Факторы, формирующие своеобразие городской атмосферы

Итак, мы попытались обозначить и измерить некоторые явления, из которых

агается атмосфера больших городов. И теперь можем задаться вопросом; в силу

каких причин возникают различия между разными городами? Каковы их источники

меют ли они какое-то отношение к таким факторам, как плотность, численность

етерогенность населения мегаполисов (об этих факторах мы уже выше упоми»

•ренте всего, не подлежитьсрмнению, что даже в таких городах перечисленные

азатели весьма различны в соотношениях между собой. Такие мегаполисы, как

ример, Нью-Йорк, Лондон, Париж, насчитывают соответственно 15,12 и 8 мнл-

_м ^0в жителей. При всем при том в Лондоне плотность населения составляет при-

Pai ^{человек}-а на один акр площади, в то время как в Париже людская концент-

намного выше и достигает 114 человек на акр (Hall P., 1966). Всевозможные

жизнь как психологический опыт

Часть? .Человек в большом городе

характеристики, непосредственно связанные с плотностью населения, также гораздо ярче выражены в Париже, чем в Лондоне.

Во-вторых, на атмосферу больших городов сильно влияет и то, каким образом они воспроизводят или из каких источников пополняют свое население (Park. Burgess & McKenzie, 1967). Для городов-гигантов весьма характерно то обстоятельство, что численность их населения поддерживается и возрастает не за счет автономного воспроизводства, а за счет притока жителей из других регионов страны.

Это весьма существенный фактор в создании обшей городской атмосферы. Например, практически все жители Осло являются потомками выходцев из деревень, лишь одно или два поколения назад покинувших сельскую местность, чем вполне объясняется наличие чуть ли не деревенских норм общежития в норвежской столице.

Третьим фактором, формирующим слагаемые городской ауры, является характер национальной культуры страны, которой принадлежит мегаполис. Париж успешно сочетает демографическую специфику многомиллионного и многонационального города с (что немаловажно) верностью важнейшим традиционным ценностям французской культуры. Нью-Йорк является гигантским конгломератом чисто американских идей, кристаллизующихся в нем под прессом чудовищной перенаселенности.

И наконец, стоит поразмышлять о степени влияния на процессы формирования атмосферы большого города определенных исторических обстоятельств, в которых происходило его становление. Например, в жителях Чикаго — города, развивавшегося в зоне столкновения крупных коммерческих интересов, по сей день проглядывает чрезмерное внимание к деловой стороне жизни, к бизнесу. Европейские столицы привлекают нас иными характеристиками. В эпоху их роста в людях преобладало стремление к аристократическому образу жизни, отметающему приземленный практицизм. Возможно, именно поэтому и Париж, и Вена и в наши дни остаются городами, несущими в себе высокое эстетическое начало и навевают на нас размышления о приятном досуге.

КОГНИТИВНЫЕ КАРТЫ

Когда мы заводим речь о «сопоставлении поведенческих стилей», характерных для различных городов, нам следует хорошо себе представлять, какие их части и районы более всего отвечают подобной задаче. Произнося «житель Нью-Йорка», имеем ли мы в виду и жителя Бэй Раджа, и Флэтбуша, и уроженца Манхэттена? Если да, то какой из этих районов следует счесть эталонным? Какие-то части города, несомненно, должны определять его психологическую атмосферу, но какие именно? Задавшись целью исследовать существо мегаполиса, следует в первую очередь разрешить этот вопрос. Скорее всего, особенно тщательно надо обследовать те городские районы, которые большинством населения мегаполиса воспринимаются как некая «квинтэссенция» города в целом.

Психолога меньше интересует географическое местоположение города или его административные границы в сравнении с вещами, которые помогают ему этот го-

род глубже познать. Ганс Блуменфельд (Blumenfeld, 1969) отмечает, что перцептивную структуру современного города задает его «силуэт., в котором доминируют небоскребы центральной его части, и что мегаполис в силу разбросанности своей территории уже не воспринимается людьми как система улиц и площадей.

Кевин Линч в своем труде «Образ города» (Lynch, 1960) приводит когнитивную карту Бостона, составленную им на основе опроса его жителей. Пожалуй, самой существенной находкой этой работы было открытие того обстоятельства, что если отдельные городские достопримечательности, вроде дома Поля Ревера и Бостонского общественного центра, известны почти всем бостонцам, то о целых районах своего города они не имеют ни малейшего представления.

