советского языкознания. Отсутствие точного определения стилистики, ее основных понятий и категорий, сферы ее действия сказывается в зыбкости, неотчетливости объектов и границ синтаксиса, фразеологии, лексикологии и особенно семасиологии.

<...> В стилистику, во-первых, вмещаются те синтаксические явления, которые не составляют сердцевины синтаксической структуры языка и по большей части выходят за рамки изучения типичных для данного языка основных видов словосочетаний и предложений. Во-вторых, к стилистике относятся вопросы о функциях и сферах применения параллельных синтаксических оборотов, а также композиционно или семантически ограниченных, «связанных» синтаксических явлений, характерных лишь для тех или иных разновидностей речи (например, официально-канцелярской, научной, повествовательной или драматической речи художественных произведений и т. п.)- В-третьих, в стилистику включаются все вообще проблемы синтаксической синонимики, хотя само понятие «синтаксического синонима» еще до сих пор не может считаться точно определенным. Наконец, со стилистикой иногда связывается проблема экспрессивных — выразительных и изобразительных — оттенков, присущих той или иной синтаксической конструкции или тем или иным комбинациям синтаксических конструкций, а также проблема так называемых «синтаксических фигур речи» (syntaxis ornata).

Многообразие синтаксических вопросов и задач, которые ставятся перед стилистикой и решение которых вменяется ей в обязанность, отсутствие в них внутреннего единства побудили некоторых языковедов разделять стилистику на две области — на стилистику объективную и стилистику субъективную. Отражение этих двух разных планов стилистики, в частности стилистического синтаксиса, легко можно найти и в наших языковедческих работах последнего времени. <...>

Объективная стилистика исследует принципы и правила соотношения и взаимодействия близких по значению или по функции, параллельных или синонимических форм, слов и конструкций в общей системе языка. Субъективная же стилистика имеет дело с закономерностями употребления и способами сочетания и объединения разнообразных грамматических (а также лексических) средств языка в тех или иных разновидностях речи, в разных устойчивых или изменчивых речевых формах общественного выражения коллективных или индивидуальных субъектов, в разных «стилях речи».

В сущности, в своем разграничении стилистики «аналитической» и «функциональной» Ю. С. Сорокин возрождает эту старую традицию и не вносит в нее ничего принципиально нового, не определяя точно ни предмета стилистики, ни ее основных понятий, ни ее задач, ни ее места в кругу других лингвистических дисциплин. Различие — лишь в названиях, в терминах. Предлагаемые Ю. С. Сорокиным обозначения — «аналитический» и «функциональный» — не соотносительны и внутренне не оправданы. Дело в том, что и «аналитическая» стилистика имеет дело не только с экспрессивно-стилистическими, но и с функционально-речевыми «тональностями» разных языковых средств.

В языковедческой традиции ясно обозначилась тенденция к сближению, а иногда и к смешению стилистики не только с синтаксисом, но и с семасиологией. Любопытно, что еще Райзиг — один из основоположников семасиологии — считал стилистику (так же, как и риторику) частью семасиологии. Так как складывается впечатление, что стилистика имеет дело с тонкими и тончайшими дифференциально-смысловыми оттенками слов, оборотов и конструкций то многие склонны относить именно к стилистике анализ и характеристику семантических нюансов речи, изучение разнообразных отношений средств языкового выражения к выражаемому содержанию. Само собой разумеется, что значительное место в этих исследованиях занимают наблюдения над смысловыми функциями и сферами обращения параллельных и синонимических выражений. Таким образом, и тут остро выступает задача сопоставительной и соотносительной семантической характеристики разных форм и видов речевого общения как одна из существеннейших проблем стилистики. Именно в силу этих соображений иногда делалась ссылка на семантическую замкнутость «стиля» как целесообразно организованной системы словесного выражения. Между прочим, семантическая замкнутость или семантическая очерченность характерна для отдельного высказывания, для контекста речи, для словесного произведения. Следовательно, практически она предполагается у «стиля речи» и Ю. С. Сорокиным, который теоретически склонен отрицать ее: «... каждое высказывание, каждый контекст обладает стилем; в речи мы находим всякий раз определенный выбор слов, форм, конструкций, порядок их расположения и определенное их сочетание, которые зависят как от содержания и назначения речи, так и от общих законов, правил и возможностей языка». <...>

К стилистике всегда относится изучение дифференциально-смысловых и экспрессивных оттенков соотносительных, параллельных или синонимических выражений. Тесная связь стилистики национального языка с семасиологией остро выступает при сопоставлении семантических систем разных языков в процессе перевода или при работе над двуязычными дифференциальными словарями.

