Когнитивная психология о памяти

Многие теории обучения прошли мимо когнитивной психологии, которая появилась более 40 лет тому назад, практически одновременно с теорией развивающего обучения. Ее достижения имеют прямое отношение к обучению, а не только к компьютерной науке, к общей и инженерной психологии. Остановимся на уже знакомой нам проблеме соотношения консервативных и динамических свойств памяти. Когнитивная психология, не подозревая о давности ее постановки, нашла весьма интересный вариант ее решения. Ее представители создавали специальные экспериментальные процедуры, порой достаточно искусственные, для изолированного изучения тех или иных познавательных функций, но осуществлявшихся в малых интервалах времени. Когнитивные психологи на первых порах использовали методы изучения «мгновенного» объема восприятия, внимания, кратковременной памяти (что в сущности одно и то же), разработанные в лабораториях В. Вундта, а затем вводили в них остроумные модификации, технические и статистические ухищрения. По мере исследований обнаруживалась богатая номенклатура функций (функциональных блоков, уровней, компонентов и т. п.), выполняющих самые разные задачи: хранения, селекции, сканирования, оперирования или манипулирования входной информацией, перекодирования, семантической обработки, формирования программ требуемых действий, сопоставления текущей информации с уже накопленной и т. д. и т. п. Различные, правда, немногочисленные пока попытки композиции обнаруженных функциональных блоков в целостные познавательные структуры, например, структуры информационного поиска, формирования образа, опознания, информационной подготовки решения или подготовки и реализации исполнительного действия показали возможность чередования (со сдвигом по фазе) консервативных и динамических, репродуктивных и продуктивных, технологических и семантических блоков и функций. Указанные попытки композиции блоков в целостные структуры свидетельствуют о том, что объяснительная «схема процесса», предусматривающая определенные стадии, этапы, оказывается неадекватной. Для описания становления когнитивных структур порядок следования компонентов во времени определяется задачами, уровнем владения материалом, условиями

263

его предъявления и многими другими обстоятельствами. Разнообразны и связи между компонентами: возможны связи порождения, управления, регулирования, корректировки. Получаемые схемы оказываются нелинейными и даже не иерархическими, а гетерархическими. Для описания и объяснения когнитивных структур, таким образом, более пригодны объяснительные «схемы деятельности». Последние имеют большее число степеней свободы по сравнению со «схемами процесса».

Так что кантовская антиномия репродуктивности – продуктивности, воспроизведенная в дихотомии А. Бергсона, гипертрофия Кантом продуктивной стороны деятельности, равно как и гипертрофия древними (творчество есть припоминание) и Гегелем (превращение дела памяти в дело воображения есть деградация) репродуктивных функций имеют право на существование.

Микроструктурный и микродинамический анализ когнитивных, а затем и исполнительных процессов столкнул нас с микрокосмосом познания и действия. Оказалось, что в секундном диапазоне времени можно обнаружить практически все психические функции, изучавшиеся экспериментальной психологией на протяжении почти ста лет, предшествовавших возникновению психологии когнитивной. Например, в исследованиях сенсорного регистра открылись интересные свойства зрительных ощущений, замерена их инерция; в исследованиях иконической памяти выявлены свойства чувственной ткани зрительного образа и вполне осязаемо и предметно показан механизм избирательности восприятия и внимания; в исследованиях блока сканирования определена предельная скорость (120 символов в секунду) селекции информации при задании поискового образа (поисковой установки). Найдено число одновременно эффективно работающих в актах узнавания поисковых вербальных эталонов (около 100), но точно не определено число таких же образных эталонов. Оно измеряется многими тысячами. Большое впечатление произвели исследования, в которых обнаружена лежащая в основе визуального мышления манипулятивная способность зрительной системы (особенно манипуляции образами, осуществляющиеся за доли секунды). Такое же малое время требуется и для семантических преобразований входной информации, для перевода ее с одного языка на другой, например с языка символов на язык образов. Один из самых поразительных фактов был получен В. Б. Малкиным (устное сообщение) по классической схеме тахистоскопического эксперимента. Шахматисту-гроссмейстеру была предъявлена для запоминания сложная позиция на время 0,5 с. В ответ экспериментатор

264

услышал: Я не помню, какие были фигуры и на каких полях они стояли, но позиция белых слабее! Аналогичный случай описал Набоков в «Защите Лужина»: его герой, смотревший кинофильм, заметил нелепость шахматной позиции, промелькнувшей на экране. Значит, смысловая оценка предшествовала сколько-нибудь осознанному восприятию и запоминанию фигур.

