Родительство как социальный институт

Основная цель данного раздела — раскрытие различных подходов к анализу феномена родительства, объясняющих специфику отноше­ния к ребенку, распределение обязанностей в воспитании между муж­чиной и женщиной. Необходимо показать важность, но и ограничен­ность этих подходов, рассматривающих проблему лишь с одной точки зрения. В этом смысле нужно продемонстрировать, что гендерная роль — это всегда взаимосвязь внешней схемы поведения и внутренних, неявных мотивов, детерминирующих данное поведение, что делает схо­жим понятие гендерной роли с понятием мифа.

Изучение института родительства приводит исследователей в пер­вую очередь к вопросу о мотивации родительского поведения. Рас­смотрим несколько точек зрения по данной проблеме.

Исследование различных видов животных приводит биологов к выводу о том, что очень важную роль в детерминации степени и со­держания родительской заботы, в дифференциации материнских и отцовских функций играют экологические условия, среди которых можно выделить ряд факторов: стабильная, структурированная сре­да, способствующая К-отбору (тип естественного отбора, характерный для видов, живущих в стабильной среде обитания, которая позволяет поддерживать более или менее устойчивый уровень популяции); воз­можность и необходимость пищевой специализации, а также охотни­чий образ жизни. Все эти факторы в сочетании друг с другом или по отдельности могут благоприятствовать усилению родительской забо­ты [12]. Но как ни существенны филогенетические предпосылки родительства, биология не объясняет специфику родительского поведе­ния, его мотивации и институализации у человека.

Сравнительно-исторические исследования по истории детства (наиболее известны работы Ф. Ариеса, Л. де Моз и др.) показывают, что родительская любовь — продукт длительного и весьма противо­речивого исторического развития.

Например, Л. де Моз в своей работе «Эволюция детства» выделя­ет шесть этапов детско-родительских отношений, связанных с исто­рическим развитием общества:

• стиль детоубийства (античность, до IV в. н. э.);

• оставляющий стиль (IV-VII вв. н. э.);

• амбивалентный стиль (XIV-XVII вв.);

• навязывающий стиль (XVIII в.);

• социализирующий стиль (XIX в. - середина XX в.);

• помогающий стиль (с середины XX в.).

В основе того или иного стиля воспитания лежат как субъективные, так и объективные факторы. Автор выделяет три способа, или их со­четание, реагирования родителей, когда они остаются один на один с ребенком. Взрослый может использовать ребенка как сосуд для про­екции содержания своего собственного бессознательного; он может использовать ребенка как заместителя фигуры взрослого, значимого для него в его собственном детстве; он может сопереживать потребно­стям ребенка и действовать, чтобы удовлетворить их. В этом смысле изменение отношения к детям связано со сложным переплетением мотивационных факторов: с одной стороны, можно говорить о «взрос­лении» человечества, связанного с преодолением тревог и страхов в отношении к ребенку как к чужому, непонятному существу. С дру­гой стороны, можно говорить об объективных факторах, то есть тех условиях, которые существуют в обществе в определенный исто­рический период.

Одной из наиболее популярных философских концепций нашего времени (до определенных политических событий 1980-х годов в на­шей стране) была марксистская концепция истории. Для марксистов од­ним из важнейших вопросов всегда оставался вопрос о разделении тру­да, в связи с чем выдвигалась идея о «природном предназначении» женщины. Материнство рассматривалось в ней как социально, психо­логически и биологически предопределенная «природная функция» женщины, без которой невозможно воспроизводство индивидов. Такое заключение марксисты выводили из тезиса о «доисторическом» (суще­ствовавшем в первобытных обществах) разделении труда, при котором мужчины охотились, обеспечивали семью, а женщины занимались деть­ми. Таким образом, разделение семейных обязанностей, а соответствен­но, и воспитательных ролей связывалось с необходимостью разделе­ния трудовых функций, хотя вопрос о том, как воспроизводились в общественных отношениях представления о материнстве, не рассмат­ривался [17].

Исследования этнографов и культурологов (классической счита­ется работа Маргарет Мид «Культура и мир детства») приводят уче­ных еще к одной идее: особенности функции отца и матери лишь от­ражают нормативные представления и образ жизни, существующие в данном обществе.

Таким образом, при рассмотрении психологических, философских, культурологических исследований напрашивается вывод о том, что институт родительства — это в большой мере продукт социального конструирования или следствие традиций того или иного общества или социальной группы, а не только следствие биологической пред­определенности. Развивая далее эту точку зрения, говорят также о важности анализа механизмов, причин, определяющих именно такое структурирование ситуации.

Но, видимо, возможен и другой подход к пониманию проблемы родительства и осмыслению приведенных выше концепций. Марк­систская концепция, культурологические исследования широко ис­пользуются как основа для исследования материнских и отцовских ролей в связи с особенностями экономического положения семей и родительских стереотипов. Данные подобных исследований показывают, что всегда существует несколько альтернативных моделей роле­вого поведения и распределения функций. В исследовании по психо­истории родительства Л. де Моз отмечает, что можно выделить пре­обладающий тип отношений, но это не отвергает вариативности отно­шений, существующих в каждую эпоху [16, с. 83]. Очевидно, что все эти концепции показывают внешнюю схему, сюжет взаимоотношений, которые меняются в зависимости от выбранного основания класси­фикации (отношение к матери, экономические отношения, стереоти­пы отцовства, материнства). Видимо, каждый раз в этом случае вых­ватывается какая-то часть из целостной системы семейных взаимоот­ношений, что позволяет говорить о мифологичности этих концепций.

Примечательна в данном случае точка зрения А. Ф. Лосева, кото­рый вводит понятия мифа как бытия личности, ее лика и формы. Ин­тересным здесь является понимание живой личности как мифа. Лич­ность всегда мифологична, потому что в ней преодолевается проти­вопоставление внешнего и внутреннего как результат усилий по преодолению противоположностей внутреннего и внешнего в самом себе. В этом смысле личностный миф — это средство, система опосредования, определяющая систему взаимоотношений с миром.

По словам Р. А. Джонсона: «Миф может быть фантазией или про­дуктом воображения, оставаясь при этом истинным и адекватным ре­альности. Он воплощает в себе множество граней и уровней бытия, включающего как внешний рациональный мир, так и менее постижи­мый мир внутренний» [3, с. 6].

В этом смысле семейные отношения всегда мифологичны: есть види­мый, рациональный мир семьи, который открыт взору наблюдателя, но есть и те внутренние силы, которые определяют развитие, стабильность, ее распад, характер тех задач, которые решает каждый из членов семьи: мама может быть «Золушкой», ребенок может восприниматься как «Дед Мороз», а папа играть роль злого «Карабаса» и т. п. И каждый раз это будет какой-то процесс личностного становления, решения какой-то внутренней задачи, которую, часто не формулируя, личность пытается решить. В этом смысле семья — это всегда процесс, процесс в разных его проявлениях, но, кроме того, это всегда индивидуальный вариант мифа.

Концепция мифа может быть полезной в том отношении, что опре­деление мифа предполагает целостность, целостную картину события, что делает возможным любой перебор ролей. При этом история мифа всегда субъективна, а следовательно, нет оснований для рациональ­ных объяснений жизненных проявлений, поскольку любое основание мифологично.