Используя методику Линча, Дональд Хупер создал «психологическую» карту Нью-Йорка на основе данных опроса, собранных в Париже, Лондоне и Нью-Йорке. Хупер пришел к тем же выводам, что и Линч. Нью-Йорк воспринимается многими как целый ряд хорошо известных строений, расположенных преимущественно в Манхэттене, а то, что Манхэттен окружают по линии побережья такие районы, как Квинс, Бруклин и Бронкс, не известно почти никому. Тайме Сквер, Рокфеллер-центр, 5-я авеню — вот места, хорошо знакомые респондентам. Там много крупных

"с. 1.2, Дл_я создания психологической карты Манхэттена на контурное изображение

⁰ "вносится определенное число точек, каждую из.которых тестируемые лица должны

"пытаться идентифицировать с предлагаемыми им фотографиями. Каждая точка затем

помечается цифровым индексом, обозначающим (в процентном отношении) количество

людей, сумевших указать точные местоположения объектов.

Часть I. Человек в большом городе

торговых точек, там есть на что посмотреть. Однако за пределами центральной части Нью-Йорка большинство опрошенных смогли назвать лишь кое-что. Примечательно, что даже наиболее знаменитые символы Нью-Йорка оказались в некоторой изоляции друг от друга — соединяющие их пути на карте практически не отражены.

Психологическую карту можно использовать не только в научных целях. Линч (Lynch, I960) утверждает, к примеру, что по ней можно определить, хорош какой-либо город или плох. Хороший город, по Линчу, является в высшей степени «пред-ставимым», имеет множество известных всем символов, которые соединяются знакомыми всем путями, в то время как посредственные города невыразительны и не поддаются описанию. Можно выявить степень «представимости» для любого города, сопоставив общее число опрошенных с числом входящих в их количество эрудитов, которые сумели назвать приметные объекты города и рассказать, каким образом до них можно добраться.

Для уточнения картины мы можем составить когнитивную карту города, которая даст нам возможность с большой степенью достоверности судить о сравнительной значимости того или иного городского объекта. Нанеся на контурную карту, например, Нью-Йорка, определенное количество точек и сфотографировав объекты, им отвечающие, мы можем протестировать какое-то число горожан и выяснить, в какой мере они способны разложить фотографии на соответствующие им места (см. рис. 1.2).

Тот же тест можно было бы провести в реальном городском пространстве, доставив испытуемых с завязанными глазами или в закрытом фургоне в один из отмеченных на карте пунктов и попросив их идентифицировать этот пункт по виду, который откроется перед ним.

Можно также использовать психологические карты для того, чтобы получить представление о специфике восприятия исследуемого города лицами, относящимися к различным социокультурным и возрастным подгруппам. В раннем возрасте дети, как белые, так и черные, по всей вероятности, одинаково слабо представляют размеры и устройство города, в котором живут. Для них город — это прежде всего их двор, квартал, микрорайон. По мере взросления познания белых тинэйджеров должны расширяться быстрыми темпами: они все чаще посещают центр города и прилегающие к нему районы, большой город становится пространством их обитания. Однако замкнутость негритянских гетто, ограничивающая ареал обитания черных подростков, способна существенно затруднить процесс расширения их представлений о родном городе. Эти рассуждения носят, конечно, умозрительный характер, однако их легко уточнить, проведя соответствующий эксперимент.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Я предпринял попытку наметить некую общую теорию, основанную на базовых факторами, влияющих на течение городской жизни. Эти факторы — многочисленность, плотность и разнородность населения больших городов. Они являются внешними по отношению к человеческой личности. Человек испытывает их воздействие в виде перегрузок, сказывающихся на его нормативном и ролевом поведении,

1 Городская жизнь как психологический опыт 53

_на его когнитивной деятельности и на общем ощущении комфортности или некомфортности его бытия. Эти перегрузки ведут к возникновению адаптационных механизмов, которые определяют тонус и поведенческие стереотипы повседневной городской жизни. Разумеется, мои предварительные замечания должны подвергнуться тщательной объективной проверке путем сравнительного исследования жизни больших и малых городов.

