Мифологическая модель культурной политики.

Элементы данной модели в отечественной государственной культурной политике на сегодня являются доминирующими. Рассмотрим их сильные и слабые стороны. Специалистами, изучающими мифы, выделяются следующие их виды: 1) теогонические (рождение богов); 2) космогонические ( создание мира); 3) космологические (строение мира); 4) антропологические

( сотворение человека); 5) этиологические (происхождение природных объектов и предметов); 6) сотериологические (спасение человека );

7) эсхатологические (конец света). ( 69 ).

В современной государственной культурной политике присутствуют все варианты мифологии. Например, теогоническая мифология выражается в обожествлении национальных лидеров, ( соответствующая информационно-пропагандисткая политика, официальные праздничные программы ликования с участием новых «отцов нации», включая уровень губернаторов, мэров и т.д.); космогоническая мифология основывается на воспевании создаваемого нового демократического общества с «чистого листа», соответственно предшествующий советский период объявляется как хаос, кошмар и национальная катастрофа; космологические мифы предлагают новый мир «эффективного собственника», в основе которого лежат экономические интересы как базовые элементы строения нового социума; антропологическая мифология предполагает слом устаревшей «советской ментальности» и создание нового человека с ментальностью предприимчивого самостоятельного индивида, способного бороться за свои права; этиологическая мифология выражается в распространении технократического мифа о способности человека создавать новую сверхприродную среду средствами культурно-информационных технологий; сотериологическая – утверждает в первую очередь Прометеев миф о спасении человека через его собственный активизм, подчиняющий себе жизненные обстоятельства и бросающий вызов судьбе ( соответствующие герои многих кинолент, книг, театральных постановок и т.д. ); и, наконец, эсхатологические мифы проявляются как демонстрация низменной природы большинства людей и соответствующей неизбежности их гибели

( распространенность культурной продукции, показывающей насилие и пороки человека ).

Мифологичность в культурных процессах и в соответствующей государственной политике является особенно востребованной в ситуациях переломов, смены ценностных нормативов и мировоззренческих установок. Генерируя «семантический срез культуры», миф выполняет по отношению к обществу следующие функции:1) социально-интегративную; 2) нормативно-регулятивную; 3) сакральную; 4) средства и способа общения;

5) коллективной памяти; 6) сигнификативно-моделирующую, обозначающую построение знаковой системы и моделей окружающего природного и социального мира( 29); 7) аксиологическую; 8)телеологическую; 9)теологическую (вера в прошлое и будущее народа);

10) познавательную; 11) компенсаторную ( 22). Другие исследователи выделяют такие базовые функции мифа, как:1) энергетическую; 2) созидание коллективов; 3) формирование идентичности; 4) воспроизведение коллективной идентичности; 5) формирование и структурирование пространства ( 164 ).

Миф как сложное совмещение разных реальностей рассматривает известный культуролог В.М. Розин. Анализируя реальность мифа, он утверждает следующее: «говоря о реальности, мы имеем в виду два разных понятия – мир событий, который человек переживает и проживает

( реальности искусства, сновидений, игры, общения и т.д. ) и мир, в котором человек живет; с одной стороны, этот мир не зависит от человека

( последний, так сказать, заброшен в мир), с другой – осмысляется человеком» ( 330, с.164 ).

В современной России различные субъекты и эксперты государственной культурной политики склонны к культурному мифотворчеству, способствующему решению социальных и нравственных проблем общества. Соответственно и сама культура должна, по мнению, некоторых специалистов, стать хранительницей уже имеющихся и пространством создания новых мифов, консолидирующих общество вокруг наглядных, значимых, эмоционально проживаемых символов, ценностей. Не случайно в этой связи, что основные ресурсы государственного финансирования в сфере культуры направляются на сохранение культурного наследия, закрепляющего и распространяющего различные мифологемы, обеспечивающие национально-культурную идентичность народа. Но уже здесь возникает сложнейшая проблема – «Что следует сохранять силами государства как имеющими особое значение для общества?». Даже если сводить наследие к набору недвижимых памятников ( что довольно распространено в реальной культурной политике), то, какие памятники следует сохранять? ( Например, куда девать советский период?). Проблема заключается в том, что в области нового культурного мифотворчества возникло неразрешимое противоречие – официальная государственная мифология, включая ее внешние знаковые атрибуты ( гербы, гимны, названия государственных структур и должностей типа «мэры», «губернаторы», «дума» и т.д.) реанимирует представления о досоветской буржуазно-либеральной России, а социально-экономическая реальность, в основном, существует как «постсоветская» с сохранением соответствующих реликтов еще досоветского сознания ( всевластие бюрократического аппарата, подавление цивилизованного малого и среднего бизнеса, моноцентризм в управлении государством и т.д.). .

