Человек свободный и ответственный

Тонет? Ну и пусть себе! Поэтому поведение, мотивированное ко­рыстью, нельзя считать добром. «Зато человек жив; — может возразить на это прагматик. — С корыстью или без корысти, а лежать бы ему на дне, если бы не наш удалец! Разве не благо — спасенная жизнь? А ваша добрая воля столько в мире напортачила, что и не счесть! Недаром го­ворят, что благими намерениями вымощены дороги в ад».

Что ж, прагматик тоже по-своему прав...

Суть, наверное, в том, что оценивать свободно совер­шенный поступок лучше всего в единстве его мотивов и результатов. Тогда есть возможность учесть и субъективно-нравственную сторону, так сказать, душевное добро, и сто­рону практическую — добро объективное. Лучше всего, когда и стремления были хороши, и дело отлично удалось.

Если же спросить себя, что предпочтительнее, добрые мотивы с плохими следствиями или плохие намерения с добрым результатом, то окажется, что хрен редьки не сла­ще. Впрочем, в нашем посюстороннем эмпирическом мире добрый практический результат, быть может, отча­сти компенсирует дурные мотивы. Предположим, кто-то хотел создать жуткую отраву, а изобрел спасительное лекарство. Согласитесь, это лучше, чем наоборот: желал осчастливить человечество, а создал смертельное оружие. Даже в эзотерике, когда речь идет о пользе, принесенной другим людям, субъект, эту пользу принесший, может рассчитывать на материальную обеспеченность в следую­щем воплощении. Предположим, какой-нибудь богач не по мотивам добра, а ради собственной славы помогает детским домам. Так вот, он, согласно оккультному уче­нию, в следующей жизни не будет знать бедности — он все-таки объективно творил добро. Такая она сложная, наша жизнь — субъективное в ней оборачивается объек­тивным и наоборот, добро — злом, зло — добром...

На этом мы завершаем разговор о свободе и ответствен­ности, хотя тема эта поистине неисчерпаема.

Лекция 3 МЕЖДУ ДОЛГОМ И ВИНОЙ

Суровый мир долга

С понятиями свободы и ответственности связано це­лое гнездо этических категорий, выражающих реальные феномены моральной жизни. Важнейшая из них — долг.

Человек не может быть абсолютно свободен в обще­стве, так как он тесно связан с другими людьми и в зна­чительной степени зависит от них. Поэтому он обязан с ними считаться и корректировать свои действия и поступ­ки в соответствии с некими надличностными требовани­ями. Долг — это необходимость выполнять свои нрав­ственные обязанности, подчиняться воле более значимой, чем моя собственная.

Поскольку долг — проявление необходимости, по­стольку его выполнение предполагает отказ от собствен­ного выбора, согласие с теми требованиями, которые со­держатся в императивах долга. Долг только тогда стано­вится собственно нравственным феноменом, когда сле­дование его требованиям является добровольным. Нрав­ственный долг — это наше сознательное и свободное под­чинение моральному повелению. Следуя долгу, мы всей душой признаем приоритет более высокого начала, не­жели наши собственные потребности, желания и планы.

Если выражаться высоким стилем, то можно сказать, что целью поведения, сообразного долгу, выступает сама добродетель, а не удовольствие индивида. Выполнять долг

Между долгом и виной

хорошо и похвально, хотя далеко не всегда весело и при­ятно. Порой следование долгу сопряжено с тем, что надо пожертвовать удобствами, комфортом, спокойствием, бла­гополучием, даже любовью или жизнью. Хотя это, ко­нечно, не означает, что человек, выполняющий мораль­ный долг, непременно мученик и страдалец. Само вы­полнение долга дает огромное удовлетворение, радост­ное чувство собственного соответствия моральным тре­бованиям , вызывает гордость за себя.

Выполнение долга самоценно. Это означает, что нрав­ственное действие может не дать практического эффек­та, но от этого поведение нравственного субъекта не ста­новится менее ценным. Например, в годы сталинизма периодически проводились компании по разоблачению очередных «врагов» и принято было выступать на собра­ниях, обвиняя своих вчерашних товарищей в «подрыв­ной деятельности». Однако находились люди, которые считали, что их нравственный долг — защитить облыжно обвиненного. Их поведение редко достигало практичес­кого эффекта: обвиненный отправлялся в тюрьму, а сами они рисковали благополучием и жизнью. Но они пред­почитали выполнять свой моральный долг — содейство­вать справедливости, отстаивать правду. Подобное пове­дение основано на принципе «делай что должен, и будь что будет». Истинно моральный человек никогда не идет на предательство, никогда не поддержит навет, он дей­ствует сообразно долгу при любых обстоятельствах.

