Основные подходы к пониманию государственной власти

Существует многообразие подходов к осмыслению понятия власти, комплексность и многомерность данной дефиниции порождает целую палитру мнений и точек зрений, что приводит к неизбежности споров относительно содержания и использования этого термина. Так, например, П. Моррис, стремясь выявить общую концептуальную базу для термина «власть», предпринял в своей работе «Власть: философский анализ» скрупулезное исследование различных понятийных конструкций этого слова и показал, что как в реальной, так и в теоретической (научной) практике этот термин используется не только по-разному, но и зачастую вообще для обозначения различных феноменов[199]. Особенно, с его точки зрения, такое разногласие характерно для политической и государственной сферы. Сразу хотелось бы отметить, что если природа власти вообще выявляется в широком концептуальном пространстве, то по отношению к термину «государственная власть» такое разнообразие встретить достаточно трудно.

В свете вышесказанного мы имеем, как это ни странно, весьма существенный разрыв, а порой и противоречие между теоретическими версиями понятия «власть» и теориями государственной власти. Так, феномен власти рассматривается почти во всех науках, так или иначе связанных с обществом, а государственная власть в ее политико-правовом измерении фундаментально исследуется, как правило, в рамках правового познания. В связи с этим, несомненно, прав Д.А. Керимов, связывающий одну из причин отставания государствоведения, а в некоторых случаях и его явное противоречие другим социальным наукам, с тем, что «изучением проблем государства занята единственная отрасль знания – юридическая наука, даже не юридическая наука в целом, а лишь общая теория государства и права»[200]. Причем «общая теория государства и права не смогла в достаточной степени развиться в рамках юридической науки, поскольку, хотели мы того или нет, государственная деятельность анализируется формально, только в институцио­нальном плане, в рамках, закрепленных законодательством, т.е. в значительной мере через «юридические очки» (курсив – авт.)»[201], – дополняет эту мысль Л.С. Явич, вследствие чего «цель этой научной работы (юридико-догматической – авт.), – писал Б.Я.Кистяковский, – определить сущность государственной власти, сформулировав её в строго логически построенном юридическом понятии, – далеко не выполнена»[202].

Именно подобные проблемные ситуации в юридической науке дают сегодня повод для новых теоретико-методологических дискуссий и сомнений по поводу научно-юридического анализа государственной власти. Некоторые авторы утверждают, что как таковой государственной власти в её современном понимании (институциональном, юридическом смысле) вообще не существует, ибо государство в лице его органов прикрывает за этим абстракт­ным концептом институциональную структуру господства, «меха­низм» конструирования и навязывания определенного стиля (государственного) мышления. Поэтому, по их мнению, следует как можно быстрее отказаться от этого термина-маски, который за правовой терминологией скрывает свое подлинное лицо – волю к господству, заменив его чем-то более «полезным», хотя и непо­нятно, чем конкретно [203].

Однако ясно одно: при «попытке совсем отказаться от понятия государственной власти… или дать этому понятию совершенно производное значение, мы и чувствуем, что перед нами удачная или неудачная, но, во всяком случае, чрезвычайно искусственная стилизация»[204], замечает С.А. Котляревский. В этом плане, несомненно, то, что слишком узкое понимание политических и правовых основ общественного бытия, как некоего юридико-государственного кодирования реальности, посредством формального и нормативно-институционального заимствования, что свойственно современному этапу развития российской государственности, западных образцов жизни, привело к распространению и укоренению взгляда на власть как на правовой инструмент регулирования общества, где юриди­ческое есть смысл и основа существования власти. Однако история государственно-правовой мысли и ее практической реа­лизации учит нас тому, что ни власть, ни право не являются социальным демиургом друг друга: «Власть не создала право, но она и не создана им»[205].