Не умножая примеров, можно утверждать, что результаты, полученные в контексте когнитивной психологии, вполне отвечают ожиданиям экспериментальной психологии и приоткрывают некоторые ее тайны. Подобную преемственность хорошо чувствовали «первооткрыватели» когнитивной психологии. Показательно, что первый из них — Дж. Сперлинг не дал своим исследованиям иконической памяти нового достаточно претенциозного наименования. Оно принадлежит У. Найсеру. Разумеется, старая добрая экспериментальная психология познавательных процессов: ощущений, восприятия, внимания, памяти, мышления, воображения была не менее, а возможно, более когнитивной. Но спорить с устоявшимся названием бесполезно. Столь же претенциозна, например, гуманистическая психология...

Т. П. Зинченко, посвятившая многие годы изучению когнитивных процессов, продемонстрировала преемственность идей, теорий и ряда экспериментальных схем исследования с отечественными традициями изучения памяти (2001). На это же обращал внимание Б. Г. Мещеряков во вступительной статье ко второму изданию книги П. И. Зинченко «Непроизвольное запоминание» (1996). Таким образом, когнитивная психология уже вошла в тело психологии и никакое другое направление психологии или ее отрасль, в том числе детская и педагогическая психология, не могут не учитывать ее достижений.

Так же как над любой двигательной задачей витает ее смысл (Н. А. Бернштейн), он витает и над задачами перцептивными, опознавательными, мнемическими, умственными. А там, где есть смысл, есть и рефлексивная оценка условий задачи («потребного будущего») и собственных сил и возможностей ее решения. В исполнительных действиях такая рефлексия, названная фоновой, совершается с частотой 5—6 раз в секунду (Гордеева Н. Д., Зинченко В. П., 2001). Видимо, нечто подобное имеется и в кратковременных когнитивных процессах, в которых также обнаружены учет прошлого и ориентация на будущее. Совершенно естественно, что исследования, проводимые в микроинтервалах времени, привели к обнаружению мельчайших, но тем не менее

265

целостных единиц активности: квант восприятия (Д. Бродбент), квант действия (Н. Д. Гордеева). В таких квантах представлены все три цвета времени: прошлое, настоящее и будущее. Их наличие в поведении и деятельности есть необходимое условие возникновения идеи вечности. Идея вечности может возникнуть благодаря таинственной работе памяти по интегрированию прошлого, настоящего и будущего в дление, в котором каждое из времен трудно различимо и вычленимо:

Как в прошедшем грядущее зреет,
Так в грядущем прошлое тлеет —
Страшный праздник мертвой листвы.

Анна Ахматова

Одна из самых больших загадок — собирание прошлого и будущего в настоящем. Откуда приходят прошлое и будущее в настоящее, откуда берется само настоящее? Есть ли у человека щупальцы, которые он может запускать в прошлое, настоящее и будущее. Возникновение сложного настоящего-дления можно объяснить взаимодействием органов чувств. Взор ориентирован на будущее, слух и обоняние — на прошлое, осязание, тактильная и кинестетическая чувствительность, вкус дают знание настоящего. Таким образом, органы чувств — это еще и щупальцы времени. Конечно, остается вопрос, как и где интегрируются их данные о времени?

Как бы мы ни сетовали на прошедшее и будущее, самым страшным является настоящее, в котором нет примеси прошлого и будущего. Данте назвал подобное состояние «террором настоящего». На самом деле длениеодновременно существует в прямой и обратной временно́й перспективе. Ухтомский дал наименование этому: «хронотоп», Выготский назвал подобное «актуальным будущим полем».

