Теоретическая логика: круг проблем

ГЛАВА 1

1.1. Предмет теоретической логики

Несомненно, каждый человек обладает в той или иной степени развитой логической интуицией, логи­ческим опытом. Подобный опыт появляется в про­цессе социокультурного воспитания и позволяет ре­гулировать интеллектуальное взаимодействие людей в различных сферах общения или познания. Логи­ческая практика интеллектуальной деятельности не­равномерно проявляется от человека к человеку. Не­которые обладают более развитыми логическими навыками, другие имеют менее совершенный опыт практической логики. Но прослеживается одна об­щая черта: и в том, и в другом случае опыт логичес­кой деятельности обнаруживается, практически, на неосознанном уровне в разрозненных, стихийно воз­никших формах. Поэтому основная цель изучения теоретической логики — специальной области научного познания — уточнить в систематизирован­ных формах теории принципы, методы и средства регулирования и контроля интеллектуальной дея­тельности или, иначе говоря, прояснить теоретичес­кие основания логической культуры и научного сти­ля мышления.

Когда речь идет о логике как науке, изучающей методы, принципы и средства регулирования познава­тельной деятельности, следует различать два уровня познания: эмпирический и теоретический. Предметом эмпирического познания является непосредственно данная в восприятии реальность, которую можно на­блюдать, над которой можно экспериментировать. Это означает, что эмпирическое познание дает информацию, знание об изучаемом предмете в форме наблюдения, опыта или эксперимента. В свою очередь, теоретичес­кое познание обращено, как правило, к изучению аль­тернативных реальностей, отличных от действительно­сти. Скажем, в истории или юриспруденции изучается методология реконструкции событий, отстоящих от времени в прошлое; в философии или политологии уточняются закономерности прогнозирования будущих социальных процессов; в физике или математике анализируются понятия, представляющие собой идеа­лизации объектов, отличных от актуально восприни­маемых. Закономерностями теоретического познания являются обобщения, свойственные любой из изучае­мых альтернативных реальностей, или, другими слова­ми, выполняющиеся в каждой логически возможной ситуации. Таким образом, возникает вопрос определе­ния логических форм теоретического познания, от­личных от форм познания эмпирического.

Логическая наука изучает формы, в которых про­текает теоретическое познание, а также способы оперирования ими. Поэтому, чтобы в первом при­ближении прояснить предмет исследования теорети­ческой логики, достаточно определить эти логичес­кие формы и очертить класс задач, связанных с их анализом. Конечно, для полного и систематического отчета о проблематике и сфере исследования логи­ческой науки необходимо изложить ее теорию, мето­ды и средства в целом.

Первая проблема, с которой сталкивается интел­лект в процессе теоретического познания, — это необходимость выделить изучаемый предмет из мно­гообразия других предметов, уникально отличить его в универсуме мышления. Логическая форма, в кото­рой решается данная задача, называется понятием предмета. Образование понятия об изучаемом пред­мете не является тривиальной задачей. В науке воп­росу определения системы теоретических понятий отводится значительное место.

Например, в современной физике понятие време­ни обычно определяется как упорядоченная в пред­шествовании последовательность моментов. Однако еще древнегреческий философ Зенон Элейский об­ратил внимание, что образование понятия времени в терминах моментов встречает логические трудности. Вот его рассуждение, известное как апория «Летя­щая стрела»:

Летящая стрела в каждый момент времени нахо­дится в соответствующей точке пространства, а так как в точке движение невозможно, стрела в ней поко­ится. Поэтому, когда время определяется только мно­жеством моментов, летящая стрела остается непод­вижной, что противоречиво.

Можно сделать попытку избежать логического противоречия в рассуждениях о времени, определив понятие времени как последовательность не момен­тов, а интервалов. Однако и в этом случае возника­ют логические сложности, на которые указал другой античный мыслитель Секст Эмпирик. В доказатель­ство он привел рассуждение, известное как апория «Бессмертие Сократа».

Если Сократ умер, то он мог умереть лишь в один из интервалов времени: когда он жил либо когда он не жил. Но он не мог умереть в интервале, когда жил, так как в это время он был жив; и не мог умереть в интервале, когда не жил, так как умер бы вторично. Следовательно, Сократ бессмертен.

Доля юмора, сопровождающая рассмотренные рас­суждения, не может заслонить важность проблемы образования таких важных научных понятий, как время, пространство, бесконечность и т. д. Поэтому одной из задач анализа понятия как логической фор­мы теоретического познания оказывается изучение видов и правил его корректного определения.

Другая задача, связанная с анализом понятия о предмете, — это уточнение логических отношений, складывающихся между изучаемыми понятиями. Каждому понятию в обычном языке соответствует некоторый термин, обозначающий данное понятие. Незнание точного смысла и логического отношения между сравниваемыми понятиями порождает терми­нологические ошибки.

Пример-шутка: некто утверждает, что он настоль­ко'профессиональный болельщик, что может безоши­бочно указать счет любого футбольного матча до того, как тот начнется. Обычно это утверждение вызывает недоумение, но ответ предельно прост: счет любого футбольного матча до его начала — 0:0; именно этот факт обещал зафиксировать болельщик. Очевидно, что причина недоумений здесь скрывается в ошибке

_______________Логика_______________

определения логического отношения между понятия­ми, обозначенными в терминах «счет» и «результат». Любой результат является счетом в финальный момент времени, но не каждый счет фиксирует результат.

