Нет ничего по-настоящему безопасного

Я не знаю, что думало о нас малое количество отдыхающих на пляже Южной Каролины, пока мы шли по горячему песку тем вечером. Они приехали подготовленными ко дню на пляже. У них были холодильники, пляжные полотенца, складные стулья, книги для чтения, Айподы, пластмассовые лопатки и ведёрки для детей, куча крема от загара, чтобы ходить и гулять.

У нас были мы и больше ничего.

Долгое время мы стояли, глядя на океан, заворожённые его красотой, широтой, всей этой пенной кружащей водой, наблюдающим за нами небом, похожим на тёмно-синее одеяло.

Он такой большой! — наконец воскликнул Ной. — И смотри! Там далеко лодка. Она, должно быть, огромная!

Мы шли вдоль береговой линии, прочь от остальных, и Ной со смехом собирал ракушки.

Он не спешил идти плавать.

Идём, — наконец сказал я. — Давай искупаемся нагишом, пока не стало слишком темно. Ты готов?

Это безопасно?

Нет, — ответил я. — Нет ничего по-настоящему безопасного. Но многие люди это делают, и они в порядке, и мы тоже будем в порядке.

Ты уверен?

Конечно, уверен.

А мне страшно.

Не бойся. Мы должны научиться больше не бояться. Папочка рядом, и папочка всегда будет рядом, и я прослежу, чтобы с тобой ничего не случилось. Ты мне веришь?

Он кивнул.

Я снял шорты и зашёл в воду. Я повернулся посмотреть на него, пока тёплые атлантические воды омывали мои колени и плескали на ягодицы.

Он глуповато улыбнулся.

Идём!

Он огляделся вокруг, вдруг занервничав. Сделал несколько шагов.

Идём, милый, — подбадривал я его. — Ты будешь в порядке. Мы будем в порядке.

У тебя гипс намокнет.

Мне плевать.

Ты уверен, что это безопасно?

Конечно.

Мы попадём в неприятности.

Нет, не попадём.

Кто-нибудь нас увидит.

Нет, не увидит.

Я не был слишком уверен насчёт этого, но на пляже было не так многолюдно. В любом случае, я не собирался отказываться от купания нагишом, проделав весь этот путь до Атлантического океана.

Может быть, ты слишком низкий, чтобы плавать, — предположил я.

Неправда!

Ты такой крошечный, что золотая рыбка может подплыть и съесть тебя!

Неправда!

Идём, милый. Ты не должен бояться. Ты можешь остаться в шортах, если хочешь. Но иди поплавай со мной. Я хочу рассказать своим друзьям, что мы ездили к океану, плавали и всё такое. Они будут так завидовать!

Но мне страшно.

Всё хорошо.

Он посмотрел по сторонам на пляж, будто пытаясь решить. Затем снял шорты и тоже зашёл в воду, вздрагивая, будто вода была холодной или, возможно, кишела акулами. Его губы сжались в мрачную линию.

Идём, милый. Не бойся.

Океан такой большой...

Я буду здесь...

Ты уверен?

Конечно, уверен.

Обещаешь?

Обещаю.

А как же акулы?

Не переживай — они едят только людей из Флориды. Или республиканцев.

Он медленно зашёл ко мне в воду, испуганно глядя на меня.

Мы будем в порядке, милый.

Нас подняла маленькая волна, и мы отплыли на несколько сантиметров назад.

Круто, да? — спросил я.

Он едва заметно улыбнулся.

Видишь? Нечего бояться. Ты готов?

Он придвинулся ближе ко мне, когда очередная волна накатила на нас, приподняла, а затем оттолкнула назад.

Ты готов? — снова спросил я.

Он кивнул.

Глава 76

Пока мы не встретимся снова

— Бостон безусловно будет казаться скучным после всего, через что мы здесь прошли, — сказала миссис Ледбеттер, — со всеми этими торнадо, комарами, крокодилами и жареной курицей. Однако я уверена, что пора возвращаться в цивилизацию. Скажи мне, Вайлис. Ты будешь добр с моим Джеки?

— А ваш Джеки будет добр со мной?

— Конечно.

— В любом случае, как много вреда может нанести взбешённый южанин с бензопилой?

— Если кто-то это и выяснит, уверена, это будет Джеки.

Это было спустя неделю, и мы находились в аэропорту Мемфиса, прощаясь. Родители Джексона возвращались в Бостон ровно на три дня, прежде чем отправиться в круиз на Карибские острова.

— Надеюсь, вы, мальчики, со всем разберётесь, — сказала она. — Из вас получается милая пара. Я бы предпочла невестку — я в таком меньшинстве в этой семье, единственная женщина среди кучки гадких мужчин с их пенисами. Но я буду довольствоваться тобой, Вайлис.

— Очень мило с вашей стороны, Юджин.

— Люблю, когда ты называешь меня Юджин.

