Успешность речевого общения — это осуществление ком­муникативной цели инициатора (инициаторов) общения и до­стижение собеседниками согласия. 3 страница

Если с этих позиций подойти к некоторым из перечисленных качеств хорошей речи, то оказывается, как это ни странно на пер­вый взгляд, что в отдельных ее разновидностях хорошими или как минимум неплохими следует признать качества, противоположные тем, которые названы в списке. Так, если для научной речи дейст­вительно необходима точность, в том числе и точность в обозначе­нии конкретных реалий, то в разговорной речи вполне нормативны такие, например, неточные обозначения, как «чем писать» (карандаш, ручка). Б.Н. Ельцин в книге «Исповедь на заданную тему приводит такую полученную им записку: «Скажите, наши партийные руководители знают, что в стране нет элементарного: что поесть, во что одеться, чем умыться? Они что, живут по другим законам?»

Какие же существуют функциональные разновидности языка и какие требования с точки зрения культуры речи к ним следует предъявлять? Учение о функциональных разновидностях языка имеет свою историю. Долгое время разные сферы общения понимались как стили языка и стили речи. Стилями языка считались, например, язык науки, язык художественной литературы, разговорная речь. Стилями речи признавались частные реализации стилей, такие как учебная лекция и научный доклад, в основе которых лежит научный стиль. В последнее время лингвисты пришли к выводу, что языковые различия между некоторыми сферами общения столь значительны, что использовать по отношению к ним одно общее понятие «стиль» едва ли целесообразно. Поэтому вводится понятие «функциональная разновидность языка». Широкое признание получила типология функциональных разновидностей языка, сравнительно недавно предложенная академиком Д.Н. Шмелевым [40]. Эта типология такова:

Успешность речевого общения — это осуществление ком­муникативной цели инициатора (инициаторов) общения и до­стижение собеседниками согласия. 3 страница - student2.ru

Стилями Д.Н. Шмелев называет только функциональные стили, которые (все вместе) по своей языковой организации имеют существеннейшие отличия как от языка художественной литературы, так и от разговорной речи.

Как уже говорилось, главной отличительной особенностью языка художественной литературы является его особая по сравнению со всеми другими разновидностями предназначенность. Вся организация языковых средств в художественной литературе подчинена не просто передаче содержания, а передаче художественными средствами. Главная функция языка художественной литературы могут использоваться не только функциональные разновидности литературного языка, но и нелитературные формы национального языка: диалекты, просторечие, жаргонизмы и др. Интересный пример обыгрывания элементов официально-делового стиля в художественных целях В. Шукшиным в рассказе «Чудик» приводит в одной из своих работ Д.Н. Шмелев:

«В аэропорту Чудик написал телеграмму жене:

«Приземлился. Ветка сирени упала на грудь, милая Груша, меня не забудь. Васятка».

Телеграфистка, строгая сухая женщина, прочитав телеграм­му, предложила:

— Составьте иначе. Вы — взрослый человек, не в детсаде.

— Почему? — спросил Чудик. — Я ей всегда так пишу в письмах. Это же моя жена!.. Вы, наверное, подумали...

— В письмах можете писать что угодно, а телеграмма — это вид связи. Это открытый текст.

Чудик переписал:

«Приземлились. Все в порядке. Васятка».

Телеграфистка сама исправила два слова: «Приземлились» и «Васятка». Стало: «Долетели. Василий».

Можно привести еще ряд примеров такого рода: хорошо из­вестно умелое обыгрывание просторечия в рассказах М. Зощенко; охотно использует диалектные слова В. Астафьев; немало слов ла­герного жаргона в произведениях на соответствующую тему у А. Сол­женицына и т. п.