Кроме того, я попытался поставить проблему источников неповторимости и уникальности атмосферы крупнейших мегаполисов, таких как Париж, Лондон, Нью-Йорк, Оказываясь в каждом из них, мы получаем качественно различный психологический опыт. Более точное знание об атмосфере большого города сулит использование экспериментальных методов изучения'.

К проблеме соблюдения социальных норм: эксперимент в метро¹

Главная задача настоящего исследования — выяснить механизмы соблюдения социальных норм. Мы сфокусировали свое внимание на типе норм, которые Гар-финкель (Garfinkel, 1964) описывал как «рутинные основания повседневной деятельности», то есть нормы, регулирующие повседневную деятельность человека, но остающиеся при этом некодифицированными и неэксплицированными. Шефф (Scheff, 1960) определяет этот класс норм как «резидуальные правила», имея в виду, что эти нормы управляют теми сторонами человеческого поведения, которые не охвачены формальными, аналитически выявленными и упорядоченными социальными нормами. Шефф выделяет эти правила по двум основным критериям: 1) большинство людей согласны с этими правилами; 2) эти правила остаются незаметными до тех пор, пока не происходит их нарушение. Эти правила можно сравнить с правилами грамматики — человек соблюдает их, не зная, как они формулируются, но сразу же замечает нарушения.

Трудность в изучении резидуальных правил состоит в том, что они, в отличие, скажем, от юридических законов данной культуры, не имеют четкой и однозначной формулировки, не сведены в кодекс, остаются неартикулированными.

Еще одно важное различие между резидуальными правилами и законами может быть выявлено в плане обеспечения их соблюдения. Механизм поддержания законности ясен: задача поддержания поведения людей в рамках закона всецело возлагается на правоохранительные учреждения. Общество недвусмысленно указывает на то, каковы будут последствия нарушения законности и кто будет осуществлять неоказание в случае, если это нарушение произойдет. Но кто должен следить за соблюдением резидуальных правил? Какие прследствия ждут их нарушителя? Шефф по-^стулирует наличие системы негативной обратной связи, посредством которой происходит возвращение нарушителя в рамки нормы, в детали же самого процесса обратной связи ученый не вдается. Скотт (Scott, 1971), в своем анализе социальных норм с точки зрения парадигмы оперантного обусловливания, определяет эти нормы как «паттерны санкций», а сами санкции — как «подкрепляющий эффект взаи-

¹ Статья написана в соавторстве с Джоном Сабини и впервые была опубликована в книге: А. Ваши, •I- Е- Singer & S. Valine (1978) Advances in Environmental Psychology, 1, Urban Environment, Lawrence Erlbaum Associates, Hillsdale, New Jersey.

2. К проблеме соблюдения социальных норм: эксперимент в метро 55

модействия» (р. 85). Из этой формулировки следует, что нормы соблюдаются в силу негативных последствий их нарушения. И если это так, можно с определенностью установить те негативные последствия, которые могут постигнуть нарушителя устоев. Это и определило нашу стратегию: мы будем нарушать резидуальные правила и наблюдать последствия этого для нарушителя.

Идея изучать этот класс норм путем их нарушения была высказана Гарфинке-лем (Garfinkel, 1964); его отчеты содержали качественные характеристики последствий нарушения норм. Наше исследование идет дальше в изучении эффекта нарушения резидуальных норм; оно сосредоточивается на дискретной и измеряемой реакции на действия нарушителя правил. Таким образом, мы можем квантифициро-вать реакции людей на нарушение нормы и, путем систематического изменения условий нарушения, изучать эту проблему экспериментальным путем.

Резидуальные правила, ставшие объектом нашего исследования, касались социального поведения в нью-йоркском метро. На первый взгляд вести себя в метро социально приемлемым образом очень просто. Люди спускаются в метро с очень ясной и четкой целью — попасть из одного места в другое за короткий промежуток времени. Количество необходимых социальных взаимодействий минимально, и правила, определяющие взаимоотношения между пассажирами, соблюдаются подавляющим большинством людей. Одно из правил поведения в метро базируется на принципе «кто успел, тот и сел». Другое имплицитное правило предписывает воздерживаться от разговоров друг с другом. Даже если пассажиры сидят или стоят совсем рядом, они обычно не разговаривают. В нашем исследовании экспериментаторы нарушали оба правила, обращаясь к пассажирам с просьбой уступить им место. Такая процедура позволяла получить дискретную, измеряемую реакцию: люди могли либо уступить свое место, либо отказать в просьбе.