Выход из этой ситуации заключается в имеющихся попытках нахождения мифологической преемственности рождающихся новых буржуазно-либеральных мифов и мифологии советского общества. Предпросылки для такой преемственности имеются, если учесть отмечаемую многими учеными устойчивую склонность к мифологизации действительности русским суперэтносом. Об этой особенности писал еще Н.Бердяев, объясняя распространенность в советской России марксистской идеологии:

«То, что на Западе было научной теорией, подлежащей критике, гипотезой, во всяком случае истиной относительной, частичной, не претендующей на всеобщность, у русских интеллигентов превращалось в догматику, во что-то вроде религиозного откровения. Русские все склонны воспринимать тоталитарно, им чужд скептический критицизм западных людей…Русская душа стремится к целостности, она не мирится с разделением всего по категориям, она стремится к Абсолютному и все хочет подчинить Абсолютному, и это религиозная в ней черта…именно русской душе свойственно переключение религиозной энергии на нерелигиозные предметы, на относительную и частную сферы науки или социальной жизни» ( 5, с.39 ).

Но именно также отечественными реформаторами были восприняты и новые либеральные ценности, что привело к непримиримому конфликту коммунистического и буржуазно-либерального мифов в массовом сознании и социокультурной практике. Распространена среди отечественных ученых и критическая оценка заимствованных западных ценностей и верований ( 20, 299 ).

Для выявления возможностей конструктивного мифотворчества в государственной культурной политике имеет смысл рассмотреть прежде всего общие и отличные черты советского и либерально-буржуазного мифа.

Наиболее последовательно этот сопоставительный анализ осуществил выдающийся современный логик А.Зиновьев. Несмотря на то, что он редко употребляет понятие «миф», его сопоставление западной и советской цивилизации включает в себя значительный раздел, посвященный по сути дела анализу западных и советских мифологем.

Советский миф.

А.Зиновьев отмечает, что «с самого начала возникновения на исторической арене коммунисты рассчитывали на некие добрые прирожденные качества в людях. И даже марксисты, объявившие материальное производство базисом общества, рассчитывали на высокий уровень сознания и нравственности людей при коммунизме, считали это непременным условием реализации принципа «по потребности» и установления идеальных отношений между людьми. После революции 1917 года в России проблема воспитания нового человека, необходимого для реального коммунизма, и воспроизводства такого человеческого материала в массовых масштабах встала перед творцами нового общества как проблема первостепенной важности. Они в беспрецедентных масштабах развернули работу по воспитанию, образованию, просвещению и идеологической обработке широких слоев населения всех возрастов и сословий, и молодых поколений в первую очередь» ( 370, с.229 ).

Центральной задачей в государственной культурной политике советского периода было формирование «нового человека» в соответствии с принятым мифом о безоговорочной ценности коллективизма во всех сферах жизнедеятельности. Этот миф позволял формировать многие позитивные качества личности советского человека.

Должны были оцениваться прежде всего качества самой личности независимо от социального положения, должности и т.д. Несмотря на то, что это намерение так и не было достаточно полно реализовано в советском обществе, оно позволило выдвинуть мифологический идеал советского сверхчеловека как всесторонне образованного и всесторонне развитого, а это в свою очередь позволило создать систему образования, ставшую одной из лучших в мире .

Мощь советского мифа позволила реально изменить общество, сформировать новый тип личности в соответствии с известной теоремой Уильяма Томаса: «Если ситуация определяется как реальная, она реальна по своим последствиям». Для коммунистов такой придуманной, ставшей потом реальной ситуацией было доминирование у большинства членов советского общества альтруистических установок во всех случаях жизни, что наиболее ярко проявилось в Великой Отечественной войне.

Независимо от оценки суждений А.Зиновьева нельзя не признать, что советский миф – это недавнее наше «вчера», которое нельзя не учитывать в современной государственной культурной политике.

Западный миф.

