Учитель, который сомневается

Открытая педагогика

«Балтийские сезоны»

Санкт-Петербург

УДК 792 ББК 85.33Р Ф 578

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАЯ АКАДЕМИЯ ТЕАТРАЛЬНОГО ИСКУССТВА

Издано при финансовой поддержке Федерального агентства

по печати и массовым коммуникациям в рамках Федеральной целевой программы «Культура России»

Рецензенты: В. П. Фунту сов, М. А. Ильин

Редактор Т. Ф. Морозова Художник А. В. Дзяк

Фотографии из личного архива В. М. Филъштинского

ISBN 5-902675-16-2

© Додин Л. А., Предисловие. 2006 © Филынтинский В. М., «Открытая

педагогика». 2006 © Ласкина М. Н., Публикация из архива

Н. В. Демидова. 2006 © Дзяк А. В., Оформление. 2006 © «Балтийские сезоны». 2006

УЧИТЕЛЬ, КОТОРЫЙ СОМНЕВАЕТСЯ

Пытаться учить становиться артистами — это, может быть, одно из самых зага­дочных занятий на свете. Если, конечно, не понимать под обучением артистов такое натаскивание на определенные двигательные, голосовые, пластические и даже в какой-то мере эмоциональные навыки, когда постепенно закрывается собственно личность. Человек пытается быть художником, а его натаскивают на навыки, которые плотно загипсовывают его человеческое «я», иногда этот гипс бывает даже хорошо раскрашен.

Так сегодня довольно часто учат в России и во всем мире. Артистами, воспи­танными в таком роде, заполонен сегодняшний театральный мир. Подобное обучение проходит довольно легко, проблем возникает сравнительно мало. Сталкиваясь с педагогами, которые работают таким образом, я особой озада­ченности проблемой воспитания, создания, образования будущего художника у них что-то не замечал.

Совсем другое дело, если речь идет о воспитании артиста, которого ты представляешь себе как воплощение живого дыхания, живого человеческого нерва, собственной природы, максимально выраженного собственного «я». Если в процессе того, что мы пока условно назовем обучением, ты пытаешься достучаться до него, помогая достучаться самому молодому человеку до опре­деленной «самости», найти эту «самость» в себе и овладеть ею. Если ты хочешь максимально помочь реализоваться тому, что изначально заложено в человеке. Пластическое, двигательное, музыкальное, речевое, общеобразовательное etc., etc. воспитание, будет направлено не на натаскивание, чтобы при случае можно было воспользоваться рядом навыков, а на пробуждение и реализацию самой личности, которая, мобилизовав волю и научившись жить воображением, раз­вив максимально свои возможности, сможет всей своей нервной системой, всем своим организмом реагировать на то, что воображение подсказывает. И реакция эта будет всегда предельно интересна, выразительна, не потому что человек думает о выразительности, а потому что иначе его организм уже не мо­жет. Личность его содержательна, организм его разносторонне развит. То есть, по сути, речь идет о том, чтобы попытаться дать возможность будущему худож­нику «быть, а не казаться», если воспользоваться великой формулировкой Кон­стантина Сергеевича Станиславского.

Речь зашла о Станиславском, и сразу становится понятно, что, видимо, да­льше разговор пойдет о методе Станиславского, о воспитании по системе Ста­ниславского, и уже становится вроде бы как-то скучно. На самом деле, думаю, что метода Станиславского в том понимании, о котором написано немало книг, как такового не существует. Не существует скучной рецептуры, дающей ответы на все вопросы, знающей «как», «что», «когда» делать, что такое действие, что такое «сквозное», сверхзадача, из каких кубиков строится роль и как эти кубики выстраивать. Все это не имеет к несчастному имени Константина Сергеевича никакого отношения. На самом деле метод К.С. — это непрерывный, бесконеч­ный поиск живой дрожи живой материи, поиск великих секунд живой жизни жи­вого человеческого чувства, живой человеческой мысли. Многократное повто­рение слова «живой» не есть стилистическое косноязычие. Это суть искусства. Обнаружение, создание, рождение новой жизни, новой реальности, более кон-центратной и более остро говорящей о жизни, чем сама жизнь.

Сегодня, когда само наше существование иссыхает в путах сплошной техно-генности, интернетного общения и массовой суррогатности от продуктов до ма-

теринства, вечная задача искусства становится еще актуальней. Метод, таким образом, превращается в дорогу непрерывного поиска нового, непрерывного отказа от того, что уже найдено, непрерывного, мучительного подчас, всегда ра­достного при этом, в силу своей мучительности, поиска нового качества живого процесса человеческой жизни.

