Жизнь без вкуса, без остроты

Большинству людей, родившихся в обществе изобилия, чувственного удовлетворения и телевидения с высоким качеством изображения, трудно себе представить обессмысливающую тупость большинства из обществ прошлого. Вся “пышность” великих обществ прошлого была, в сущности, просто-напросто демонстрацией разнообразия – разнообразия в цвете, в тканях, в материалах и во внешнем оформлении. Подобные демонстрации разнообразия были исключительной прерогативой правителя и двора. Новизна костюмов и новые должности при дворе были в некотором роде показателем его могущества. Так было, когда возникающая буржуазия позднего Средневековья начала импортирование красителей и пряностей, шелка и предметов мануфактуры в Европу.

Я лично могу засвидетельствовать силу влияния цвета и разнообразия на человеческое воображение. Периоды изоляции в джунглях в ходе полевых работ в верховьях Амазонки научили меня пониманию того, как быстро беспорядочное многообразие цивилизованной жизни может забываться и потом вызывать по себе жажду, сходную с той, что возникает при лишении какого-то сильного наркотика. По прошествии нескольких недель, проведенных в джунглях, ум становится забит планами о том, какие посетишь рестораны, вернувшись в цивилизацию, какую послушаешь музыку, какие посмотришь фильмы. Однажды, проведя много дней в тропическом лесу под дождем, я зашел в одно селение, чтобы попросить у жителей разрешения собрать коллекцию растений в зоне Их племени. Единственным вкраплением “высокой технологии” в примитивную обстановку племени был календарь с изображениями обнаженных женщин, привезенный из Икитоса и гордо украсивший тростниковую стену прямо за местом главы селения. Когда я с ним беседовал, взгляд мой снова и снова обращался к этому календарю, не к его содержанию, а к его цветам. Красный, синеватый, абрикосовый – жуткое и навязчивое влечение к разнообразию было таким же неодолимым, как соблазн любого снадобья!

Красители и пряности более развитого технически и более рафинированного эстетически мира ислама влились в кровоток сумрачной христианской Европы с силой галлюциногенного вещества. Корица, гвоздика, мускатный орех, его сушеная шелуха и кардамон, десятки других экзотических специй, ароматических веществ и красителей появились для того, чтобы расширить вкус и гардероб закутанной в шерсть культуры пива и хлеба. Наша собственная культура в последние несколько лет была свидетельницей сходной, хотя и более поверхностной тенденции в возникновении моды “яппи” – моды на новизну и на новые экзотические рестораны: от национальных до суперсовременных, сверхновомодных.

В школе нас учили, что торговля специями покончила со средневековьем и создала основу современной торговли и коммерции, но мы не получили понимания того факта, что разложение христианской средневековой Европы явилось следствием эпидемической одержимости новым, экзотическим и приятным – короче говоря, веществами, расширяющими сознание. Такие средства, как кофе, полынь, а также опий, красители, шелка, редкие породы деревьев, драгоценности и даже люди, завозились в Европу и демонстрировались почти как добыча, захваченная у какой-то внеземной цивилизации. Это представление о пышности Востока – с его роскошью, чувственностью и неожиданными композиционными мотивами – действовало во изменение не только эстетических норм, но и канонов общественного поведения и собственного образа человека. Названия городов Шелкового пути – Самарканд, Экбатана – стали своего рода мантрами, знаменующими миры утонченности и роскоши, прежде ассоциируемые разве что с Раем. Социальные границы растворились; старые проблемы стали видеться в новом свете; возникали новые светские классы, бросая вызов моногамии пап и королей.

Короче говоря, произошло внезапное ускорение появления новизны и возникновения новых социальных форм – контрольных следов своеобразного квантового скачка – в способности европейского воображения. И снова поиск растений и вызываемого ими психического стимулирования вдохновили определенную часть человечества на экспериментирование с новыми социальными формами, новыми технологиями, а также на сверхбыстрое расширение пределов языка и воображения. Давление на развитие торговли специями буквально реформировало искусство навигации, судостроения, дипломатии, военное искусство, перестроило географию и экономическое планирование. И опять неосознанное стремление к подражанию и, таким образом, частичное восстановление утраченного симбиоза с миром растительным действовало как катализатор на экспериментирование с диетой и на неугомонный поиск новых растений и новых отношений с растениями, включая новые формы опьянения.

