Конец, которого, как думалось, нет у этой пропасти, наконец-то показался, и Ханк быстро выявил у него черты лица Генриха Фатума, желавшего проглотить его.

- Иди сюда-а-а! – говорил верховный властитель пространства, - Ты теперь мой! И ничто, никакая сила, никакое антизаклинание не убережет тебя от службы! Именно такой удел предначертан нам судьбой!

“Нет…”

…Наступило долгожданное пробуждение, которое, подобно грубому приземлению, отразилось болью во всем теле и прошло глухо, незаметно, словно боли не было...

- Не-е-е-е-е-е-т! – когда Ханк очнулся, не зная где, импульсивно хватаясь за каждый лежащий под рукой предмет, в келью с минимальным внутренним убранством на цыпочках вошла монахиня и протянула ожившему узкий стеклянный сосуд с какой-то кипящей жидкостью. Мутант с нескрываемым подозрением отнесся к жесту “сестры”, решая про себя, принимать сомнительный подарок или отказаться. Краешки полученных в поединке ран завернулись внутрь и зарубцевались, остались только следы в виде синяков и черных полосок, становившиеся все бледнее и малозаметнее с каждой пройденной минутой.

Прочитав на лице мужчины быстро возникшую обоснованную неуверенность, монашка попыталась объясниться:

- Универсальный восстанавливающий эликсир долголетия, налаживающий или, если вы здоровы, улучшающий функционирование организма – её голосочек, милый, добрый, абсолютно бескорыстный, принуждал согласиться и испить вежливо предложенный напиток, - Прошу, не посчитайте это за отраву! Я крещеная с первых дней рождения, поэтому подлость и лукавство мне строго противопоказаны – в подтверждении своих слов женщина показала нательный крестик, висящий на золотой цепочке, - Как вы можете убедиться, некоторые жильцы замка все еще воспринимают Христа и считают его, только его истинным богом…

- Тогда почему вас до сих пор не порешили, а? Здесь никто с католичеством не дружит – не практикуя беспричинного доверия, воин без страха заручился помощью логики и… ответил грубым недвусмысленным отказом, - Может, уже хватит защищаться верой, скрывая свою гнусь?

Разоблачить лгунью оказалось проще простого – монахиня, бессильная против бывалой проницательности Ханка, созналась в неудавшейся попытке самолично:

- Вы чертовски догадливы, да и символ на нем вовсе не относится к католицизму, как и к любому другому ответвлению христианства! – обманщица поднесла крестик поближе к

лицу недавно проснувшегося, - Видите?

На нем что-то было выгравировано мелкими буквами, какое-то важное слово из четырех букв. Гость сощурился, чтобы прочесть:

“Дум?”

Значение DOOM – рок, судьба, погибель, то же самое, что и Фатум, фамилия главного…

Опустив взгляд на собственные оголенные ступни, Ханк зарылся в раздумьях, в каком окружении он пребывает – в компании нормальных, но мастерски замаскированных под психов и, безусловно, жестоких людей, либо среди неизлечимо больных, пригодных к пожизненному заключению в дурке?

Через минуту в комнатку зашло еще двое монахов, и на этот раз ими оказались мужчины. Сверкающие зрачки послушников с безумным удивлением смотрели на целого и невредимого бойца, получившего около десяти смертельных ранений. Регенерация мутанта была для братства Повелителей необъяснимым феноменом наравне с ненормальным долголетием лидера, еще одним крепким доказательством, что чудеса таки существуют. Один из служителей заговорил с иностранцем:

- Пока побродите по замку, изучите все как следует! Вечером Доктор обязательно примет вас у себя и, вероятно, продиктует условия дальнейшего сотрудничества…

Главным "неубиенным" козырем сектантов, конечно же, являлось зудливая любопытность мутанта, со временем прогнавшая всю неохоту задерживаться в замке и перевесившая чашу весов:

- Заманчивое предложение, но с чего мне сдруживаться с ним? Есть какие-то весомые перспективы? Может, планы…?

Ничего больше не произнеся, сектанты заплетающимся шагом покинули келью. Их головы наполовину закрывали капюшоны, однако, их прозрачные и бледные, как восковая маска, лица, регулярно выглядывали, напоминая об эпидемии и о болезни использующейся как сверхэффективное средство подчинения…

“Оружие массового поражения - это оружие большой поражающей способности” – с такими близкими к истине мыслями гость вышел в коридор, сразу после того, как это сделала противная монашка.

