Я вздрогнул всем телом, ладони мигом вспотели, а в ушах неприятно зазвенело.

– А-а-х… – только и хватило сил просипеть непослушным горлом. Глаза уже искали, куда бы бежать, где бы укрыться. Только появилось вдруг в сердце холодное: «Некуда!». Повсюду паника, давка, крики. Далеко впереди что-то низко громыхнуло, ухнуло, и в воздух взметнулось разом десяток легковушек.

«Да ведь это ж, как гравитационная аномалия!» – внезапно пронеслось шальной мыслью. А в руке крепко сжат молоток… К чему я о нем вспомнил?

Едва переставляя ноги, сделал шаг, другой. Кажется, носом кровь пошла. Отродясь такого не было. Толпа подхватила меня, потащила куда-то. Главное – не упасть! Растопчут, и будет эффект как от гравитационного удара. А если проще – раздавят в лепешку. А потом покажут по телеку. Митинг сегодня, что ли? Или наши опять москвичам продули всухую?

Сердце стучит отбойным молотком, руки дрожат, а волосы, кажется, вовсю шевелятся.

«Не может быть! Так не может быть! Так не бывает!» – пульсировало на одной ноте.

Только бы не в обморок, только бы не в…

Меня вновь толкнуло, как тогда в автобусе. Резануло уши многоголосое:

– Спасите!!! Суки!!! Куда!!!

Глянул туда, и сердце дало сбой: – всего-то шагах в двадцати от меня, на тротуаре, творилось… Асфальт пузырился и колыхался, будто трясина, а в этой яме, невесть откуда возникшей, тонули люди. А другие люди в ужасе бежали мимо, даже не оборачивая головы. И меня тоже проносит уже мимо в плотном потоке людских тел.

Я выворачиваю шею, оглядываюсь, распихиваю соседей локтями. Что ж такое-то? Нельзя же вот так!

Большинство уже погрузилось по пояс, девчонка одна, лет десяти-одиннадцати, с бантиками в русых косичках, та и вовсе по плечи. Только одна рука над…над чем же?… машет.

«Так не должно быть!» – в последний раз стукнуло набатом, и пропало. Мысли исчезли, исчез страх, исчезла даже слабость. Осталось только одно: зареванное личико девчушки, да тоненькое:

– Мамочкаааа!

И откуда только силы взялись? Только что ж с ног валился!

Бросился в сторону, выдираясь из озверевшей орды, еще недавно бывшей обычными гражданами. Мокрый, избитый и дважды укушенный, с разорванной в хлам ветровкой и окровавленным молотком в руке, поспешил на помощь. Смотрю, кто-то уже скрылся с головой, только макушка торчит над асфальтом. Не жилец. В пару секунд домчался, едва не рухнув сам с разбегу в этот странный и страшный асфальт. Оббежал по краю, распластался, сдирая кожу с локтей:

– Руку! Руку давай, дура! – Та не соображает, вопит испуганно. Да и остальные как-то странно на меня косятся. Соображаю, что здорово рискую, но все же тянусь вперед. Есть! Крепко вцепился в ребенкину ручку (Не вывихнуть бы!), потянул. Будь это смола, чего я очень сильно опасался, ни хрена бы у меня не вышло – у нее плотность слишком высокая. Но это странный асфальт, во что бы он ни обратился, был не такой вязкий. Миллиметр за миллиметром начал подаваться, выпуская такую уже близкую добычу. Вытянул!

Девчонка растянулась на животе, тяжело дыша, и тихо скулила.

А времени-то прошло всего ничего! Никто не успел еще даже на пол-ладони уйти. (!Куда уйти? Там же асфальт! И камни! И песок! И земля!» – но это все вскользь, мимо сознания, почти не мешая. Потом, когда-нибудь, если выберемся…)

Ко мне отовсюду тянутся руки. И рад бы, да ведь я не железный! Восьмерых точно не потяну. Да и не успею. Бесы бы побрали вас всех! Ну нельзя же так, решать, кому жить, а кому умереть! Вот почему этот паренек с ярко-голубыми глазами, достоин жизни больше, чем лысеющий мужичок в очках? Или эта тетка, точно на базар собравшаяся? Или другая женщина (да что там, девушка!), поинтереснее, помоложе, в разорванной кофте и с размазанной тушью…

И все же я тяну руку, кому смогу достать. Разом трое вцепляются мертвой хваткой, тянут, тянут, тянут!

– Да вашу ж мать, пустите! – уже я ору, отчаянно пытаясь вырваться. Ведь и утянут, им сейчас все равно. Поседею я раньше времени с такими соотечественниками. Урроды!

Злость придала сил, и я, матерясь на всю улицу (И хорошо, что мат перекрывается всеобщим шумом, а то перед девчонкой стыдно как-то), тяну – тяну! – всех троих. Легкие готовы лопнуть, а рука, кажись, вот-вот оторвется.

Мимо что-то прошуршало, чмокнуло, упав в асфальт-не-асфальт.

– А ну-ка! – раздалось над головой. Похоже, кого-то все же заинтересовала судьба безвинно гибнущих (Безвинно ли? А ну как Судный День?). Я скосил глаза: металлический трос. Каким машины на буксир берут. И трос этот тянется из трясины куда-то мне за спину, я уже не вижу.