— Уверен, вас называли и похуже.

— Как говорится, Вилли, если тебе есть что плохого сказать обо мне, пожалуйста, ради Бога, сядь рядом.

— Я чувствую то же самое, — признал я.

— Не разбив пары яиц и всё такое.

— То, что тебя не убивает...

— Мы идеально друг друга понимаем.

— Ужасно, да?

— Не так уж, — сказала она. — Я уважаю людей, которые говорят то, о чём думают. И это одна из причин, по которой я так уважаю тебя. Ты в своё время разбил пару яиц, и я надеюсь, что ты продолжишь их разбивать. Надо всегда знать, где стоишь.

— А где нет, — отметил я.

— Туше!

— Звучит практически так, будто вы делаете мне комплимент.

— Возможно, так и есть. Позаботься о моём Джеки.

— Мама! — раздраженно произнёс Джексон. — Я не щенок.

— Ох, но так и есть, Джеки. Если бы ты только знал. Что ж, полагаю, это прощание.

Она, казалось, неохотно прощалась.

— Мне нужно поблагодарить вас, — сказал я. — Я вчера ездил в больницу, чтобы оплатить свой счёт — церковь Святого Франциска дала мне чек почти на шесть тысяч долларов. Я подумал, что этого будет достаточно, чтобы больница некоторое время была счастлива. Но когда я приехал туда, то обнаружил, что счёт уже оплатили.

— И?

— Ну, я хотел поблагодарить за это вас и вашего мужа.

— И почему тебе захотелось это сделать?

— Это было очень мило с вашей стороны.

— Мило, да? Боюсь, я этого не делала.

— Вы не оплачивали счёт?

— Видишь ли, мы со Стивеном встретили родителей Кайлы на похоронах твоего дедушки. Мы разговорились о твоих медицинских счетах. Её отец сказал, что посмотрит, что можно сделать. Он значительно сократил счёт — он очень хороший юрист. Затем мы решили разделить оставшееся, но мой Джеки пошёл и оплатил всё это за тебя. Так что не меня тебе нужно благодарить.

— Оу.

Я чувствовал себя униженным и почему-то смущённым.

— Но я надеюсь, что ты осчастливишь старую даму и навестишь меня в Бостоне.

— Вы называете себя старой дамой? — спросил я.

— Я говорила о домработнице. Она будет в восторге.

— Берегите себя, — сказал я.

Я раскрыл руки для объятия.

— Ты ведь не собираешься меня обнимать? — спросила она.

— Конечно, собираюсь, — ответил я, — потому что так мы здесь и делаем, в этой сточной яме истории. Давайте. Вы знаете, что хотите этого. Вы не можете врать. Нельзя приехать в Миссисипи и не испытать любви местных жителей, потому что мы любим вас, заслуживаете вы этого или нет.

— Хотела бы я отнести Джеки обратно аисту и обменять его на тебя, дорогой, — сказала она, прижимая малейший намёк на поцелуй к моей щеке, робко позволяя мне обнять её.

— Спасибо, мам, — сказал Джексон.

— Полагаю, с тобой всё хорошо, — сказала она, даря ему похожий прощальный поцелуй.

— Пока! — слишком громко воскликнул Ной с яркой улыбкой на лице.

Она повернулась посмотреть на него и удивила меня, прожестикулировав "пока" и "я люблю тебя".

— Я люблю тебя! — счастливо произнёс Ной, бросаясь в её объятия.

— Это так похоже на "семейные ценности", да? — спросила она после того, как высвободилась. — И знаешь, как говорят о семье…

— Нельзя их убивать, — сказал я, — но только потому…

— Что это затупляет лезвие топора, — закончила она.

— Да и в наши дни соляная кислота чертовски дорого стоит. Было мило с вашей стороны приехать в гости.

— Теперь ты действительно должен вернуть должок и приехать в гости к нам, — сказала она. — Позаботься о моём Джеки.

— Я постараюсь.

Я бы поклялся, что в её глазах были слёзы, когда она разворачивалась, чтобы пойти за своим мужем в зону досмотра. Мы стояли на месте долгие минуты, наблюдая, как мистер и миссис Ледбеттер проходят типичные процедуры, последний раз махая руками, прежде чем исчезли в глубинах аэропорта.

— На этом всё, — с явным облегчением сказал Джексон.

— Они не так плохи, — ответил я.

— Легко тебе говорить.

— Спасибо, что оплатил мой счёт, — сказал я. — Ты не обязан был этого делать. На самом деле, я бы хотел, чтобы ты этого не делал. У меня по-прежнему есть тот чек из Святого Франциска — я перепишу его на тебя.

— Ты этого не сделаешь, Кантрелл.

— Сделаю, Ледбеттер.

— Нет, не сделаешь. Ты скажешь "спасибо" и забудешь об этом.

— Я так ужасно обращался с тобой.

