Методологией для описания крупномасштабных исторических процессов
КРИТИКА
Впрочем, мир-системный анализ в его валлерстайновской версии имеет много недостатков.
Один из ключевых вопросов мир-системной теории заключает-
ся в том, сколько мир-систем существовало на протяжении челове-
ческой истории. Согласно Валлерстайну, подлинной мир-системой
является только мир-система капитализма в течение последних не-
скольких сотен лет. Однако не все принимают его точку зрения.
Критике подвергается пассивная роль периферии в мир-системных отношениях: периферия в концепции Валлерстайна есть лишь объект, подвергающийся систематической эксплуатации
Единство человечества эпохи возникновения капитализма, считают многие исследователи, существенно преувеличивается
Внешние критики к наиболее серьезным относят обменоцентричность
— акцент на процессах обмена, то есть на торговле и фи-
нансах, пренебрежение производством и производственными отношениями
(Р. Бреннер), недостаточное внимание к факторам деятельности государства и геополитики (А. Золберг, Г. Моделски, Т. Скочпол), а также культуры
(Ш. Айзенштадт).
Внутренние критики (в том числе часть самих «мир-системников
») пытались уточнить мир-системный анализ либо разработать
альтернативу
подходу Валлерстайна (А. Г. Франк, Дж. Абу-Лугод и др.). Из-за
недостаточного внимания (в отличие от К. Маркса) к производственным про-
цессам и отношениям, как отмечают критики, схема Валлерстайна в основном
работает для периода XVI — первой половины XIX в., то есть до становления
принципиально иной системы производительных сил, чем доиндустриальная.
Частным случаем недостаточного внимания Валлерстайна к факторам одновременно производственных отношений и геополитики выступает чрезвычайно упрощенное толкование им места СССР в современной мир-системе: американский историк видит в нем лишь полупериферию и симбиотического «партнера по гегемонии», которого США «изобрели» для полноценного выполнения ими функций гегемона современной мир-системы.
Одной из методологических проблем мир-системного анализа (остающегося пока непривычной парадигмой для русскоязычной научной — и тем более учебной — литературы) является четкое выделение критериев, по которым исторические системы правомерно относить к мир-империям либо мир-экономикам. В теории эта дихотомия понятна, но применительно к конкретному историческому материалу проявляется ее недостаточная разработанность. Так, древний Рим, удачно названный в учебнике «кольцеобразной
мир-империей» (Гловели, 2014. С. 79), был вместе с тем принципиально иной
политией, чем держава Александра Македонского, основанная исключитель- но на военной силе и харизме ее основателя (неслучайно
он стал ее первым
и последним правителем). Представляется, что Римская империя не просто
была результатом превращения мир-экономики (средиземноморской) в мир-
империю (Wallerstein, 1974. P. 16), а сохраняла мир-экономические черты
до своего упадка, поскольку, охватив (окольцевав) регион Средиземного
моря с его налаженными торговыми артериями, скрепила его новыми для
него военно-политическими узами (наложив их на торговые)1. Более того,
политическое объединение региона придало импульс развитию экономических
связей между его странами и областями, повысив удельный вес мир-эконо-
мического компонента.
Более серьезная методологическая проблема связана с тем, насколько
правомерно к числу мир-экономик относить основанные на торговле мир-сис-
темы, кроме капиталистической. На это указал в полемике с Валлерстайном
В. Либерман (Lieberman, 1990). Он показал, что, например, в материковой
Юго-Восточной Азии (в Индокитае) XVI—XVIII вв., с одной стороны,
происходили те же процессы, что и в Западной Европе того времени (тер- риториальная консолидация политий, создание новых форм легитимности,
превращение торговли в значимую опору власти, этно-культурная гомоге-
низация); с другой — развитие административного аппарата не стало пока-
зателем возникновения мир-экономики европейского типа, в которой конти-
нентальные империи играли бы роль ядра, сравнимую с ролью государств
Северо-Западной Европы, не возникло иерархии экономических занятий,
которые требовали бы более высокого уровня развития техники и капи-
тала, чем в соседних Индии или Китае.