Только высунувшись, Ханк моментально подчеркнул, что все оказалось намного престижнее, чем предполагалось заранее: стены длинного коридора обвешаны портретами давно ушедших людей, их родственников и ближайших потомков. Сквозь окна, находящиеся в боковом зале этажа, лучи солнца освещали золотые рамы картин с историческими европейскими баталиями. Иногда сие место казалось хранителем мировой памяти, здесь было ТАК МНОГО ВСЕГО, что глаза разбегались и выходили из орбит! Этим невозможно искуситься…

Противоречия в наемнике перекликались между собой с должным беззвучием, не мешая росту естественного живейшего интереса. Сверяя свой путь с внутренним компасом, в котором не было особой нужды, ведь на часах всего лишь шестнадцать пятьдесят, воин без страха вдохновенно загляделся на масляную живопись...

“Кого-то мне это напоминает…”

На шедеврально красивой картине изображался радостный отец в зеленом наряде, держащий за руку маленькую дочь на фоне золотисто-рыжей осыпающейся осени и ярко-голубого озера. Неповторимое природное прекрасие!

“Сто сорок лет назад в США впервые отпраздновали День сурка” – было написано в правом нижнем углу прелестной картины пубертатным волнистым почерком, словно писал только поступивший в школу ребенок. Хотя девочке едва ли исполнилось шесть…

Кроме завершенных работ, имелись еще и эскизы, “неполноценность” коих легко восполнялась похвальной амбициозностью авторов. К примеру, отсутствующие на полупустом полотне, стоявшем в самом краешке зала, оставляли простор для воображения. А бездарно намалеванные кусочки чьего-то лица, неспособные претендовать даже на школьнический высер, приводили в уныние и склоняли еще больше любить не заляпанную часть полотна.

“Вот уж не думал, что совершенная белизна может быть приятнее рисунка”

На данном эстетично отделанном этаже, будто в декорации, стояли на каменных платформах четыре мраморные статуи, олицетворяющие природные стихии (огонь, вода, воздух, земля). Статуи смотрели друг на друга, не моргая, не шевелясь и не дыша, но тайно кипевшая (в образном смысле) жизнь в них чувствовалась на расстоянии около полуметра.

Следующим объектом осмотра неожиданно любознательного Ханка стала коллекция самурайских мечей от великих японских мастеров, находящаяся в узкой стеклянной витрине. Их до невозможности дорогая цена, доступная только самым мажорным элитарцам Евразии, указывалась на бумажках, плотно приклеенных к стеклу.

“Ничего себе”

Помимо мечей, были и более редкие и очень необычные разновидности холодного оружия, к которым иностранец не посмел прикоснуться. Не забывая о своем статусе гостя, он соблюдал, пусть и не совсем искреннее, но какое-никакое уважение, отказываясь от любого проявления самовольничества…

Запись мертвого онколога – 13

Вспоминая мою предыдущую записку, вы уже знаете, что Генрих Фатум не знает, где родился и произрастал. Возможно, речь шла о Распаде Великой Римской Империи. Я нашел схожести между историей, описанной в книге, и одной из проблем в историографии Поздней Античности, в основе которой лежит исследование причин ликвидации власти западно-римских императоров. Например, то, что оба государства, и Рим, и то, в котором якобы жил Генрих, были атакованы и завоеваны варварами. Вождь германцев Одоакр силой вынудил последнего западного римского императора Ромула Августа отречься от престола…

1 – в длиннющем списке причудливых одержимостей Генриха Фатума числится страсть к коллекционерству мечей – хобби, существующее уже тысячи лет, долгий и завораживающий процесс. Предложив мне посотрудничать на благо мира и ради мироисцеления, лидер культа ознакомил меня со своим систематизированным собранием изогнутых йеменских кинжалов-джамбия. Это был сногсшибательный экскурс в историю…

2 – наличие гарема, состоящего из девиц преимущественно со смуглым цветом кожи, говорит об арабской направленности личности. Таким баловством часто промышляли богатые мусульмане, султаны и правители, посещение этого запретного места дозволялось только родственникам или приближенным. Удивительно, что, несмотря на преклонный (это еще мягко сказано) возраст, Генрих не утратил аппетит к женскому полу

и часто выбирает “шведский” способ времяпровождения.

3 – Генрих служил во многих армиях мира, что подтверждает энное число врученных ему орденов и медалей, таких, как сборник наград Второй мировой войны; медаль с изображением наполеона, предположительно, времен наполеоновского правления; орден серебряной звезды – персональная военная награда США.

…Ушедший день и наступивший вечер ничем не отличались для хозяина замка:

сексапильная мастурбация шлюшек в имплювие, длительное плескание в горячей пенистой мыльной воде с прилагающимися нежностями, как какое-то волшебное снадобье, помогало забывать все на свете. Принимая даосский эликсир, Фатум омолаживался физически, заходя в гарем и принимая ванну с трущимися в ней любодейками – омолаживался духовно.