В построении и регуляции исполнительных и познавательных, включая мнемические, действий есть и другие общие черты. Выше упоминалось утверждение Бернштейна о том, что упражнение — это повторение без повторения, так как каждое действие уникально, оно не повторяется, а строится и тем самым накапливает невероятный по своему объему, разнообразию и совершенству опыт созидания. По мере накопления созидательного опыта движение и действие щедро делятся им с образом, словом, мыслью, с восприятием, воображением и мышлением. Неповторимо не только живое движение, неповторимы и живой образ и живое слово. «Всякое новое применение слова... есть созидание слова»

266

(Потебня А. А., 1999. С. 223). Поскольку артикуляция слова тоже есть движение, то не только новое применение слова, но и его повторение, если и не созидание, то, наверняка, построение. Значит, даже вербальное заучивание есть «повторение без повторения». Все это ставит не простые вопросы перед психологией памяти. Что есть след или энграмма? Что есть повторение, упражнение, заучивание? Наконец, что есть обучение? Видимо, мы должны говорить не о следах, а о схемах памяти, не о повторении, а о построении, не о воспроизведении, а о произведении, созидании, как минимум, о вос-произведении. Другими словами, речь идет о живой памяти, которая, ориентирует не только в прошлом, но и направлена в будущее. Память не ограничивается запечатлением, она активна и, действительно, может быть понята и изучена как ищущий себя (или ищущий себе) интеллект. Она находит и впитывает его, становится осмысленной в самом высоком смысле этого слова. Нужно очень постараться и приложить немало усилий, чтобы превратить эту замечательную силу человеческой души в механическую работу. Психология в изучении механизмов живой памяти делает первые шаги. В этой области открывается широкий простор для будущих размышлений и исследований. А пока вернемся к более привычной логике.

Исследования, выполненные в когнитивной психологии, подтверждают заключение Новохатько по поводу работ Гегеля и Спинозы: «...Функции бессознательного — в сознании, репродукции — в творчестве у человека берет на себя память» (1999. С. 148). Можно добавить: преимущественно непроизвольная память. Но и сознательное — это целый мир, имеющий для человека самостоятельную ценность, независимую от тех утилитарных функций, которые выполняет память в общении, в игровой, учебной, трудовой и в других видах человеческой деятельности, будь они рутинными или творческими. В вопросе об интеллектуализации памяти Гегель, с одной стороны, близок к Спинозе, с другой стороны, принижает ее роль в творчестве, сохраняя ее продуктивные функции за «понятием». Напомним, что линия исследований визуального мышления, подчеркивание роли образов в творчестве восходят как раз к Канту. Согласно Гегелю, напротив, мы мыслим посредством имен. «Память имеет дело не с образом уже, а с продуктом самого интеллекта, «интеллигенции». Она ставит произвол силы воображения на место: «Упражнение памяти есть поэтому первый труд пробудившегося духа как духа. Давать, изобретать имена есть непосредственный изобретающий произвол. В памяти сначала исчезает этот произвол.

267

Память, для Гегеля, есть точка прорыва орудийной деятельности человека. Память (в отличие от воображения) не связана с внешним предметом деятельности — она сохраняет имя Я как некоторую «вещь» для Я в первичном акте труда. За это Гегель удостоился похвалы от Маркса» (там же. С. 150—151). Почему точка прорыва орудийной деятельности? Сохранение изготовленных орудий и, соответственно, память о них наблюдается у приматов. А у человека орудие, «вещь», которая должна воздействовать на внешний предмет, имеет имя. Оно в памяти. Здесь есть два аспекта. Первый состоит в том, что именем, равно как и образом, легче оперировать, чем с самой вещью. За такое облегчение приходится платить возможной утратой предметности, которой, что греха таить, страдают умственные действия, совершаемые со словом. Второй аспект связан с тем, что Гегель эту «вещь» даже персонифицировал, что, видимо, не случайно. Первым «орудием», которым для удовлетворения своих потребностей пользуется живое существо, является другое живое существо. (Это справедливо для человека и, наверное, для всех позвоночных.)