спорным представляется применение термина «мир-импе-
рия» к Руси X—XII вв. (Гловели, 2014. С. 178). Русь в этот период была конгломератом отдельных княжеств, связанных лествичным порядком наследования Рюриковичей. Применять термин «мир-империя» к такой структуре вряд ли правомерно. Конечно, не была древняя Русь и мир-экономикой, поскольку князья «оседлали» путь «из
варяг в греки» и взимали транзитные пошлины. Можно предположить, что в рамках мир-системного подхода Русь можно считать элементом обширной мир-экономики, ядро которой находилось в Константинополе — столице Ромейской мир-империи (феномен частичного наложения мир-империй и мир-экономик).
По мнению критиков самых различных ориентаций, Валлерстайн придал особый статус европейскому развитию, абсолютизировав его единичные качества. Валлерстайновский западноцентризм выражается также во включении народов Востока в современную мировую историю через «периферизацию», рассматривая эти народы в положении скорее объекта, чем субъекта мироисторического процесса.
Однако, историко-статистические расчеты свидетельствуют, что вплоть до середины XIX в. Запад просто не мог оказывать сколько-нибудь заметного влияния на экономическое развитие восточных обществ, за исключением, быть может, некоторых прибрежных анклавов. О каком подчинении законам мирового рынка может идти речь, если торговля с Западной Европой нигде не имела первостепенного значения, да и по своему объему стояла в одном ряду с товарооборотом с другими торговыми контрагентами. Например, в 1776—1781 гг. на долю всех стран Западной Европы приходилась 1/7 объема внешней торговли Египта, т.е. примерно столько же, сколько на долю Восточной Африки. [27]Остальные 5/7 падали на долю Индии, Турции, Ирана, Сирии и других восточных стран. О каком деформирующем влиянии можно говорить, если стоимость индийского экспорта в Европу в 1760 г. составляла 0,03—0,04% всего ВНП Индии. Все это ничтожно малые величины, которые не отражались, да и не могли отражаться на социально-экономическом развитии Востока.
Другими словами, крупные страны и мирохозяйственные регионы Азии и Северной Африки вплоть до середины XIX в. сохраняли полную автономность, развивались по своим внутренним законам и самостоятельно удовлетворяли свои главные потребности. Не следует также забывать, что в XVI—XVIII вв. страны Востока по-прежнему оставались поставщиками на Запад готовых изделий, по преимуществу тканей, и товаров высокой роскоши (сахар, пряности, кофе и т.п.), имея при этом положительное сальдо торгового баланса. Даже Англия, проявлявшая в международной торговле наибольшую изобретательность, 75% своего импорта из Индии в 1708—1760 гг. оплачивала поставками драгоценных металлов.
Более того, вплоть до середины XIX в. Восток диктовал свои условия торговли. В течение трех с лишним веков обмен товарами между Европой и Азией происходил в соответствии с правилами, которые устанавливались правителями Востока. Китай, например, во время ежегодных ярмарок в Макао (с 1550 г.) и Кантоне (с 1757 г.) сам определял цены и объем товаров, отпускаемых “заморским варварам”. Сходная ситуация существовала в мусульманских странах. Кадии выдавали экспортные лицензии, осуществляли надзор или вообще запрещали вывоз тех или иных товаров. Без их разрешения иностранные суда не могли покидать мусульманские порты. Лишь в порядке особой милости султаны предоставляли своим европейским союзникам более благоприятный режим торговли — так называемый режим капитуляций (букв.: перечень “глав”, статей). В соответствии с ним европейским купцам позволялось селиться в особых кварталах некоторых османских городов и заниматься там торговыми операциями при соблюдении установленных правил.