Долг человека можно разделить на два вида — эмпи­рический и собственно моральный, хотя в реальной жиз­ни они тесно связаны и переплетены. Эмпирический долг имеет множество видов и форм: долг родительский и дет­ский, братский и дружеский, долг перед Родиной, про­фессиональный долг и т. п. Нравственный долг в его современном общечеловеческом варианте — это долг бес­корыстного неизбирательного благоволения ко всем ра­зумным^ а в пределе — ко всем живым существам.

Лекция 3

Эмпирический долг может вступать и нередко вступа­ет в конфликт с общечеловеческим. Например, общече­ловеческий долг требует быть честным и говорить только правду, а дружеский — защитить друга, который прови­нился и может быть наказан. Или общечеловеческий долг требует воздержаться от всякого насилия по отношению к другим людям, а патриотический настаивает на необ­ходимости взять оружие в руки, чтобы защитить отчиз­ну. Здесь проявляется то самое столкновение высших цен­ностей, о котором мы уже говорили. Служение высшим ценностям выражается в чувстве долга, и два вида долга могут столкнуться. Нередко решающими для выбора по­ведения оказываются в этом случае внеморальные при­входящие факторы, скажем, человек по натуре робкий и кроткий найдет для себя аргументы в пользу пацифизма и христианского принципа «не убий», а другой, деятель­ный и напористый, даже будучи гуманистом, скорее все­го возьмется за винтовку. Он обоснует свое поведение святостью долга перед Родиной, необходимостью отсто­ять ее интересы. Это лишь один из примеров, когда пси­хология властно вторгается в нравственные отношения и образует с ними своеобразную амальгаму. Далее мы смо­жем еще не раз в этом убедиться.

Исторически содержание морального долга менялось.

В доклассовом обществе отношения между кровно­родственными коллективами подчинялись «талионному праву». Оно гласило: «Окоза око, зуб за зуб». Долгом членов племени было наказание иноплеменников, при­чинивших зло, но наказание, равное нанесенному ущер­бу. «Талион» требовал не десять жизней за одну, а жизнь за жизнь, т. е. он не позволял кровной мести разгулять­ся вплоть до тотального уничтожения чужаков. Его воз­никновение означало появление принципа уравнитель­ности в межобщинных отношениях.

«Талионное право» действовало только применитель­но к другой общине и было запрещено внутри своей,

Между долгом и виной

т. е. сплачивало свой род. Осуществление справедли­вой равной мести по отношению к внешнему противни­ку было священным долгом мужчин племени, честью для них. «Талион» еще не был в полном смысле слова мо­ральной обязанностью, так как индивид во времена ро-доплеменного строя еще не выступал как субъект морали. У него не было индивидуального долга и индивидуальной ответственности, он выступал только от лица общины.

В раннеклассовом обществе, для которого характерно возникновение государств и смешение племен, «талион» отступает на второй план, сменяясь другим принципом, который известен как «золотое правило морали». Оно гла­сит: «Не делай другому того, чего не желаешь себе». Или: «Поступай по отношению к другому так, как ты хотел бы, чтобы поступали по отношению к тебе самому». Таким образом, «золотое правило» делает долгом человека воз­держание от нанесения другому ущерба, от причинения ему зла. Оно коррелируется с другим возникшим в то же время принципом — «не убий». Стремиться сохранить жизнь другого, кем бы он ни был, — моральный долг, ибо того же самого ты всегда хочешь для себя. Точно так же долгом человека оказывается отказ от воровства, грабитель­ства, зависти, ненависти, пожелания гибели другому. «Зо­лотое правило морали» распространяется на всех людей, оно обязывает относиться с доброжелательством (как к самому себе!) к любому человеку любого рода и племени.

Долг, диктуемый «золотым правилом», это уже соб­ственно моральный долг, где человек — не просто пред­ставитель родоплеменного коллектива, но самостоятель­ное существо, несущее полную ответственность за свои поступки.