В своем блестящем анализе западного общества А.Зиновьев показывает, что оно пронизано мифом о превосходстве над всем миром западных ценностей и западного типа личности. На этот миф работает так или иначе вся государственная идеологическая «машина». Причем « идеологическая обработка населения западных стран вообще построена не как принудительная обязанность и дополнительная нагрузка, а как развлечение и полезная для потребителей идеологии деятельность» ( 152 ). Отметим, что отечественные идеологи-пропагандисты, придерживающиеся западных ценностей, практикуют чаще всего этот же подход, выдавая его как «деидеологизированный», обращенный к нуждам среднего обывателя. Вернемся к А.Зиновьеву: «Ценности, которые восхваляет и пропагандирует западная идеология, общеизвестны. Это – богатство, власть, слава, мастерство, собственность, комфорт, благополучие, сила, здоровье, удовольствие, предпринимательство, свободы, права и т.д. Оргия прославления их достигла апогея в конце «холодной войны», когда стали прославлять все то, что в течение многих веков считалось пороками и наихудшими проявлениями свойств человеческой натуры» ( 152, с.358 ). Причем «благодаря масс-медиа все достижения в сфере жизненных благ стали общеизвестными. Молниеносно становится общеизвестным все то, что еще только делается в этом отношении, что будет сделано и что считается возможным. А идеология и пропаганда создают иллюзию, будто все эти сказочные блага общедоступны или в принципе могут быть доступными всем. Они играют в данном случае роль Сатаны-соблазнителя, только сулящего всеобщий земной рай» ( 152, с.360 ).

В западном мифотворчестве в отличие от коммунистического акцент делается на наличии «Эго» как основы человеческой природы; соответственно в коммунистическом мифотворчестве акцент делается на «Альтер.

Если принять точку зрения, что советский период нашей истории есть логичное продолжение нашей общей истории ( 39 ), то тогда советский образ жизни есть в значительной мере отражение традиционного менталитета русского народа. В то же время реанимация этого образа жизни и соответствующей системы ценностей невозможна ( это признает и сам А.Зиновьев ). Тогда напрашивается вывод о необходимости органичного соединения черт западного образа жизни и существенных сторон ментальности народов России. В противном случае мы получаем непродуктивное некритичное заимствование западного менталитета, о котором пишет известный политолог А.С.Панарин:

«западный соблазн для нашей культуры состоит не просто в том, что данная цивилизация стала для нас «референтной группой» и мы испытываем чувство ущемленности при сопоставлении с нею наших реалий. Проблема состоит в неадекватном прочтении чужого опыта. Тонкая внутренняя игра западной культуры, состоящая в балансировании между аскезой труда и гедонизмом досуга и потребительства, на расстоянии не улавливается. Как оказалось, чужая культура не может передать другим свою аскезу ( в западном варианте это, в первую очередь, протестантская аскеза ). А вот ее внешние плоды, в виде высокого уровня потребления, комфорта, индустрии досуга и развлечений, впитываются как наркотик. Применяемая к нашим условиям теория модернизации многое разъясняет. Если речь идет о заимствовании « субкультуры досуга и потребительства», то для некоторых слоев нашего населения, в особенности молодежи, это уже состоялось, Если же иметь в виду продуктивную систему Запада, в основе которой лежит культура труда, профессиональной ответственности, законопослушания и т.п., то в этом отношении односторонняя имитаторская вестернизация скорее удаляет, чем приближает нас к целям подлинной модернизации»( 297, с.89-90).

Могут возникнуть вопросы: «А причем здесь мифология? Может быть достаточно просто бережно охранять собственное наследие, оставив изучение мифов ученым, этнографам, фольклористам и т.д.?»

Исследователи мифов отвечают на этот вопрос достаточно однозначно:

«По сути, в современном российском обществе не создано идейной поддержки демократических реформ, либеральных ценностей, поскольку не существует позитивной социальной мифологии, способной формировать позитивное мышление современного человека с помощью создания образцов для подражания, без чего общество деморализовано. Мифология осознается главным ресурсом модернизации страны» ( 69, с.140-141 ). И далее: «Универсальный характер мифа позволяет рассматривать культуру не как нечто фрагментарное, а как целостное, поскольку миф синтезирует и связывает различные явления философии, религии, морали, литературы, искусства, истории, науки, политики. Сходство сюжетов, образов и поэтики мировых мифологий говорит о принципиальном единстве человечества, структуры мышления различных народов, об архетипическом повторении в истории культуры комплекса экзистенциальных проблем, ситуаций, поведенческих моделей.» ( 69, с.141 ).