Третья задача логического анализа понятий — изучение принципов и правил их классификации. Необходимо обратить внимание, что логическая опе­рация классификации научных понятий имеет ши­рокое распространение в теоретической практике. Скажем, все юридические кодексы представляют со­бой специальную классификацию понятий права: уголовного, гражданского, административного и т. д. Таблица Менделеева, представляющая классифика­цию химических элементов, послужила основой для развития химической науки до ее современного обра­за. Можно привести и ряд других примеров из науч­ной практики, когда операции классификации в раз­личных областях науки приносила плодотворные и прогнозирующие результаты.

Если логическая проблема образования теорети­ческого понятия, уникально отличающего изучаемый предмет в универсуме мышления, решена, встает но­вый вопрос о наличии логической формы, в которой можно было бы формулировать утверждения о на­личии у изучаемого предмета тех или иных свойств или об их отсутствии. Такой логической формой те­оретического познания свойств и отношений изучае­мого предмета является суждение. Центральной за­дачей анализа суждений оказывается поиск правил определения их логических условий истинности. Представляется достаточно ясным, что любое утвер­ждение о свойствах предметов и отношениях между ними, сформулированное в суждении, поддается ис­тинностной оценке, то есть оно может рассматриваться

Глава 1. Теоретическая логика: круг проблем____

как истинное либо как ложное. Однако могут возни­кать неожиданные логические коллизии, когда, вдруг, оказывается, что утверждение не может быть истин­ным или ложным.

Скажем, утверждение «Я ничего не знаю» не мо­жет быть истинным в силу того, что оно само несет информацию о некотором знании; а утверждение «Истины не существует» — по причине предполага­емой собственной истинности. Другие утверждения, опять же неожиданно, не могут быть ложными. Для «здравого разума», опирающегося на прин­цип двузначности истинной оценки суждений — ис­тинно или ложно, третьего не дано, — оказывается, например, более чем удивительным, что утвержде­ние «Если я сдам экзамен по логике, то мир пере­вернется, или, если мир перевернется, то я сдам экзамен по логике» является истинным в любой логически возможной ситуации.Однако, если при­нимается принцип двузначности, то принимается и принцип логической взаимообусловленности любой произвольно выбранной пары суждений, о чем собственно и утверждается в рассматриваемом примере. И становятся совсем уж непонятными логические основания, по которым некоторое суж­дение вдруг не может утверждать ни истинную, ни ложную информацию.

Рассмотрим два примера. Утверждение «Я го­ворю правду» истинно, когда я говорю правду, и лож­но, когда я лгу. Можно ожидать, что аналогичная ситуация имеется и в истинностной оценке утверж­дения «Я лгу». Однако здесь возникает, может быть, самый фундаментальный логический парадокс ана­лиза условий истинности суждений. Действительно, если произносящий утверждение «Я лгу» на самом

деле лжет, то сказанное им есть ложь, а поэтому он не лжет. Если же он при этом не лжет, то сказанное им есть истина, а следовательно, он лжет. Таким об­разом, он лжет и не лжет одновременно. «Парадокс лжеца» обнаружен древнегреческим философом Евбулидом и вызвал огромную интеллектуальную реакцию у его современников.

По преданиям, Хрисипп посвятил анализу этого парадокса три книги, Диодор Кронос умер от огорче­ния, убедившись в безуспешности попыток его реше­ния, а Филет Косский окончил жизнь самоубийством. «Парадокс лжеца» положен в основания наиболее крупных результатов философии математики XX века, полученных К. Геделем и А. Тарским.

Решение проблемы логических условий истинно­сти суждения непосредственно связано с предвари­тельным уточнением и анализом его логической структуры. Логическая структура суждения от­личается от его грамматической структуры. Напри­мер, в следующей паре суждений, идентичных по грамматической структуре, употребление связки «или» имеет различный логический смысл. «Сейчас я сверну направо или остановлюсь»; «Вечером я почитаю книгу или посмотрю ТВ». Если в первом суждении реализуема только одна сторона альтерна­тивы, то во втором возможна реализация обеих. Бо­лее отчетливо зависимость логических условий истинности суждений от их структуры прослежива­ется в другом примере — шутке. Вопрос: «Можно ли поставить бутылку в центр пустой комнаты и вползти в нее? Обычно следует ответ — вопрос: име­ется двусмысленность выполнения второго условия задания; куда «вползти» — в комнату или бутылку? Однако не важно, выполнима ли вторая часть зада­ния, так как первая часть явно не выполнима, а по-

этому не выполняется и все задание в целом. То есть истинность сложного суждения зависит от истинно­сти простых суждений, составляющих его логичес­кую структуру. Задача анализа логической структу­ры суждения, таким образом, оказывается необходи­мым условием для определения его истинности.

Наконец, последний класс задач, связанных с ана­лизом суждений, — это уточнение логических от­ношений между ними. Часто в процессе интеллек­туального общения приходится резюмировать: «Вы говорите то же самое, что и предыдущий оратор», «Вы противоречите самому себе», «Ваши утверждения не совместимы с информацией, которой мы располага­ем» и т. д. Возникает закономерный вопрос о прин­ципах логического контроля за отношениями, скла­дывающимися в практике общения и познания меж­ду используемыми суждениями. Логике отношений между суждениями отводится значительная роль в социальной и научной деятельности. Так, для оцен­ки корректности теории важно доказательство не­противоречивости класса ее утверждений, иначе тео­рия окажется тривиально полной, то есть в ней мож­но будет доказать все, что угодно. В юридической практике следствия или судопроизводства заметное место занимает анализ логической совместимости полученной информации о реконструируемых про­шедших событиях.