Думается, современная политическая и правовая жизнь намного богаче и, соответственно, сложнее и сам феномен государственной власти. Поэтому, как видится, необходима иная аналитика, схватывающая комплексно социальный характер, динамику и историческую обусловленность государственной власти, её архитектонические составляющие. «Таким образом, природа государственного властвования, несомненно, может быть понята только на фоне гораздо более широком, чем тот, который в состоянии дать изолированная наука о государстве»[206].

Рассмотрим классификацию подходов к государственной власти, отражающую специфику стиля государственно-правового мышления. В этом ракурсе условно можно выделить три основные группы: реализм, номинализм и концептуализм, каждая из которых отражает ту или иную направленность в постижении государственной власти.

Реализм как философское учение наделяет тот или иной социальный феномен онтологическим статусом, независимым от человеческого сознания. «Реалистический взгляд» на государствен­ную власть основывается на презумпции объективной реальности универсалий (Ф. Аквинский), на идеальных образах (Платон), моделях будущих отношений, наличии определенной логической сущности (Д. Дрейк, А. Роджерс, Г. Стронг) и т.п., которые затем разворачиваются в политической реальности. К реалистическим концепциям власти следует отнести теологическую теорию, теорию «общей воли», юридический и идеократический подходы.

Теологическая теория власти. Эта теория берет свое начало еще в мифологическом миросозерцании, в рамках которого все сущее рассматривается с точки зрения хаоса и космоса, сакраль­ного и профанного, внутреннего и внешнего. В рамках этого мышле­ния все социальное – это отражение космического, абсолютного. Движение и стабильность, борьба и гармония космоса есть образ существования и социального.

Власть здесь – орудие борьбы с хаосом, действенное средство «перевоплощения» его в порядок («замиренную среду» – М.М. Ковалевский). И для того чтобы сохранить последний, все должны жестко следовать определенным правилам, нарушение которых чревато утратой упорядоченности и в целом самого существования социального (ибо в хаосе ничего не может существовать – вспом­ним хотя бы воззрения древних греков). В этом плане власть есть сила, которая удерживает социальное бытие от проникновения в него хаоса, от скатывания порядка в «ничто» [207]. Это без преувели­чения первая модель государственной власти и её роли в социаль­ной жизни, вошедшая затем «в плоть и кровь» ряда монархических теорий власти. Главные носители – источники земной власти. В зависимости от времени и воззрений это, соответственно, боги, духи, далекие предки, т.е. в жизни общности реально властвуют те, чей статус «ближе» к сакральному миру (к источнику власти) и просто несоизмерим с положением подвластных.

Теологическая концепция государственной власти обретает свою легитимацию, впрочем, как и легализацию (через Святое писание, иные священные тексты) от некого сверхъестественного начала. Верховный властитель связан с высшей силой, является проводником, посредником между двумя мирами – сакральным и профанным, – утверждал А. Августин. Так, у него, например, соотносятся «мир земного государства» и «мир небесного госу­дарства», порождая в конечном итоге «мир всего – спокойствие порядка». Теологические учения о государственной власти, таким образом, это теории универсального порядка, другими словами, вся Вселенная – это своего рода «космическое государство», которое зиждется и отстраняется от хаоса единым божественно установ­ленным порядком, в гармоничном сочетании различных его частей.

Позднее видный представитель теологической мысли Фома Аквинский модифицирует божественную теорию государствен­ной власти (делает её более социальной, требующей рациональ­ной организации), утверждая, что от Бога происходит сам прин­цип власти, некоторая властная сущность или иначе «божествен­ная конституция», делом же государственной власти является её воплощение и развертывание в земных законах. Тем самым происходит воплощение божественной сущности в конкретное устройство государства (его обожествление), обеспечивая «пра­ведную жизнь» в нем. Фома Аквинский раскрывает суть госу­дарственной власти, назначение царя, утверждая, что «в управ­лении собственным королевством король должен подражать правлению природой Богам. Король должен основывать города точно так же, как Бог сотворил мир, должен вести человека к его высшему предназначению точно так же, как Бог ведет природных тварей… человек нуждается в ком-то, кто был бы способен открыть ему путь к блаженству на небесах, блюдя здесь, в земной юдоли, то, что есть honestum (добродетель – лат.). Царская доля вести человека к honestum, как к его естественному и божественному предназначению»[208].