ПОЯВЛЕНИЕ САХАРА

Когда жажда разнообразия была утолена массивным и непрерывным ввозом специй, красителей и ароматических веществ, возникшая инфраструктура сфокусировала свое внимание на осуществлении других стремлений к разнообразию, особенно на производстве и экспорте сахара, шоколада, чая и кофе, а также очищенного алкоголя – продуктах, обладающих психоактивными свойствами. Наша теперешняя планетарная система торговли была создана в угоду присущей людям потребности в разнообразии и стимулировании: Это делалось с целенаправленной интенсивностью, не терпевшей никакого вмешательства со стороны церкви или государства. Ни нравственные сомнения, ни физические барьеры не в состоянии были встать на этом пути. Теперь мы можем показаться себе исключительно хорошо устроившимися – ныне любая “специя”, любое психоактивное вещество, как бы ни была ограничена традиционная зона его потребления, может быть идентифицировано, а затем произведено или синтезировано для скорого экспорта и продажи на нуждающемся в нем рынке где угодно на земном шаре.

Теперь стали возможными всемирные пандемии приверженности к тому или иному веществу. Импорт курения табака в Европу в XVI веке был первым и наиболее очевидным примером. За ним последовало множество других – от усиленного распространения потребления опия в Китае у британцев, через опийную моду в Англии XVIII века и до распространения привычки к дистиллированному алкоголю среди племен североамериканских индейцев.

Из множества новых товаров, проторивших себе дорогу в Европу во время крушения средневекового застоя, в особенности выделяется один как продукт, обладающий новым вкусом, как избранное вещество. Это тростниковый сахар. Сахар веками был известен как редкая медицинская субстанция. Римлянам было известно, что его можно извлекать из похожей на бамбук травы. Но тропические условия, необходимые для возделывания сахарного тростника, были гарантией того, что сахар будет редким и импортируемым товаром в Европе. Только в XIX веке по инициативе Наполеона I стали выращивать сахарную свеклу как альтернативу тростниковому сахару.

Сахарный тростник, как известно, встречается в диком виде, и это растение хорошо представлено в тропической Азии. По меньшей мере пять видов растут в Индии. Сахарный тростник (Saccharum officinarum), несомненно, подвергся значительной гибридизации на протяжении долгой истории его одомашнивания. Персидский царь Хосров (531-578 гг. н. э.), двор которого был близ Джанди-Шапура, отправил в Индию посланников для изучения слухов об экзотических веществах.

Среди них (этих веществ) в Джанди-Шапур привезли из Индии суккар(перс. “shakar” или “shakkar”,санскр. “sarkara”), наш “сахар”, неизвестный Геродоту и Ктесию, но известный Неарху и Онесикриту как “тростниковый мед”, который будто бы изготовляется пчелами из тростника. Легенда повествует о том, что Хосров обнаружил целый склад сахара среди сокровищ, захваченных в 527 году при завоевании Дастигрида. В Индии сок тростника очищали и обращали в сахар еще около 300 г. н. э., а теперь тростник этот стали культивировать близ Джанди-Шапура, где с давних времен были известны сахарные мельницы. Тогда и еще спустя долгое время сахар использовали только для подслащивания горьких лекарств, и лишь намного позже он стал заменять мед как обычная сладость. / De Lacy CTLeary. How Greek Science Passed to the Arabs (London: Routledge amp; Kegan Paul, 1949), p. 71/

Сахар попал в Англию около 1319 года, а в Швеции стал популярен к 1390 году. Это была дорогая и экзотическая новинка, большей частью выступавшая в своей традиционной медицинской роли: сахар делал приемлемой крайне неприятную на вкус микстуру – смесь из лекарственных трав, внутренностей животных и прочих компонентов, типичную для средневековой фармакопеи. До открытия антибиотиков было принято посыпать им раны, прежде чем их перевязывать, так как высушивающее действие сахара, возможно, помогало лечению.

Испанцы выращивали сахарный тростник в своих владениях в Карибском бассейне и они могли претендовать на сомнительную честь ввоза рабов в Новый Свет для производства сахара.