Можно сформулировать несколько предварительных тезисов о возможных последствиях подобной просьбы:

1. Скотт в своем анализе прогнозировал, что нарушение повлечет за собой «негативные последствия».

2. Шефф предполагал, что возможным исходом нарушения резидуальных правил может оказаться процесс «нормализации». Нормализация происходит, когда факту нарушения по механизму каузальной атрибуции подыскивается такая причина, что нарушение не воспринимается в качестве такового. Например, поведение экспериментатора может быть проинтерпретировано следующим образом: «этот человек просит уступить ему место, потому что ему стало дурно». Это и есть «нормализация».

3. Большинство экспериментаторов были готовы не только к отказу, но и к резкой отповеди.

4. Обычно считается, что никто не уступит место, если об этом просто попросить.

Гарольд Такушьян занимался сбором данных по этому последнему пункту. Он попросил 16 человек предсказать, какова примерно будет доля случаев положительного отклика в ответ на просьбу уступить место. Были названы самые разные цифры — от 1 % до 55%; средним показателем оказалось 14%.

Часть I. Человек в большом городе

Прежде чем перейти к описанию процедуры эксперимента, следует сказать, чего в ней не было. Процедура отнюдь не сводилась к требованию уступить место. Экспериментаторы были предупреждены о том, чтобы их обращение звучало не как требование, а как просьба. Право испытуемого на его место ни в коем случае не должно было подвергаться сомнению. Ведь уже сама по себе просьба содержит подтверждение того, что то, о чем мы просим, принадлежит владельцу по праву. Испытуемого не пытались лишить чего-то особенно ценного или жизненно необходимого. По сути дела, все сводилось как раз к тому, что просьба, мотивы, которой вполне понятны, все же столь редкостна, что способна ввести в действие мощные силы социального торможения.

ПРОЦЕДУРА ЭКСПЕРИМЕНТА

Экспериментаторами были студенты-выпускники — шестеро мужчин и четыре женщины. Одна из женщин была чернокожей; все остальные экспериментаторы были белыми. Экспериментаторы работали парами: пока один производил манипуляции, другой записывал данные и наблюдения.

Испытуемыми являлись пассажиры нескольких линий метро в центре Нью-Йорка. Свобода экспериментаторов в выборе объектов ограничивалась следующим: каждый из них обращался к одному человеку из следующих категорий пассажиров: к мужчине моложе 40 лет (по приблизительной оценке экспериментатора), женщине моложе 40 лет, мужчине старше 40 лет и женщине старше 40 лет. Один испытуемый из каждой категории выбирался экспериментаторам и подвергался процедуре в соответствии с тремя условиями, описанными ниже. Экспериментаторы обращались исключительно к людям одной с ними расы.

1. В первой ситуации (без каких-либо оправдательных мотивировок) экспери
ментатор подходил к сидящему испытуемому и говорил: «Извините, не усту
пите ли вы мне свое место?» Наблюдатель записывал данные о возрасте и
поле испытуемого вне зависимости от его ответа, а также отмечал реакции со
стороны испытуемого и других пассажиров. Записывалась и информация о
времени дня, линии метро, названии ближайшей станции.

Как показывает табл, 2.1,56% испытуемых уступили свое место экспериментатору. Кроме того, 12,3% испытуемых потеснились, чтобы экспериментатор мог присесть. (Экспериментаторы получили указание обращаться к пассажирам с просьбой только в тех случаях, когда все места в вагоне заняты. Но иногда, хотя мест, казалось, и не было, пассажиры могли потесниться так, чтобы можно было сесть еще одному человеку.) Если суммировать результаты этих двух возможных вариантов поведения, окажется, что 68,3% испытуемых уступили место.

2. Во второй ситуации проверялась гипотеза о том, уступают ли испытуемые
свое место в результате того, что у них возникает предположение о наличии у
экспериментатора серьезной причины обратиться к ним с подобной просьбой.
Для того чтобы это выяснить, экспериментаторы должны были сказать: «Из
вините, не уступите ли мне местечко, мне неудобно читать стоя».