Теория «общей воли». В рамках этого мышления власть утра­чивает своё первоначальное значение сакральной данности и свя­зывается с некоторой целостностью (общая воля, воля народа, мировая воля, разум), из которой она проистекает и для которой призвана к существованию. Религиозно-властное сознание заме­няется политическим, которое «не просто истолковывает смутные импульсы, идущие из глубин социального, оно обожествляет его. Возникает некая религия социального, сопровождающаяся вполне реальной секуляризацией общества и падением его традиционных ценностей»[209].

С точки зрения этого подхода, государство есть особое, органичное целое, обладающее самосознательным единством и выступающее в виде консолидированного субъекта, «высшей лич­ности» (Н. Алексеев). В этом смысле государственная власть представляет собой высшую волю этого единого субъекта, «государства-личности». Поэтому её общезначимый характер и высшее социальное положение по сравнению с индивидуальной и групповой обусловливает господство, властвование «общей воли» на всем государственном пространстве. «Воля государства, – с точки зрения приверженцев этого подхода, – не сумма воль граждан, а особая властвующая над ними воля»[210].

Юридическая теория. Появление этой теории связывают с развитием теории «общей воли», где последняя замещается обязательным началом норм права, а воля государства и есть в таком случае совокупность норм или юридический порядок. «Нормы эти высказывают долженствование, нечто предписывают, нечто повелевают, и сила такого долженствования ощущается людьми как некая «власть»[211]. Поэтому государство выступает как консолидированный юридический субъект, обладающий особой волей и особой высшей властью, а власть в этом свете сводится до правового инструментария, который регулирует общественные отношения, обеспечивая тем самым особый правопорядок. Послед­ний же обусловливает как вектор политического развития общест­ва, так и вид, объем и специфику властных отношений в жизнедея­тельности субъектов. Другими словами, государственная власть как бы априорно понимается как особый механизм (у)правления, который должен быть органично встроен в политико-правовую ткань общества и хотя бы на уровне публичного дискурса (нормативно-правовых актов, деклараций и т.д.) соответствовать юридической реальности. Так, например И.Кант, отмечал, что безусловное подчинение суверенной власти обусловлено юридическим порядком как таковым, который, по сути, и есть категорический императив[212]. В этом смысле «над властью все более приобретает господство правовая идея, идея должного… Только если власть способствует тому, что должно быть, только если она ведет к господству идеи права, только тогда мы можем оправдать её существование, только тогда мы можем признать её правомерной»,[213] – отмечал Б.Я.Кистяковский.

Эта проекция власти обусловливает то, что механизмы власти весьма часто совпадают с самим правовым регулированием («власть есть специальный вид права» – Ф.Ф.Кокошкин), а в некоторых случаях государственная власть вообще понимается как средство для достижения, реализации, прежде всего, правовых целей, т.е. артикулируется, получает свое выражение в системе социальных отношений посредством юридического регламентирования.

Идеократический подход базируется на совокупности объективно существующих исторических факторов, которые интерпретируются с помощью системы абсолютных идеалов и идей. Здесь источник и смысл государственной власти «находится в родственной связи с идейным содержанием того начала, которое данной нацией принимается, как начало абсолютного идеала, как надэмпирическая реальность. Этим содержанием обусловливается этический идеал нации в виде того или другого кодекса мораль­ных требований; им же обусловливается та идея, тот аспект генезиса власти, которому нация подчиняет свою общественную жизнь в государстве»[214]. И.А. Ильин писал, что каждое госу­дарство имеет единую и высшую цель, без нее оно не может существовать ни как устойчивая организация, ни как духовное образование. Государство, по своей сути, призвано служить этой общей идее, которая выработана в ходе внутренней, духовной государственной жизни общества (ибо «право и государство возникают из внутреннего, духовного мира человека, создаются именно для духа и ради духа»), и благодаря именно следованию этой общей идее оно находится на действительной высоте, в служении ей объясняется его существование и положение в обществе[215]. С точки зрения Н.С. Трубецкого принцип идеократи­ческой государственности заключается в наличии общности миросозерцания, особой системы убеждений, оформляющих верховную идею нации («идею-правительницу»). Смысл бытия государственной власти, таким образом, заключается в органи­зации особого «идеологического» образа жизни народа, поддер­жании и сохранении оригинальности, индивидуальности нацио­наль­ной культуры, в полной мере соответствующей духу народа, его истории и социальному опыту.