Наконец, с семасиологией связаны также приемы и формы образных выражений. Поэтому в стилистике находит себе место не только отвлеченное учение о тропах, как это бывало-в «теории словесности», но и описание основных тенденций и закономерностей образного, метафорического и вообще переносного употребления слов и выражений, закономерностей, характерных для того или иного языка в разные периоды его развития. Правда, здесь уже ощутителен переход из области семасиологии в область лексикологии и фразеологии.

Если обратиться к лексикологии и фразеологии, то и тут со стилистикой связываются разные виды языковых явлений, отчасти соответствующие тем, которые отрываются для стилистики от синтаксиса и от семасиологии. Прежде всего, к стилистике относится определение ограниченных сфер употребления некоторых слов, значений, фразеологических оборотов и выражений, тяготеющих к отдельным типам, или разновидностям речи. Сюда же примыкает характеристика экспрессивных качеств разных лексических средств языка. <...>

В стилистику нередко вводится учение о свойственных тому или иному языку на данной ступени его развития законах и правилах фразеологических сочетаний слов, о фразеологических контекстах, фразеологических своеобразиях и фразеологических границах употребления слов, а также об обусловленных различием фразеологических связей изменениях экспрессивно-стилистической окраски слов. <...>.

К стилистике всегда относится характеристика экспрессивных оттенков фразеологических единиц, определение речевых сфер и литературно-жанровых пределов их употребления. Кроме того, в стилистику же включается изучение и оценка фразеологических штампов, шаблонов (или клише), вращающихся в той или иной сфере речи.

В стилистику входит учение о лексических синонимах, как «идеологических», так и экспрессивных и функционально-речевых, о видах и семантических основах синонимики в данной языковой системе, о связи отдельных синонимических вариантов с теми или иными типами и разновидностями речи. Анализ лексической и фразеологической синонимики, свойственной литературному языку, может расширяться в сторону изучения индивидуальных, субъективных, вызываемых задачами сообщения или условиями контекста способов употребления разнообразных слов и выражений в синонимическом смысле или в качестве членов одного семантического ряда. <...>

В лексический раздел стилистики, естественно, должен быть включен анализ экспрессивно-смысловых различий между близкими или соотносительными словопроизводственными рядами слов (например, лентяй и ленивец; дурак и дурень; красотка и красавица; старикан и старикашка; советчик и советник; дешевка и дешевизна; бродяжить и бродяжничать; портняжить и портняжничать; пискливый и писклявый и т. п.), а также обзор синонимических образований в кругу одной и той же словообразовательной категории.

Со стилистикой иногда (правда, чаще всего в учебных программах и руководствах) ассоциируется изучение лексической системы языка с точки зрения ее исторической динамики, внутренних тенденций ее развития (неологизмы, архаизмы) и взаимодействий с народными говорами и социальными жаргонами (диалектизмы, арготизмы и т. п.). Однако неправомерность такого переноса чисто лексикологических проблем в стилистику очевидна. Иное дело, когда речь заходит о функциях и целях употребления тех или иных разрядов слов, выходящих за пределы общей литературной нормы выражения (например, арготизмов, архаизмов и т. п.) или еще не вошедших в эту норму, в отдельных разновидностях литературной речи.

<...> Если не включать в морфологию область словообразования, то из круга собственно морфологических явлений в стилистику могут войти лишь вопросы о функциях и сферах употребления вариантных — параллельных и синонимических — форм склонения и спряжения, а также степеней сравнения. Проблемы синонимики частей речи, служебных слов и частиц, а также вопросы об экспрессивных оттенках предикативных форм и оборотов (например, глагольных форм времени и наклонения, безличных глаголов и т. п.) относятся уже к области или лексики, или синтаксиса, а тем самым и соответствующих разделов стилистики.