1. К проблеме соблюдения социальных норм: эксперимент в метро *»

Таблица 2.1 Эксперимент в метро: реакция в каждом варианте экспериментальной ситуации '(%)•

"Мотивировка отсутствует п*41

Испытуемые, уступившие свое место 56,0

Испытуемые, которые подвинулись, чтобы освободить место 12,3

Испытуемые, которые не уступили свое место 31.7

Тривиальная мотивировка п. = 43

Испытуемые, уступившие свое место 37.2

Испытуемые, которые подвинулись, чтобы освободить место 4,7^г

Испытуемые, которые не уступили свое место 58,1

Невольно подслушанный разговор п =41

Испытуемые, уступившие свое место 26,8
Испытуемые, которые подвинулись, чтобы освободить место 9.8³

Испытуемые, которые не уступили свое место 63,4

Предъявление просьбы в письменной форме я =20
Испытуемые, уступившие свое место 50,0
Испытуемые, которые подвинулись, чтобы освободить место 0,0⁴
Испытуемые, которые не уступили свое место50,0_____

Экспериментатор стоял, держа в руках дешевый детектив. Ожидалось, что столь незамысловатая мотивировка просьбы приведет к тому, процент успешных просьб будет значительно ниже. Ожидание подтвердилось: экспериментаторам уступали места значительно реже (41,9%, Z = 2,3, р < 0,5). В терминах Шеффа, чересчур тривиальная мотивировка предотвратила процесс нормализации; испытуемые ие могли счесть просьбу экспериментатора достаточно адекватной. 3. Третья экспериментальная ситуация была введена в связи с тем, что мы предполагали, что испытуемые могут быть удивлены просьбой в такой степени, что не успеют сформулировать подходящий ответ⁵, Возможно, они уступали свои места потому, что это сделать это было легче, чем мгновенно найти мотивировку для отказа. Таким образом, эта ситуация была предусмотрена для того, чтобы предоставить испытуемым больше времени для формулировки ответа. Для этого было необходимо дать пассажирам понять, что в вагоне находятся претенденты на их места. Экспериментатор и его напарник входили в вагон метро через разные двери и останавливались перед испытуемым. Затем меж-

Полный хи-квадрат для всех четырех экспериментальных ситуаций, объединяющий испытуемых, уступивших место, с теми, кто просто подвинулся = 9,44. df = 3, р < 0,05.

2 тест между ситуацией без мотивировки и ситуацией с тривиальной мотивировкой просьбы (объеди< нено, как выше): 2 = 2,3, р < 0,05.

2 тест между ситуацией без мотивировки и ситуацией невольно подслушанного разговора (объединено, как выше): 2 = 2,7, р < 0,05.

2 тест между ситуацией без мотивировки и ситуацией с предъявлением просьбы в письменной форме (объединено, как выше): расхождения нет.

Как указывает Гоффман (Goffman. 1971), ответить отказом на просьбу, ив первый взгляд, очень просто, поскольку адресат просьбы не обязан удовлетворять ее, он может ответить и отказом. Но при этом человек не может просто сказать «нет», а должен как-то мотивировать, свой отказ. Для того чтобы осознать, что в данном случае нет кеовхолимостн в такой мотивировке, требуется время. Многие ко иытуемые уступили свои места лишь потому, что не знали, как не сделать этого.

Часть I. Человек в большом городе

ду ними (все считали, что они совершенно незнакомый люди) происходил следующий диалог:

Экспериментатор — напарнику: —Простите, как вы полагаете, нормально ли будет, если я попрошу кого-нибудь уступить мне место?

— Что?

— Как вы считаете, это ничего, если я попрошу кого-нибудь уступить мне местечко?

— Я ие знаю, — отвечает напарник абсолютно безразличным голосом. Разговор велся достаточно громко, так что пассажиры, сидящие рядом, не могли не услышать его. Таким образом сидящие пассажиры предупреждались о возможности обращения к ним с просьбой освободить место. Они получали время на размышление, чем сводился на нет компонент внезапности, присутствующий в предыдущих ситуациях.