Особое положение языка художественной литературы в сис­теме функциональных разновидностей языка состоит еще и в том, что он оказывает огромное влияние на литературный язык в целом. Не случайно в название нормированного национального языка вклю­чено определение «литературный». Именно писатели формируют в своих произведениях нормы литературного языка. А. Солженицын предложил «Русский словарь языкового расширения». «Лучший способ обогащения языка, — пишет автор в предисловии к этому словарю, — это восстановление прежде накопленных, а потом уте­рянных богатств» [36, 43]. В словаре приводятся такие, например, слова: авосничатъ — пускаться на авось, беззаботно; бадъистое вед­ро — просторное, большое; бадяжничатъ — шутить, дурачиться; убарахтался — умаялся; бедитъ — причинять беду; безвидный — неказистый, невзрачный; беспорье — безвременье, худая пора и т. п. Трудно сейчас сказать, какова будет судьба этих и других слов в литературном языке, но сам факт создания такого словаря заслу­живает внимания. Когда размышляешь о языке художественной литературы, то, по-видимому, уместнее говорить не о культуре речи, а о таланте, мастерстве писателя в использовании всех богатств и возможностей национального языка. Дальнейшее развитие темы о языке художественной литературы увело бы нас далеко в сторону от проблематики культуры речи, поэтому обратимся к другим функ­циональным разновидностям языка.

Но прежде чем говорить конкретно о каждой из них, необхо­димо подчеркнуть одно существенное обстоятельство. Важным тре­бованием культуры владения языком является требование разли­чать его функциональные разновидности, свободно пользоваться любой из них, четко представляя, какая из разновидностей языка должна выбираться в соответствии с задачами общения. Одно из основополагающих отличий такой нелитературной формы языка, как просторечие, от литературного языка состоит в том, что носи­тели первого из них не различают или плохо различают разновидности языка. Попадая, например, в официально-деловую обста­новку, носитель просторечия будет стремиться говорить не так, как он привык говорить дома, но как именно говорить в данной ситуации, он точно не знает.

Культура владения разными функциональными разновиднос­тями языка — это прежде всего такой выбор и такая организация языковых средств, которые отличают данную разновидность от других, определяют ее лицо.

Среди функциональных разновидностей особое место, как сле­дует из приведенной на с. 19 схемы, занимает разговорная речь (далее — РР). Еще не так давно РР рассматривалась в ряду функциональных стилей.

Дело в том, что разговорная речь по сравнению с другими функциональными разновидностями имеет весьма существенные особенности. Если язык художественной литературы и функцио­нальные стили языка строятся на основе зафиксированных в сло­варях и грамматиках правил языка, то особенности разговорной речи нигде не фиксируются. Нигде не говорится, например, что в определенных условиях общения можно встретиться с употребле­нием именительного падежа существительного в высказываниях типа: Не скажете Третьяковка как пройти? Поэтому разговорная речь противопоставляется как некодифицированная всем другим кодифицированным функциональным разновидностям языка и бу­дет рассмотрена в специальной главе.

Для официально-делового стиля характерной чертой является штамп. Невозможно представить себе вольную фор­му в заявлении о командировке или об отпуске, существуют установ­ленные образцы дипломов, паспорта и т. п. Но, конечно, культура вла­дения официально-деловым стилем не ограничивается только знани­ем штампов. Разные его жанры требуют разных речевых навыков. Исследователь этого стиля П. В. Веселов рассматривает, например, культуру ведения деловой беседы по телефону. Отмечается, в част­ности, что для эффективности беседы необходимо сразу же отреко­мендоваться (следует говорить: «Иванов у телефона», «Петров слу­шает», а не «Я у телефона», «Слушаю»), при ведении разговора не должно быть никаких стилевых излишеств. «Служебный диалог по телефону, — пишет П. В. Веселов, — не подробный обмен мнениями, а обмен информацией оперативного значения с целью достижения определенных действий». И продолжает: «Подобно тому, как унифи­цирована письменная деловая речь, можно унифицировать и устную. Зачем? — Чтобы меньше говорить и больше делать» [2].

Особый жанр официально-делового стиля — это юридические документы: конституция, своды законов и др. Главное для этих документов — четкие, полные, не оставляющие места для двусмыс­ленности формулировки, ничто не должно оставаться в подтексте; неявно выраженный смысл для официально-делового стиля не ха­рактерен. Некоторая тяжеловесность многих юридических текстов неизбежна. При их написании действует своего рода принцип: хо­рошо бы сказать проще, но проще не скажешь, например: «Защита гражданских прав осуществляется в установленном порядке су­дом, арбитражем или третейским судом путем: признания этих прав; восстановления положения, существовавшего до нарушения права, и пресечения действий, нарушающих право; присуждения к испол­нению обязанности в натуре; прекращения или изменения право­отношения; взыскания с .лица, нарушившего право, причиненных убытков, а в случаях, предусмотренных законом или договором, — неустойки (штрафа, пени), а также иными способами, предусмот­ренными законом».