— Я заслужил это и хотел сделать что-нибудь приятное, чтобы извиниться, вот и сделал. Даже если ты никогда больше не захотел меня видеть, я бы это сделал, если не ради тебя, то ради Ноя. Если тебе это не нравится, можешь меня засудить.

— Могу.

— Увидимся в суде. И если ты не будешь осторожен, мы с моими адвокатами съедим тебя заживо.

— Это может быть… интересно.

— Очень.

Пока мы спускались на эскалаторе, я робко потянулся, чтобы взять его за руку.

— Так что мне с тобой делать, Ледбеттер?

— Ты что-нибудь придумаешь.

— Мы собираемся на кемпинг на следующей неделе. Я думал, может быть, ты захочешь пойти.

— Это будет кемпинг "кемпинг" или кемпинг "голый кемпинг"?

— Немного и того, и другого.

— Хорошее дело!

— Так ты пойдёшь?

— Я определённо на это надеюсь, — сказал он.

— У тебя такие грязные мысли.

— И это одна из вещей, которые тебе во мне нравятся.

— Среди прочего. Я слышал, что примирительный секс действительно хорош.

— Мы это выясним, да?

— Прошло так много времени, что, думаю, я снова стал девственником, но это нормально. Как только смахну паутину, я буду готов к использованию.

Ной повернулся посмотреть на нас, улыбаясь как чеширский кот, когда увидел, что мы держимся за руки.

— Значит, ты считаешь, что между нами всё будет хорошо? — спросил Джексон.

— Может быть, — допустил я. — Дело вроде бы за тобой, не так ли?

Он улыбнулся.

— Чего ты лыбишься, Ледбеттер?

— Если дело за мной, то я знаю, что между нами всё будет просто отлично, мистер Кантрелл. Мы можем даже снова обручиться.

— Случались и более странные вещи.

Как будто вида двух взрослых мужчин, держащихся за руки, было недостаточно для посетителей Международного аэропорта Мемфиса, Ной сбежал по эскалатору, довольно громким голосом напевая: "Хуу хуу оук!"

Эпилог

— Я хочу кое-что у тебя спросить, — сказал Джексон, пока мы сидели на камнях в омуте на территории маминого дома, с удочками в руках, ожидая ужина.

— Что же?

— На похоронах твоего деда ты положил что-то ему в карман.

— И?

— Мне просто интересно, что это было…

Я не отвечал долгую минуту.

Ной стоял по колено в воде, его кожа к этому моменту уже хорошо загорела. Он напряжённо смотрел на рябь на воде, где исчезала его леска, с волнением ожидая, когда эта леска задвигается.

— Ну? — подтолкнул Джексон.

— Это была записка, — сказал я, крутя пальцами обручальное кольцо, которое Джексон надел обратно на мой палец чуть раньше в тот день.

— И?

— Это были слова из песни, — признался я.

— Из какой песни?

— Старая песня Билли Холидей. Мы с дедом любили мисс Билли Холидей.

— Что это была за песня?

— "Бог, благослови ребёнка".

— Я не понимаю.

— Я предполагал, что не поймёшь.

— Что это значит?

— Ты знаешь слова песни?

— Нет.

Я спел первый куплет, которым у Билли была часть Евангелия от Матфея: "Кто имеет, тому дано будет, а кто не имеет, у того отнимется: но у того, кто имеет, не отнимется, даже если у него это имеется". Билли пела о том, чтобы благословить ребёнка, в котором "оно уже есть" — не только его маму, или его папу, а то, что уже есть.

— Я по-прежнему не понимаю, — признался Джексон.

— Дед пел её мне, когда я был маленьким. Полагаю, из-за моего папочки. Из-за того, что он сделал. Потому что его не было рядом со мной. Дед всегда хотел, чтобы я знал, что у меня уже было — потому что у меня был он. Он был моим папой в каком-то смысле. Или он был всем, кем не был мой папа. Дед никогда не хотел, чтобы я взрослел с мыслями, что у меня есть меньше, чем у других детей, или что меня как-то меньше любили, чем других детей из-за того, что делал мой папа.

Джексон ничего не ответил.

— Когда я повзрослел, — сказал я, — то сказал ему, что запишу слова этой песни и положу ему в карман, если он когда-нибудь умрёт, чтобы, когда он очнулся на небесах, то проверил свой карман и знал, что со мной всё хорошо. У меня всё есть. Потому что у меня был он и будет всегда.

Джек долгое время ничего не говорил.

Затем:

— Ты действительно любил этого старика.

Через минуту я начал улыбаться.

— Почему ты улыбаешься?

— Просто думал, какую песню положу тебе в карман, если ты когда-нибудь умрёшь, — сказал я.

— Оу?

— Ну, есть, конечно, "Я всегда буду любить тебя" Долли Партон…

— Конечно.

— …но я думал, что может подойти и "Диско утка".

— Очень смешно.

— "Ты считаешь меня сексуальным?"