Сформулированный в XVIIIв. Иммануилом Кантом «категорический императив» развил идеи «золотого пра­вила морали». Во-первых, он вменяет человеку поступать так, чтобы максима его воли могла послужить основой всеобщего законодательства. Это значив, что моральным

_________________________________ Лекция 3

будет лишь такой поведенческий акт, повторение которо­го всеми людьми обеспечит гармонию человечества.

Во-вторых, категорический императив делает долгом отношение ко всякому разумному существу не как к сред­ству, а всегда только как к цели.

Сведенные воедино формулировки категорического императива говорят нам о нравственном долге, который выражается в бескорыстном доброжелательстве по отно­шению ко всякому человеку.

Как мы уже знаем, категорический императив потому и категоричен, что должен действовать при любых усло­виях. Для него нет никакого «если».

Кроме того, он основан на практическом разуме, на чистой воле, не затронутой чувствами. Долг есть долг, он не может базироваться на любви (а вдруг завтра лю­бовь пройдет?), он есть выражение высшего морального закона, которому человек одновременно и обязан и спо­собен неукоснительно подчиняться. Долг суров, он не терпит поблажек и требует от человека спокойного и по­следовательного служения.

Надо сказать, что современное массовое сознание, не загруженное изучением философских изысканий прошлых веков, ориентируется, скорее, на «золотое правило», ко­торое всегда выступает как формула житейской мудрос­ти, как практическая рекомендация.

В массовом сознании понимание нравственного дол­га зависит от представления о соотношении добра и зла. В интересной книге Ю. А. Шрейдера «Лекции по эти­ке» упоминается работа В. Лефевра «Алгебра совести», в которой показано, что моральные оценки бывают двух видов. Для одних людей добро + зло = добро (хорошее не испортишь), для других добро + зло = зло (ложка дег­тя портит бочку меда). Сообразно двум этим подходам может быть совершенно различно понят моральный долг.

Первый подход (добро + зло = добро) вменяет челове­ку долг радикально избегать всякой нетерпимости, идти

Между долгом и виной

на компромиссы, вести политику соглашений, искать зо­лотую середину. Долг в этом случае диктует отказ от любо­го насилия, потому что при этом добро обращается в зло. Если же добро останется самим собой, бесконечным и тер­пеливым благожелательством, то оно растворит в себе зло.

Второй подход (добро + зло = зло) делает моральным долгом наступательность добра, его экспансию. Зло дол­жно уничтожаться, выкорчевываться, иначе оно испор­тит добро, отравит чистый источник. Зло не должно пус­кать корней и давать плодов, а для этого «добро должно быть с кулаками».

В реальной жизни у людей, как правило, присутству­ют, дополняя друг друга, оба подхода. Однако в зависи­мости от конкретных обстоятельств преобладает то одно, то другое представление о моральном долге: иногда мы считаем себя обязанными идти на компромисс, а порой утверждаем, что наш главный долг — борьба и радикаль­ное противостояние чужому мнению или поведению. Можно также выделить виды культур, где преобладает одна из позиций, а также определить типы личности, склонные к компромиссному или конфронтационному по­ниманию морального долга.

Представление о моральном долге как бескорыстном неизбирательном доброжелательстве включает в себя зап­рет на однозначное и категоричное осуждение других — тех, кто не соответствует идеалу. Моральный долг отно­сится в первую очередь к себе самому. Именно к себе дол­жен человек предъявлять наивысшие моральные требова­ния, не стремясь при этом сладострастно уличать других в несовершенстве. Равенство, диктуемое моральным дол­гом, вменяемое им отношение к другому как к цели нико­му не позволяет становиться в позу верховного судьи, спо­собного свысока казнить и миловать. «Не судите, да не судимы будете». Целью истинно морального человека, под­черкивает И. Кант, является свое совершенство и чужое счастье, но не наоборот.

_________________________________ Лекция3

Каковы источники нравственного долга? Откуда бе­рется само долженствование, возносящееся над нами, за­ставляющее подчиняться себе? Рассмотрим ряд версий.

Первая и, возможно, самая древняя версия, возрож­даемая ныне целым рядом ученых, — это версия о кос­мическом происхождении нравственных законов и нрав­ственного долга. В эзотерических учениях седой древно­сти мы находим образ живого, одушевленного космоса, многоярусного и многопланового, который живет по осо­бой этике, вырастающей из самого строения, самой струк­туры тонких планов бытия. Человек и общество — мик­рокосм, аналог и слепок устройства мироздания, и отто­го должны подчиняться тем же неукоснительным этичес­ким законам — доброжелательства, ненанесения вреда, отсутствия «грубых вибраций» злобы, ненависти, гнева, которые обладают огромной разрушительной силой. Го­воря современным языком, энергоинформационные за­коны «тонких миров» таковы, что диктуют необходимость любви и созидания, а не злобности и деструкции.