Рассказывают, что однажды в судебном споре адво­кат, доказывающий невиновность своего подзащитно­го, на утверждение стороны обвинения «Если обвиняе­мый виновен, то он имел сообщника» подал неосторож­ную реплику: «Это неправда». Судья отреагировал на данное возражение совершенно неожиданным для ад­воката образом: «Ваша реплика не совместима с утвер­ждением о невиновности обвиняемого». Действительно,

любое условное утверждение вида «Если А, то В» ложно лишь в том случае, когда условие А выполня­ется, а следствие В проваливается. Поэтому возра­жение адвоката невольно, но имплицитно содержит утверждение о виновности его подзащитного.

Теоретическое познание, как уже было сказано, обращено не к эмпирически наблюдаемой действи­тельности, а к отличным от нее альтернативно воз­можным реальностям. Поэтому знания, получаемые в научной практике, в большинстве своем, являются не истинами факта, а выводными знаниями, представ­ляющими собой информацию об изучаемом предме­те, неявным образом содержащуюся в исходных по­ложениях теории или ее допущениях. Форма теоре­тического познания, с помощью которой можно получать новую информацию о ненаблюдаемых объектах по логическим правилам вывода, то есть выводное знание, называется рассуждением. Цент­ральной задачей рассуждения как логической фор­мы теоретического познания является определение его корректности.

По общей структуре рассуждение строится как последовательность суждений, последнее из которых является заключением, вытекающим из предшеству­ющих посылок. Заключение рассуждения может иметь в посылках достаточное логическое обо­снование или не иметь его. Рассуждение считается логически корректным, если заключение в нем ло­гически следует из посылок, в ином случае оно не­корректно. Таким образом, мы подошли к основно­му понятию теоретической логики — понятию ло­гического следствия, — анализу методов и средств контроля, которым посвящена, собственно, логичес­кая наука в целом.

Было бы наивным полагать, что логический кон­троль за рассуждениями сводится к механическому дедуцированию и не требует творческого напряже­ния интеллекта. В качестве примера, иллюстрирую­щего глубину сокрытия имплицитно содержащейся в посылках информации и сложность ее эксплика­ции в явной форме заключения реконструируемого рассуждения, рассмотрим старую логическую зада­чу «Мудрецы и шляпы».

Трое мудрецов заспорили, кто из них умнее и, не решив между собой спор, обратились за ответом к Логику. Тот предложил им задачу. «Перед вами пять шляп: две синие и три красные. Я надену на каждого из вас по шляпе — синюю или красную. Каждый бу­дет видеть цвет шляп своих оппонентов, но не будет знать цвет собственной шляпы. Тот, кто первым уга­дает цвет своей шляпы, и является самым умным среди вас». С этими словами Логик надел на каждого из трех мудрецов красную шляпу. Долго раздумыва­ли мудрецы над решением поставленной задачи. Наконец, один воскликнул: «На мне красная!». Воспроизведите ход его рассуждений.

Обычно для новичка в логической практике эта задача оказывается «не по зубам», даже если он имеет достаточно высокий рейтинг логической интуиции. Однако несколько упрощенный вариант этой задачи легко решается каждым. Допустим, что Логик надел на мудрецов не три красные, а две красные и одну синюю шляпу. Тогда задача решается легко: любой мудрец в красной шляпе правильно укажет ее цвет, выдержав необходимую паузу. Ведь при допущении, что на нем — синяя, его оппонент в красной же шля­пе сразу скажет: «На мне красная», так как синих шляп только две. Но теперь, когда решена про­межуточная задача, легко решается и основная: «До­пустим, на мне синяя, тогда проблема разрешима». Резюмируя изложенное, можно сказать, что пред­метом теоретической логики, то есть областью ее исследования, являются логические формы, в кото­рых протекает теоретическое познание, — понятия, суждения и рассуждения. Относительно каждой из них определен конкретный круг проблем, которые являются собственно логическими. Для анализа по­нятия как логической формы теоретического позна­ния такими проблемами являются правила и спосо­бы определения, классификации концептуальных средств, а также прояснение логических отношений между понятиями, используемыми в теории или в универсуме мышления в процессе интеллектуально­го общения. Анализ суждения как логической фор­мы теоретического познания предполагает уточнение его логической структуры, прояснение логических условий его истинности в различных логически воз­можных ситуациях, а также определение логических отношений между суждениями, вовлеченными в ин­теллектуальную практику. Наконец, анализ рассуж­дения как логической формы теоретического позна­ния сводится, в конечном счете, к выработке методов и средств контроля за логической корректностью до­казательственных процедур в процессе интеллектуаль­ного общения и познания.

1.2. Методологическое значение теоретической логики

Трудно представить себе такую науку, как матема­тика или физика, без операции доказательства, поло­женной в основу строгости и достоверности получен-

__Глава 1. Теоретическая логика: круг проблей____

ной здесь системы знаний. Трудно представить юрис­пруденцию вне операции классификации правовых понятий, позволяющей структурировать их в юриди­ческих кодексах. Немыслимо существование соци­альных наук, таких как философия, политология или социология, лишенных ясных определений изучаемых в них понятий: будь то демократия и рынок или со­циальная справедливость и социалистический выбор. Любая область научного знания нуждается в обосно­ванных критериях собственной достоверности. Поиск таких критериев лежит либо в сфере данной науки, либо вне ее. Если первое, то есть математика сама оп­ределяет, что значит «доказано», юриспруденция ис­пользует «свой» способ классификации, а полито­логия свободна в собственных определениях от пра­вил построения дефиниций в других науках, то приходится принять как должное множественность критериев истинности знаний в науке. Если второе, то вопрос о критерии строгости и достоверности тео­ретического знания является предметом анализа от­дельной теории, «обслуживающей» теоретическую чи­стоту полученных в науке результатов. Такой особой теорией, обеспечивающей систематичность, строгость и истинность знания в любой области научного по­знания, является теоретическая логика. Понятия до­казательства, классификации, определения не входят в область исследовательских интересов физики, хи­мии или философии. Для данных наук они важны не как понятия, требующие изучения, а как установив­шиеся в научной практике операции, позволяющие регулировать процесс научного исследования и конт­ролировать его достоверность.

