Стабильность и безопасность

После второй мировой войны ситуация стала меняться. Термин «статус-кво» стал употребляться реже. Сузился спектр применения «balance of power» - поскольку с появлением ядерного оружия у США и СССР стало труднее определить, что под таковым должно пониматься. В политический лексикон с подачи Джорджа Кеннана вошло «сдерживание» (containment). Позднее хождение получило выражение «устрашение» (deterrence).

В 50-е годы популярность «стабильности» среди аналитиков и политических писателей быстро возрастала. Причем, термин начал отрываться от историко-политического контекста и включаться в понятийный аппарат военно-стратегических исследований. В новом терминологическим поле «стабильность» утрачивала ассоциации с представлениями о международных конгрессах, договорах и организациях для контроля над их соблюдением и т.п. Военные эксперты придали «стабильности» роль технического термина, характеризующего состояние военно-стратегической обстановки в мире, когда скованные взаимным страхом сильнейшие державы (США и СССР) не решались напасть друг на друга и не позволяли этого сделать ни кому из жестко контролируемых ими сателлитов. Соответственно, под укреплением стабильности понималось консервирование принципиальных силовых соотношений между соперниками и, что, возможно, было важнее, разумно высокого (взаимосдерживающего) уровня опасений в отношении друг друга.

Истоки «военизации» понятия «стабильность» показаны в книге Марка Трахтенберга, современного американского специалиста в области военно-исторических и политических исследований. Как он подчеркивает, сращивание значений «стабильность» и «безопасность» было инициировано появлением военно-политической доктрины «стратегической стабильности»¹⁴. Известная также под названием доктрины «взаимно гарантированного уничтожения», она была разработана во второй половине 50-х годов в Лос-Анжелесе, в исследовательском центре РЭНД-корпорейшн¹⁵. Ее смысл состоял в признании достигнутого потенциала ядерных арсеналов США и СССР достаточным для уничтожения друг друга независимо от того, с чьей стороны будет исходить первый удар. В таком случае преимущество первого удара обессмысливалось.

Такое понимание неприемлемости первого удара могло существовать, пока стратегические силы США и СССР оставались уязвимыми для ядерных ударов друг друга. Следовательно, для упрочения мира обе державы должны были прийти к пониманию необходимости примириться с этой уязвимостью как своего рода залогом неприменения каждой из них ядерного оружия первой. Идея консервации этой принципиальной уязвимости, отказа от попыток (практически нереализуемых) стать неуязвимым и тем обрести решающее стратегическое преимущество и была воплощена в слове «стабильность», которое вошло в название доктрины.

Доктрина «стратегической стабильности» стала обсуждаться при второй администрации Д.Эйзенхауэра (1957-1961), а при Дж.Кеннеди она стала теоретической основой американской политики. Не удивительно, что слово «стабильность» стало восприниматься почти как синоним термина «безопасность». Начало этому в 60-е годы прямо или косвенно положили ученые, причастные к формулированию и популяризации доктрины - Альберт Уолстеттер (Albert Wohlstetter), Бернард Броди (Bernard Brodie), Фред Хофман (Fred Hofman), Томас Шеллинг (Thomas Shelling) и др.¹⁶ Они не чувствовали себя связанными традицией употребления слова «стабильность» и применяли его в отрыве от контекста, характерного для школы историко-дипломатических исследований¹⁷. Понятие «стабильность» стало сливаться с понятиями «устрашение» и «безопасность» - в той мере, как безопасность ассоциировалась с избежанием войны, а «устрашение» рассматривалось как средство достижения этой цели. Процесс этот шел так энергично, что к 70-м годам основная масса специалистов по военной стратегии уже не сомневалась, что эти понятия вполне тождественны. Возникла целая литература, написанная в подобном понятийном ключе¹⁸. В 80-х преимущественное право на оперирование понятием «стабильность» настолько прочно утвердилось за экспертами военно-политического профиля, что употребление этого термина в ином контексте уже требовало оговорок.