Каждая из вышеперечисленных теорий по-своему ставит и объясняет вопрос о сущности суверенной власти и об ограниче­нии государственной власти. Сторонники теологической теории видели истоки власти в божественной воле, а ее суверенность – в монархическом принци­пе, ибо правитель, и только он один, наделен неотчуж­даемой верховной властью. Ее ограничение, пределы функциони­рования установлены Богом, перед которым и несет ответствен­ность монарх. Контролирующие функции или, точнее, корректи­рующие воздействия на верховную власть призвана осуществлять Святая церковь, которая освящает последнюю и не дает ей погряз­нуть в мирском грехе. Теория общей воли переносит властный суверенитет на народные массы, его социально-политические требования становятся целью и смыслом существования государст­венной власти. Власть в свете этой теории произошла из договора между народом и верховной властью, где первые определяют объем и пределы функционирования государственной власти, контроли­руют и корректируют ее действия. С точки зрения юридической теории суверенная власть «обязывается и ограничивается» не своей собственной волей, или общей (народной) волей, «… а существующей и без нее необходимостью высшего принципа права»[216]. Истоки власти проистекают из юридического порядка, т.к. само право есть необходимый, обязательный принцип органи­зации человеческих сообществ и поддержания их устойчивого существования. Поэтому-то государственная власть находит принцип, смысл и пределы своего существования в праве, главенствующем над ним, которое имеет статус высшего начала.

В некотором смысле обособленно от этих теорий трактует как истоки власти, так и ограничение суверенной власти идеократический подход. В свете этого подхода пределы власти не следует искать в разделах закона или в народной воле, господстве одного класса над другим, ее пределы есть уже в мышлении. Тем самым она самоограничивает себя во имя какого-либо высшего начала, а изменения в мировоззрении, в представлениях о власти необходимым образом трансформируют всю систему властных институтов и отношений. «В подкладке учреждений, искусств, верований, политических правительств каждого народа, – замечает Г. Лебон, – находятся известные моральные и интеллектуальные особенности, из которых вытекает его эволюция… жизнь народа, его учреждений… суть только видимые продукты его невидимой души»[217]. Поэтому-то самоогра­ничение может быть нравственным, социально-политическим, но никак не позитивно-юридическим. Таким образом, если говорим о «юридической неограниченности суверенной власти, то разумеем лишь неограниченность данной власти от всякой другой юридической власти; ни в коем случае мы не говорим об абсолютности этой власти, о ее неограниченности и независи­мости от общих материальных условий жизни, ни даже о её независимости от высшего принципа нравственности»[218].

Полемизируя со сторонниками юридической теории государственной власти, представители идеократического подхода были убеждены, что истоки власти и ее пределы заключены не во «внешней правде», а в «правде внутренней», где отношения и связь властвующих и подвластных зиждется на нравственном убеждении, а не на формальной юридической норме, покоится не на правовых гарантиях, а на истинно нравственном целом. «Вся сила в идеале, – говорят они, – да и что значат условия и договоры, как скоро нет силы внутренней»[219].