Вторая, тоже достаточно древняя версия, рассматри­вает в качестве источника морального долга идеальный мир — царство идей Платона. Это особая сфера бытия, где присутствуют все нравственные образцы, все высшие и совершенные ценности и идеалы, которые человек пре­творяет в жизнь. Наши конкретные земные представле­ния о должном порождены царством идей и являются бледной копией, слабой тенью этих бессмертных и абсо­лютных эталонов нравственного.

Третья, наиболее распространенная версия, в общем-то, не противоречащая первым двум, — это версия об укорененности долга в Божьей воле. Нравственный за­кон вменяет людям Бог, он дает им долг вести себя по-божески и по-человечески: гуманно, справедливо, бес­корыстно. Бог, как это выглядит в христианстве, дает людям сначала Ветхий завет, в котором велит не уби­вать, не красть, отвечать на зло только равным злом. А

Между долгом и виной

потом дает в Новом завете новую мораль, предъявляю­щую к личности крайне высокие, идеальные требования. Соответствовать им в полной мере могут немногие, лишь избранные: любить врагов, отвечать на зло добром, быть «нищими духом» в смысле отказа от эгоизма и открытос­ти Творцу. Все это требования морального долга для ис­тинного христианина, которые по сей день мало кому удалось исполнить, но которые служат ориентиром со­знания для миллионов людей.

Четвертая, светская, версия рассматривает моральный долг либо как продукт человеческого разума, либо как естественный эмоциональный механизм. Первая пози­ция хорошо видна в творчестве Спинозы, для которого знание законов субстанции является основой мудрого мо­рального поведения, а вторая заявлена в произведениях Руссо, утверждавшего, что сочувствие, эмпатия, альтру­изм коренятся в самой природе переживаний, в чувствен­ности человеческой натуры.

Пятая версия — социологическая. Если концепции Нового времени возводили мораль к неизменным каче­ствам человека — разуму и эмоциональности, из чего можно было понять, что и моральный долг для всех вре­мен в общем-то неизменен, то, с точки зрения социоло­гического подхода, мораль — текучий и преходящий лик общественной жизни. Изменение общества и смена куль­тур в корне меняют представление о моральном долге. Общечеловеческое ядро, которое мы можем найти в раз­ных системах морали, не представляет собой какой-то са­мостоятельной надвременной сущности, а является, ско­рее, более или менее случайным совпадением, содержа­ние которого диктуется главной функцией морали — ре­гулятивной, позволяющей общности выживать и разви­ваться. Моральный долг древнего грека, средневекового христианина и безрелигиозного человека конца XX сто­летия — вещи во многом разные. А дальнейшее развитие человечества, изменение форм его жизни приведет к но-

_________________________________ Лекция 3

вым представлениям о долге, каких не знает современ­ность. Социологическое представление о моральном долге релятивно и зависит от того, в каком конкретном социо­культурном контексте этот долг рассматривается.

Шестая версия, которую я хотела бы назвать здесь, — это представление о «высшем я» как источнике нравствен­ного долженствования, причем природа этого «высшего я» нередко не оговаривается, а просто фиксируется нали­чие некоей структуры, не сводимой к эмпирической лич­ности индивида.

«Высшее я» — лучшее начало в нас, как бы потенци­альный максимум наших человеческих возможностей, не­кая самость, идеальный строй души. Именно оно вменя­ет личности бескорыстное, благое, а порой и самоотвер­женное поведение, «заведует» альтруистическими поры­вами и «спускает» со своей высоты нормы, которые надо выполнять.

До сих пор мы говорили о моральном долге перед дру­гими людьми. А существует ли моральный долг по отно­шению к самому себе? Большинство мыслителей полага­ют, что существует. Те, кто ориентирован на Божествен­ное начало, считают, что моральный долг человека перед самим собой заключается в развитии по направлению к Богу, миру идей или вселенскому Разуму. Этот путь мож­но пройти только через поистине божеское отношение к ближним, поэтому долг человека перед собой — разви­вать лучшие свои чувства, любить ближнего, быть спра­ведливым, великодушным. Именно эти качества нужны высшим силам бытия и ведут к жизни вечной.