Но, как это часто происходит, как только самый требовательный ловелас начинает погружаться в атмосферу приторной благодати и безмятежной беззаботицы,

все обрывается на самом приятном этапе.

Ниндзя, который обратился к нему в прошлый раз, заставив бросить цыпочек и пойти мочить Ханка, пришел и сейчас:

- Иностранец… - воину доставляло крайнее неудобство вновь и новь отвлекать господина, что хорошо чувствовалось по его голосу, - Он каким-то мистическим образом ожил! Бойцы его вышвырнули, кинули рядом с мостом на корм бродячим псам, но… заметив, что он еще дышит, приволокли обратно и дали отоспаться в келье. На нем легко зажили все раны… - слуга виновно опустил голову, продолжая свое объяснение, - Мы подумали, что этот неубиваемый тип может сгодиться для научных целей!

“Ну, и дела” – получив столь неожиданное известие, представитель элитного бомонда отреагировал с деланным равнодушием и пообещал разобраться через пять-семь минут.

Толстая часовая стрелка на декорационном циферблате, висящем на стене зала третьего и самого просторного этажа, достигла отметки двадцать: ноль-ноль. Воин без страха, осмотревший уже почти все выставленные напоказ пригожести замка, начал ждать встречи с владельцем этого антикварного рая.

Сектанты нашли его не сразу, им пришлось полчаса бродить по коридорам. Железно уверенные в том, что гость не захочет сбегать, они ни капельки не волновались…

- Кого я вижу, скажите мне, боги? – поднявшись по накрытой красным ковром лестнице и наткнувшись на стоящего в проеме мутанта, Генрих начал с оптимистичного подобострастия, сопровождающегося определенным набором ужимок и хаханек, - Ужли сам Аид, владыка подземного царства, мрачный, могильный и смертесодержащий, выдворил тебя с вещами? – а, истратив все пришедшие на ум метафоры, быстро посерьезнел, в глубине его глаз задрожали путанные, как темные изгороди, злые мерекания, - Скажи мне, только не смей уворачиваться, кто ты такой? Почему не сдох после поединка?

Вольнолюбивый наемник не спешил ублажать своекорыстие Фатума, и тоже заговорил с ним загадками:

- Не знаю. Видимо, бог очень не хочет моей смерти… - ему удавалось совмещать легкий полуюмор с тяжкой правдой, - Не согласовываясь с моими личными желаниями, бог постоянно возвращает меня. Зачем – не пойму…

Хозяин был убежден – скрываясь за маской скромности и непричастности, чужеземец о многом умалчивает. Но он не стал прибегать к излюбленным методам выявления правды мгновенно, а решил “проаккомпанировать” ему:

- То есть, ты бесповоротно разочаровался в жизни, и считаешь свое бессмертие господним взысканием?

Сколько бы Ханк не бегал от искренности – все попытки обмануть и обмануться шли коту под хвост. Капли чистосердечности вылетали изо рта, как мыльные пузырики, невидимо оседая на душе.

- Проклятьем и карой… - сейчас мутант больше думал о себе, нежели о своей миссии, и о, возможно, неизбежном приобщении к планам секты, - Когда вы стояли надо мной, маша перед моим лицом мечом, рассказывая о каких-то былых подвигах, я на миг поверил, что могу умереть, и… несказанно обрадовался.

- И, полагаю, вновь ожив, ты сильно расстроился? – выслушав необычные, но все же понятные треволнения воспрянника, (просторечн. человек, который каждый раз воскресает) Фатум почерпнул для себя нечто новое и немаловажное. Сам эстет и ценитель всего изящного, старея, никогда не задавался вопросом, пить эликсир или нет из-за боязни смерти и любви к полной жизни, - Что ж, допускаю, и такое тоже встречается… - а еще он получил прекрасную возможность пофилософствовать, что, конечно же, привело к длинному затяжному монологу, состоящему из самоцитирования и самозаимствования, - Жизнь на самом деле опережает смерть по количеству условностей и запретов. Помимо принесения удовольствия, жизнь отнимает хлеб, расстегивает брюки и лишает крова.

Когда человек теряет все на свете, когда у него не остается ничего, что ему было дорого и ценно, жизнь становится обузой, и профанированный, уничиженный человек задумывается о поиске альтернативных троп, часто приходя к мнению, что смерть значительно гуманнее!

Ханк:

- Вы хотите помочь мне обрести смысл? Найти причину, почему я должен не грезить о конце?