Следует подчеркнуть, что жесткие условия торговли не были случайным капризом восточных владык. Это была борьба, меры защиты. В правящих кругах Востока довольно рано осознали опасность торговой экспансии Европы. Около 1580 г. автор “Тарих аль-Хинд аль-Гарби” (“История Вест-Индии”) предупреждал Мурада III об угрозе, нависшей над мусульманской торговлей вследствие появления европейцев на берегах Америки, Индии и Персидского залива. Б.Льюис нашел на полях этой рукописи пометки, которые в 1625 г. сделал некто Омер Талиб: “Теперь европейцы открыли для себя весь мир; они всюду посылают свои корабли... Раньше товары из Индии, Синда и Китая обычно прибывали в Суэц и распространялись мусульманами по всему миру. Теперь же эти товары перевозятся на португальских, голландских и английских судах во Франгистан (страну франков. — Н.И.) и отсюда распространяются по всему свету... Османская держава должна захватить берега Йемена и торговлю, идущую этим путем; иначе европейцы в скором времени установят свою власть над землями ислама”.
После Лепанто (1571 г.) и Вены (1б83 г.) военные победы отошли в область истории. Бороться с европейским флотом, “захватывать” берега и брать торговлю в свои руки было уже невозможно. Океан стал продолжением Европы. Тем не менее правители Востока пытались отстоять свои прежние позиции, действуя всеми доступными им средствами, прежде всего мерами внеэкономического принуждения, запретами и контролем. Однако ни одно правительство Востока не проявило достаточной гибкости и дальновидности, чтобы приспособить свою политику к изменяющейся ситуации в мировой торговле. Более того, ни одно из них не устояло перед искушением до конца использовать положение единственных производителей и поставщиков. Все они проводили политику монопольно высоких цен и запрещали свободную торговлю. Но вместо закрепления исторически сложившихся преимуществ это привело к прямо противоположным результатам.
Малая доступность и дороговизна восточных товаров стимулировали их производство в Европе, а затем и в других частях света, оказавшихся под контролем европейцев. На мировом рынке один за другим начали появляться альтернативные поставщики, которые стали производить восточные товары лучше и по более дешевым ценам. Тенденция была не нова, но с каждым годом приобретала все большее значение. Бумага была изобретена в Китае; в VIII—Х вв. ее производство было налажено в мусульманских странах, в XII в. — в Испании, в XIII в. — в Италии. В XV в. Европа начала экспортировать бумагу на Восток. Такая же судьба была у сирийского стекла, шелковых тканей, огнестрельного оружия и многого другого. Пушки были изобретены в Китае и впервые применены монголами при завоевании Сунской империи (1251—1279). В начале XVI в., по мнению одного китайского чиновника, португальские пушки были значительно совершеннее и наносили более тяжелый урон, чем китайские.
В XVI в. бразильский сахар вытеснил с европейских рынков сахар из Сирии и Египта, “балтийская” пшеница — зерно из арабских стран. К концу XVII в. арабский лен, хлопок и рис утратили свое значение как экспортные культуры и даже на внутреннем рынке были потеснены импортом. Кофе и чай европейских плантаторов подорвали монополию Южной Аравии и Китая. В XVIII в. сахар, кофе и рис из Вест-Индии почти полностью заменили на Ближнем Востоке продукцию местного производства.
Постепенное нарастание этих тенденций, действовавших по крайней мере с эпохи Крестовых походов, имело необратимые последствия. В конечном счете оно привело к коренному изменению в характере и структуре европейско-азиатской торговли. К концу XVIII в. она приобрела все наиболее типичные черты “периферийности”, чему в [29] немалой степени содействовали сами восточные правители. В погоне за монопольно высокими прибылями, за европейским золотом и серебром они растеряли преимущества, созданные историей и природой, утратили положение ведущих производителей и в конце концов уступили свои позиции на мировом рынке альтернативным поставщикам. Другими словами, Восток проиграл в экономическом соревновании, как он потерпел поражение в открытом военно-политическом противостоянии Западу.
В настоящее время большинство историков придерживаются концепции “опережающего развития” Европы. С этой точки зрения отставание Востока было относительным. Его можно представить себе лишь на фоне европейской жизни, по контрасту с Западом. К концу XVIII в. Европа как бы оставила позади страны Востока, в развитии которых не произошло и не происходило никаких принципиальных изменений. Никаких катаклизмов не было. И лишь в сравнении с Западом Восток действительно стал восприниматься как резерват отсталости и застоя.