Таким образом, более широкий мифологический взгляд на отечественную культурную политику позволит избежать как нежелательную модель дальнейшего развития культуры, где мифологии отводится не созидательная, культуротворческая роль, а роль консерванта нежизнеспособных форм и направлений сохранения отечественной культуры вне мировых процессов культурного развития человечества. Такой устаревший подход к сохранению отживших мифологем характеризуется специалистами культурной политики следующим образом:

«Победа культурного и политического консерватизма, попытка стабилизации ситуации на основе самобытности России и ее особого пути вистории.В этом случае неминуем возврат к огосударствлению культуры

( поскольку большинство объективных тенденций действует в иных направлениях ). Приоритетную поддержку автоматически получают культурное наследие, традиционные формы творчества; «иноземное» влияние всячески тормозится. Отечественная художественная классика остается предметом культа, а к эстетическим новациям общество относится с подозрением.

В этих условиях свобода маневра в области культурной политики минимальна. Можно попробовать лишь стимулировать нетрадиционные художественные поиски целевыми грантами и создавать льготные условия для дозволенных элементов коммерческой культуры. По своей природе эта модель недолговечна и неминуемо ведет к новому кризису. Но в условиях России она, победив, может просуществовать 50-100 лет» ( 226, с.211 ).

Возможно ли в современных условиях создание общенационального культурного мифа, способного с одной стороны обеспечить создание полноценного гражданского общества в России, устранить перекосы, связанные с засильем той или иной идеологии, а с другой – войти в общечеловеческое культурное пространство? Среди различных мифологических мотивов, определивших на столетия менталитет русского народа исследователи выделяют как особый – «почитание Земли как всеобщей Матери»…Исследователи и самобытные мыслители – уже ХХ века – обратили внимание на то, что представители различных стран, народов, национальностей называются по-русски именами существительными ( француз, немец, лях, финн, грузин, татарин, монгол, турок, китаец, якут, чукча, эскимос и т.п.), и только русские именуют себя именем прилагательным – как воплощение своей принадлежности сущему, причастности предмету, высшему и самоценному – по сравнению с людьми, составляющими народ. Этот высший предмет, это сущее – Русь, Русская земля, а населяющие ее люди, ее защищающие, ее обрабатывающие, любящие, пользующиеся ее милостями и покровительством, ее дети – русские, т. е. принадлежащие Руси, относящиеся к ней, составляющие в совокупности это целое ( будучи ее составными частями, элементами, ее строительным материалом). Русь (территория) первична; люди, включая их племенную, национальную, этническую принадлежность, - вторичны, производны от Руси: фактически все, кто живут на Русской земле, и есть русские. Русь мыслится как суперэтнос, как категория всеобщего и универсального характера. «Комплекс принадлежности» Русской земле сохраняется в менталитете русской культуры фактически до сих пор: апелляция к Родине-матери, к Матери-Сырой-Земле, к России как носительнице высших ценностей сохраняется как устойчивая доминанта национального самосознания русских, косвенно восходящая к культу национальной природы.» (211, с.47-48 ). Эта установка органично сочетается с фактом наличия у России 30 % мировых ресурсов и соответственно значением нашей страны для всего мира как культурно-экологического феномена.

Отметим, что этот «территориальный» миф позволяет строить мифологические модели адекватные традициям отдельных территорий России. Их интегрирование в общенациональный гражданский миф составляет объективный механизм функционирования местных региональных мифов.

В этой связи заслуживает внимания концепция культурного ландшафта, разработанная институтом культурного и природного наследия, обращающая особое внимание на изучение «памяти места», «ментифактов», составляющих «душу» того или иного региона в виде его устоявшихся духовных традиций, духовной культуры. В этом случае появляется достаточно надежный критерий для оценки различных объектов культурного наследия как общезначимых для данного региона и для всего культурного пространства России ( 60, с.5-21).

Соответственно желательна государственная культурная политика, направленная на сохранение культурных традиций, уклада жизни, обеспечивающего культурную идентичность того или иного этноса территории на основе единого выработанного культурно-мифологического «языка» жителей общего культурно-экологического пространства – России.