До 1550 года весь сахар, ввозимый из Западного полушария, состоял буквально из нескольких голов, доставляемых в качестве доказательства возможности его производства, а то и просто в качестве курьеза. Плантации на западных островах Атлантики и в Новом Свете не оказывали никакого влияния на производство сахара, его распространение и цены вплоть до второй половины XVI века и обрели доминирующее влияние лишь где-то с 1650 года. / Henry Hobhouse, Seeds of Change: Five Plants That Transformed Mankind (new York: Harper amp; Row, 1985). p. 46/

ПРИСТРАСТИЕ К САХАРУ

Не является ли натяжкой обсуждать сахар в контексте потребления человеком психоактивных веществ? Отнюдь нет. Злоупотребление сахаром – привычка, менее всего обсуждаемая в мире и наиболее распространенная. И это одна из тяжелейших привычек к искусственному удовольствию. Приверженцы сахара могут придерживаться постоянного потребления в умеренных количествах, а могут быть и такими, что наедаются “до отвала”. Примерами серьезности пристрастия к сахару служат субъекты, способные в избытке поглощать насыщенную сахаром пищу, а затем вызывать рвоту или пользоваться слабительным, чтобы позволить себе съесть сахара побольше. Представьте себе, что бы произошло, если бы подобная практика была связана с героином. Насколько более одиозным и коварным оказалось бы тогда его потребление! Как и со всякими стимуляторами, прием сахара сопровождается короткой эйфорией, за которой следует депрессия и чувство вины. Как синдром, пристрастие к сахару редко встречается в изолированном виде. Наиболее распространены пристрастия смешанного типа – к примеру, сахар и кофеин.

Есть и другие примеры разрушительного действия чисто наркотического потребления, которые сопровождают злоупотребление сахаром. Некоторые его приверженцы пользуются пищевыми таблетками для контролирования возрастающего веса, а затем – транквилизаторами для успокоения нервного раздражения, вызванного таблетками. Злоупотребление сахаром часто связано с возникновением серьезного злоупотребления алкоголем; доказана безусловная взаимосвязь между высоким потреблением сахара и высоким потреблением алкоголя без закуски. После алкоголя и табака сахар – самое вредное из потребляемых человеком веществ, вызывающих пристрастие. Его неконтролируемое потребление может привести к серьезной химической зависимости.

Описывая приверженцев сахара, Дженис Фелпс заявляет.

Люди, о которых мы пишем, это люди с синдромом пристрастия, действительно пристрастившиеся к одному из самых сильных веществ, которое можно найти везде и всюду, – к рафинированному сахару. Их пристрастие к сахару – это реальная, вредная, весьма губительная для здоровья привычка, столь же изнуряющая, как и пристрастие к любому другому веществу. Как и во всяком пристрастии, в случае необеспечения себя этим веществом, они страдают явно опознаваемыми симптомами лишения; как и во всяком пристрастии, процесс утоления их физиологического голода химическим веществом, разрушителен для тела; и как и во всяком пристрастии, может наступить момент, когда обеспечение веществом станет столь же мучительным, как и лишение его. Цикл химической зависимости укоренится и станет невыносимым. / Janice Keller Phelps and Alan E. Nourse, The Hidden Addiction and How to Get Free (Boston: Little, Brown, 1986), p. 75/

САХАР И РАБСТВО

Ломка и дегуманизация человеческих учреждений и человеческих жизней, вызванные ныне крэк-кокаином, – ничто в сравнении с тем, что сделала европейская страсть к сахару в XVII-XVIII веках. Кто-то может сказать, что для начальных этапов производства кокаина характерно нечто вроде рабского, подневольного труда. Разница только в том, что это не то рабство, что санкционировано лживыми попами и открыто признано продажными, хотя и законными правительствами. Следует отметить еще один момент: современная торговля наркотиками, как бы она ни была отвратительна, не имеет ничего общего с похищением детей, их вывозом и уничтожением целых популяции, как это делалось в целях роста производства сахара.

Правда, корни рабства в Европе простираются далеко вглубь времен. В Золотой век Афин времен Перикла целых две трети постоянных жителей города были рабами; в Италии времен Юлия Цезаря, вероятно, половина населения была рабами. Под властью Римской империи рабство становилось все более невыносимым:

рабы не имели никаких гражданских прав, и в судебном разбирательстве их свидетельство принималось во внимание, только если оно было добыто под пыткой. Если рабовладелец умирал внезапно или при подозрительных обстоятельствах, то всех рабов его – и виновных, и не виновных – незамедлительно предавали смерти. Справедливо будет сказать, что эта опора империи на институт рабства должна бы умерить наше благоговение перед Древним Римом, которое мы, возможно, испытывали. По правде говоря, его величие было величием свинарника, маскирующегося под военный бордель.