Те, кто исповедует идею «высшего я», видят челове­ческий долг в бесконечном стремлении нашей эмпири­ческой личности к совершенству, в неуклонной работе души и сердца ради приближения к полноте собственных многогранных духовных возможностей.

Авторы, стоящие на позициях эмпирической жизни, усматривают наш долг перед собой в достижении счастья

Между долгом и виной

— такого счастья, как оно понимается людьми в данную эпоху, в данной культуре. Однако именно полнота само­реализации является в наши дни синонимом счастья и полноты бытия. Тот, кто пренебрег своими дарования­ми, упустил возможность проявить себя, остался одной лишь нераскрытой потенцией, — не выполнил долга пе­ред самим собой. Но для самораскрытия нужны усло­вия, поэтому долгом современного человека оказывается и забота о материальной стороне собственной жизни, о своем здоровье, о тех атрибутах благополучия, которые позволяют жить полно: ездить по миру, познавать, тво­рить, общаться, многообразно реализовывать себя. -

Кроме того, развитие всех сил своего существа требует свободы и самостоятельности решений. Долг человека перед собой — не позволять собою помыкать, не согла­шаться на кабальные отношения, никогда не становиться средством в чужих руках, марионеткой на ниточках. А это значит, что отстаивание своей индивидуальности, соб­ственного видения, отказ от слепого принятия любых на­вязанных клише — тоже долг человека перед собой.

Долг человека перед самим собой состоит и в том, что­бы по крайней мере попытаться быть счастливым. Нельзя соглашаться на уныние, упадок, пессимизм, на столь ча­стую нынче депрессию. А для этого жизнь должна иметь смысл. Поиск смысла, если он не найден или утрачен, — важнейший долг человека перед самим собой. Обрете­ние смысла не гарантирует счастья, но дает шанс и на­дежду на него.

Таким образом, современное светское сознание, обя­зывая людей заботиться о развертывании всех своих луч­ших потенций, всегда (то в большей, то в меньшей сте­пени) ориентирует их на идеал счастья. Что ж, даже та­кой моральный ригорист как Иммануил Кант в конце концов согласился, что человек должен не забывать о своем счастье, так как это позволяет ему лучше выпол­нять нравственный долг по отношению к другим. В об­щем, к себе надо тоже относиться по-человечески.

_________________________________ Лекция 3

Последней проблемой, которую мы коротко рассмот­рим, говоря о долге, будет проблема гипертрофии дол­женствования. Этическая литература обычно молчаливо обходит подобные сюжеты, так как этики по традиции считают возможным обсуждать лишь позитивную роль мо­ральных установлений, оставляя негатив психологам. Но человек — существо целостное, он не разделен на мо­ральную и психологическую части, разгороженные сте­ной, поэтому стоит обратить внимание на то, что проис­ходит, когда моральные установки (например установка на долг) подвергаются гипертрофии.

Психотерапевты отмечают, что высказывание «я дол­жен» обычно предполагает установку на свое совершен­ство. Эта установка, сама по себе вполне хорошая и важ­ная, способна трансформироваться в невротическую ис­тошную требовательность к самому себе, в постоянное переживание собственного несоответствия завышенным требованиям. Человек как бы рисует идеальный портрет собственного «я», а потом бесконечно сокрушается и каз­нит себя за то, что он несопоставим с этим фантастичес­ким портретом. В таком случае любая неудача превра­щается в моральную катастрофу, так как демонстрирует индивиду невыполнение должного. « Я должен учиться только отлично», «я должна быть идеальной матерью», «я должен выполнять работу лучше всех» — такие пози­ции есть выражение надежды на идеальное бесконфликт­ное решение.

Суперморалист все время обижен. То на себя, то на других, то на всех сразу, и потому он раздражен. А раз­дражение, хотя это психологическое, а не моральное со­стояние, очень сильно влияет на характер человеческих взаимоотношений. От раздражения до откровенной злоб­ности один шаг: и миру хочется отомстить, и себя за не­совершенство наказать... Вот уже и морали конец. Бес­конечно прав был Людвиг Фейербах, когда писал в сво­ей работе «Эвдемонизм», что можно быть нравственным

Между долгом и виной

человеком в смысле господства над собой, отрицания чувственности, можно быть верующим и религиозным человеком и все-таки злым человеком в сердце. Но быть добрым, полагает ведущий материалист XIX в., — это, безусловно, хорошо относиться к людям. И больше ни­чего. Вдумайтесь: больше ничего. Я тоже думаю, что это так. Категорическое требование сиюминутного совершен­ства не ведет к добру. К добру ведет реалистичность, способность прощать и спокойное, терпеливое движение к лучшему.

