Население и средства коммуникации в раннесредневековой Европе
Падение Римской империи в 476 г. традиционно считается концом Античности и началом Средневековья. Средние века характеризуются заложением основ национальных государств — предшественников современных европейских стран и значительным возрастанием роли христианской церкви. С общественно-экономической точки зрения это время считается эпохой зарождения феодальных отношений. Все эти факторы в значительной степени отразились и на развитии социальной коммуникации.
Основными действующими лицами на исторической арене в эпоху раннего Средневековья стали так называемые варварские королевства готов, вандалов, свевов, франков и противостоявшая им в идеологическом, политическом и культурном отношении Византийская империя — преемница империи Римской (даже ее официальное название вплоть до самого падения было «ромайкон басилейо», т. е. Царство римлян). Последняя унаследовала от Рима и систему методов политической коммуникации.
В Западной Европе взаимоотношения власти и общества складывались иначе, чем в Риме и Византии. Прежде всего, там не было такой жесткой централизации, и власть королей (рексов) и назначаемых ими чиновников (графов, маркграфов и пр.) постоянно находилась в конфронтации с властью фактически независимых местных правителей — герцогов (дуксов). Только с помощью переговоров, а чаще — военной силы королям удавалось утвердить свое верховенство над региональными правителями и заставить признать свой вассалитет.
В рамках системы вассалитета вышестоящий (сеньор) являлся для нижестоящих (вассалов) защитником от враждебных соседей и гарантом внутреннего порядка: «младший» признавал «старшего» своим сюзереном при условии, что последний будет защищать его от набегов соседей и поддерживать порядок среди собственных подданных. Так, крестьяне признавали власть мелких землевладельцев, те — более крупных, а последние — королей. Традиционная для позднего Рима и Византии вера в божественную природу императоров в Западной Европе к 1Х-Х вв. уступила место более «приземленным критериям»: способности претендента на трон защитить страну, его личному богатству, а следовательно, возможности нанимать армию и строить укрепления. Именно так в 888 г. королем стал Эд, граф Парижский (Eudes, Odo), а не кто-то из потомков Карла Великого (Charlemagne) — законных, но совершенно неспособных правителей. Вместе с тем сакральные символы власти присутствовали и в Западной Европе. Например, когда Пепин, отец Карла Великого, в 751 г. сверг законных правителей Меровингов (так называемых длинноволосых королей), то последнему из них прилюдно остригли его длинные волосы, которые в народе считались символом власти рода Меровея: потеряв их, бывший король терял и право на власть. А когда Гуго Капет (Hugues Capet), в свою очередь, отрешил от власти Каролингов (987), то он обосновывал свое право не только силой, но и тем, что королями были его дед и брат деда — упомянутый король Эд, и к тому же по материнской линии они были родственниками свергнутой династии. Нередко монархи возводили свою родословную к древним богам и героям, чтобы удревнить время правления своего рода и тем самым повысить легитимность собственной власти в глазах подданных и соседних государей. Так, короли скандинавских государств считались потомками бога Одина (современная английская королева Елизавета II также выводит от него свою родословную), а раннесредневековые британские монархи — римского рода Брутов.
Западноевропейские государи VI—VIII вв. сознательно отказывались от римского наследия, но затем началось некоторое возвращение к римской традиции, и в 800 г. Карл Великий был провозглашен римским императором Карлом Августом (Carolus Augustus), чем сам он, по свидетельству летописцев, был весьма недоволен. Но его недовольство, несомненно, было напускным: церемония коронации была задумана самим Карлом как масштабная публичная акция. Ярким примером деятельности Карла Великого по формированию имиджа является такой эпизод: на рубеже VIII-IX вв. он поддерживал дипломатические отношения с багдадским халифом Харуном ар-Рашидом, от которого получил в подарок белого слона. Слон стал символом могущества Карла и произвел на население такое впечатление, что даже историки Каролингов писали: «в том году, когда умер слон, скончался и король Италии, Пинин [1]. Как видим, историки отвели первое место смерти невиданного животного, и лишь второе — кончине сына императора!