Отождествление стабильности с безопасностью характерно как для общих, так и для региональных исследований. Модели первых переносятся в последние, а поскольку труды по регионоведению культурой мышления пишущих редко превосходят общеполитологические, то в регионоведческих книгах дело доходит до курьезных упрощений. Авторы одной из работ, претендующих на исследование отношений в Восточной Азии, вообще не увидели разницы между «стабильностью» и «безопасностью». В главе, которой открывается их книга, в качестве ключевого фигурирует термин «стабильность-безопасность»¹⁹. Тем важнее определиться.

Определение стабильности

Взаимосвязь стабильности с безопасностью, отмечаемая всеми исследователями, не дает оснований упрощать характер этой связи. В литературе предпринимались попытки объяснить содержание понятия «стабильность». За отправную можно взять точку зрения известных американских ученых К.Дойтча и Дж.Д.Сингера, по мнению которых, «стабильность - это вероятность того, что система сохраняет все свои основные характеристики; что ни одна из наций не получает преобладания; что большинство членов системы продолжают выживать; и отсутствует крупномасштабная война»²⁰. Поясняя свое видение, авторы добавляют: «стабильность стоило бы связывать с вероятностью продолжения государствами своего политически независимого существования при сохранении их территориальной целостности и в условиях отсутствия высокой вероятности втягивания в 'войну за выживание'»²¹.

Иначе, но логически и методологически сходно, решает задачу британский теоретик Н.Ренгер. По его мнению, «определение стабильности должно было бы подразумевать международную систему, которая не склонна к насильственным спорам, по крайней мере, между великими державами»²².

Оба эти варианта объяснения можно считать приемлемыми, когда и если речь идет о прикладных задачах - анализе конкретных ситуаций или лекции в студенческой аудитории. Вместе с тем, трудно не видеть, что и К.Дойтч с Дж.Д.Сингером, и Н.Ренгер описывают стабильность, но не дают ее определения - и поэтому с теоретической точки зрения их ответы неадекватны.

Но были и попытки дать определение стабильности, уйдя от описательности. Американский ученый Л.Ричардсон предложил понимать под стабильностью набор условий, при которых система международных отношений сохраняет способность восстанавливать равновесие, оставаться равновесной. Под нестабильностью он понимал отсутствие таких условий и нарастание в системе изменений до какой-то критической точки, в момент достижения которой происходит распад²³. Эта точка зрения вызывала критику рецензентов неконкретностью, хотя, как представляется, требуемый уровень абстракции - как раз ее достоинство.

В американской политологии можно встретить и еще более обобщенный вариант понимания стабильности, принадлежащий крупнейшему современному теоретику-структуралисту Кеннету Уольтцу. Насколько можно понять, он полагает, что стабильность - это состояние, пркотором система просто способна продолжать свое существование, не разрушаясь²⁴.

Несмотря на отвлеченность интерпретаций Л.Ричардсона и К.Уольтца, оба они соответствуют своему наименованию. Ценными в них представляются, как минимум, три момента: видение межгосударственных отношений как саморегулирующейся системы [1], восприятие стабильности как системного состояния, а не набора конкретных условий (отсутствие доминирующего государства - по К.Дойтчу и Дж.Д.Сингеру; или отсутствие войны между великими державами - по Н.Ренгеру)))[2], указание на наличие подлежащей формализации связи между выживаемостью системы и ее способностью адаптироваться к переменам [3].

Вместе с тем, представляется, что акцент на динамическом характере стабильности стоило бы усилить. Думается, что от зафиксированной Л.Ричардсоном и К.Уольтцем констатации «стабильность - состояние» было бы правильно сделать шаг к постановке вопроса в плоскость «стабильность - движение». В российской печати эта наша точка зрения уже излагалась. Как отмечалось в публикациях, предшествовавших этой работе²⁵, под «стабильностью» уместно понимать определенный тип движения системы межгосударственных отношений; движение относительно плавное, равномерное и предсказуемое, при котором система оказывается в состоянии существовать, воспроизводиться и изменяться, не утрачивая при этом своих базисных характеристик. Стабильность характеризует способность системы обеспечивать назревшие, необходимые для ее самосохранения перемены, компенсируя их таким образом, чтобы утрата отдельных элементов или характеристик не создавала угрозы для выживания системы в целом. Очевидно, в стабильности присутствуют и консервирующее, и трансформирующее начала²⁶.