Номинализм. «Номиналистический взгляд» на власть утверждает лишенность общих понятий, абстрактных идеалов онтологического статуса и связывает их существование в качестве имен (государственная воля, идеал, суверенитет и т.п.) со сферой мышления, признает невозможность примата в исследовании власти общего (т.е. социальной структурности, иерархии) над межличностными отношениями. К подобным теориям и подходам можно отнести теорию индивидуальной воли, анархические учения и психологические теории.

Сущность теории индивидуальной воли сводится к положению о том, что общество – это совокупность отдельных индивидуальных воль, которые властвуют как над собой, так и осуществляют власть над другими индивидами, если они этой власти подчиняются. Стало быть, власть – это преобладание одной индивидуальной воли над другой, а государство есть соединение известного количества «отдельных людей» под одной высшей волей. «Учение это о единой, индивидуальной воле, руководящей государством, особенно было по пути писателям монархического лагеря. Только единая человеческая воля, учили они, может быть неподвижной точкой, на которой укреплена вся система человеческого общения (Е. Лингг). Эта скрепляющая воля может определяться в своих решениях другими волями, но все-таки она должна быть одна и едина»[220]. Такого рода возвыше­ние одной воли над другими есть факт истории и непреложное свидетельство развития и функционирования госу­дарственной власти, существуюеий в силу естественной необходимости. Теория индивидуальной воли основывается не на юридическом и даже не на нравственном основании господства одной верховной воли, а на историческом объяснении естественного процесса, при котором выработался наилучший принцип объединения индивидуальных воль и государственного правления.

Теснейшим образом связаны с этим подходом и анархи­ческие учения о государственной власти, которые отли­чаются резким противопоставлением государственно-власт­ной регуляции и свободного «воления» независимых индивидов, самоуправления их союзов. По большому счету эти учения представляют собой «теории рассеивания» государственной власти, ибо фундамен­тальным тезисом, на котором они базируются, является исключе­ние из общественной жизни каких-либо публично-властных центров. Государственная власть должна быть «распылена» по свободным, договорным союзам/общинам, а уже внутри этих общин – между всеми её членами так, чтобы не было единого центра, не было суверена и суверенитета власти, ибо последние являются главным фактором, по утверждению П.-Ж. Прудона, политической конфликтности и общественного подавления.

Данные учения основываются также на том, что государст­венные и нормативные идеалы, выработанные в ходе цивилиза­ционного развития, имеют абстрактно-всеобщую и вместе с тем негативную природу и в этом смысле неприменимы к единично­му, свободному бытию конкретной личности. Причем западная анархическая традиция делает основной акцент на достижение абсолютной, безусловной свободы личности, её всевластия (как материального, так и духовного). В свою очередь русская анархи­ческая мысль большей частью признавала позитивную роль государственной власти, хотя бы и на определенном историчес­ком этапе развития общества, критикуя её неправовые формы и несправедливые техники. Общим планом в различных анархичес­ких теориях было то, что все они отрицали положительное зна­чение государственной власти в дальнейшем развитии общест­ва, предлагая либо реформистское преодоление последней, либо революционное.