Символика, характерная для раннего Средневековья, повлияла и на формы коммуникации. Например, для оглашения властного решения или передачи дипломатического послания должностному лицу часто вовсе не требовалось письменного подтверждения: он мог передать символическую ветвь мира, горсть земли или даже пустой пергамент, полученный от своего повелителя. Самого факта наличия такого «документа» или печати без всякого текста было достаточно для средневековой аудитории. Символика находила широкое применение и в военной сфере. Викинги, в течение нескольких столетий наводившие ужас на берега Европы, много внимания уделяли созданию своего устрашающего имиджа: знамена с изображением ворона, драконьи головы — украшение носов их ладей, рогатые шлемы. В результате государства, подвергавшиеся их нашествию, были настолько напуганы одним только именем и видом «норманнов», что часто не осмеливались оказывать им сопротивление.
Властные отношения в Западной Европе имели явно двусторонний характер, как на горизонтальном, так и на вертикальном уровне. Монархи, в значительной степени, зависевшие от своих вассалов, использовали информацию из регионов для определения направлений своей политики. Так, автор эпохи Каролингов Гинкмар (Hincmar) сообщает: «Другое, к чему стремился король, это расспрашивать о том, что достойного донесения или нового обсуждения приносил с собою каждый из той части королевства, откуда прибывал, потому что им (участникам собрания) не только позволялось, но и строго внушалось (поручалось), чтобы каждый старательнейше разузнавал (обо всем) пока не вернется снова (на собрание), как в пределах, так и за пределами королевства, разведывал не только через своих, но и чужих, как через друзей, так и через врагов, не будучи очень придирчивым к лицу, через которого разведывается. (Король расспрашивал), нет ли волнений среди народа в какой-либо части области или (отдаленном) углу королевства, какова причина волнений, не ропщет ли народ, и не раздаются ли какие-нибудь ненадлежащие толки, о чем необходимо было бы поговорить на общем совете, и о прочем, тому подобном; о внешних же (делах) — не хочет ли какой-либо покоренный народ восстать, или восставший — покориться, не замышляет ли еще (народ) пограничный каких-либо козней против королевства, не проявляется ли что-либо в этом роде. И во всем том, что грозило какою-либо опасностью, особенно выявлялось, в связи с чем возникало то или другое» [2]. Как видим, европейские монархи не брезговали и сбором слухов, понимая, что обладание максимально полной информацией является залогом могущества. Вместе с тем они, как и древнеримские правители, старались пресечь чрезмерное распространение слухов, оговоров и доносов, принимая соответствующие законы. Например, Салическая правда (законодательство древних франков, У-У1 вв.) гласила: «Если кто обвинит перед королем безвинного человека в отсутствие последнего, присуждается к уплате 2500 денариев, что составляет 63 солида» [3].
Со своей стороны, короли требовали от вассалов осуществления полного контроля над их собственными подчиненными, и в результате любая общественно значимая информация, исходившая от короля, распространялась среди всех его подданных, включая крестьян. Однако из этого не следует делать вывод, что даже низшие слои средневекового европейского общества вовлекались в систему управления. Напротив, основная масса населения раннесредневековой Европы, в отличие от римских граждан, была исключена из политической жизни. Уже в раннем Средневековье начала складываться сословная система, принцип которой наиболее четко сформулировал английский король Альфред Великий (Alfred the Great): духовенство должно печься о душах, рыцарство — защищать страну, а «пахари» — трудиться и обеспечивать всем необходимым два первых сословия. Существовали суровые законы о наказании за восстания: даже знать, которая при попытке захвата власти пыталась опереться на народ, в случае поражения наказывалась строже, чем если бы она использовала в мятеже только собственные войска
С Х-ХI вв. бенефиции, которые императоры и короли жаловали своим дворянам за службу короне, стали превращаться в наследственные феоды, и знать все меньше и меньше становилась обязанной монархам, что отражалось и на ее лояльности. Короли и императоры вынуждены были создавать себе ореол сакральности в глазах подданных, чтобы обеспечить их подчинение: для обладания короной необходимо было происхождение из правящего (или правившего прежде) рода. Впрочем, монархические дома в те времена были многочисленны и разветвлены, и знать имела возможность выбирать наиболее подходящего правителя из числа многочисленных отпрысков августейших фамилий.