Такие юридические тексты не предназначены для быстрого ус­воения неспециалистами: они требуют неоднократного прочтения.

Эффективный набор языковых средств для построения доб­ротных в плане культуры речи научных текстов подчиняется та­ким требованиям, как логичность изложения, точное обозначение понятий и реалий. Научный текст немыслим без терминологии, по­скольку именно она обеспечивает точность обозначения. Последо­вательное развитие научной мысли (логика мысли) не позволяет, с одной стороны, использовать, как и в официально-деловом стиле, неявно выраженный смысл, а с другой — требует того, чтобы новое предложение постоянно вбирало в себя смысл предшествующих. Это можно осуществить, просто повторив предшествующее пред­ложение в форме придаточного, ср.: В предложении слова объеди­няются в словосочетание. То, что в предложении слова объединя­ются в словосочетание, определяет особые синтаксические свой­ства слов. Такой способ крайне неэкономен. Поэтому чаще ис­пользуются другие способы: свертывание предшествующего пред­ложения в отглагольное существительное, замена его местоимением и т. п., ср.: Такое объединение определяет особые синтаксические свойства слова. Подобные способы не чужды и другим функцио­нальным разновидностям языка, в языке научных текстов они осо­бенно активны, например: «В этой главе теория обобщенных функ­ций применяется к построению фундаментальных решений и к ре­шению задачи Коши для волнового уравнения и для уравнения теплопроводности. При этом задача Коши рассматривается в обоб­щенной постановке, что позволяет включить начальные условия в мгновенно действующие источники (типа простого и двойного слоя на поверхности t = 0). Таким путем задача Коши сводится к задаче о нахождении такого (обобщенного) решения данного уравнения (с неизменной правой частью), которое обращается в нуль при t < 0. Последняя задача решается стандартным методом — методом сум­мирования возмущений, порождаемых каждой точкой источника, так что решение ее представляется в виде свертки фундаменталь­ного решения с правой частью». В результате этого научные тексты оказываются информативно насыщенными в гораздо большей сте­пени, чем, например, разговорные или публицистические. В тексты многих научных специальностей (математика, физика, химия, ло­гика и др.) органически входят формулы. Поэтому научные тексты объективно трудны для восприятия. К ним нельзя предъявлять требование вседоступности. Следует, однако, заметить, что объек­тивные трудности восприятия научных текстов не имеют ничего общего с субъективной трудностью восприятия некоторых научных текстов. Существует ложное убеждение, что наука в принципе долж­на быть непонятна для непосвященных. И поэтому некоторые уче­ные, особенно начинающие, стараются во что бы то ни стало напи­сать «позаковыристей», например, так: «...На месте генетического знания выступает знание реальное, или ближайший смысл из чис­ла неоязыковленных смыслов пространственной таксономии в речи коммуникативной абстракции». Хотя вряд ли такие «неоязыковленные» суждения могут продвинуть науку вперед... На наш взгляд, основное требование к культуре владения научным стилем можно сформулировать в виде такой сентенции: выражайся настолько сложно, насколько сложен объект исследования, и не более того.