Итак, после завершения описанного диалога, экспериментатор выдерживал паузу в 10 секунд и обращался к ближайшему пассажиру с просьбой уступить ему место. В этом случае экспериментатор получал положительный ответ только в 36,5% случаев по сравнению с 08,3% в первой ситуации. Дополнительное время (между невольным подслушиванием разговора и самой просьбой) создавало определенное преимущество: испытуемые были лучше подготовлены к тому, чтобы отклонить просьбу. 4. Наконец, мы стремились отделить содержание просьбы от устной манеры ее изложения. Произнесенный вопрос требует немедленного устного ответа. Нас интересовало, уменьшит ли письменное сообщение необходимость немедленного ответа. Соответственно в этой ситуации экспериментатор стоял перед испытуемым и писал на листочке .блокнота: «Извините, можно я сяду на ваше место? Я бы очень хотел сесть. Спасибо». Затем экспериментатор передавал листочек испытуемому со словами: «Извините». Мы ожидали, что уступят меньше мест, чем в остальных случаях, поскольку просьба, написанная на бумаге, казалась менее прямой, более отстраненной, особенно по той причине, что испытуемый не должен был вступать в визуальный контакт с экспериментатором в то время, когда он формулировал свой ответ. Наши ожидания не оправдались. Доля удовлетворенных просьб составила 50%, что лишь незначительно меньше по сравнению с первоначальной ситуацией. (При этом вместо запланированных четырех попыток на каждого экспериментатора мало кому из участников удалось проделать процедуру дважды. Общее число совершенных попыток составило 20). Причина такого результата не ясна. Возможно, некоторая эксцентричность подобного способа выражения просьбы повлияла на готовность испытуемых уступить место.

Наблюдатели фиксировали также и другие аспекты реакции испытуемых. Зачастую выражение лица у испытуемых было отсутствующим или озадаченным. Среди тех, кто уступил место в первой экспериментальной ситуации, 70% сделали это, не. вдаваясь в расспросы о причинах'. Другие испытуемые просто говорили «нет». Не-

Если испытуемый спрашивал: «Почему?» — экспериментатор должен был ответить: «Я очень устал». или испытуемый сам высказывал предположение, содержащее мотивировку просьОы (например: «Вам нездоровится?»), экспериментатор должен был отвечать утвердительно.

норм:эксперимент в метро

2. К проблеме соблюдения социальных

которых, казалось, совсем не задело происходящее. Испытуемые, предполагавшие, _что экспериментатор плохо себя чувствует, были очень участливы и заботливы.

Регистрировались также реакции других пассажиров. В некоторых случаях пассажиры открыто выражали свое недовольство испытуемому, уступившему свое место. Более распространенной реакцией пассажиров было просто повернуться к соседу и сказать что-то типа: «Вы видели? Он просил уступить место!» Такой комментарий указывает на ненормальность происходящего и предполагает всеобщее осуждение. Нередко присутствующие продолжали неодобрительно посматривать на экспериментатора до тех пор, пока он не выходил из вагона.

Влияние возраста и пола экспериментатора и испытуемого на отношение к просьбе показано в табл. 2.2,2.3. Хотя эти переменные имеют существенное влияние на результаты, однако они несколько уводят нас в сторону от основных тезисов и не будут здесь подробно рассматриваться.

Еще один важный аспект проблемы соблюдения социальных норм проявился в эмоциональной реакции экспериментаторов. Большинство студентов отмечали значительные трудности при выполнении задания. Стоя перед испытуемым и прося его уступить место, студенты ощущали тревогу, напряжение и смущение. Зачастую они чувствовали, что не в состоянии произнести свою просьбу, и были вынуждены ретироваться. Иной раз им казалось, что они привлекают к себе внимание всего вагона, подчас они не могли даже взглянуть на испытуемого. Если же им уступали место, они чувствовали необходимость отразить в своем поведении некое оправдание просьбы (например, мимикой показать, что у них что-то болит; некоторые даже ощущали дурноту).