Совесть — внутренний сторож

Совесть — особый морально-психологический механизм, который действует изнутри нашей собственной души, при­дирчиво проверяя, выполняется ли долг. Главная функция совести — самоконтроль. Совесть напоминает человеку о его моральных обязанностях, об ответственности, ко­торую он несет перед другими и перед самим собой. Со­вестливый человек — это человек с острым чувством мо­рального долга, предъявляющий к себе высокие нрав­ственные требования. Совестливый никогда не относит­ся к себе снисходительно, спрашивает с самого себя по всей строгости, не ища оправданий. Тихий, но настой­чивый голос совести — мощнейшее орудие нравственно­сти, он звучит в человеке тогда, когда никакого внешне­го контроля нет, и субъект, предоставленный самому себе, казалось бы, мог действовать безо всяких ограничений. Однако ограничителем безбрежной свободы выступает именно совесть, которая есть предостережение и укор со стороны собственного «я». Совесть тревожит личность, не дает ей морально уснуть, заставляет ее корректировать свои поступки согласно ценностям и установлениям, су­ществующим в обществе.

Бессовестным называют человека, в котором отсутству­ет совесть как мощный внутренний контролер. Такой че­ловек, по сути дела, безнравствен, ибо им не усвоены,

_________________________________ Лекция 3

не приняты душой важнейшие моральные ориентиры. Бессовестного сдерживает только внешний контроль, его нужно караулить, хватать за руку, стеречь, дабы он не наносил вреда окружающим. Как только существо бес­совестное получает свободу, оно тут же проявляет свою безбрежную зловредность: лжет, крадет, издевается над другими без зазрения совести. Интересно то, что психо­логи обратили внимание на следующий факт: в семьях, где существует жесткий внешний контроль и жестокие наказания, больше шансов вырастить бессовестного че­ловека, не понимающего ничего, кроме плетки. Он бу­дет идти к своей цели, стремясь избегать внешнего нака­зания и нисколько не обращая внимания на страдания окружающих. В то же время семьи, где превалируют мяг­кие, доверительные отношения, воспитывают совестли­вых детей, у которых высок уровень внутреннего само­контроля и моральной рефлексии. Люди, вырастающие в атмосфере внимания и ласки, глубоко усваивают мо­ральные нормы и идеалы, они сочувствуют окружающим, воспринимают их страдания как свои и стремятся не де­лать зла.

Совесть — феномен эмоциональный, она проявляет себя через глубокие негативные переживания, самоупре­ки, укоры, через тревожность и озабоченность человека моральностью и гуманностью своего поведения. О ней говорят «муки совести», «угрызения совести». В древне­греческой мифологии муки совести изображались в виде Эриний — страшных чудовищ, которые неотступно пре­следуют и терзают человека.

Будучи по своей природе эмоциональной, совесть вы­ступает в каком-то смысле как сверхразумная. Что это значит? Конечно, совесть включается только тогда, ког­да человек знает моральные нормы. Если он не знает их и «морально невинен», то и совесть в нем не может заго­ворить. Чтобы переживать по поводу собственного от­ступления от ценностей, нужно их знать и принимать ду-

Между долгот и виной

шою. В этом смысле совесть связана с разумом. Однако разум — большой хитрец в отношении того, как найти оправдания для нашего неморального поведения. Когда человек отступает от повелений морали, он обычно гово­рит себе: «я не мог», «я не успевал», «мои старания все равно не дали бы результата», т. е. ищет рациональные, практические аргументы, обосновывающие собственное несовершенство. Вот здесь И вступает в силу сверхразум­ная природа совести. Совесть игнорирует рациональные аргументы, многословные рассуждения и витиеватые до­казательства. Она приходит к человеку чувством, кото­рое без слов говорит: «Ты лжешь себе, ты мог повести себя по-другому». Совесть упрекает молча, но неотступ­но. Она заставляет людей говорить самим себе правду и в конце концов предпринимать реальные усилия для ис­правления ситуации, если это, конечно, возможно.