Таким образом, методологическое значение тео­ретической логики заключается в том, что в сфере ее

исследования разрабатываются, анализируются ме­тодологически важные понятия — определение, клас­сификация, доказательство, гипотеза, теория и т. д., которые являются необходимым инструментарием, конкретными операциями научно-исследовательской практики.

Значимость логического анализа методологичес­ких понятий, которыми оперирует теоретическое по­знание, не вызывает сомнений. В истории науки в подтверждение этого можно указать на множество характерных примеров. Выше мы уже ссылались на некоторые из них. Так, диалектические рассужде­ния античных мыслителей «Летящая стрела» и «Бессмертие Сократа» остаются мощным истори-ко-логическим источником формирования научной концепции понятия времени в современной теоре­тической физике. Дилемма «момент — интервал» структурирования времени породила ряд исследо­ваний и оживленных дискуссий в области анализа понятийного аппарата физической теории. «Пара­докс лжеца» стал основой для получения наиболее фундаментальных результатов в основаниях совре­менной математики и методологии научного позна­ния в целом. Используя данное рассуждение, К. Ге-дель доказал свою знаменитую теорему о принци­пиальной неполноте формальной арифметики в частности, и любой достаточно богатой формализо­ванной теории в общем случае. Для методологии науки это означает, что любая конкретная система­тизация научного знания ограничена, то есть всегда найдется сформулированное в теории утверждение, которое, однако, не доказуемо и неопровержимо в данной теории. А. Тарский доказал аналогичный результат относительного оперирования в теории

понятием истинности, определив возможности и гра­ницы логического анализа.

Еще один показательный историко-логический пример. Математика всегда считалась образцом стро­гости и достоверности научного знания. Объясняя природу этого феномена, немецкий философ и логик Нового времени Г. Лейбниц предположил, что осно­вания любой науки, и в частности математики, ле­жат в сфере понятий, методов и средств теоретичес­кой логики. На рубеже XIX—XX веков тезис о своди­мости математики к логике получил достаточную популярность, определив новое направление иссле­дований в философии науки — логицизм. Осново­положник логицизма немецкий математик и логик Г. Фреге осуществил попытку переформулировать математические принципы и понятия в логической терминологии, чтобы наглядно показать критерии и причины строгости математического знания. По­пытка оказалась безуспешной: английский фило­соф и логик Б. Рассел обратил внимание, что сис­тема Г. Фреге содержит противоречие в определе­нии теоретико-множественных понятий. Однако этот отрицательный результат, известный под на­званием «Парадокс Рассела», привел к радикально­му эффекту преобразований в методологии теоре­тического познания, став теоретическим источником проблематики совершенно новой области науки — математической логики.

Суть парадокса можно изложить следующим об­разом. Интуитивно понятие множества мыслится как совокупность элементов определенного сорта. Мно­жества можно разделить на два типа. Множество, которое включает себя в качестве элемента, назовем несобственным множеством. Например, множество множеств. Множество, которое не включает себя в ка­честве элемента, назовем собственным множеством. Например, множество натуральных чисел. Пусть X — это множество всех собственных множеств. Если X — несобственное множество, то оно не включает себя в качестве своего элемента и по определению является собственным. Если X — собственно множество, то оно включает себя в качестве своего элемента и по опре­делению является не собственным. Таким образом, любое предположение ведет к противоречию.

В популярной форме «Парадокс Рассела» можно изложить следующим образом.

Вышел указ: мэр любого города не имеет права в нем жить, а обязан жить в особом городе — Городе мэров. Последний, конечно, также имеет собственного мэра. Но где ему жить? В своем городе он жить не вправе, но именно здесь должен жить.

Установление факта противоречивости интуи­тивной теории множеств вызывало острую реак­цию исследователей в области метаматематики и методологии научного познания. Ведь проти­воречивость теории означает ее тривиальную пол­ноту, то есть возможность доказать в ней и с тем же успехом опровергнуть любое утверждение. «Парадокс Рассела» существенным образом подо­рвал уверенность в строгости и достоверности математического знания, а также оснований дру­гих наук, использующих теоретико-множественный аппарат. Сам Б. Рассел совместно с английским, математиком и логиком А. Уайтхедом разработал «теорию типов», устанавливающую иерархию мно­жеств таким образом, что устраняется возможность осмысленного введения в теорию понятий, подоб­ных множеству всех собственных множеств. Парадокс был блокирован, но сама теория типов оказа­лась объектом научной критики. Так или иначе результаты логического анализа интуитивных те­оретико-множественных понятий не только имели разрушительный эффект а, что более важно, опре­делили направление в поисках методов и средств построения теоретически строгих оснований мате­матики, в частности, и методологии наук, применя­ющих математический аппарат, в целом.

Исследование проблемы логической строгости и достоверности математического знания, являющегося основой методологии любой естественнонаучной тео­рии, нашло своего последователя в лице немецкого логика и математика Д. Гильберта, который выдви­нул собственную программу «спасения математики». Суть программы в общих чертах сводится к следую­щему. Математика формулируется в виде формаль­ной аксиоматической теории. Это означает, что вза­мен обычного вводится специальный формализован­ный язык терминов и формул, соответствующих предметному универсуму и классу утверждений тео­рии. Формулируются точные правила образования тер­минов и формул и логические правила вывода одних формул из других. Из установленного конечного множества аксиом теории по логическим правилам вывода доказываются их следствия. Теперь, если до­казана непротиворечивость данной формальной ак­сиоматической теории, то есть невыводимость в ней некоторой формулы и ее отрицания, то, как следствие, показано, что причины парадоксальности некоторых понятий интуитивной интерпретации теории заложе­ны не в ней самой, а привнесены извне. Таким обра­зом, математика освобождается от недоверия к крите­риям ее строгости.