В системе литературного произношения также выделяются соотносительные разновидности фонетического выражения, различные по функциям и связанные с разными сферами и задачами речевого общения. Их называют «стилями произношения», и, следовательно, рассматривают как область стилистического исследования <...>

Анализ стилистических явлений опирается на понятие нормы языка и ее возможных вариаций — как свободных, так и функционально обусловленных. Нормы языка исторически изменчивы. Описательное и историческое языкознание, стремящееся установить закономерности изменений системы языка, не может обойтись без изучения общественно-языковых норм. Стилистика в своих исследованиях исходит из этих норм, из оценки их живых вариаций и, следовательно, базируется на материале и результатах описательной фонетики, грамматики и лексикологии. Но изучая функциональные связи языковых фактов, возможности взаимозамещения в их кругу, в известных условиях — формы их смыслового параллелизма, синонимические соотношения между ними, систему распределения их по разным речевым сферам и деятельностям, — стилистика общенародного языка приходит к характеристике разновидностей и типов речи, основных сфер речевого общения; на этом пути она осложняется и дополняется стилистикой литературно-художественной речи.

Таким образом, стилистика общенародного, национального языка охватывает все стороны языка — его звуковой строй, грамматику, словарь и фразеологию. Однако она рассматривает соответствующие языковые явления не как внутренне связанные элементы целостной языковой структуры в их историческом развитии, но лишь с точки зрения функциональной дифференциации, соотношения и взаимодействия близких, соотносительных, параллельных или синонимических средств выражения более или менее однородного значения, а также с точки зрения соответствия экспрессивных красок и оттенков разных речевых явлений; с другой стороны, стилистика рассматривает эти явления с точки зрения их связи с отдельными формами речевого общения или с отдельными общественно разграниченными типами и разновидностями речи. Вот почему от стилистики неотделимо учение о так называемых функциональных разновидностях или типах речи, характерных для того или иного языка в разные периоды его исторического развития. Именно этот круг вопросов, иногда относимый к «стилистике субъективной», является наименее исследованным и определенным.

В сущности, никаких особенно разительных, резких разногласий в понимании свойственных языку стилистических вариантов как лексико-фразеологического, семантического, так и грамматического и фонетического характера дискуссия по вопросам стилистики не обнаружила. Даже Ю. С. Сорокин здесь ограничился лишь желанием выделить их изучение в особую аналитическую стилистику. Все остальное, что сказано им по вопросу о стилистических средствах языка, является самым общим повторением традиционных истин: в более непринужденных и общих формулировках он высказывает то, что обычно говорится о стилистически нейтральной основе языка, о полной стилистической нейтральности слов основного словарного фонда в их прямых, номинативных значениях — как в функциональном речевом отношении, так и в отношении экспрессивной окраски, о стилистических пометах слов и выражений, о стилистически ограниченных сферах употребления групп слов, о лексических и грамматических синонимах и т. д.

<...> В системе языка выделяются разнообразные элементы (лексические и грамматические, из этих последних чаще всего синтаксические), характеризующиеся различными речевыми границами их общенародного употребления или различиями экспрессивных окрасок. Они могут быть соотносительны друг с другом по экспрессии, по «стилистическому» качеству и противопоставлены синонимическим выражениям из другой речевой сферы или разновидности. Некоторые из них выступают как «характеристические» приметы той или иной разновидности речи. Но сами по себе они, очевидно, не складываются в систему и не образуют «системы» в том смысле этого слова, в каком термин «система» применяется к языку[47]. Они объединяются в некоторые совокупности, в некоторые устойчивые экспрессивно-стилистические ряды внутри языковой системы в силу однородности экспрессии, а также сходного отношения к единой норме общенародного языка и к сложившейся традиции их функционально ограниченного употребления. В связи с этим возникает вопрос: содержатся ли в самой системе языка, «заложены» ли или, вернее, откладываются ли в ней самые способы, конструктивные принципы объединения и организации языкового материала, характерные для того или иного типа или разновидности речи? Ведь наличие стилистической окраски в отдельных элементах языка, т. е. отнесение их к определенному виду или типу речи («стилю»), может и не предполагать самих правил и принципов организационного объединения и структурной связи всех этих элементов в самой языковой системе, иначе говоря, еще не обязывает к признанию соотносительных и дифференцированных стилистических «систем» внутри единой системы языка. Но если такие принципы и связи могут складываться и развиваться в процессе употребления языка в разных общественных формах речевой деятельности, в многообразных разновидностях речи, то они во всяком случае иного качества, чем связи элементов самой системы языка. Связи и соотношения языковых элементов однородной стилистической окраски опираются не на структурные качества языка, не на формы и не на лексические или грамматические значения, а на социально-экспрессивные оттенки, на свойства функционального использования языковых средств в многообразии видов общественно-речевой практики. <...>