Стабильность не равнозначна статус-кво. Она характеризует вид движения системы, а статус-кво - один из моментов этого движения²⁷. Статус-кво - это стабильность при условии, что скорость движения системы стремится к нулю. Но в этом случае системе угрожает гибель, она не может перестать развиваться. Таково одно из структурных объяснений неуспеха политики статус-кво в ретроспективе двух мировых войн за первую половину ХХ в.: на определенном этапе самоорганизации системы (переход от «дисперсного» типа отношений к коалиционному) статус-кво стал вести к накапливанию конфликтного потенциала изменчивости системы; внутренние противоречия не разрешались, а откладывались; отложенный конфликт результировался во взрыв умноженной мощности.

Приняв определение стабильности как типа движения, а не состояния, можно охарактеризовать ее соотношение с безопасностью. Эксперты не раз указывали на изменение смысла понятия «безопасность». Оно стало включать в себя не только гарантии суверенитета, целостности, защиты населения, но и обеспечение благоприятной природной среды, доступности ресурсов, защиту от стихийных бедствий и даже поддержание материального благополучия²⁸. Связывают с безопасностью и содействиe распространению демократических ценностей²⁹. Очевидно, что такого рода рассуждения относятся не столько к понятию «безопасность», сколько к описанию угроз безопасному существованию. Для целей исследования требуется иной угол зрения - безопасность как таковая. В литературе распространены два ее понимания: безопасность как неугрожаемое состояние, и безопасность как совокупность мер для его обеспечения.

Если безопасность подразумевает искомое состояние государства или системы, то стабильность - тип смены их реальных состояний, которые могут характеризоваться большей или меньшей безопасностью. Или по-другому: безопасность воплощает отсутствие угроз для выживания, а стабильность - способность компенсировать такие угрозы в случае их возникновения за счет внутренних адаптационных возможностей системы. Наконец, третий вариант: стабильность - это равномерно отклоняющийся тип движения, средней линией которого можно считать отсутствие угрозы выживанию системы, с которым и отождествляется безопасность.

Вернувшись к интерпретациям стабильности (от К.Дойтча и Дж.Д.Сингера до К.Уольтца), заметим, что все они тяготеют к «прикладному» видению стабильности - к ее пониманию как условия безопасности. Оттого описание стабильности по Дойтчу и Сингеру напоминает попытку перечисления условий, при которых государство будет чувствовать себя безопасно. В этой главе сделана попытка проанализировать стабильность как относительно автономный, объективный феномен, который не является только рукотворным плодом политиков, а органически присущ системе. Стабильность не всегда может доминировать в международных отношениях и в этом смысле зависит от политиков, которые могут способствовать или препятствовать стабилизации системы. Но они вряд ли могут «играть в такую игру» долго без опасности для своего существования, потому что государства зависят от системы больше, чем ее выживаемость - от каждого из них.

Дальнейший анализ уместно развернуть к взаимосвязи глобальных и страновых аспектов стабильности и безопасности. Тождественность безопасности и стабильности в тенденции может существовать, хотя бы теоретически. В той мере, как цель безопасности - выживание системы, она сближается со стабильностью, воплощающей оптимальный для обеспечения этой выживаемости тип движения. Допустимо полагать, что смысл безопасности состоит в обеспечении стабильности. С оговорками можно сформулировать и обратное: стабильность представляет собой вид саморегулирующегося (самокомпенсирующегося) движения как оптимального с точки зрения выживаемости системы. Значит, безопасность системы может считаться, если не целью, то полюсом тяготения стабильности.