Значит, опосредствование представляет собой не только условие и механизм развития психики, но и условие развития жизни. В его экспериментальное изучение внесла весомый вклад культурно-историческая психология и психологическая теория деятельности, возникшие и развивавшиеся в СССР. Мы с благодарностью должны вспомнить имена Л. С. Выготского, П. Я. Гальперина, А. В. Запорожца, П. И. Зинченко, А. Н. Леонтьева, М. И. Лисиной, А. Р. Лурия, Д. Б. Эльконина и др. И все же сам акт опосредствования все еще представляет собой вызов психологии, о чем пишут Б. Д. Эльконин, Б. Г. Мещеряков, Е. Н. Поливанова, В. Б. Хозиев и др. Так будет до тех пор, пока идея взаимного опосредствования психических функций не соединится с идеей их гетерогенности, артикулированной Ч. Шеррингтоном, А. В. Запорожцем, С. Л. Рубинштейном.

При всей своей целостности, исходно гетерогенна душа, включающая в свой состав познание, чувство и волю. Но этого мало. Гетерогенны все психические акты, скрывающиеся за познанием, чувством и волей. Например, гетерогенны живое движение и предметное действие, содержащие, помимо исполнения, элементы чувствительности, памяти, предвидения, сравнительной оценки (фонового уровня рефлексии) замысленного и содеянного (Гордеева Н. Д., Зинченко В. П., 2001). Гетерогенны образ и слово, о чем упоминалось выше. Собственно, иначе и не может

268

быть. Понимание психических актов индивида как функциональных органов — сочетание сил (А. А. Ухтомский) соответствует (соприродно) пониманию Платоном души как соединенной силы окрыленной пары коней и возницы. И в том, и в другом случае речь идет об энергийной проекции души, психики и даже человека в целом. Психические акты благодаря гетерогенности обладают порождающими свойствами. Дифференцируясь и автономизируясь от породившего их источника, они сохраняют в себе его следы и свойства, что позволяет им взаимодействовать и взаимоопосредствовать друг друга.

Гетерогенность — необходимое условие, так сказать, узнавания психическими функциями друг друга, а затем и органического, а не искусственного механического взаимодействия, взаимопроницаемости, взаимопроникновения и взаимообогащения ими друг друга. Без исходной гетерогенности психических функций посредники — медиаторы, какими бы гетерогенными они ни были сами, например, слово, символ, миф и т. п., не смогут помочь психическим актам узнавать и взаимодействовать друг с другом. Можно надеяться, что последовательное проведение идей опосредствования и гетерогенности продвинет психологию к целостному пониманию психики.

У человеческой памяти имеется еще одна важнейшая функция, на которую мы лишь укажем. Это сохранение Я в собственном смысле слова. Сегодня об этой функции говорят как о сохранении идентификации и, конечно, не только в процессах орудийной деятельности или труда. Эта функция памяти даже шире, чем то, что принято называть автобиографической памятью. Это, скорее, память на события, поступки, чувства, мысли о смысле, конституирующие личность. В отечественной литературе перебирались различные варианты психологических образований, которые могли бы составить «ядро» личности: иерархия мотивов (А. Н. Леонтьев), эмоции (А. В. Запорожец), потребности (П. В. Симонов), чувство вины и ответственности (М. М. Бахтин), творчество (В. В. Давыдов), смысловые образования (А. Г. Асмолов, Б. С. Братусь, Б. В. Зейгарник) и т. д. Кандидатом на эту роль вполне может выступать и память, поскольку личность есть человек исторический, сознающий свое место в истории, культуре, стране, нации, наконец, в роду и племени и не забывающий о нем. Для того чтобы нечто «натворить» или как-то прожить, не обязательно быть личностью. Впрочем, свободная личность сама есть ядро всего перечисленного и еще многого сверх этого. Как сказал Сальвадор Дали, «личность —

269

это избыток индивидуальности». И душевная сила памяти — не последнее ее свойство.