Таблица 2.2 Влияние пола экспериментатора и испытуемого на отношение к просьбе (для всех условий)

Пол	Пол	Кол-во	Уступили	Не уступили	Подвинулись
испытуемого	испытуемых	испытуемых	место (%)	место {%)	(%)
	М		40,0	53,3	6,7
	Ж		30,0	65,0	5,0
В целом	(М + Ж)		35,3	58,8	5,9
Ж	М		66,7	26,7	6,7
	Ж		34,5	51,7	13.8
_ В целом	(М + Ж)		50,8	39,0	10.2

Таблица 2,3

Влияние пола экспериментатора и возраста испытуемого на отношение к просьбе (для всех условий) \

П°л Пол испытуемого испытуемых

Не уступили ПодвинулйсТ . место (%)__(%) 42,8

Кол-во Уступили
испытуемых место (%)

Моложе 40 В Целом Старше 40 -Лиелом

М Ж (М+Ж) м ж (М + Ж)

2.5 6,7 4,2 9.2 13.9 U.1

30,0 37,5 62.9 48.2 57,0

42 54,7 30 63,3 72 58,3

43 27,9 29 37,9 72 31,9

_-™~жэ««в»а*^['*''*^?й'^в*^'^

2, К проблеме соблюдения социальных норм: эксперимент в метро 61

Часть I. Человек в большом городе

Как уже говорилось, в своем исследовании мы отчасти опирались на парадигму оперантного обусловливания, предложенную Скоттом в качестве модели для интерпретации феномена социальных норм. Какое значение имеют наши результаты с этой точки зрения?

Ответ зависит от того, как интерпретировать «паттерны санкций», которые, по мнению Скотта, и отвечают за соблюдение социальных норм. Если понимать это словосочетание в наиболее простом и непосредственном смысле, естественно вытекающем из оперантной парадигмы, то оно означает объективно специфицируемую реакцию социальной среды на нарушение. При такой интерпретации оперант-ный анализ не работает. В значительном числе случаев просьба уступить место была удовлетворена. Полученный уровень (68,3%) указывает на то, что имеет место положительное подкрепление. Скиннер (Skinner, 1053) показал, что поведение, подкрепляемое по этой схеме, является скорее поощряемым, нежели наказуемым. Если же мы попытаемся включить в понятие «паттернов санкций» внутренние, эмоциональные эффекты просьбы, которые в нашем случае продуцируются ие социальным окружением, но вытекают непосредственно из поведения экспериментатора, тогда анализ получает определенный смысл, но при этом возникает вопрос: почему столь простая просьба вызывает такую острую эмоциональную реакцию?'

Можно подойти к этой проблеме, сосредоточившись прежде всего на содержании самой просьбы — в конце концов, экспериментаторы просили людей уступить им место без уважительной причины. Но это сосредоточение на содержании просьбы представляется неверным. Интенсивность неприятных эмоций, испытываемых экспериментатором, значительно превосходит дискомфорт, который переживает испытуемый, уступая место. Просьба производит такой эффект не потому, что кто-то лишается возможности сидеть. Дело в резкой смене характера взаимоотношений между экспериментатором и испытуемым, которое происходит при неожиданном обращении с просьбой к совершенно постороннему человеку. Именно этот слом взаимоотношений и составляет суть нарушения, и потому правильней говорить о грубой деформации привычной структуры социальных взаимодействий, а не просто о нарушении правила обоюдной выгоды.

Анализ структуры социального взаимодействия, помогающий нам понять источники этого эффекта, был проведен Гоффманом (Goffman, 1959). Его описание срыва интеракции, которое происходит, когда актер «проваливает» свою роль, хорошо подходит к тому, что говорили наши экспериментаторы о своих ощущениях:

В такие моменты индивид, чья презентация дискредитирована, может испытывать чувство стыда, тогда как остальные могут чувствовать враждебность. Всем участникам ситуации становится не по себе, они чувствуют себя смущенными, поставленны-

¹ Даже втом случае, если бы мы исходили из этой более свободной интерпретации понятия .паттерны санкций» (возможно, даже более свободной, чем предполагал Скотт), операитный анализ этой проблемы сам по себе ироблематичей. Для проведения такого анализа мы должны были бы показать, что все наши экспериментаторы когда-то в прошлом уже имели травмирующий опыт пребывания в роли человека, которого просят уступить место в метро (совершенно неправдоподобное допущение, особенно в отношении тех экспериментаторов, которые недавно стали жителями большого города), или что подобные эмоции вызваны «генерализацией стимула», имевшего место в рамках схожего опыта. Подобное обобщение одновременно и слишком расплывчато и, как замечает Хомский (Chomsky, 1959), слишком психологизировано.