Однако важно подчеркнуть, что эта достаточно условная связь существует лишь на общесистемном уровне. С долей погрешности допускать отождествление стабильности и безопасности можно, если речь идет о глобальной системе. На страновом же уровне подобное допущение выглядит некорректно. В самом деле, для выживаемости системы может быть безразлична гибель отдельных государств. Возможны ситуации, когда их разрушение способно работать на сохранение системы в целом. Распад СССР был абсолютно несовместим с его безопасностью. Но глобального кризиса стабильности не последовало³⁰, и даже гипотетически угроза разрушения мировой системы не рассматривалась. С точки зрения безопасности Германии ее расчленение на пять частей (ФРГ, ГДР, Западный Берлин, Померания-Силезия и Восточная Пруссия) в 1945 г. означало полный крах. Но признание раскола как реальности в конце 60-х - начале 70-х годов привело к стабилизации обстановки в мире.

В Южной Азии в 70-х годах разрушение политического единства Западного и Восточного Пакистана тоже привело к стабилизации обстановки в северо-восточной части этого региона.

Сказанное не означает, что предлагаемое видение соотношений безопасности и стабильности претендует на нормативность. Задача раздела - обозначить болевые точки российской теории международных отношений в той мере, как она относится к проблеме стабильности, и предложить единый для всей работы вариант истолкования соотнесенных между собой понятий, без которых дальнейший анализ может вылиться в двусмысленные или просто непонятные рассуждения.