Реализация программы Д. Гильберта оказалась неосуществимой в идеале. К. Гедель, австрийский логик и математик, доказал невозможность установ­ления непротиворечивости формальной аксиомати­ческой теории формальными средствами самой тео­рии. Он же, а также польский логик А. Тарский и американский логик и математик А. Черч показали ограниченность доказательственных, выразительных и рекурсивных возможностей метода формализации. Об этом уже упоминалось выше. Однако само логи­ческое содержание программы играет важную роль в современной методологии и философии науки как с точки зрения анализа логической структуры науч­ной теории, так и с позиций выработки предъявляе­мых к ней необходимых логико-методологических требований — непротиворечивости, полноты, разре­шимости теории и т.д.

Методологическое значение теоретической логи­ки для научно-исследовательской практики удобно иллюстрировать на примере точных и естественных наук, скажем, математики, кибернетики или физики. Однако это не означает, что значение логики сводит­ся к ограниченной области научного познания; оно естественным образом распространяется и на сферу исследования гуманитарных наук. Данный факт оче­виден тем более, что такие науки, как экономика или социология, философия или экология, в своем совре­менном образе все более тяготеют к использованию логико-математических средств анализа. В то же время логическое влияние на методологию гумани­тарных наук имеет и собственный, специфический смысл.

Разработка логических методов исследования может определить новый этап в становлении научной методологии общественно-политических теорий. С точки зрения развития методологического анали­за такие средства направлены прежде всего на обо­гащение методологии строгим и точным понятий­ным аппаратом, оберегающим ее от спекулятивных доктрин и схоластических форм анализа, от произ­вольной эквилибристики понятиями социальных наук. Здесь достаточно вспомнить «чехарду поня­тий», устроенную в политологии: ускорение — пе­рестройка — преобразование и т. д. Своевремен­ность постановки этой задачи и актуальность ее решения трудно переоценить, так как современное состояние «официальной» методологии страдает бо­лезнью теории с характеристикой тривиальной пол­ноты доказательств: с ее помощью можно обосновать правомерность любых социальных процессов, их аде­кватность общественным интересам.

Другое направление логико-методологического анализа гуманитарного знания связано с тем, что по своей природе оно оперирует оценочными категори­ями и нормативными предписаниями. Так, теорети­ческий язык философии основывается на модальных оценках: возможно, действительно, необходимо, либо на эпистемических оценках: знаю, верю; язык юрис­пруденции оперирует нормами: разрешено, запре­щено, обязан; эстетики — оценками: прекрасно, бе­зобразно; этики — нормами: нравственно, безнрав­ственно. Этот факт отличает гуманитарные науки от естественных, которые содержат дескриптивные или описательные утверждения. Другими слова­ми, если критерием достоверности утверждений ес­тественнонаучных теорий является их истинност­ное значение, то для большинства утверждений гу­манитарных наук принцип истинности не работает.

Действительно, в каком смысле утверждения «Эта картина — шедевр соцреализма» или «Если тебя ударили по щеке, подставь другую» являются ис­тинными или ложными? Для уточнения критериев обоснованности подобных суждений необходимо развивать принципиально новые логические теории, отличные от классической логики с двузначной ис­тинностной оценкой. Появляется, таким образом, потребность в построении модальных логик, логик норм и оценок для методологического обоснования гуманитарного знания. Построение таких логик — предмет теоретического интереса в логической на­уке последних десятилетий.

1.3. Культурологическое значение теоретической логики

Прослеживается тенденция: крушение устарев­ших идеалов, концепций и оценок в кризисный со­циально-политический период вызывает, как ответ­ную реакцию, проявление интереса к утраченным или незаслуженно обойденным историей теорети­ческим источникам духовной и интеллектуальной культуры. Нельзя построить здание с крыши или даже с первого этажа — для этого прежде следует заложить фундамент. Невозможно преодолеть дог­матизм и декларативность мышления, уберечь его от спекулятивной демагогии и софистики, от схолас­тики и произвольной эквилибристики понятиями, другими словами, построить новое здание философ­ской культуры интеллектуальной практики, не изу­чив теоретические основания, на которые она могла

бы опереться. Речь здесь идет о логических основа­ниях теории проблематического диалога, восходящей в своих истоках к диалектике и риторике, но прак­тически утраченной в современной сонно-культур­ной практике интеллектуального общения.

Действительно, сейчас особенно остро ощущает­ся дефицит интеллектуальной культуры при обсуж­дении проблем в любых областях гуманитарной де­ятельности, начиная от ее элитарных форм — пар­ламентских дебатов, политических баталий, и заканчивая элементарными, скажем, проведением научного диспута, юридической консультации или просто учебного занятия. Политик и правовед, эко­номист и журналист — каждый, кто работает в среде межличностного общения, — помимо профес­сиональных знаний, просто обязан обладать и высо­кой культурой ведения диалога с собеседником или с аудиторией, и устойчивыми навыками к аналити­ческому стилю мышления. Однако все это само со­бой не приходит, а является следствием углуб­ленного изучения теоретических традиций интел­лектуальной практики.