Фатум:

- Если позволишь, если подпустишь поближе! Ведь прожигать огороженным забором с колючкой, не иметь ни друзей, ни знакомых, быть невротически закрытым, действительно, мало похоже на жизнь. Относясь с уважением к себе, мы продуцируем уважение вокруг себя!

Воин без страха шел в замок, намереваясь раздробить членов культа на мелкие частички. Но, проникнувшись доброжелательностью, излучаемой основателем сей интересной, проживающей в тени организации, он умерил свой воинственный пыл и посмотрел на вещи под несколько иным углом.

“Меня всегда снедали сомнения, на чьей стороне выступать. А сегодня туманящая рассогласованность дошла до пика. Ведь выбрав что-то одно, я предам то другое, а посему мне суждено считаться предателем. Этот Генрих - ориентальный истеблишмент и уберменш, использующий свой интеллект и ресурсы, чтобы уничтожить правительство и гнилое, по мнению Повелителей, современное общество.

А, может, Генрих и вправду великий мыслитель, которого неверно судить по меркам среднего класса? Как его возможный будущий союзник, я буду обязан хотя бы пытаться подстраиваться под нонконформистские взгляды ордена. Но что-то мне подсказывает, цели намного прозаичнее и грязнее”

Изольда – имя легендарного женского персонажа из средневекового рыцарского романа и по совместительству имя одной из купальных шалуний Фатума, не родное, а полученное после “приручения”. В возрасте двадцати трех лет девушка из Северной Дакоты попала в большую неприятность, чуть не стоившую ей жизни. Проезжавшие мимо люди,

оказавшиеся членами организации, спасли бедняжку, жестоко убив её обидчиков, местных насильников, и после предложили отправиться с ними. Смертельно напуганная, девушка чрезвычайно обрадовалась и тотчас дала согласие. Спустя два дня ‘Изольда” уже заняла место в сердце нестареющего радикала, причислившись к сералю (к гарему).

Будучи новичком, она за недолгий промежуток времени сыскала симпатию среди стражников, поваров и других любовниц Фатума. Сначала хозяин увлекся ей всерьез, держал вокруг себя, отпуская лишь изредка, потом постепенно стал остывать, как, впрочем, было и со всеми. Прелесть новизны постепенно спадала, точно платье без бретелек, обнажая бессменное однообразие. Но потеря влечения не повлияла на изначальные планы Фатума приютить девоньку навеки. Не находя плюсов в возвращении в Дакоту, Изольда осталась в замке по собственному хотению.

Единственным человеком, негативно воспринявшим коренную американку, оказалась Мэлори. Её убийственная ревность исходила от уважительного отношения к матери, погибшей от рук отца во время бытовой ссоры (основная причина недопониманий по сей день неизвестна). “Крошка”, утверждал Генрих, чем-то напоминала ему маму Мэлори, и это, именно это вызывало у коварной брюнетки жгучую ненависть. Ничто так не жалило, как готовность отца найти замену.

Направляясь в душ, молодая американка повстречала караулящую её дочку хозяина, вольготно сидевшую в широком белоснежном кресле с высокой спинкой:

- Сегодня раз десять пыталась к тебе подойти, но ты ловко ускользала… - госпожа возвышенно рассматривала перстни, часто меняя положение ног, - Не буду обнадеживать и скажу, ты правильно боишься меня! – Фатум гадала, какое украшение ей подарят в следующий раз, - Давно замечаю, что мой отец стал неизбирательным! Издержки возраста, знаешь ли…

В меру смелая для своих годков Изольда не старалась скрыть дискомфорт, одолевавший её, когда рядом находилась Мэлори и пыталась стращать:

- Что тебе нужно? Мы, вроде, все давно выяснили, все обсудили. Твой отец дает мне приют, а я ему позволяю распоряжаться моим телом. Никаких чувств у нас нет и быть не может… - одетая просто и довольно по-крестяньски, в белую рубашку и коротенькие брюки, американка не любила лишний шик, чего не скажешь о её неприятельнице, которая даже в непраздничные дни носила фасонистые нецеломудренные наряды, которые любая другая женщина в её положении ни за что бы ни осмелилась надеть, - Иногда складывается ощущение, что ты не успокоишься, пока я не умру или пока не окажусь за пределами замка. Если все так, как я думаю, то не стесняйся, говори! Ну, же!

Восхитившись прямотой американки, её умением обрисовывать и конкретизировать проблему, Мэлори прошлась граненым стилетом (наращенный ноготь экстравагантной формы) по её нежному беззлобному личику и нанесла пару тоненьких царапин.