Поэтому монархам для занятия и удержания трона постоянно приходилось принимать соответствующие меры, среди которых не последнюю роль играло создание имиджа. И, надо сказать, многие из европейских правителей были хорошими «имиджмейкерами»! Вряд ли можно найти в истории Средневековья более популярного английского короля, чем Ричард I Львиное Сердце (Richard Coer-de-Lion) (1189-1199 гг.): талантливый поэт, отважный рыцарь, благочестивый крестоносец — таким он вошел и в поэмы трубадуров, и в народный фольклор, и в современные литературу и искусство (включая кино). Очарованные этими качествами, его подданные (а за ними и историки) склонны были не замечать ни то, что он, снаряжая армию для крестового похода, практически разграбил свое королевство, ни то, что он почти не бывал в Англии, постоянно находясь то в Палестине, то в германском плену, то, воюя во Франции, по сути, став одним из самых плохих для Англии королей.
Спецификой средневековой цивилизации было отсутствие четких границ между правом и этикой, искусством и наукой. Поэтому нередко можно увидеть отражение научных воззрений или правовых норм в произведениях, которые сегодняшние исследователи отнесли бы к художественной литературе. В Средние века подобные произведения также становились весьма эффективным средством формирования общественного мнения. Так, положительный и привлекательный образ Ричарда Львиное Сердце был создан трубадурами и преданными ему историками. Аналогичным образом французский аристократ Жан де Жуанвиль (Jean de Joinville) создал в своих «Мемуарах» идеализированный образ короля-крестоносца Людовика IX (Louis IX) (1226-1270 гг.), которого сопровождал в походах.
Точно так же формировались и образы других средневековых героев — истинных рыцарей, образцов для подражания. Например, знаменитая песнь о Роланде (Roland) — герое, с небольшим отрядом задержавшем несметные полчища сарацинов и умершем от ран, победив их всех, не имеет никакого отношения к реальному Хруодланду, графу Бретани, который разорил столицу басков Памплону и на обратном пути погиб, попав в их засаду (778). Точно так же был создан образ Сида Воителя (El Cid Campeador) — героя «Песни о моем Сиде» и многочисленных испанских средневековых романсов, отважно сражавшегося на стороне испанских королей с арабами. Этот образ вовсе не соответствует реальному Родриго Диасу де Бивару (Rodrigo Diaz de Vivar) (ум. 1099), который, напротив, нередко выступал против испанского короля в союзе с арабскими эмирами. Псевдоисторичность таких произведений (выведение в качестве главных героев реальных деятелей) лишь увеличивала эффект воздействия на общественное мнение и способствовала формированию в массовом сознании того образа рыцаря и правителя, какой стремились создать средневековые идеологи.
В Западной Европе большое распространение получили народные поэмы и куртуазные романы, в которых создавался определенный стереотип представителей разных сословий: короли и рыцари представлены благородными и прекрасными носителями всяческих добродетелей, тогда как крестьянин, виллан чаще всего безобразен внешне и способен на одни лишь хитрости и подлости. Таким образом, даже через художественную литературу продвигалась идея сословных различий.
Поскольку знать выступала против сильной королевской власти, монархи в борьбе с ней поначалу опирались на церковь, но когда и последняя стала противостоять всевластию монархов, им пришлось прибегнуть к помощи третьего сословия — горожан и торговцев. В результате в Англии в 1265 г. появился парламент (постоянно действует с 1295 г.), а во Франции в 1302 г. — Генеральные штаты. Поскольку представители мелкого дворянства и городского населения в эти органы власти избирались (представители церкви и высшей аристократии являлись их членами в силу происхождения), то на рубеже ХШ-ХГУ вв. начались первые избирательные кампании, в которых немалую роль играли предвыборные выступления кандидатов, их положительный образ.
Рыцарство в эпоху «развитого феодализма» переживает настоящий расцвет. Это отразилось на его имидже, наиболее ярким проявлением чего стало появление в XII в. рыцарских гербов — знаков дворянского достоинства. Появляется даже специальная наука — геральдика — со своей специальной терминологией и специалистами — герольдами. Последние были профессиональными коммуникаторами и обладали весьма высоким статусом в феодальном обществе: они собирали информацию о рыцарских родах, их генеалогиях, истории, гербах, систематизировали, проверяли ее, чтобы не допустить проникновения в рыцарское сословие самозванцев, а также выступали распорядителями рыцарских турниров.