Развитие способностей последовательно и убеди­тельно излагать свои мысли, вести со знанием дела аргументированное обсуждение проблемы, эффектив­но и корректно решать спорные вопросы — весь этот комплекс задач определяет потребность применения теории, методов и средств логики, философии или, иначе говоря, культуры диалога в процессе общения. Здесь отрабатываются средства контроля за исполь­зуемой терминологией, речью и рассуждениями, за­крепляются навыки правильного определения стра­тегии проблемного разговора, а также корректного выбора тактики его ведения.

Теоретические приложения логики, методологии и философии к проблемам культуры интеллектуаль­ного межличностного общения в сфере гуманитар­ной деятельности — социальной, правовой, экономи­ческой или политической — образуют новую об­ласть — диалогику. Предметом ее исследования являются различные формы интеллектуального ди­алога: беседа, консультация или спор; публичное вы­ступление или, просто, реплика; вопрос или ответ. В диалогике можно условно выделить следующие че­тыре раздела: диалектику, прагматику диалога, эро-тетику и риторику. Диалектика — это логика спо­ра, то есть система логических принципов, контроли­рующих процессы доказательства и опровержения при обсуждении спорной проблемы. В прагматике диалога изучаются основания выбора стратегии и тактики спора, а также психологические методы его ведения. Проблемы культуры использования в ин­теллектуальной деятельности вопросов и ответов об­разуют специальную область диалогики — эротети-ку. Риторика определяется обычно как культура пуб­личного выступления, ораторское искусство или эстетика спора. Отдельно следует сказать об этике спо­ра как особом разделе диалогики, в котором изучает­ся система норм, обосновывающая моральные принци­пы и нравственные критерии оценок корректности и конструктивной лояльности участников диалога.

Каждый из указанных разделов диалогики явля­ется необходимым элементом в структуре культуры и аналитического стиля мышления. Однако «стер­жневой» проблемой теории диалога все же является разработка вопросов диалектики как логики доказа­тельного обсуждения предмета спора. При прочих равных условиях лишь методы и средства диалектики обеспечивают надежный, строгий контроль за со­блюдением правил достаточной обоснованности и аргументированности спорных позиций. Все, что до­стигнуто в споре методами прагматики и риторики, всегда проверяемо чисто логически.

В интеллектуальной практике довольно часто обнаруживается неумение участников диалога, про­блематического обсуждения, вести последовательный логический контроль за собственными утверждени­ями, а также за изложением позиции собеседника. Во-первых, это касается логической точности фор­мулировки самой спорной проблемы и отношения к ней участника спора. Во-вторых, много недоразуме­ний появляется в связи с логически некорректным введением и использованием в споре необходимой терминологии, неверным определением вовлеченных в обсуждение научных или социокультурных поня­тий. В-третьих, часто возникают затруднения в оценке истинности полученной информации, ее совместимос­ти или противоречивости по отношению к уже имею­щейся. Наконец, решающее значение в процессе диа­лога имеет умение участников вести логически эффек­тивный контроль за корректностью рассуждений, представленных доказательств или опровержений.

Логическая культура доказательного обсуждения проблемы — фактор, подтверждающий высокий про­фессиональный и теоретический уровень полемиста. Рассмотрение вопросов использования логических методов и средств проверки правильности оп­ределений понятий, логических условий истинности утверждений и логической корректности доказа­тельств и опровержений — круг основных задач, ко­торым следует уделять особое внимание при изуче­нии диалектики спора и диалогики в целом. Важно также детально проанализировать возможные логи­ческие ошибки, которые традиционно встречаются в диалогической практике: противоречия, паралогиз­мы и софизмы.

В публичном споре имеет значение не только «железная логика» доказательства, но и умение стра­тегически верно определить основную цель обсужде­ния проблемы, выбрать для ее эффективной реализа­ции оптимальные оперативно-тактические средства и, наконец, убедить противника или слушателей в правильности защищаемой позиции, то есть решить весь комплекс задач, определяющих прагматику ди-алогики. И действительно, в практике публичных диалогов споров исключительно редко решаются проблемы чисто логическими методами и средствами. Такие исключения составляют разве что некоторые дискуссии в области точных и естественных наук: математики, творческой физики, самой логики. В ос­новном, публичное обсуждение проблемы, особенно гу­манитарной, сопровождается «логическими провала­ми», которые заполняются оперативно-тактически­ми, психологическими, риторическими приемами.

Замена в ходе спора логической аргументации на прагматическую вполне естественна, если учесть относительную скоротечность обсуждения во вре­мени и небезусловный характер мнений спорящих. Прагматические сокращения логических доказа­тельств в практическом диалоге неизбежны и не имеют разрушительной силы, так как утраченная логическая цепочка всегда может быть восстанов­лена. Остыв от жарких баталий спора, можно спо­койно проверить его результаты, используя строгие логические методы и средства. Другое дело, когда диалектика доказательства подменяется софистикой

или другими некорректными с точки зрения этики спора приемами и уловками, тогда деструктивный результат спора очевиден. Два классических при­мера на эту тему.

Однажды, получив в пылу спора пинок, Сократ стер­пел это, а когда кто-то удивился, он ответил: «Если бы меня лягнул осел, разве стал бы я подавать на него в суд?». В другой раз Сократа стала принародно бить его жена Ксантиппа. Друзья советовали ему за­щищаться кулаками, но он ответил: «Зачем? Чтобы мы лупили друг друга, а вы покрикивали: «Так ее, Сократ! Так его, Ксантиппа!?»