В. Годвин утверждает, что государственная власть не вправе легитимировать себя, ссылаясь на первоначальный дого­вор. Суть существования последней сводится, по его мнению, к жесткому ограничению и регламентации общественной жизни, она лишь поддерживает необходимый порядок для определенной правящей группы, при этом уничтожая свободу других. Однако каждый должен подчиняться и жертвовать собой не ради госу­дарства и известного порядка, поддерживаемого госу­дарственной властью, а в пользу общественного блага, выражен­ного в общине. К отрицанию государства и права приходит также и И.К. Штир­нер, утверждая, что государство не приносит общей пользы и стремится ограничить свободную деятельность индивида. С точки зрения П.-Ж. Прудона, высший смысл существования человечес­кого общества – это справедли­вость, а «всякое управле­ние – незаконно[221]. Ни законность, ни выборы, ни всеобщее голосова­ние, ни прекраснодушие верховного владыки, ни освящение веками и религией не могут сделать правление, каким бы оно ни было, законным»[222]. Сама справедливость настоятельно требует, по его мнению, замены государственной власти и самого госу­дарства на общежитие (федерацию), основанное на той правовой норме, по которой взаимный договор воплощается в союз и становится обязательным. М.А. Бакунин, в свою очередь, на место правового закона ставит всеобщий закон природы. Ценность государственной власти для него понятна, однако её значение лишь временно, т.к. государственная власть должна исчезнуть с развитием общества, с переходом от животного/ низшего состояния, при котором власть есть главная сдерживаю­щая сила, от естественного (животного) страха в более высокое – человеческое общежитие[223]. Разделяет эту точку зрения и П.А.Кро­поткин, признавая историческую роль государства и значение государственной власти, которая вначале была необходима для защиты всех (и в особенности слабых), сегодня же исчерпала свой ресурс и стала орудием господства и угнетения. В силу этого государство следует уничтожить, и вслед за этим отдельные сво­бодные личности будут жить общественно, но соединены они бу­дут уже не правящей властью, а силой добровольной конвенции[224].

Психологические теории исследуют государственную власть в основном посредством социально-психологического инструментария. Утверждается, что психологические аспекты власти являются наиболее важными и весомыми для понимания процесса властного взаимодействия индивидов, т.к. именно нашим сознанием так или иначе воспринимаются и преломляются те или иные внешние воздействия[225]. В основном государственная власть здесь рассматривается либо как специфического рода межличностные отношения, со свойственным им арсеналом применяемых механизмов социального воздействия на поведение людей (как реальных, так и потенциальных); либо как специфическая система властных отношений между индивидами, в которую каждый социальный агент включен и в рамках которой они осуществляют свое влияние на других посредством сущест­вующих (в лоне этого властного поля) способов воздействия.

Здесь государственная власть рассматривается как закон­ный, легитимированный тип социальной власти, основанный на признании права одного лица (или группы лиц) предписывать определенное поведение другим индивидам; или иначе, такой тип власти, который в ходе своего осуществления выстраивает законные и признаваемые пределы поведения и взаимоотноше­ния. Данный тип власти поддерживает соблюдение общих правил особым, организованным аппаратом, опирающим­ся, кроме всего прочего, на традиции, культурные ценности, а также на санкции (как позитивные, так и негативные), имеющее внеиндивидуальное происхождение, хотя и применяемые индивидуально[226].

Ж. Пуату в ходе своих социально-психологических экспе­риментов пришел к выводу, что изучение власти, и в особенности государственной, если и начинается с психологических позиций, в конечном счете перерастает в социально-политическое исследова­ние, учитывающее не столько субъективные моменты, сколько особенности развития и функционирования политической систе­мы, как некоторого надындивидуального целого. В рамках подобного исследования, замечает Ж. Пуату, становится невоз­можным определить власть как чисто межличностные отношения, даже если они рассматриваются в различных измерениях социаль­ной жизни. Более того, по своей сути понятие власти не психологи­ческое (с ним трудно работать психологам), т.к. оно появилось и «обросло» смыслом в рамках политической философии и связано оно в первую очередь, по крайне мере сегодня, с функционирова­нием социальных институтов. При этом следует помнить, замечает он, что государственная власть использует для своей самореализа­ции не какой-либо один род средств, а весь арсенал политических, социальных, психологических и идеологических воздействий посредством сложившейся в определенное время социальной структуры общества.

Следует отметить еще и то, что если в западной традиции в психологических исследованиях власти делается основной акцент на специфику отношений между субъектами и их индивидуаль­ном восприятии этого процесса, то в русской традиции подобный акцент смещается в область духовной жизни индивидов, на осознание их подвластности и зависимости от властвующего. Вспомним хотя бы, как определял власть Н.М.Коркунов: «Власть есть сила, обусловленная не волею властвующего, – читаем мы у него, – а сознанием зависимости подвластного… Властвует над подданными государство, хотя оно и не имеет вовсе никакой воли: властвует, потому что подданные сознают себя от него зависимым, и властвует именно настолько, насколько они сознают эту зависимость. В степени их сознания зависимости мера и граница власти государства (курсив – авт.)». Безусловно, государственное властвование не одностороннее, а «диалогическое» взаимодействие властных и подвластных, суть которого заключается в особенностях восприятия и построения этого диалога.