Турниры являлись самой массовой публичной акцией в Средние века: на них собирались представители всех сословий из разных стран. Монархи и духовенство устраивали пиры и советы, рыцари соревновались, демонстрируя свою силу и ловкость, а горожане и крестьяне участвовали в ярмарках и увеселениях, которыми непременно сопровождались турниры. Знать во время турниров нередко договаривалась о браках, короли и бароны заключали союзы, так что коммуникативное значение этих мероприятий очевидно.
ХI-ХIV вв. стали периодом расцвета духовно-рыцарских орденов: именно в это время наиболее могущественными стали ордена Храма (тамплиеры), Госпиталя (иоанниты), св. Марии (тевтонцы). Их великие магистры по статусу были равны монархам Европы и, подобно королям, большое внимание уделяли созданию своего благоприятного имиджа. Весьма ярким примером подобной деятельности является история ордена тамплиеров. Орден Христа и Храма был создан в 1118 г. для защиты паломников в Святую землю (Палестину) от нападений сарацин. С самого начала орден заручился поддержкой паны римского, а автором его устава был один из выдающихся религиозных деятелей того времени Бернард Клервосский (Bernard de Clairvaux). Успехи рыцарей в борьбе с арабами в Испании, а затем и в Палестине создали им репутацию отважных поборников истинной веры и непобедимых воителей, что сделало орден весьма популярным. Европейские правители покровительствовали им, а знатнейшие аристократы считали за честь вступить в орден, внеся в качестве вступительного взноса свои владения и имущество.
Однако к концу XII в. репутация ордена Храма снизилась: тамплиеры выступали бескомпромиссными противниками любого мира с сарацинами и нередко провоцировали вооруженные столкновения в Палестине. Результатом их действий стало падение Иерусалимского королевства в 1187 г., причем египетский султан Саладин, разгромив войско крестоносцев, приказал казнить всех попавших в плен тамплиеров как виновников этой войны. После падения Иерусалима репутация ордена Храма продолжала ухудшаться. Их военная деятельность постепенно превратилась в деятельность финансовую: они ссужали деньги всей Европе и наживались на процентах, а для рыцарей подобное занятие считалось позорным. Все эти факторы учел король Франции Филипп IV Красивый (Philippe le Bel), который в 1307 г. начал обвинительный процесс против тамплиеров, арестовав и предав суду все их руководство. Одновременно король начал кампанию по очернению храмовников: в народе распространялись слухи, что тамплиеры поклонялись сатане, предавались содомскому греху, а для вступления в орден необходимо было отречься от Христа и плюнуть на распятие. В результате в 1314 г. великий магистр ордена тамплиеров был публично сожжен в Париже, а орден упразднен решением папы римского и при полном одобрении со стороны народа.
В то время как короли, духовенство и знать боролись между собой за влияние, развивалось «третье сословие» — городское население и купеческие объединения. Города, первоначально служившие резиденциями феодалов, довольно скоро стали центрами оппозиции аристократии. И нередко городское население вместе с крестьянами выступало против дворянства, причем народные вожди умели агитировать массы и увлекать их за собой не хуже, а иногда и лучше, чем монархи и знать. Так, во главе крупнейших народных восстаний XIV в. во Франции Гильом Каль (Guillaume Cale) и в Англии Джон Болл ( John Ball), о даре красноречия которых упоминают хроники того времени; Джон Болл был к тому же проповедником, т. е. профессиональным коммуникатором.
В 1350-е гг. Кола ди Риенци (Cola di Rienzo) сумел поднять народ Рима на борьбу сначала с аристократией, а затем и с папством, используя свой ораторский дар, слухи и даже «средства политической рекламы», — на стенах городских зданий появлялись изображения с надписями, агитировавшие в поддержку «трибуна», как стал именоваться Риенци. Но римская знать не менее эффективно использовала средства политической борьбы: ей удалось перетянуть городское население на свою сторону, и Риенци был убит теми же людьми, которые поначалу его поддерживали. Несколько позже замечательные способности формирования общественного мнения продемонстрировали руководители восстания флорентийских ткачей 1378 г. (так называемое восстание чомпи). Впрочем, и между представителями городского населения нередко существовало противостояние состоятельных и неимущих слоев, так что городским магистратам приходилось, в частности, принимать законы против роскоши: богатым торговцам и ремесленникам запрещалось носить больше драгоценностей и украшений, чем устанавливал закон, чтобы не выделяться среди других горожан и не провоцировать их враждебного отношения.