Первая проблема прагматики диалога — это правильно выбрать его стратегию, то есть основ­ную цель обсуждения, к которой каждый из участ­ников должен стремиться как к результату. Мно­гообразие форм диалога определяет различные типы его стратегических целей. Беседа, консульта­ция или учебное занятие в качестве своих целей предполагают взаимную, или одностороннюю, пере­дачу информации. Поэтому было бы глупо и методически неверно стремиться к любым конф­ликтам в таком диалоге с целью утвердить свое мнение во что бы то ни стало. Примером другой формы диалога могут служить, скажем, деловое со­вещание или научный спор, где основной целью является решение конкретной проблемы. Для су­дебного спора стратегической целью является отыс­кание объективной истины при реконструкции исследуемых событий или фактов. В парламент­ских дебатах, очевидно, следует искать компромис­са, а в политических баталиях — победу.

Ошибки в выборе стратегии диалога ведут к его разрушению. Если, например, строптивого кли­ента юридический консультант будет убеждать на

повышенных тонах, то клиент просто уйдет. Особен­но чувствительны ошибки смешения государствен­ных и политических целей. Это наглядно проявля­ется, когда парламентарии законодательного собра­ния декларируют политические лозунги.

Вторая проблема прагматики диалога — правиль­но выбрать тактику поведения при обсуждении про­блемы, которая полностью соответствовала бы уже определенным стратегическим целям. Это относит­ся как к конструктивным оперативно-тактическим средствам аргументированного обоснования собствен­ных позиций в споре, так и к тактике деструктивной критики точки зрения противника. Верный выбор тактических средств ведения спора ведет к его опти-мализации, а также к эффективному решению по­ставленных стратегических задач. Напротив, если тактика диалога выбрана неудачно, то она может привести к поражению или к разрушению спора. Обычно тактические ошибки в диалоге приводят к нарушениям его этики. Например, для политика-профессионала вполне естественным делом являет­ся публичное выступление с критическим анализом деятельности президента или правительства. Одна­ко если данный политик представляет интересы стра­ны в другом государстве в качестве ее посла, то по­добная критика является не только неуместной, но и представляет образец нарушения профессиональной этики. Тактические проблемы порождают проблемы этические.

Публичный диалог — это не просто логика дока­зательства или опровержения, но также и психология убеждения его участников в верности защищаемой точки зрения. Если «доказательство» — категория логическая, то «убеждение» — психологическая.

Доказательство служит прежде всего мерой оценки строгости полученных результатов спора, убеждение же непосредственно приводит диалог к этим ре­зультатам. Третьей проблемой прагматики диалога поэтому является разработка комплекса пси­хологических методов формирования позитивных оценок в убеждениях участников спора: противни­ка, слушателей, арбитров. Систему методологических приемов и методических средств формирования убеж­дений и оценок в процессе интеллектуального взаи­модействия можно назвать психологией диалога, кото­рая органично связана с задачами его прагматики.

Методика психологического воздействия на уча­стника диалога разнится в зависимости от формы и стратегии обсуждения. Скажем, в следственной прак­тике допрос потерпевшего, свидетеля и подозревае­мого различается по психологическим средствам воздействия на допрашиваемого. Психология диало­га с потерпевшим или с лояльным свидетелем свя­зана с установкой на припоминание; со строптивым свидетелем — на убеждение и переубеждение; с по­дозреваемым — на переубеждение и признание.

В любой сфере интеллектуального общения: в юриспруденции и политике, в науке и образовании, в психологии и журналистике — высоко ценится уме­ние тонкой постановки вопроса или изящного отве­та на него. Искусство задавать вопросы и отвечать на них имеет древние традиции, ведущие свое нача­ло еще от диалектики Сократа.

Как-то человеку, который спросил, жениться ему или не жениться, Сократ ответил: «Делай, что хочешь, — все равно раскаешься». Очевидно, только так и мож­но было ответить на глупость спрашивающего. В дру­гой раз Аристиппу, ученику Сократа, кто-то предложил задачу и сказал: «Распутай». Аристипп воскликнул:

«Зачем, глупец, хочешь ты распутать узел, который, даже запутанный, доставляет нам столько хлопот?». Как видим, древние умело выходили из затруднений, отвечая на трудный вопрос остроумным.

Проблемы интеллектуальной культуры вопросов и ответов образуют своеобразную область познания, которая называется зротетикой. В ней изучаются структуры вопросов и ответов, классификация их по типам и видам, правила корректной постановки воп­росов и ответов на них, а также эротетические мето­ды и средства в диалогической практике. Эротетика диалога часто определяет его эффективность, так как дает возможность уточнить позиции собеседника, так­тически грамотно обойти вопросом встречающиеся затруднения, значительно укрепить позицию удач­ным ответом.

Характерный пример из эротетической практики.

В очереди к мясному павильону прозвучала репли­ка: «Уволить мэра, сразу бы мясо появилось!». «Из­вините, — отреагировал собеседник, — а кого еще уволить, чтобы появился и сыр?» В этом саркас­тическом вопросе было все: и убедительность возра­жения, и оперативность критики, и изящная яркость контраргумента.

Результаты восприятия и оценки слушателями публичного выступления участника проблематичес­кого обсуждения, его реплик и замечаний зависят не только от диалектического и прагматического содер­жания речи оратора, но и от эстетической формы, в которой протекает процесс аргументации. Культура публичного выступления и ораторское мастерство являются предметом изучения в риторике как осо­бой дисциплине теории диалога. Следует сказать, что риторика еще с античных времен всегда была обяза­тельным предметом обучения во всех учебных заведениях. К сожалению, эта традиция, хотя и не безнадежно, но утрачена в России.