- Признаться, я несколько оробела, что после долгой игры в молчанку ты все же соизволила начать работать пастью – стилет добрался до шеи девушки, затем до груди, - Мой отец полюбил тебя за юность, за безгрешность, легко ассоциируемую с белыми розами, олицетворяющими осторожность, неспешность подхода к развитию женско-мужских отношений. Ты смиренна и приближена к божеству! – чернокудрая обошла Изольду сзади, погладила и начала прижиматься к ней очень сильно, по-лесбийски, - Даже мертвецы и те повылезают из могил, окажись ты на кладбище! Никто не устоит против ауры, витающей вокруг тебя – но за всеми этими касаниями и троганиями скрывались доведенные до крайности ехидство и злонравие, - И мне до боли жаль, что вся эта магия притягательности - пшик и пустота! Обидно, что мой отец не видит того, что вижу я…

После нескольких минут заурядных архетипических лесби-движений Мэл (сокращенно Мэлори) отошла на полметра и дала себе полную свободу слова, начисто отказавшись от всякой цензуры и нейтралитета.

- Я смотрю на тебя, малышка, и ни черта не вижу, не могу разглядеть в тебе хотя бы одного достойного качества! Я вижу низко павшую бездолицу, отчаянно хватающуюся за любое дело, как за последний шанс! Неблагородных кровей замухрышка, которой место в деревне, где пролетарские крысы мрут от рака! Кстати, не хотела бы наведаться в село? Пробегал правдоподобный слушок, что, заболев, местные жители растеряли все понятия о гостеприимстве, стали очень недружелюбными, ну, правда, только к тем, кто не похож на них кровью…

Изольде, порядком утомленной “подступами” и “отступами” высокомернейшей гадины, надоело все это выслушивать и, не стерпев систематической нахальности, девушка вылила на обидчицу все наболевшее:

- Знаешь, пытаясь ущемить меня, тратя на это время и собственные нервы, ты сама опускаешься ниже плинтуса! – но отнюдь не путем тривиальных ругательств и пошлых намеков, а культурным перечислением возможных недостатков стервозы, - Приглядывать за личной жизнью отца, когда тебе уже… кхм, неважно. В общем, если нуждаешься в совете, если у тебя проблемы, или тебя что-то мучает, плохое настроение и в душе царит мрак, так прямо и скажи. Я все пойму, честно…

Важно скрестив руки на груди и вызывающе уставившись, Мэлори усмехнулась и ответила также размеренно-спокойно, без выступающих наружу эмоций:

- Если ты хотя бы на миг допустила, что я способна огорчиться или закомплексовать из-за того, что какая-то малолетняя служанка самым низким образом ссылается на мой возраст, то спешу разочаровать, мне и не такое говорили – подступив к собеседнице практически вплотную, дочь Генриха помогла застегнуть пуговицы на рукавах рубашки, - Отец полон самолюбия, лживой любезности и любви к власти. Бежать бы тебе по-хорошему, глупенькая, пока он не выпустил когти – и, исподтишка царапнув шею оранжевым стилетом, поправила ей воротник, - Но я вижу, тебе до лампады на будущее, поэтому обещаю, больше никаких разубеждений! Благородная Мэлори умывает руки и пусть с тобой вытворяют все, что захотят…

Перед тем как оставить Изольду в покое, брюнетка поцеловала её в нос и нашепнула:

- Отказ от уже принятого дара невозможен… - затейливо вышитое платье госпожи коснулось пола, - Только посмей забыть!

“К чему бы это?” – подумала американка, и с отвращением убрала покраснение в области переносицы, след губной помады…

Меж тем Фатум в красках поведывал Ханку об идеологии ордена, как выяснилось, свято уверенного в том, что, миром правит кулиса, а главным является противостояние обесчещенных везучих, чьи судьбы, начавшиеся под смутным фундаментом, приобрели незримую деталь – возможность.

- Заметь, человечество постоянно изобретает то, что может послужить причиной его исчезновения. Ты никогда не задумывался об истинных причинах создания ракеты?– глава секты задавал вопросы, от которых наемник мгновенно впадал в позорное остолбенение, из которого вырваться можно было, лишь сказав какую-нибудь подростковую колкость, - Никогда?

- Ну, мне доводилось общаться с типом, пережившим прямое столкновение с боеголовкой… (отсылка к Героймену).

Власть – рулетка, считал Фатум, и говорил, исход этой азартной игры зачастую не зависит от свойств игроков. Все решает случай…

Спустившись на второй этаж замка, по уверению хозяина идеально подходящий для проведения ознакомительных экскурсий, они прошли через узкую “аллею” высокородных пеших рыцарей, выставленных, словно в музее, с сохранившимися многочисленными вмятинами от пуль. Заковывающая броня, так презираемая современностью, выглядела эстетнее и изысканнее всего, что человечество создало после выхода рыцарских доспехов из массового потребления.

