Н.С. Лесков «Леди Макбет Мценского уезда»

«Леди Макбет Мценского уезда» – история любовной страсти и ее страшных последствий. Любовь молодой купеческой жены Катерины Измайловой к приказчику Сергею безумна и безудержна – буквально ничем не удержана, не ограничена.

В образе самой обыкновенной женщины Катерины Львовны, происходящей из обыденной, мещанской среды, писатель показывает, как вспыхнувшее страстное чувство полностью ее преображает и она восстает против условностей того мира, в котором до этого провела всю жизнь. Катерина Львовна, «по наружности женщина очень приятная», живет в зажиточном доме купца Измайлова со вдовым свекром Борисом Тимофеевичем и немолодым мужем Зиновием Борисовичем. Детей у Катерины Львовны нет, и «при всем довольстве» житье её «за неласковым мужем» самое скучное. Но по прошествии пяти лет в жизни Катерины неожиданно возникает горячая любовь к работнику ее мужа Сергею. Это чувство принято считать одним из самых светлых и возвышенных, однако для Измайловой оно становится началом ее гибели и приводит слишком страстную и пылкую женщину к печальному финалу. А ведь она просто сильно любила и хотела быть счастлива со своим возлюбленным.

Но вот средства, которыми Катерина Львовна пыталась достигнуть цели, не имеют оправдания. Катерина, не задумываясь, готова ради дорогого ей человека на любые жертвы и нарушение всех моральных норм. Женщина без всяких угрызений совести убивает не только давно опостылевших ей свекра и супруга, но и мальчика Федю, никому не причинившего зла, невинного и набожного ребенка. Всепоглощающая страсть к Сергею уничтожает в Катерине чувство страха, сострадания, милосердия, ведь прежде они были ей присущи, как и почти любой представительнице слабого пола. Но в то же время именно эта безграничная любовь порождает в ней несвойственные ей прежде смелость, изворотливость, жестокость и способность бороться за свое право постоянно быть вместе с любимым человеком и умение избавляться от любых преград, мешающих исполнению этого желания. Все средства, по ее мнению, хороши. Таким образом она и превращается в настоящую заложницу своего чувства, безотказную рабу мужчины, хотя изначально Измайлова занимает более значимое социальное положение, чем работник ее супруга. Во время допроса Катерина не скрывает, что совершила несколько убийств исключительно ради любовника, что к столь ужасным поступкам ее подтолкнула страсть. Все ее чувства сосредоточены только на Сергее, родившийся младенец не вызывает у нее никаких эмоций, женщине безразлична судьба ее ребенка. Все вокруг абсолютно безразлично Катерине, воздействие на нее способны оказать лишь нежный взгляд или доброе слово ее любимого. Любовь, нежность, доброе слово – такие прекрасные цели и такие ужасные деяния, не имеющие никакого оправдания.

В свои последние минуты Катерина считает, что ей нечего более делать на свете, ведь ее любовь, смысл ее жизни, для нее окончательно потеряна. Из-за беспредельной страсти личность женщины полностью разрушается, Катерина Измайлова становится жертвой собственных чувств и неумения ими управлять.

А.С. Пушкин «Евгений Онегин», «Дубровский»

Иначе ведут себя героини произведений А.С. Пушкина.

Татьяна Ларина, даже выйдя замуж, не забыла своей любви к Онегину. Но, по ее мнению, достичь личного счастья с помощью измены, предательства, страданий близкого человека нельзя:

Я вас люблю (к чему лукавить?),

Но я другому отдана;

Я буду век ему верна.

Таково убеждение и героини другого романа: влюбленная в Дубровского и насильно выданная замуж за другого Маша отказывается от личного счастья, потому что оно возможно только через отказ от своего слова, от клятвы верности: «Поздно – я обвенчана, я жена князя Верейского… Я согласилась, я дала клятву…»

Для обеих героинь, искренне и сильно любящих, невозможность использования такого средства, как предательство, даже для воссоединения с любимым очевидна.