Признавая наличие разнообразной стилистической окраски у слов, форм, выражений и конструкций, языковеды обычно различают два ряда стилистических окрасок или «тональностей»: стилистические окраски экспрессивно-эмоционального характера и стилистические окраски, связанные с ограниченной речевой областью применения соответствующих языковых средств. Но уже отсюда ясно, что от наличия той или иной стилистической окраски или «тональности» у ряда слов и выражений до обобщенного вывода о существовании соответствующего «экспрессивного стиля» или «экспрессивной стилистической системы» в языке — «дистанция огромного размера». <...>

Приходится еще раз повторить, что «классификация стилей по экспрессивным качествам лишена единства, цельности и последовательности. По мере перехода от стилистической лексикологии к стилистическому синтаксису эта классификация постепенно теряет свои очертания. Возникает сомнение в правомерности распространения термина «стиль языка» на разновидности экспрессивной окраски речи». Ведь одни и те же экспрессивные краски могут накладываться на совершенно различные по своему функционально-стилистическому характеру высказывания (например, ирония, возвышенная патетика и т. п.). <„.>

Трудно согласиться с В. Д. Левиным, который считает объективно реальное существование «экспрессивных стилей» как цельных систем в самой структуре языка фактом самоочевидным и несомненным.

«Экспрессивный стиль» В. Д. Левину представляется совокупностью «элементов, обладающих определенной стилистической окраской», совокупностью «позитивных и негативных языковых признаков», образующих «цельную законченную систему». Однако В. Д. Левин не касается вопроса о том, должна ли непременно применяться и применяется ли вся такая совокупность или «система» общественно осознанных и закрепленных шутливых, иронических, вульгарных, неодобрительных и т. п. слов и выражений каждый раз для реализации соответствующих «стилей языка» в конкретных условиях и контекстах или же эти «стили» могут конструироваться и другими языковыми средствами, субъективно окрашенными или окрашиваемыми нужной экспрессией. В связи с этим укрепляется сомнение вообще в существовании таких «цельных, законченных систем» в самой общей системе языка. Ведь невозможно выделить какие-нибудь свободные, т. е. не принявшие форму грамматических идиоматизмов, общеобязательные синтаксические формы и конструкции, непосредственно выражающие иронию, шутку, неодобрение и т. п.

История экспрессивных форм речи и экспрессивных элементов языка вообще в языкознании мало исследована, пути и направления их развития в отдельных конкретных языках не выяснены.

Несколько иначе обстоит дело с изучением стилистически ограниченных функционально-речевых элементов, которым также сопутствует экспрессивная окраска, и их употребления. Что функционально-стилистическая окраска, присущая части слов, выражений и даже конструкций, генетически обусловлена преимущественным употреблением этих языковых фактов и явлений лишь в определенных видах речи, в определенных контекстах, — это очевидно. Связь этих языковых элементов с теми или иными функциональными разновидностями, типами, «стилями» речи для данной эпохи устойчива и общепризнанна.

Естественно возникают вопросы: функциональное разнообразие исторически сложившихся разновидностей речи, качественное различие между далекими разновидностями книжной и разговорной речи вытекают ли непосредственно из свойств самой системы языка в результате ее развития? Как это многообразие речевой деятельности исторически отражается в составе и строе языка? Система языка — при внутреннем единстве ее структуры — представляет ли в отдельных своих частях совокупность соотносительных, дифференциальных форм и способов выражения, внутренне объединенных и образующих своеобразные стилистические «системы» («стили языка») внутри общей языковой системы? Если язык обладает этим качеством, то в какие периоды его истории оно развивается в нем и как изменяется? Или же при крепком единстве общенационального языка в его системе лишь отслаиваются отдельные черты и элементы разнообразных разновидностей и типов речи, слышатся лишь отголоски более или менее отстоявшихся видов речевого общения? Следовательно, вопрос о формах, разновидностях и типах литературной речи, обычно называемых «стилями языка», повертывается в конкретно-историческую сторону. И в этом аспекте самый термин «стиль языка» требует уточнения. Его нельзя смешивать с термином «стиль речи», если признавать необходимость разграничения понятий языка и речи.

Термин «стиль языка» и определение стилей как разновидностей языка, как «частных» систем внутри «общей» системы языка побуждает представлять их по образу и подобию языковой системы. Однако никто из историков русского языка, выйдя за пределы трех стилей русской литературной речи XVIII в., не ищет в национальном русском языке XIX и XX вв. множества изолированных систем выражения («стилей» языка), составленных из характерной Для каждой из них совокупности столь же «изолированных элементов языка».

Наши рекомендации