После узкого коридорчика шедших встретило вытянутое в длину крытое помещение с заменяющими стены колоннами и балюстрадами. Галерея, атмосфера которой безукоризненно передавала расслабляющий дух периода среднего века, слыло самым предпочтительным местом для дневных прогулок и, похоже, являлось таковым без преувеличения.

Генрих уверенно расхаживал, держа руки за спиной, причем, одна кисть крепко обхватывала другую, в отличие от Ханка, чувствующего себя не в своей тарелке на незнакомом “пастбище”. А вместе с тем и небо посмурело, утратив всю необычайную голубизну, окрасившись в свинец!

“Неужто ли к дождю?” – повядший в уже привычном прискорбии, гость легко бы смирился с осадками.

Но у инициатора прогулки совесть пробудилась значительно быстрее, чем ожидал наемник:

- Скажу, как чувствую, мы здесь не сможем просуетиться еще час, не промокнув до последней нити. Хотя мне не страшен любой бзик погоды, думаю, лучше будет вернуться…

Нетерпеливым движением Фатум стряхнул капли влаги с промокшей зеленой мантии. Только войдя в закрытую часть замка из-за непредвиденного ливня, сорвавшего такую чудесную прогулку, едва попрощавшись с галереей, они встретили проходящую мимо Мэлори. Их взорам представился бюстгальтер персикового цвета, поддерживавший пышную грудь с двумя черными родинками.

- Что за… – красотка ошарашенно глянула на Ханка, - Ты же умер? – выпучила глаза так широко, что потом с трудом закрыла, - Я видела, как тебя выносят!

Мутант усмехнулся и подмигнул ей:

- Меня пожалели!

- Бред…

Воин без страха предложил вернуться во входной холл, где они “сражались” (в кавычках, ибо то, что произошло между ними трудно назвать полноценным сражением), и ему впервые взбрела мысль о смене темы. На первом этаже все осталось по-прежнему: свечки ярко горели, и в комнатах было тепло.

- Все о мировоззрениях, да о замке… О себе расскажите, что ли!

- А что рассказывать? – Фатум притворился, что стесняется, но, по сути, был коммуникабельным, легким на подъем, обладающим потрясающей энергетикой, харизмой… - Хотя, да, тебе предстоит многое узнать обо мне и об этом окружении, о

символике, присутствующей в архитектуре, о той малой заметной её толике. Тебе предстоит узнать почти все!

- Вы не совсем в ладах с родней, получается? – от нежелания разговаривать, перевешивающего желание говорить, от атрофированной скромности, от смущения до свободности, Ханк, вероятно, бессознательно затронул нечто глубоко личное, - Предупреждаю, я лишь сторонний наблюдатель. Но, по обычаю, самое очевидное всплывает сразу…

Для ответа истеблишменту требовались настрой и подходящая обстановка. Изливать всегда легче, будучи убежденным, что, рассказывая, не пропустишь ни единой детали. Остановившись в шаге от полотна Адольфа Гитлера, чей жесткий взгляд тиранил не слабее, чем при жизни фрица, Фатум прижался виском к правому нижнему краю картины и, опустив зрачки вниз, налился редчайшей тоской:

- Так уж вышло, что к шестнадцатому столетию жизни у меня никого не осталось, кроме одного ребенка. А ведь детей я наплодил столько, что хватило бы на заселение стогектарового участка… - в нем бился импульс, то расширяющийся, то сокращающийся в зависимости от выбранного потаенного воспоминания, - К очень своеобразному счастью, моим последним и, пожалуй, самым долгожданным наследником стала девочка, чего, я, признаться, опасался, так как всегда мечтал о мальчишке. И, думалось, в каждой неудаче есть куча других плюсов, и что девочки во многом послушнее мальчиков, но я ошибался. Мэлори была далеко не простым, а, напротив, крайне трудным ребенком. Ей с малых лет нравилось играть чужими судьбами. Несмотря на предпринятые

многочисленные попытки привить нравственность посредством наказаний и устрашений, это лишь усложнило мою отцовскую задачу и еще сильнее усугубило проблему недобросовестности. Я начинал считать себя плохим родителем! - чувствовалось, что автор внутри него хотел немного отойти от уже банальной приевшейся схемы “жестокий, но мудрый отец – необходимое зло в семье, а дочь – сатана и исчадие”, однако, как именно и в какую сторону, придумать не сумел. И тем забавнее было наемнику высматривать схожести между его ситуацией и ситуацией личной. Намёки на религиозную притчу, аллюзии, на которые в рассказе, безусловно, хватало, но ни к чему конкретному не приводило, оставаясь лишь неглупым обрамлением для очередной банальности.