Рабство отмерло с распадом империи, когда все социальные институты растворились в хаосе начала темных веков. Феодализм заменил рабство крепостничеством. Крепостничество было до некоторой степени лучше, рабства: крепостной мог по крайней мере иметь свой очаг, создать семью, обрабатывать землю и принимать участие в жизни общины. И самое главное, быть может, в том, что крепостного нельзя было оторвать от земли. Когда продавали землю, крепостные почти всегда переходили вместе с ней.

В 1432 году португальский принц Генрих Мореплаватель, который был скорее управляющим и предпринимателем, чем исследователем, основал первую коммерческую плантацию сахарного тростника на Мадейре. Плантации сахарного тростника были созданы в других восточноатлантических владениях Португалии более чем за 60 лет до того, как была налажена связь с Новым Светом. Свыше тысячи людей, в их числе несостоятельные должники, осужденные, необращенные евреи, были завезены из Европы на сахарные работы. Положение их было полурабское – сродни контингенту “штрафников” и работников по найму, заселявших Австралию и некоторые среднеатлантические американские колонии.

В своей книге “Семена перемен”Генри Хобхауз пишет о начале порабощения Африки. В 1443 году один из возвратившихся на родину капитанов принца Генриха привез новости о захвате на море экипажа черных арабов и мусульман.

Люди эти, которые были смешанного арабско-негритянского происхождения и исповедовали ислам, заявили, что они из гордой расы и в рабы не годятся. Они уверяли, что в глубине Африки есть много здоровых черных, детей Хама, которые становятся отличными рабами и которых они могут обратить в рабство в обмен на свою свободу. Так началась современная торговля рабами – пока еще не трансатлантическая, а предшествующая ей торговля между Африкой и Южной Европой. / Hobhouse, op. cit., p. 54/

Далее Хобхауз описывает рабство, связанное с производством сахара в Новом Свете.

“Сахарное” рабство – совсем иного рода. Это было первое со времен римских латифундийширокомасштабное использование рабов для выращивания урожая на продажу (не на пропитание). И также впервые в истории на роль рабов была выбрана одна единственная раса. Испания и Португалия сами отказались от порабощения населения в Ост-Индии, от того, чтобы рабы-китайцы, японцы или европейцы работали в обеих Америках. / Hobhouse, op. cit., p. 63/

Торговля рабами сама по себе была своего рода пагубным пристрастием. Первоначальный ввоз африканских рабов для подневольного труда в Новом Свете преследовал лишь одну цель – поддержание сельскохозяйственной экономики, основанной на сахаре. Мода на сахар была настолько живучей, что тысячелетняя обработка людей христианской этикой не привела ни к чему. Это был взрыв человеческой жестокости и зверства невероятных масштабов, которые поощрялись изысканным обществом.

Пусть для нас будет совершенно ясно, что сахар абсолютно не нужен для питания человека; до появления промышленного тростникового и свекольного сахара человечество вполне обходилось без рафинированного сахара, являющегося почти чистой сахарозой. Сахар не дает ничего такого, чего нельзя было бы получить из какого-то другого, легкодоступного источника. Это всего лишь легкий стимулятор, и ничего больше. И ради него европейская культура владычества была готова своим сговором с работорговцами изменить идеалам Просвещения. В 1800 году фактически каждая тонна сахара, ввозимого в Англию, производилась трудом рабов. Способность культуры, где правит “эго”, замалчивать такую правду, просто поразительна.

Если кому-то и покажется, что на пристрастие к сахару излито слишком уж много гнева, то это только от того, что пристрастие к нему во многом представляется своего рода смесью всех ошибочных позиций, которые присущи нашему мнению в отношении наркотических средств.

САХАР И СТИЛЬ ВЛАДЫЧЕСТВА

По мере удаления от первоначального рая партнерства, по мере ухода в прошлое связи с растительной и женственной матрицей планетарной жизни все резче проявляется элемент нервозности в культуре, все сильнее ощущается власть “эго”, растет число присущих стилю владычества теорий общественной организации. Рабство, почти неизвестное в период средневековья, когда понятие частной собственности закрепляло право владения за привилегированным меньшинством, возвратилось в полной мере, чтобы восполнить потребность в живой силе в деле трудоемкого производства колониального сахара. Представления Томаса Гоббса о человеческом обществе как о неизбежном подавлении слабых сильными и идея Джереми Бентама об экономике как об основе всех социальных ценностей являются тревожным сигналом того, что ценности, основанные на бережном отношении к земле и взаимодействии с ней в естественной гармонии нашей жизни, были забыты ради ненасытной самозацикленности фаустовской науки. Душа планеты, которую христианский монотеизм свел к размерам человеческого существа, вообще уничтожена наследниками картезианского рационализма.