Если мы говорим о таком поиске, то, наверное, уже нельзя сказать, что речь идет об обучении, потому что учить ты можешь только тому, что сам знаешь. А раз ты каждый день начинаешь с того, что не знаешь, каждый день заново ищешь ответы на возникающие перед тобой вопросы, значит, единственное, что ты можешь, — это дать идущим рядом с тобой молодым людям возможность по­пытаться научиться вместе с тобой искать живое вокруг себя, искать живое в са­мом себе, искать самого себя. Тогда, наверное, речь пойдет уже не о педагоги­ке, а об учительстве. Русский язык богат. Недавно в интервью французским журналистам я никак не мог объяснить разницу между двумя этими понятиями: педагог и учитель. Пришлось вспомнить о Библии, о первом Учителе. Действуя по образу и подобию Божьему, педагог-учитель тоже в какой-то мере берет на себя функцию Демиурга. Он, если и не создает, то помогает рождению челове­ческой личности или навсегда калечит и убивает ее.

Сегодня так называемая театральная педагогика повсеместно во всем мире на корню уничтожает человеческое начало, сводит всё к ничтожному, пошлому ремесленному умению весьма невысокого пошиба. Из школы уходит культурная память и духовные задачи. Уйдя из школы, они уходят из театра. Кризис театра­льной педагогики и кризис мирового драматического театра в целом - вещи не­разрывные. Поэтому и обновление театра не может начаться, если не начнется обновление в педагогике.

Оттого так важна предлагаемая вашему вниманию, не претендующая вроде бы на многозначительность, очень искренняя книга Вениамина Фильштинского. Ученик замечательного учителя - Матвея Григорьевича Дубровина, истовый по­следователь всего лучшего, что было в русском театре, недаром в книге так час­то наряду со Станиславским вспоминаются Кнебель, Демидов, Эфрос. Вениа­мин Фильштинский искренне ищет. Может быть, иногда наивно верит в найденное, но, к счастью, так же искренне сомневается в нем и ищет дальше. Мне кажется, сегодня Вениамин Фильштинский - один из немногих, скажем гордо, учителей, которые терзают в поисках, прежде всего, самого себя. Может быть, поэтому с таким удовольствием позволяют ему терзать себя его ученики. Может быть, поэтому они так любят его. Может быть, поэтому ему кое-что уда­ется.

Однако, как только начинаешь записывать и анализировать реальный прак­тический опыт, а педагогика вещь абсолютно практическая, сиюминутная, каж­додневная, возникает простительное для каждого практика желание обязатель­но обобщить и обязательно сделать некоторые итоговые выводы. Естественно, возникает опасность излишней научности. Может быть, даже начетничества. Но честность автора не дает ему избегнуть сомнений, и следующие предположения разбивают, к нашей радости, выводы, которые были сделаны только что. И, зна­чит, поиск продолжается. Погружаясь в эту книгу, мы погружаемся в реальный педагогический процесс. И это самое главное. Издревле художественный опыт передавался, прежде всего, цеховым способом, из рук в руки, от мастера к мас­теру, от человека к человеку. Поэтому искренняя запись живого человеческого опыта, со всеми его проторями и убытками, чрезвычайно важна и интересна. Убежден: преодоление кризиса сегодняшнего театра должно начинаться в теат­ральной школе. Именно здесь наше дело, ставшее сегодня до подлости несерь­езным, должно возвращать свою серьезность. Именно здесь театр, ставший до наглости безответственным, должен вспомнить о своей ответственности.

Лев Додин

ОТ АВТОРА

Актеры и режиссеры, как правило, не любят теоретизировать. Как и театральные педагоги. Все мы знаем цепу абстрактному «стапис-лавсковедению». И поэтому преподаватели, особенно работающие много лет, сознательно ускользают от терминов, избегают излиш­них теоретических рассуждений.

Однако... каждый делает свое дело по-своему, но ведь мы допус­каем ошибки — ошибки, которых при новом наборе нам хочется избежать. Новых учеников хочется учить хоть немножко, да по-но­вому: надежнее, тоньше, эффективнее. Вот главная причина, по ко­торой мы в нашей мастерской «беремся за перо». Вот почему мы стремимся фиксировать и как-то обобщать наш опыт. Таким обра­зом, и я хочу это подчеркнуть особо, мы теоретизируем для себя.

Что же касается рекомендаций другим педагогам относительно методики преподавания, то, разумеется, на это мы не претендуем — упаси Бог кого-то поучать в театре или в театральной педагогике. Об этом не может быть и речи. Другое дело, если кто-то заразится от нас желанием писать о своей работе, размышлять о собственном педагогическом опыте, соотносить свой опыт с опытом других — вот что, нам кажется, было бы неплохо. Одним словом, мы — за от­крытую педагогику.

В этой книге речь пойдет об этюдном методе, этюдном подходе. Эта материя довольно неопределенная, хрупкая при всей, казалось бы, известности выражения «этюдный метод». Что такое «этюдный метод» — понять сложно, тут десятки нюансов. А еще сложнее при­менение его па практике: тут есть и победы, и поражения, и тупи­ки. Однако мы выбрали именно этот путь, и идем именно по нему, идем то твердо, то срываясь, то осознанно, то интуитивно. Иногда мы пытаемся наш подход оговорить, сформулировать, обосновать. Иногда ссылаемся на Станиславского, иногда спорим с излишней категоричностью формулировок, но в итоге опять-таки совпадаем со Станиславским. Нам кажется, что родоначальник всех корневых