Всегда ли права совесть? Думаю, что утверждать так было бы некорректно.

Совесть — чувство ответственности за конкретно по­нятый долг, это внутренний самоотчет за выполнение со­вершенно определенных моральных обязанностей, кото­рые далеко не всегда совпадают с обязанностями абст­рактного морального субъекта и могут далеко от них укло­няться. Человек может считать своим долгом соверше­ние кровной мести и мучиться упреками совести за то, что не мог ее совершить. Или некто обязан докладывать начальству о благонадежности окружающих, и его муча­ет совесть, что он пожалел своего соседа и скрыл от вла­стей его критические разговоры. В подобных случаях всегда встают вопросы: является ли истинным то добро, перед которым мы держим отчет? Тем ли идеалам мы слу­жим? Возникает проблема иерархии ценностей, рефлек­сии по «поводу самих установок нашей совести. И здесь совесть неизбежно вновь возвращается к разуму, без ко­торого человек не может совершить верный выбор в слож­ной ситуации.

_________________________________ Лекция 3

Философы, занятые этическими проблемами, неред­ко обращаются к вопросу: возможна ли чистая совесть? На эту тему существуют два противоположных взгляда. Один взгляд, выражаемый, в частности, выдающимся эти-ком XX в. Альбертом Швейцером, состоит в том, что чистая совесть как таковая невозможна. Это все равно, что круглый квадрат или сапоги всмятку. Если совесть — значит, непременно больная. Чистая совесть, говорит Швейцер, изобретение дьявола!

В подобном случае приводится тот аргумент, что чело­век совестливый по мере своего самосовершенствования, предъявляет к себе все более высокие требования. Он ста­новится суперчувствительным к малейшему своему отступ­лению от моральных образцов и начинает переживать та­кие тонкости, которых обычный индивид и вовсе не заме­тит. Он все время страдает от своего несовершенства и его совесть, как открытая рана. Тот же, кто говорит, что его совесть чиста, просто не имеет совести, потому что совесть как раз и есть инструмент, указывающий на укло­нение от долга. Но ведь мы не ангелы! Мы постоянно грешим, попустительствуем своим слабостям, и, значит, чистая совесть — не более, чем иллюзия или самообман.

Другой взгляд состоит в том, что признавать свою со­весть чистой возможно и нужно. Чистая совесть — это сознание того, что ты в общих чертах справляешься со своими моральными обязанностями, что за тобой нет су­щественных нарушений долга и крупных отступлений от нравственных ориентиров. Зачем надо мучиться, если ты действительно выполняешь то, что положено, и делаешь это честно и охотно? Ощущение чистой совести дает че­ловеку уравновешенность, спокойствие, способность оп­тимистично и бодро смотреть в будущее. Если у мораль­ного индивида возникнут реальные основания для сомне­ний в правильности того или иного своего поступка, ин­дикатор-совесть моментально заработает. Это произой­дет даже раньше, чем возникнет рефлексия, чем появит-

Между долгом и виной

ся мысль — «что-то не так». Но там, где таких реальных оснований нет, изобретать себе муки и посыпать голову пеплом совершенно незачем. Совестливость не должна становиться болезнью, мазохистской страстью, тем са­мым самоуничижением, которое паче гордыни. В этом случае человек может так увлечься муками совести, что забудет о реальной жизни, которая продолжается.

Чистая совесть — нормальное состояние человека, вы­полняющего моральный долг, это награда за нравствен­ные усилия. Я совершенно согласна с нашим отечествен­ным этиком XX в. Г. Бандзеладзе, который считает, что без чистой совести добродетель потеряла бы всякую цен­ность.

Интересное понимание совести дано в работах психо­аналитика Э. Фромма. Фромм считает, что совесть быва­ет двух видов — авторитарная и гуманистическая. Автори­тарная совесть выражает нашу подчиненность внешнему авторитету. При авторитарной совести мы некритически усваиваем повеления некоей внешней силы, религиозной или социальной, и выполняем ее волю, потому что боим­ся. Подчиняясь авторитарной совести из страха наказа­ния, человек следует повелениям, которые далеки от его собственных интересов. Власть преследует свои корыст­ные цели и использует индивидов лишь как средство, при­нуждая их к подчинению с помощью формирования меха­низмов авторитарной совести. Если человек отступает от велений власти, он чувствует себя виноватым перед ней и страдает, боясь последующего наказания. Но как только люди понимают, что власть утратила силу и ничем не мо­жет им повредить, они тотчас теряют свою авторитарную совесть и больше не подчиняются тому, перед чем еще вчера робели и преклонялись.