ми в затруднительное положение, и ощущают своего рода аномию, которая возникает в тот момент, когда четко отлаженная социальная система непосредственного межличностного взаимодействия дает сбой (Goffman, 1959, р. 12).

Кое-кто может возразить, что когда экспериментаторы исполняли социальную р₀ль пассажиров метро, они дискредитировали эту роль, прося уступить им место. Но такое использование понятий «роль» и «дискредитация» представляется странным и надуманным. Наши результаты показывают скорее, что такая «аномия» — более общее явление, возникающее в результате действий, которые обычно «не делаются», — вне зависимости от того, связано ли это с исполнением каких-либо важных социальных ролей или нет.

Такая интерпретация согласуется с тезисом Бергера и Люкманна (Berger, Luck-пдяпп, 1967, р. 53-67) о том, что первичным и наиболее существенным средством-социального контроля является абсолютная объективность социального мира. Они доказывают, что участники социального взаимодействия непосредственно и нереф-лексивно понимают, «что так делается, и делается именно так», и это понимание стабилизирует индивидуальное поведение и, тем самым, социальный порядок. Под этим углом зрения и санкции, о которых говорит Скотт, и дискредитация идентичности, которую исследовал Гоффман, вторичны; то есть они являются производными от этого основного средства контроля.

Само собой разумеется, что понятие «так не делается», которое является комплексным, подразумевает одновременно и утверждения статистического характера (случаев совершения таких поступков действительно не зафиксировано), и норма> тивного (такие действия не должны совершаться). Наряду с этим существует проблема определения точного содержания понятия «так не делается», в обсуждение которой мы не будем здесь вдаваться.

Результаты нашего эксперимента по совершению поступков, которые подпадают под категорию «так не делается», заставляют предположить, что знание объективного социального порядка управляет поведением не только на когнитивном уровне (мысль о том, что можно попросить уступить место, может просто не приходить| в голову), но и на эмоциональном. Действия, выходящие за рамки привычных социальных устоев, по крайней мере в нашем случае, приводят к мгновенному возникновению интенсивной сдерживающей эмоции. Эта эмоцця' жестко направляет действия индивида в русло устоявшихся социальных стереотипов, составляющих стабильный фон повседневной жизни.

¹ Природу этой сдерживающей эмоции еще предстоит открыть при дальнейшем исследовании. Можно поспорить с тем, что она была вызвана чувством вины, возникшим у экспериментатора в связи с тем, что он занял чье-то место или потревожил человека, который уступил ему это место. Но само по себе место в метро не стол ь важно, да и пассажиры были потревожены не так уж серьезно. Да и сама эмоция существовала только до тех пор. пока экспериментатор находился в вагоне метро. Стоило ему покинуть вагон, он сразу же чувствовал облегчение. Эта эмоция, порожденная .ситуацией, кажется более близкой к смущению, чем к чувству вины,

Гарольд Такушьян (Takooshian. 1972) предложил провести следующий опыт. Он посоветовал изменить процедуру эксперимента таким образом; экспериментатор стоит перед напарником (предпочтительно, пожилой женщиной) и застенчиво просит ее уступить место. Женщина, встает, и экспериментатор с комфортом располагается на ее мест». Вопрос заключался в той, будет як экспериментатор испытывать некоторое напряжение даже при том, что у него нет никаких оснований чувствовать себя виноватым. Экспериментатор, впрочем, может чувствовать смущение, сидя на виду у неодобрительно "осящихся на него пассажиров.

Часть I. Человек в большом городе

Как уже говорилось, в своем исследовании мы отчасти опирались на парадигму оперантного обусловливания, предложенную Скоттом в качестве модели для интерпретации феномена социальных норм. Какое значение имеют наши результаты с этой точки зрения?

Ответ зависит от того, как интерпретировать «паттерны санкций», которые, по мнению Скотта, и отвечают за соблюдение социальных норм. Если понимать это словосочетание в наиболее простом и непосредственном смысле, естественно вытекающем из оперантной парадигмы, то оно означает объективно специфицируемую реакцию социальной среды на нарушение. При такой интерпретации оперант-ный анализ не работает. В значительном числе случаев просьба уступить место была удовлетворена. Полученный уровень (68,3%) указывает на то, что имеет место положительное подкрепление. Скиннер (Skinner, 1953) показал, что поведение, подкрепляемое по этой схеме, являетс