Концептуализм(от лат. conceptus – понятие) занимает «среднее», синтезирующее положение между номинализмом и реализмом, основываясь на том, что универсалии в человеческом сознании выступают в качестве имен соответствующих объектов, однако предусматривают при этом наличие реально существующих общих признаков у вещей, объектов, явлений, отношений, высту­пающих основанием для объединения их в классы, фиксируемые в общем понятии[227]. В рамках «концептуализма» утверждается осо­бый, интегративный взгляд на соотношения идеального – реаль­ного. Здесь универсалии, как отмечает М.А. Можейко, являются «результатом деятельности «разума, который между вещами сходства делает предпосылку к образованию отвлеченных общих идей и устанавливает их в уме вместе с относящимися к ним именами» (Д. Локк).

Государственная власть рассматривается сторонни­ками этого подхода и как понятие, и как конкретная конфигурация властных институтов, и как совокупность специфических отношений и, более того, как определенный способ мышления – государственно-правового мышления. «При слове «власть», – отмечает один из представителей интегративного подхода М.Фуко, – в голову людям сразу же приходит армия, полиция, правосудие… Ибо в том случае, когда в наших головах заложено подобное понимание власти, мы локализуем ее лишь в государственных органах, тогда как отношения власти существуют и проходят через множество других вещей … господство и государственная структура могут функционировать, – продолжает он, – должным образом, только если в самой их основе существуют эти малые отношения власти. Чем была бы эта государственная власть, власть, которая, к примеру, навязывает воинскую повинность, если бы вокруг каждого индивида не было бы целостного пучка властных отношений, которые его связывают с его родителями, с его работодателем, с его хозяином – с тем, кто знает, с тем, кто вбил в ему голову то или иное представление (курсив – авт.)»[228].

В рамках этого «взгляда» на государственную власть можно выделить следующие базовые подходы: классо­вый, системный, коммуникативный и диспозитивный.

Классовой подход стремится описать государственную власть через специфическую, социально организованную реальную систему классовых отношений, которая зиждется на исторически сложившихся экономических отношениях. Создатель этой теории К. Маркс, в отличие от волевых теорий власти, хотя и основываясь на них, представляет свою концепцию в историко-социологическом контексте. Государственная власть, по его мнению, является следствием и выразителем исторического развития общества, а именно развития общественно-производи­тельных сил и произ­водственных отношений. Так, в ходе исторического развития самоорганизуются отдельные обществен­ные классы, между которыми складываются определенные отношения, в том числе и отношения господства и подчинения, которые основываются на экономических факторах. Само же «государственное властво­вание является простым отражением этих экономических отно­шений. Государство есть та организация, которая придает социально-экономическим отношениям официальный характер, легализует их, покрывает авторитетом права»[229]. В этом смысле государственная власть становится официальным выразителем социальной структурности и иерархичности, а также инструментом классового господства и принуждения. Появление этого подхода к осмыслению государственной власти связано, как видится, с «первым выходом» социальных масс на арену политико-правовой жизни, «эпохой прихода масс» (Х. Ортега-и-Гассет) порождает и новые технологии власти, и новое ее осмысление. Естественным образом государственная власть, в рамках этой теории, приобретает характер техники управления, влияния и манипулирования. Здесь «власть почти сливается с идеологией… становится невидимой, растворяясь в многочисленных клетках социального организма… государство в качестве идеала беспредельно расширяется, оно поглощает все автономные образования: как и идеология, государственность естественно стремится к тотальности»[230].