Следует отметить еще одно немаловажное обстоятельство. Есть существенные различия между письменной и устной формами на­учного стиля. Например, вполне оправданна глубокая информаци­онная насыщенность письменных научных текстов, поскольку пись­менный текст, если он не сразу понят, может быть вновь прочитан. Устный научный текст, например лекция, такого повторного вос­приятия, естественно, не допускает. Поэтому опытный лектор по­дает информацию как бы порциями, часто возвращаясь к уже ска­занному, вновь активизируя его в сознании слушающих. В резуль­тате семантико-синтаксическая структура устного научного текста оказывается весьма своеобразной. Специально исследовавшая уст­ные научные тексты О. А. Лаптева главной чертой их считает дис­кретность (прерывистость) [18, 119]. Вот небольшой приводимый ею пример (в несколько упрощенной передаче): «Нужно формулиро­вать наши теоретические выводы таким образом. Чтобы они были четко, так сказать, уже с самого начала, при формулировке, они включали в себя возможность их проверки фактами. Причем не только данным ученым, но специалистами в области эмпирии. То есть можно. Организовать, так сказать, разделение труда между теоретиками и людьми, работающими в области эмпирии, в облас­ти статистики, которые, опираясь на правильно сформулирован­ные теоретические положения, когда правильно сформулирован­ные теоретические положения, когда правильно сформулированные требования проверки того или иного теоретического положения, мог­ли сказать: «Да, вот это положение подтверждается фактами. Вот это положение не подтверждается фактами». Ясно, что писать так нельзя, но говорить вполне можно, текст отвечает требованиям к культуре владения устным научным стилем.

Нетрудно видеть, что официально-деловой и научный стили имеют немало общего. Это прежде всего точность обозна­чений (термины), отказ от смысла в неявном вы­ражении. Эти стили относятся к разряду строгих. Они заметно отличаются от нестрогой разговорной речи. Особое промежуточное положение между строгими и нестрогими функциональными разновидностями языка занимает публицистический стиль. Известный языковед В. Г. Костомаров, анализируя один из основ­ных жанров публицистики, язык газет, показал, что в нем соединя­ются две противонаправленные тенденции: тенденция к стандар­тизации, свойственная строгим стилям, и тенденция к экспрессив­ности, характерная для разговорной речи и для языка художест­венной литературы. В. Г. Костомаров пишет: «К максимуму инфор­мативности стремятся научный и деловой стили... К максимуму эмоциональности приближаются некоторые бытовые и поэтические тексты... Газетное изложение не терпит ни той, ни другой крайнос­ти: в первом случае не было бы эмоционально воздействующего эффекта (скучно, неинтересно), во втором — необходимой фактографичности (на одних чувствах)» [14, 91]. Вот пример соединения этих тенденций: статьям на серьезнейшие темы может предшествовать экспрессивный «легкомысленный» заголовок. Вообще современная пресса — это своеобразное соревнование заголовков (кто ярче и не­обычнее назовет): «О чем промолчит глас народа»; «В экологическом концлагере»; «Второй эшелон номенклатуры»; «Бермудский треуголь­ник в Лаврушинском переулке»; «Вопросы истории» под вопросом»; «Лес рубят — машины стоят»; и даже элементарный прогноз погоды озаглавлен в одной из газет так: «У природы нет плохой погоды».

Итак, была сделана попытка в общих чертах определить ос­новные языковые особенности функциональных разновидностей языка и дать рекомендации по культуре владения ими. Следует подчеркнуть, что в данном случае речь может идти именно о реко­мендациях, а не о тех достаточно жестких требованиях, которые предъявляет нормативный аспект культуры речи. Создание текста определенной функциональной направленности — это творческий процесс, исключение составляют только некоторые канонические жанры официально-делового стиля. Творчество же предполагает проявление языковой индивидуальности. Каждая функциональная разновидность языка располагает таким богатым арсеналом языко­вых средств и способов их организации, что всегда есть возмож­ность строить соответствующие тексты разнообразно, но во всех случаях эффективно. Чем выше культура владения функциональ­ными разновидностями языка, тем в большей степени проявляется языковая индивидуальность. Едва ли в пособиях по культуре речи можно научить языковой индивидуальности — это, как говорят, от Бога, но вот научить не создавать неэффективных в коммуника­тивном плане текстов, вероятно, можно.

В отдельных главах учебного пособия представления о функ­циональных разновидностях языка и культуре речи изложены бо­лее детально.

Контрольные вопросы

1. Понятие «культура речи» в данном учебном пособии упот­ребляется в двух значениях:

а) Культура речи — это особая область лингвистических зна­ний, научная дисциплина, содержащая определенные разделы, подразделы и правила, относящиеся к этой отрасли языкознания (см. структуру учебного пособия).

б) Культура речи как совокупность навыков, знаний и рече­вых умений отдельной личности. Дайте определение культуры речи.