- Игра судьбами… а в чем, в чем это хоть выражалось? - метафорические словоупотребления и “таинственность” в умозаключениях Генриха несильно раздражали терпеливого Ханка, - Что ваша дочь делала такого, что вы назвали это игрой су… вы поняли, в общем!

Оставив картину в покое, ярый сторонщик ультрарадикализма посмотрел под ноги, суетливо покрутил талией и, выждав, пока в голове все не уляжется, приступил к продолжению сказочной истории о взрослении Мэлори Фатум:

- Как-то раз, в тысяча девятьсот четырнадцатом, в Москве она подцепила одного желторотого гусара в офицерской столовой. Парень – Аким-простота из захудалой провинции. Не злой, бережливый, он бы мог сделать её счастливой… - безвеселые ноты заботы скользили в умных максимах отца, - Но надменная жестокая девчонка, которая, похоже, родилась, назло всему людскому роду, не нуждалась ни в каких отношениях. Ей были нужны не мужчины, а тряпки-рабы, готовые удавиться за неё. Поцеловав подкатившего гусара, Мэлори продиктовала условия, прокричала на всю столовую. Звучало это примерно так: ты вскроешь вены и получишь мое расположение, признание… - середыш Генриха бился все чаще, плача, скуля. По крайней мере, так казалось мечнику, - Сняв венгерку, околдованный её чарами гусар схватил со стола первый попавшийся нож да вскрыл себе вены на запястьях. При всем скопившемся народе. Я глядел на неё, одновременно и узнавая, и не узнавая прежнюю Мэл. Мне было больше страшно, чем стыдно…

Несколько минут они стояли, ничего не произнося от незнания, что стоит добавить, а что мудрее удержать в голове, пока Ханк не расшевелил Генриха вопросом, подстрекательским к дальнейшему поруганию аморальных деяний дщери, но вполне уместным:

- Дальше… дальше было что? Вы гневно рассуждали вслух о непозволительности такого поступка? Наказывали и… били?

- Все без толку! – готовый спеть элегию, Фатум мрачно отвернулся от мечника, - Мэлори ловко вертела мужчинами, как куклами. И лишь тогда, когда количество таких самоубийств перевалило за сорок, она впервые задумалась, заставилась прекратить недетские игры. Кусочек сердца Мэлори просто откололся, слетел как снежок с замерзшей твердой ветки… - а, повернувшись вновь, его широкая, словно надгробная плита, грустца разошлась по всему небритому лику и закрепилась, - Она сбросила темп, какое-то время вообще не говорила с мужчинами, сдерживая бесенка внутри себя. Но… до сих пор, время от времени, Мэлори использует искусство соблазнения для достижения личных и не всегда благих целей.

Дослушав, Ханку так и хотелось сказать “понимаю”, но по какой-то причине мутант воздержался. Возможно, данная попытка принести соболезнования показалась бы излишней, ведь у него никогда не было детей, никогда!

Поэтому они просто еще немного помолчали…

Втайне затаив сильнейшую обиду на красноречивую и не совсем безобидную американку, правильную любимицу папочки, Мэлори не стремилась совершать полную разрядку негативных эмоций. Хоть женщинам и было свойственно катонное выплескивание накопившегося застоялого “хлама”, наследница Рока (Рок = Фатум = Дум) лидировала по всем “техническим” критериям и шла с большим отрывом от других не прощающих “хипесниц”.

“Эта тварь сдохнет, и сегодня. Я ни от кого не потерплю такого отношения, особенно от недисциплинированных прикормленных швалей. Потеряв её, в следующий раз папаша двести раз подумает, прежде чем ничего не сказать мне и подобрать очередную попоротую мымру”

Намереваясь навеки разлучить отца с Изольдой, злодейка устремилась в подземелье замка – в хранилище ядов, где был спрятан растительный “арсенал” Повелителей Смерти: различные сосуды, флаконы с веществами самого непредсказуемого действия, свернутые трубкой рукописи, содержащие инструкции по применению, и много чего интересного…

Вероятно, забыв все основные правила приличия, Ханк наконец-то решился поинтересоваться реальным возрастом Генриха:

- Заранее извиняюсь, если вдруг мой следующий вопрос пройдется ударом по уху. Сколько вам лет? – ему давно хотелось это знать, любопытство сжимало упругостью мячика, - Хотя бы намекните. Дальше сам догадаюсь…

- Видишь ли, в чем дело. Я мало помню о том, кем был до определенного периода… - Фатум жалел, что не записывал количество исполнившихся лет, что не вел дневников, не предпринимал ничего, чтобы в будущем все о себе знать, - Но тысячу лет мои глаза видят точно. Видят и с каждым годом все сильнее желают ослепнуть…

Побывав внизу достаточно долго, чтобы утомиться и задуматься над срочной сменой локации, например - подняться на второй или третий этаж, или сходить на улицу и разведать, перестал ли бить дождь, разговорщики размеренно зашагали в разные стороны, огляделися… и снова встали в круг.