Дальнейшей развитие этой теории приводит к тому, что гос­подствующий класс, как класс-угнетатель, заменяется управлен­ческой элитой (правящим классом), а акцент с «угнетения» смещается на необходимость общественного управления. В рамках этой теории ведущего слоя утверждается, что правящий слой не всегда совпадает с экономическим классом, экономическая и политическая структуры общества становятся не только равнопо­рядковыми, но и иногда даже зависимыми от социального уклада общества и его историко-государственного быта (например, фор­ма политического режима, основанная на традиционализме, свойственна восточным народам, основанная на договорном, демократическом принципе, предполагающем относительно рав­ный доступ к правящему слою, – западным народам).

Системный подход к государственной власти получил свое развитие в середине ХХв., в рамках которого политическая жизнь общества рассматривалась в виде системного образования, структурированного и функционирующего в определенном поряд­ке. Все, что лежит за пределами, границами политичес­кой жизни, рассматривается как её окружение, с которым политичес­кая система вступала в разнообразные внешние связи. Сама же политическая система определялась как совокупность взаимо­действий между политическими субъектами, которым предписы­ваются определенные функциональные роли. Прост­ранство и содержание структуры политических взаимодействий оформляет­ся и наполняется исходя из специфики системы, её «социального опыта» и стратегии, вектора развития. Власть, в свою очередь, представляется здесь как безличное свойство, атрибут системы. Причем последняя проявляет себя в трех измерениях:

- во-первых, она есть свойство общей макросоциальной системы, которая регулирует и поддерживает существование/функциони­рование всех социальных систем;

- во-вторых, власть есть атрибут, свойственный каждой специфи­ческой системе (сфере жизни общества) – это мезосоциальное проявление власти;

- в-третьих, микросоставляющая власти, раскрывающаяся через аналитику конкретных институтов, которым она присуща, последние обеспечивают реальный бытийственный статус самой власти, т.е. ее конкретное осуществление в рамках определен­ных институтов (семьи, группы, организации и т.п.). Этот уровень выявляет специфику реальных властных отношений и взаимодействий между отдельными индивидами и группами, анализируется способность оказывать влияние одних на других через определенные системные роли и статусы.

В силу этого государственная власть осуществляется в различных напряжённых точках, через социальные позиции, в которых группа или отдельный субъект захватывается властью. Лишь социальная позиция, в данном случае, открывает субъекту весь арсенал власти и её ограничения, где он приобретает возможность оказывать влияние на действие, политическую стратегию и саму политическую практику.

Основная идея системного подхода заключается в том, что власть является свойством системы, общие цели и направленность развития которой даны априори, заложены в самой системе. Центральным, стержневым элементом последней, призванным актуализировать различные социальные интересы, обеспечивать интеграцию и реализацию, а также поддерживать саму устойчи­вость социально-политической системы, является государствен­ная власть. Так, например, с точки зрения Д. Истона, государст­венная власть есть главный контролер и регулятор авторитарного распределения ценностей и ресурсов, осуществляющая принятие общеобязательных решений. В своей деятельности она опирается на определенные институты, являющиеся социальным фундамен­том системы, на котором и зиждется сама государственная власть. Главной задачей государственной власти является интеграция интересов, локаль­ных целей, она призвана сглаживать противоре­чия при движении и развитии системы и обеспечивать устойчивость культурных обычаев, традиций, исполнения закона и т.п., все это является регулятивной подсистемой, обеспечи­вающей устойчивое и бесконфликтное взаимодействие субъектов политической жизни.

Тесно взаимосвязан с системным подходом коммуника­тивный подход, разработанный Н. Луманом и др. По утвержде­нию последнего власть следует рассматривать как коммуни­кативный код социальной системы определенного общества, она «есть ограничение пространства селекции действующих субъек­тов»[231]. Власть, с точки зрения этого автора, регулируется кодом (бинарной оппозицией) «формальное – неформальное»: всякое решение в политической жизни применяется с учетом формаль­ной и неформальной власти. К