2. Какие три аспекта культуры речи выделены в качестве ведущих?

3. Расскажите о существующих функциональных разновидностях языка. Какие требования с точки зрения культуры речи к ним следует предъявлять?

4. Какие функциональные стили выделены академиком Д. Н. Шмелевым?

5. Назовите черты, свойственные, с одной стороны, разговор­ной речи, с другой — языку художественной литературы. Почему их не следует рассматривать в одной плоскости с другими функци­ональными стилями языка?

§ 3. Основные признаки культуры речи как языковедческой дисциплины

В спонтанной речи мы пользуемся языком, как писал Г. О. Вино­кур, «импульсивно, следуя заданной, внушенной социальной нор­ме» [3]. Однако даже в том случае, если говорящий образован и хорошо знает своей литературный язык — его лексику, граммати­ку, правописание и произношение, со временем его речь «по инер­ции» (при условии работы над языком) становится более осознан­ной, продуманной, целесообразной с точки зрения условий, ситуа­ции и, конечно, избранного стиля общения. Никто не будет спорить с высказыванием о том, что речь культурного человека должна быть выше простого умения объясняться в быту. Коммуникативные ас­пекты речи в процессе овладения литературным языком являются едва ли не решающими. Однако, если думать о том, что именно составляет специфику культуры речи как особой языковедческой дисциплины, то нельзя не заметить, что для нее особенно важными являются: 1) проблема литературной нормы, ее теоретическая и культурологическая интерпретация; 2) регулятивный аспект, пре­дусматривающий поддержку, защиту и охрану русского языка от неблагоприятных и разрушительных влияний.

25 октября 1991 г. был принят закон о языках народов РСФСР, в котором русский язык объявлен государственным. В настоящее время разработана Федеральная программа поддержки русского языка. При создании сетки Федеральной программы язык рассмат­ривался в трех главных аспектах: русский язык как государствен­ный, как национальный икак мировой. В последнем случае предусматривалась функция русского языка как международного. Специ­ально оговаривалась выработка государственной политики по отно­шению к русскому языку, что относится, бесспорно, и к культуре его использования. В докладе «Основные направления деятельнос­ти Совета по русскому языку при Президенте Российской Федерации» академик Е. П. Челышев сказал: «Русский язык является ос­новой духовной культуры русского народа. Он формирует и объ­единяет нацию, связывает поколения, обеспечивает преемственность и постоянное обновление национальной культуры. Престиж рус­ской нации, восприятие русского народа в других культурах во многом зависит от состояния русского языка. Опираясь на народ­ную языковую традицию, многие замечательные русские писатели, ученые, общественные деятели внесли значительный вклад в ста­новление русского национального языка, в совершенствование его литературной формы. Русский язык ... занимает достаточное место в ряду мировых языков, отличаясь развитой лексикой, богатством фразеологии, гибкостью и способностью выражать новые явления культуры, науки и общественной жизни» [38].

С государственной политикой связано общее направление де­ятельности государства в области языка. В компетенцию государ­ства входит прежде всего защита широкой сферы функционирова­ния языка. Можно привести один исторический пример. На протя­жении всей первой половины XVIII в. и ранее в России преподава­ние в Академии велось не на русском, а на греческом и латинском языках. Лишь в 1747 г., то есть в середине XVIII в., по распоряже­нию, подписанному императрицей Елизаветой, в утвержденном регламенте Академии наук официальными языками для Академии были установлены два — латинский и русский. На полях устава рукой Ломоносова было приписано: «Ораторские речи должны быть все российские». По существу, только в последней трети XVIII в. — с 1767 г. (подумайте, как поздно!) — началось регулярное чтение лекций на русском языке, хотя часть лекций все же читалась на латыни. Только покровительство власти помогло русским ученым в конце XVIII в. утвердить родной язык и в сфере науки, и в сфере преподавания.

Велика роль государства в деле развития русистики, филоло­гического образования и преподавания русского языка, учрежде­ния гуманитарных учреждений, их устройства и финансирования, что также составляет важнейшую часть поддержки русской куль­туры, науки и языка.