Если цель – спасение других людей

А. Фадеев «Разгром»

Фадеев-теоретик был согласен с принципами коммунистической нравственности, оправдывающей любые средства для достижения высших целей, и даже признавался в своем желании развить в "Разгроме" мысль о том, что нет отвлеченной, "общечеловеческой" вечной морали. Со ссылкой на известный постулат Ленина, писатель говорит о "таком понимании морального, когда все поступки и действия направлены в интересах революции... Не морально все то, что нарушает интересы революции".

Однако, чтобы понять позицию писателя с точки зрения соотношения цели и средств, стоит рассмотреть две сцены из "Разгрома": экспроприация свиньи у корейца и смертная чаша, точнее мензурка, для Фролова. Можно ли говорить о "социалистическом гуманизме" Левинсона, отобравшего последнюю свинью у корейского крестьянина, жестоко поступившего с раненым Фроловым? Как можно считать Левинсона классическим образцом коммуниста-организатора, достойным подражания? Оправдывает ли цель, к которой идет Левинсон, средства?

Отвечая на данные вопросы, один из исследователей творчества А. Фадеева пишет: "Фадеев правильно оценил экстремальную, чудовищную, нечеловеческую ситуацию, к которой можно отнестись по-разному. Можно вместе с Мечиком ужаснуться поступку Левинсона и Сташинского. Можно попытаться оправдать его, как крайнюю меру, вынужденную чрезвычайными обстоятельствами. Но вряд ли можно представить этот поступок как некий нравственный подвиг".

Да, в романе яд для смертельно раненного Фролова, задерживающего отряд, вовсе не выглядит как некий нравственный подвиг Левинсона и Сташинского. Ничего от подвига нет в описании: "Не глядя друг на друга, дрожа и запинаясь и мучаясь этим, они заговорили о том, что уже было понятно обоим, но чего они не решались назвать одним словом...". "– А как он – плох? Очень?.. – несколько раз спросил Левинсон... – Надежд никаких... да разве в этом суть?.. – Все-таки легче как-то, – сознался Левинсон. Он тут же устыдился, что обманывает себя, но ему действительно стало легче".

Душераздирающие подробности эпизода заставляют страдать не только Мечика, но и Левинсона, поступок которого вовсе не возводится Фадеевым в ранг добродетели. И то, как Левинсон запнулся и смолк, сурово стиснув челюсти, и то, как доктор (кстати, ранее предложивший остаться с Фроловым) подавал мензурку, кривя побелевшими губами, знобясь и страшно мигая, говорит о том, что герои не подвиг совершают, а обрекают себя на муки совести, на чувство неизбывной трагической вины. Эпизод раскрыт автором не только как абсолютно неприемлемый для Мечика, но и как крайне тяжелый и драматичный для Левинсона и Сташинского. Фадеев не только сочувствует Мечику, но он понимает и Левинсона, попавшего во власть суровой необходимости и уверовавшего в право революции на жестокость.

В эпизоде с крестьянином-корейцем полемика также может идти только с советской критикой, объявившей содеянное образцом социалистического гуманизма и примером для подражания. Фадеев, как говорится, ответственности за это не несет. Вспомним, почему Левинсон не поднимает бросившегося ему в ноги корейца: "Он боялся, – пишет Фадеев, – что, сделав это, он не выдержит и отменит свое приказание". Многозначительна и другая фраза романа: "– Стреляйте, все равно, – махнул Левинсон и сморщился, словно стрелять должны были в него".

Фадеев дает понять, что вынужденный совершать жестокие поступки Левинсон боится привыкнуть к жестокости, что делает фигуру этого литературного героя не слишком типичной.

В "Разгроме" гуманистическая позиция Фадеева проявилась в том, что он дал понять: у его героя нет, и не может быть абсолютных оправданий в своих действиях и в то же время нет иного выхода. Для него принятое решение, позволяющее, пожертвовав одним, спасти многих, совсем не простое, мучительное. Но иного выхода он не видит и обрекает себя на муки совести. А значит, всепрощающее «цель оправдывает средства» не может быть истиной.