¹ Dewitt D.B. The New Global Order and the Challenges to International Security // Building a New Global Order. Emerging Trends in International Security / Ed. by David Dewitt, David Haglund, John Kirton. Toronto; Oxford; New York: Oxford University Press, 1993. P. 2.
² Myers N. The Environmental Basis of Political Stability. Ultimate Security. New York; London: W.W.Norton and Company, 1993.
³ Например, Линн Миллер, автор оригинальной исторической интерпретации проблемы поддержания мира в международных отношениях последних трех веков, во всех случаях увязывает отсутствие войн с «силовым равновесием» (balance of power). Cм.: Miller L.H. Global Order. Values and Power in International Politics. 3rd ed. Boulder; San Francisco; Oxford: Westview, 1994.
⁴ Тэйлор А.Дж.П. Борьба за господство в Европе. М., 1958. Русский перевод книги давно стал библиографической редкостью.
⁵ Пример такого восприятия, сохранившегося до наших дней, - изданная в 1988 г. книга К.Голдмана с характерным противопоставлением в названии «Изменения и стабильность во внешней политике». См.: Goldman K. Change and Stability in Foreign Policy: The Problems and Possibilities of Detente. Princeton: Princeton University Press, 1988.
⁶ International Relations Theory. Realism. Pluralism. Globalism / Ed. by Paul Viotti and Mark Kauppi. New York; London: Macmillan Publishing Company, 1987. P. 51-52.
⁷ Kissinger H. Russian and American Interests аfter the Cold War // Rethinking Russia’s National Interests / Ed. by Stephen Sestanovich. Washington: Center for Strategic and International Studies, 1994. P. 1, 3.
⁸ Kennedy P. The Rise and Fall of Great Powers. New York: Random House, 1988. P. 534; Doran Ch. Quo vadis? The United States’ Cycle of Power and Its Role in a Transforming World // Building a New Global Order. Emerging trends in International Security / Ed. by D.Dewitt, D.Haglund, J.Kirton. Toronto; Oxford; New York: Oxford University Press, 1993. P. 17.
⁹ Morgenthau H.I. Politics Among Nations. 6th ed. New York: Knopf, 1985. P. 173.
¹⁰ Taylor A.J.P. Bismark. The Man and the Statesman. New York: Vintage Books, 1967. P. 142.
¹¹ The Papers of Woodrow Wilson / Ed. by Arthur Link. Princeton: Princeton University Press, 1982. Vol. 40. P. 536.
¹² Рассмотрению роли России в этой связи посвящена одна из наших работ. См.: Богатуров А.Д. Евразийский устой мировой стабильности // Международная жизнь. 1993. N 2. С. 34-46.
¹³ Miller L. Op. cit. P. 50.
¹⁴ Trachtenberg M. History and Strategy. Princeton: Princeton University Press, 1991. P. 17-25.
¹⁵ В работах на русском языке эта доктрина разбиралась неоднократно. Многие из них сегодня неудовлетворительны в силу своей тенденциозности.
¹⁶ См.: Schelling Th., Halperin M. Strategy and Arms Control. New York, 1961; Arms Control, Disarmament and National Security / Ed. by Donald Brennan. New York, 1961.
¹⁷ На это, кстати, хотя и под существенно иным углом зрения, указывает и М.Трахтенберг, упрекающий основоположников «стратегической стабильности» в пренебрежении политическими аспектами принятия решений. См.: Trachtenberg M. Op. cit. P. 25.
¹⁸ Не злоупотребляя перечислением (библиография «стратегической стабильности» насчитывает сотни названий), сошлемся лишь на те работы, которые особенно явно акцентировали связь стабильности с безопасностью: National Security and International Stability / Ed. by B.Brodie, M.Intriligator, R.Kalkowecz. Campridge (MA): Oelgeschlager, Gunn and Hain, 1983; Stability and Strategic Defenses / Ed. by Jack Barkennbus and Alvin Weinberg. Washington, D.C.: Washington Institute Press, 1989. Из недавних см. также: Huth P., Russet B. General Deterrence between Encuring Rivals: Testing Three Competing Models // American Political Science Review. Vol. 87. N 1 (March 1993). P. 61-73.
¹⁹ East Asia Conflict Zones. Prospects for Regional Stability and De-escalation / Ed. by Lawrence E.Grinter and Young Whan Kihl. New York: St.Martin Press, 1987. P. 17.
²⁰ Deutsch K., Singer D. Multipolar Power Systems and International Stability // Analyzing International Relations: a Multimethod Introduction / Ed. by W.Coplin and Ch.Kegley. New York: Praeger, 1975. P. 321.
²¹ Ibidem.
²² Rengger N.J. No Longer a «Tournament of Distinctive Knights»? Systemic Transition and the Priority of International Order // From Cold War to Collapse: Theory and World Politics in the 1980s / Ed. by Mike Bowker and Robin Brown. Cambridge: Cambridge University Press, 1993. P. 158.
²³ Cм.: Richardson L.F. Arms and Insecurity. Chicago, 1960. P. 67.
²⁴ Waltz K.N. Theory of International Politics. Reading: Adison-Wesley, 1979. P. 161-163. Взгляды К.Уольтца на стабильность были подвергнуты критике опять-таки за их отвлеченность, Дж.Л.Гэддисом. См.: Gaddis J.L. International Relations Theory and the End of the Cold War // International Security. Vol. 17. N 3. P. 5-57 (особ. p. 32).
²⁵ Более развернутому анализу такого понимания стабильности посвящена наша с К.В.Плешаковым специальная работа. См.: Динамика международной стабильности // Международная жизнь. 1991. N 2. C. 35-46.
²⁶ В общем виде на необходимость каким-то образом отразить в определении стабильности динамический момент системного развития указывали М.Каплан (см.: Kaplan M. The System Approach to International Politics // New Approach to International Politics / Ed. by M.Kaplan. New York: Sharpe, 1968. P. 388), a также О.Янг (см.: Young O. Political Discontinuities in the International System // World Politics. Vol. 12. N 3 (April 1968)).
²⁷ Любопытно, что Э.А.Поздняков, широко и вольно пользующийся термином «баланс сил», одновременно отрицает его «статическое содержание» и стремится придать ему «динамическую» интерпретацию. См.: Поздняков Э.А. Философия политики. Т. 2. C. 208.
²⁸ Pentland C.C. European Security After the Cold War // Building a New Global Order. P. 64.
²⁹ Sorensen Th. Rethinking National Security // Foreign Affairs. Vol. 69. N 3 (Summer 1990). P. 7.
³⁰ Последовал частичный структурный кризис, выразившийся в падении управляемости международных отношений. Но он оказался, пользуясь медицинским термином, вполне компенсированным. См.: Богатуров А.Д. Кризис миросистемного регулирования // Международная жизнь. 1993. N 7. C. 30-40.