Имеются и негативные стороны попыток воздействия власти на язык. И тут важно помнить: следует изучать современный язык, но и его история нас многому учит. Если у реки можно изменить направление, забрать ее в коллекторы, то язык, который часто срав­нивают с водной стихией, в коллекторные трубы не заберешь. Ре­гулирование, связанное с языком, должно предполагать и долю сво­боды, возможность стилистического выбора. Мы обязаны учиты­вать, что иногда употребление слов носит стихийный характер. В этом отношении поучительны примеры прямого вмешательства власти и попытки ее воздействия на язык.

Так, Павел I запретил употребление слов общество, отечест­во, стража, граждане. Следовало говорить не граждане, а жители, не отечество, а государство, не стража, а караул, не клуб, а со­брание. Наказание за нарушение предписаний было строгим. Из­вестен факт, что за выражение «представители лесов» при виде некоторых деревьев сопровождавший Павла I дворянин был из­гнан из экипажа государя. За неосторожные речи о персоне госуда­ря жестоко пытали.

В XX веке иллюстрации еще более разительны. Нельзя было говорить и думать, а тем более писать обо всем том, что не устраи­вало правящий режим. В советский период государством был со­здан специфический словарь идеологом и разработаны семанти­ческие сферы новой русской идеологии [17, 6—44]. В проспекте эн­циклопедического словаря-справочника «Культура русской речи» подчеркивается значение сознательного воздействия государствен­ной власти на язык: «Формирование и поддержание особого идео­логизированного языка является эффективным средством пропа­ганды, позволяющим создать определенную картину социальной дей­ствительности. Наличие или отсутствие термина как бы подтверж­дает наличие и отсутствие обозначаемого им явления (например, развитой социализм, новый класс)» [16, 93—94].

В соответствии с государственными идеологическими установ­лениями, которые в той или иной мере приходилось отражать в толковых словарях советской эпохи, были расставлены знаки оцен­ки слов, относящихся к семантическому полю идеологем. Так, еще совсем недавно (до 90-х гг.) только с отрицательной коннотацией ис­пользовались все термины и номинации, относящиеся к правящим классам в XIX в.: аристократ, дворянин, буржуа, предпринима­тель, помещик, барин, крепостник, господин, вельможа и т. п. В наши дни активно развивается процесс энантиосемии и знаки оце­нок у многих из этих слов меняются на противоположные — из отрицательных на положительные, и наоборот.

Второй пример. Значительные полномочия были даны госу­дарственной цензуре и лицам, осуществляющим надзор за печа­тью. Так, министр иностранных дел А. Козырев вспоминал, что ста­рый МИД (работавший при А. Громыко) старательно вычеркивал из всех мидовских документов словосочетание мировое сообщест­во: «Что это такое? С кем общаться? С капиталистическими страна­ми? Увольте» (из телепрограммы НТВ «Герой дня» от 26 января 1996 г.).

Деятельность цензуры особенно памятна словарникам и лек­сикографам. Сохранились ставшие теперь историческими устные воспоминания. Членам редколлегии «Толкового словаря» под ред. Д. Н. Ушакова запомнилась, например, работа над буквой «Л». В одном из первых списков словника после слова ленинец шло слово лентяй. Редактор в издательстве спрашивал: «Чего вы хотите, чего добиваетесь?». Между этими словами тогда пришлось вставить слово ленинградец, хотя патронимическая лексика (типа москвич, архан­гелогородец и др.) в толковые словари не вводилась. В окончатель­ном тексте словаря этой неловкости удалось избежать.