Тем самым организуется платформа для эволюции человеческого образа, который и вовсе обездушен, брошен на произвол судьбы в мертвой Вселенной, лишенной смысла и нравственного компаса. Органическая природа воспринимается как какая-то сплошная война, смысл становится “контекстным”, а Космос бессмысленным. Этот процесс углубляющегося психоза культуры (одержимости “эго”, деньгами и наркотическим сахарно-алкогольным комплексом) достигает своей кульминации к середине XX века с пугающим утверждением Сартра, что “природа нема”.

Это не природа нема, а современный человек глух – он оглох, потому что не желает слышать голос заботы, гармонии и сотрудничества, то есть голос природы. В своем состоянии отрицания мы вынуждены объявить природу немой – как же иначе избежать необходимости взглянуть в глаза тем страшным преступлениям, которые мы веками совершали против природы и друг против друга? Нацисты заявляли, что евреи не люди и что, таким образом, их массовое истребление не имеет никакого значения. Некоторые промышленники и политики используют сходный обездушивающий аргумент во извинение разрушения планеты, материнской матрицы, необходимой для всей жизни.

Лишь окончательное пристрастие к “эго” и к стилям грубого владычествования могло привести к такой умственной атмосфере масс, в которой подобные заявления могут казаться правдоподобными, я уж не говорю – верными. Сахар имеет прямое отношение к таким вопросам, так как он и кофеиновые наркотики, которые с ним распространяются, укрепляют и поддерживают бездумное устремление индустриальной цивилизации к эффективности. При этом утрачиваются те истинно человеческие качества, которые были присущи Архаичному.

НАРКОТИКИ ИЗЫСКА

В начальных строках своего великолепного стихотворения “Воскресное утро” Уоллес Стивене передает образ лучезарной трансцендентности, а равно и знакомого и обычного достоинства Сезанна.

Довольство пеньюара, и поздний

Кофе и апельсины в золотистом от солнца кресле,

И зеленое приволье какаду

Смешалися на пледе, чтобы рассеять

Святую тишь старинной жертвы.

/ Wallace Stevens, The Collected Poems of Wallace Stevens (New York: Alfred A. Knopf, 1981)/

Строки Стивенса вызывают атмосферу светской пресыщенности, окружающей кофеиновое питье. “Солнечное утро” напоминает нам, что наше стереотипное представление о том, что такое наркотики, меняется, когда нам предлагают рассмотреть такие утонченные аксессуары буржуазного вкуса, как чай, кофе и какао, как относящиеся к той же категории, что героин и кокаин. Тем не менее все это – наркотики; наше неосознанное стремление вновь отыскать путь к сенсорным характеристикам предыстории заставило нас создать неисчислимые варианты возможностей отдавать дань психоактивности, опирающейся на растительное основание. Легкие стимуляторы с безвредным и управляемым действием входили в пищу приматов задолго до возникновения гоминидов. Кофеин – это алкалоид, который лежит в основе многого из того, что связано у человека с растительными стимуляторами. Кофеин – мощный стимулятор в дозе, намного ниже токсичной. Он встречается в чае и кофе и во многих других растениях, таких, как Ilex paraguayensis- источник парагвайского чая-мате или Paullinia yoco- подавляющая аппетит амазонская лиана, имеющая свой локальный, но древний и высокоритуальный стиль потребления.

Кофеин сам по себе горький, и открытие, чтобы его можно сделать более приятным на вкус путем добавления меда или сахара, создало основу для широко распространенного и мало отмечаемого си-нергического эффекта, который существует между сахаром и разными кофеиновыми напитками. Тенденция сахара вызывать пристрастие усиливается, если его используют для улучшения вкусовых качеств стимулирующего алкалоида, такого, например, как кофеин.

Сахар отнесен нами к числу пищевых продуктов. Это подразумевает, что он не может действовать как наркотик, вызывающий сильное пристрастие, и тем не менее доказательства вокруг нас. Многие злоупотребляющие сахаром люди пребывают в обусловленной пристрастием к сахару атмосфере, отличающейся в первую очередь колебаниями настроения.