Гуманистическая совесть, по Фромму, это голос са­мого человека, лучшего начала в нем, способного на са­моразвитие. Гуманистическая совесть не дает людям быть рабами, безропотно подчиняться чужим интересам, тра-

_______________________________ Лекция 3

тить жизнь впустую. Она призывает к самореализации, к воплощению в действительность лучших своих сил и воз­можностей, к тому, чтобы строить свою жизнь в гармо­нии с другими людьми. Иногда голос совести звучит кос­венно через страх старости или смерти, когда человек вдруг понимает, что он не состоялся и не выполнил дол­га перед самим собой. Совесть — это призыв.

Совесть как зов была понята в XX в. еще одним выда­ющимся мыслителем Мартином Хайдеггером. Совесть для него сродни истине. Она заставляет человека вспомнить о своей конечности, смертности и вынырнуть из обезли­ченного обыденного мира, обернувшись к вопросу о Бы-тии и к теме собственной неповторимой индивидуально­сти. Зов совести приходит в молчании.

Завершая разговор о совести, можно сказать, что она всегда выступает как особого рода внимательность, как осторожное замедление рассмотрения морального сюже­та и чуткое вслушивание в ход внутренних и внешних со­бытий — все ли в порядке? Не нужно ли переосмыслить происходящее и предпринять душевные и практические усилия, чтобы восстановить нарушенную моральную гар­монию?

Стыд как страх осуждения

Совесть настойчиво напоминает человеку о его ответ­ственности перед собой и перед другими за выполнение моральных обязанностей, говорит о необходимости соот­ветствия им. Двумя важнейшими высокоэмоциональны­ми формами переживания моральной ответственности, а также своего несоответствия велениям долга являются стыд и вина. Остановимся на феномене стыда.

Многие авторы рассматривают стыд как страх перед порицанием извне. Стыд выступает как переживание своего несоответствия моральным требованиям перед лицом Других. Другие люди, с которыми нас объединя­ют общие представления о добре и зле, о должном и не-

Зак. 49 97

Между долгом и виной

должном, могут осуждать и осмеивать нас, если мы ведем себя несообразно принятым нравственным нормам и об­разцам, Когда человек трусит или жадничает, предает или проявляет ненужную агрессию, он встречает неодоб­рение, презрение или насмешку окружающих и стыдится собственных поступков, гневается на самого себя. По выражению К. Маркса, стыд — это гнев, обращенный внутрь. Можно добавить, что этот гнев вызван понима­нием своего выпадения из некоего круга значимых Дру-гих, осознанием своего поражения, унижения, преступ­ности и отчужденности.

В стыде мы непосредственно понимаем, как глубоко связаны с окружающими нас людьми, как трудно нам чувствовать себя хотя бы временно третируемыми, непри­знанными. И если «на миру смерть красна», то стыд на миру ужасен. Когда человеку стыдно перед людьми за себя или за своих близких, его не спасает от страданий ни богатство, ни высокое положение. Он чувствует за спиной осуждающие взгляды, слышит смешки, в любом шепоте ему мерещится обсуждение его падения, и жизнь поистине превращается в ад. Пасть в глазах окружаю­щих, в глазах общества, опозориться — одна из самых больших морально-психологических бед. Пасть в чьих-либо глазах — это значит потерять высоту, ценность, ска­титься на низший уровень, где место только недостой­ным. Вот отчего люди остро боятся стыда, страшатся позора, опасаются оказаться несоответствующими неко­ему комплексу требований, предъявляемых сообществом и окружающими. Стыд усиливает самокритику и времен­но вызывает чувство бессилия.

В стыде доминируют Другие, даже если в момент со­вершения недостойного поступка человек один и никто непосредственно за ним не наблюдает. Ему может быть стыдно перед собой, а это чувство — не что иное, как спроецированный внутрь нашей души взгляд Других. Дру­гие наблюдают за нами из глубины нашего «я», судят нас

_________________________________ Лекция 3

нашим собственным внутренним голосом, предъявляют моральный эталон, властно указывают на него. В худо­жественной литературе неоднократно описывались ситу­ации, когда <