- Выкинь из головы хотя бы часть того, что я сгоряча наплел тебе о Мэлори и просто присмотрись к ней. Серьезно говорю, присмотрись! Может, у вас что получится…

- Не уверен… - улыбаясь, покачал головой слегка застенчивый Ханк, - Кстати, а ей сколько? Надеюсь, значительно меньше, чем вам! Ведь в противном случае…

- Меньше-меньше, расслабься! - теперь улыбнулся и Фатум, - А вообще это ненужный вопрос. Сам логически рассуди, зачем мужчине знать, сколько женщине, если та выглядит безумно молодой? Ну, зачем, а?

Ханк:

- Нарочно увиливаете. Так вы можете сказать?

Генрих:

- Конечно! Хочешь знать, сколько Мэлори! Ей сто сорок пять! Сто сорок шесть стукнет в августе…

Ханк:

- Оу, для меня это слишком…

Поймав нотки зарождающегося сомнения в негромком голосе мутанта-наемника, эхом отразившиеся в мозгах обоих, хозяин быстро развернулся на пятках и устрожил взгляд:

- Мне показалось, или я сейчас услышал признаки твоей неуверенности? – ему захотелось раскритиковать иррациональный, по его мнению, но популярный среди современных мужчин образец восприятия женщин более старшего возраста, основанный на чужом предшествующем опыте, - Ведь только слабые или, метче сказать, недостойные задаются целью поиска пары помладше! Полноценный мужчина, будь он защитником основополагающих ценностей, от которых невозможно отречься, или безжалостным завоевателем, рожденным проливать реки крови, высоко ценит женский жизненный опыт, если, конечно, ему нужна львица со стажем, а не покорная рабыня, подчиняющаяся единому слову. Тогда тебе не к Мэлори…

Ханк сделал вид, что согласился с авторитетным и труднооспоримым мнением самого ярого шовиниста на планете… иначе было никак. Генрих требовал к себе отдельного почитания и уважения.

“Мне давно было пора вмешаться и все сделать самой. Никто тебе не поможет, пока ты себе не поможешь – как же я могла забыть это?” – немного забывшись, Мэлори спустилась по каменной винтовой лестнице в подземном этаже. Её объял легкий озноб из-за резкой смены температуры, незакрытые плечи и руки покрылись гусиной кожей, а под каблуками захрустели трупы гигантских насекомых. Дойдя, красотка наткнулась на препятствие в лице сторожа, что было вполне ожидаемо: охраняя комнату с ядами, слуги стараются не терять бдительности, зорко осматриваясь, ибо любое, даже самое незначительное посягательство на хранящиеся в банках растворы и смеси карается страшно-пристрашно, и полностью расплатиться за подобную ошибку невозможно!

- Никому не позволено здесь ошиваться, такова воля моего господина! Данный запрет касается и вас, госпожа… - охранник был метисом с явно азиатскими чертами, чьи узкие темно-синие глазенки выглядывали из-под ниндзевской маски, - Прошу прощения.

- Я тебя извиняю, Марат - понимающе сглотнула хитровка, - И, знаешь, не буду обижаться, если ты еще раз волей-неволей меня оскорбишь… - Её руки потянулись к нему, они коснулись его рук и немного напряглись, - Мой отец, возможно, действительно убьет тебя, если ты врубишь джентльмена и пропустишь меня. Но давай не будем столь категоричны и с подобающим глубокомыслием взвесим все за и все против, мм?

Марат (имя сторожа) моментально почувствовал флюиды превратной страсти, токи наивысшей душевной энергетики и заговорил чуть быстрее:

- Что, по-вашему, мне может показаться дороже собственной жизни?

- Ну, не знаю… - Мэлори с поддельной подозрительностью оглянулась по всем сторонам, и в конечном итоге её взгляд вернулся к метису, - Может, серия поцелуев, во время которых ты и вовсе начихаешь на свою унылую жизнь? Серия включений-выключений из реальности… Марат, я не хочу, конечно, обидеть, но посмотри правде в лицо, ты не видел родных уже пятнадцат