С. И. Ожегов рассказывал что во время дружбы с Германией в его «Словарь русского языка» было включено слово фюрер, а после разрыва с Германией оно было заменено междометием фъютъ. Однако политики приходят и уходят, а словари остаются. Если в первых изданиях словаря 40—50-х гг. слова фюрер нет, то в «Тол­ковом словаре русского языка» С. И. Ожегова и Н. Ю. Шведовой 1992 г.. слово фюрер и междометие фъютъ расположены неподале­ку друг от друга. Ясно, что подобное вмешательство власти в конце концов кончается ничем. Еще об одном эпизоде словарной работы рассказывал С. И. Ожегов. В первых изданиях его словаря было помещено слово хрущ с таким толкованием: «Название некоторых жуков, напр., майского» С иллюстрацией: «хрущ — вредитель сель­ского хозяйства». С 1958 по 1964 г., когда генсеком был Н. С. Хру­щев, предпринявший ряд неудачных и просто даже разрушитель­ных реформ в сельском хозяйстве, издательская цензура усмотре­ла ядовитый намек в иллюстрации к слову хрущ. Пример при­шлось снять. В «Толковом словаре русского языка» С. И. Ожегова и Н. Ю. Шведовой 1992 г. слов хрущ определяется так: «Жук с плас­тинчатыми усиками (часто вредитель растений)». Вслед за этим словом все же помещены лексические памятники деятельности Н. С. Хрущева: хрущевка (разг.) и хрущобы (прост, шутл.). Послед­нее воспринимается не столько как шутливая, сколько как ирони­ческая номинация, по аналогии со словом трущобы.

После того как была провозглашена политика гласности (с 1985 г.) и официально отменена цензура, в обществе воцарилась свобода слова: пиши, как думаешь, говори, что хочешь. Ни запрета, ни конт­роля. Но, что очень плохо, нередко нет и необходимого самоконт­роля, и тем более — даже попыток самоограничения. В этих усло­виях, конечно же, лица, облеченные государственной властью, не могут оставаться равнодушными к фактам откровенного бескуль­турья. Так, в одной из радиопередач 1996 г., которая называлась «Гражданин — общество — закон», состоялся диалог радиоком­ментатора и юриста.

Радиокомментатор: — Мой сосед в гараже ремонти­ровал машину вместе с пятнадцатилетним сыном, и его разговор был пересыпан нецензурными выражениями. Прямо сказать, из гаража раздавался мат-перемат.

Юрист: — Это мелкое хулиганство, и за это положен даже штраф.

Радиокомментатор: — Да, надо повышать культуру общения, должна утверждаться нетерпимость по отношению к этим явлениям.

Юрист: — Нецензурная брань в общественном месте недо­пустима.

По этому же поводу весьма характерно высказывание бывше­го председателя российской телерадиокомпании О. Попцова в про­грамме «Вести» 15 ноября 1995 г., когда проходила предвыборная кампания, связанная с избранием депутатов в шестую Государственную Думу. С экрана телевизора звучала ненормативная лекси­ка, которую депутаты использовали в борьбе с конкурентами. О. Попцов, запретивший появление на экране некоторых фрагментов из теледебатов, прокомментировал свои запреты следующим образом: «Мат — это, безусловно, элементы лексики, но не элементы пред­выборной агитации. У нас отменена политическая цензура, но цен­зура нравственная все же, бесспорно, будет. Цензура будет касать­ся элементов насилия, хамства, хулиганства и откровенной глупос­ти». В связи с этим необходимо упомянуть и о действующем Уго­ловном кодексе Российской Федерации, в котором есть специаль­ные статьи, предусматривающие наказание за оскорбления, то есть унижение чести и достоинства другого лица, выраженное в непри­личной форме, так же как и за клевету, подрывающую репутацию человека (ст. 129 и 130).

В отличие от государственной политики (по отношению к язы­ку) вектор лингвистической политики обращен в другую сторону, хотя вопросы защиты, охраны и поддержки литературного языка — общие для всех сфер. Перед лингвистами, филологами, преподава­телями русского языка стоит задача воспитания и обогащения инди­видуального культурного языкового опыта каждого человека. «Чем меньше культурный опыт человека, — замечал академик Д. С. Лиха­чев, — тем беднее не только его язык, но и «концептосфера» его словарного запаса, как активного, так и пассивного» [20, 5].

Наиболее точно значение и роль языковой политики определил проф. Г. О. Винокур в книге «Культура языка»: «Целью языковой политики может быть только сам язык. В противном случае язык превращается лишь в средство, объект достижения целей собст­венно политических, а не культурно-лингвистических... Языко­вая политика есть не что иное, как основанное на точном, науч­ном понимании дела руководство социальными лингвистически­ми нуждами».

Наши рекомендации