Риторическая форма публичного выступления часто оказывается решающим фактором оценки результатов проблематического диалога. Косноязы­чие или излишнее наукообразие формулировок, дог­матизм стереотипов мышления или поверхностность суждений являются обычной причиной потери ора­тором симпатии аудитории, и даже иногда его от­кровенного поражения в споре, сопровождающегося свистом, смехом, захлопыванием. С другой стороны, выдержанная эстетическая форма диалектической и прагматической аргументации, демонстрация гибкости и аналитичности мышления, умение заста­вить собеседника и слушателей следовать собствен­ной логике рассуждения, своевременно использовать изящную остроту, шутку вызывают положительную ответную реакцию у аудитории, ее готовность в доб­рожелательном ключе перейти от риторической оцен­ки выступающего к общему положительному мне­нию о его позиции в диалоге.

Наконец, риторическая культура публичного вы­ступления оратора и, как следствие, эффективность результата зависят от умения контролировать ком­позиционную целостность и структурированность устного текста речи, последовательно и поэтапно вво­дить в процесс осуждения необходимую и достаточ­ную аргументацию, учитывая разнообразие форм выступления: обоснование собственной позиции, кри­тика, реплика, замечание, вопрос или ответ на него.

Скажем, диалогическая практика показывает, что выступление перед аудиторией либо удается в пер­вые пять минут, либо проваливается. Поэтому цель начального этапа речи — предельно прояснить смысл

собственной позиции и поддерживающую ее исход­ную аргументацию, показать ее актуальность, вызвать интерес у слушателя.

Сократ говорил: «Хорошее начало не мелочь, хоть

В конце речи не надо навязывать аудитории го­
товые выводы, предоставив ей возможность самой
прийти к ним.

Заключая разговор о проблемах теории публич­ного диалога — диалогике, следует отдельно оста­новиться на вопросах морального кодекса интел­лектуального общения, то есть на этической про­блематике диалогической практики. В этике диалога не создаются какие-либо особые нравствен­ные нормы и оценки, отличные от общечеловечес­ких моральных ценностей. В ней исследуются воп­росы применения общих норм нравственности в специфических условиях интеллектуального обще­ния и взаимодействия.

Диалогическая практика в различных сферах ее проявления — в политике, юриспруденции или дело­вом общении — обычно имеет конфликтный, состя­зательный характер столкновения противоположных интересов, стремлений и форм поведения людей. Эта «спортивная» сторона практического диалога и является причиной, обусловливающей возникнове­ние этической проблематики в диалогике и настоя­тельную потребность специального изучения меха­низмов регулирования и контроля моральных норм поведения полемиста в процессе обсуждения спор­ных вопросов.

Центральной проблемой этики диалога является проблема моральной ответственности участника об­суждения за результаты своего вклада в спор. Отсю-

да идет четкое разграничение двух планов мораль­ной ответственности полемиста-профессионала: его профессиональная этика и гражданская позиция, нравственные обязательства перед обществом в це­лом. Другая важная проблема этики диалога — аде­кватное соотнесение стратегической цели обсуждения с нравственными средствами ее достижения, установ­ление релевантности, целесообразности и нравствен­ности в ведении диалога. Категорический отказ от возможности манипулирования честью и достоин­ством собеседника или аудитории для достижения профессиональных и конъюнктурных целей или «высших интересов» должен выступать в качестве нравственного кредо профессионала в области соци­ально-политического и правового общения. Наконец, комплекс моральных обязательств пронизывает все аспекты диалогической теории. Потому вполне есте­ственным является обсуждение этических проблем, возникающих в диалектике, прагматике диалога, эро-тетике или риторике.

Абсолютной этической парадигмой диалогики, фундаментальным нравственным принципом, лежа­щим в ее основаниях, является требование безуслов­ной объективности диалогического анализа. Отступ­ление от парадигмы объективности влечет разруше­ние спора.

Мотивы возникновения диалога в социокультур-ной, политической, юридической практике могут быть самыми различными, но имеется и общая для каж­дого из них мотивировка — наличие проблемной ситуация в той или иной ее диалектической форме. Проблемная ситуация как мотив диалога может про­явиться в энтропии, неупорядоченности, незнании информации. В таком случае возникает необходимость

в консультации, беседе, учебном занятии, где проблем­ная ситуация могла бы быть преодолена. В режиме такой мотивации, например, проводится юрисконсуль-тация, допрос эксперта, свидетелей. Другим диалек­тическим мотивом возникновения диалога является различие в используемой терминологии. В таких слу­чаях говорят, что идет терминологический спор. Терминологические соглашения в диалоге важны. Ча­сто, когда в дискуссии принимают участие представи­тели различных сфер знания, возникает эффект недо­понимания друг друга именно потому, что участники диалога разговаривают на «разных языках». Ведь каж­дой области познания свойственны собственный, специфический язык и специальная терминология.

Мотивом возникновения диалога, спора может быть различие в трактовке понятий, оказывающихся цент­ром интересов в политической, экономической или правовой жизни общества. Так, весьма активно в по­литологии дискутируется понятие «политическая ре­форма», в экономике — «социально ориентированная рыночная экономика», в правоведении — «правовое государство». Сходным, но более фундаментальным мотивом возникновения диалога является требование изменения в науке или социальной практике уста­ревшего категориального аппарата, всей системы по­нятий, характеризующей данную научную теорию, гуманитарную концепцию в целом. Изменение кате­гориального аппарата науки или гуманитарной кон­цепции в целом иногда сопровождается мотивацией необходимости изменить устаревшие ценности, идеа­лы, мировоззрение. Именно такие мотивы характер­ны для появления в современных условиях острых обсуждений проблем гуманитарного знания: филосо­фии, политологии, социологии, правоведения.

ГЛАВА 2

Понятие