Глава 7. возвышение бога солнца

Основными источниками информации для нас в этой главе являются переводы текста Харлейского манускрипта, озаглавленного «Вторая битва при Мойтуре».

Потеряв в этом сражении с кланом Фир Болг руку, король Нуада получил прозвище Аргетламх, то есть «Серебряная Рука». Дело в том, что Диан Кехт, бог-врачеватель клана Туатха Де Данаан, сделал ему искусственную, серебряную, руку, двигавшуюся на особых сочленениях и действовавшую совсем как настоящая. С одной стороны это, конечно, было хорошо, но с другой — обернулось для Нуады бедой, ибо, согласно кельтским обычаям, калека и увечный не может занимать королевский трон. Поэтому Нуада был низложен, и весь клан Туатха Де Данаан собрался на совет, чтобы выбрать себе нового короля.

Участники совета согласились, что из политических соображений им разумнее всего заключить мир с фоморами, пресловутыми морскими гигантами, и даже вступить в союз с ними. Поэтому они послали письмо Бресу, сыну короля фоморов Элатхана, приглашая его прибыть в Ирландию и стать их повелителем. Брес, разумеется, принял это предложение, и хозяева тотчас женили его на Бригите, дочери Дагды. В то же время у Киана, сына Диан Кехта, целителя Туатха Де Данаан, был сын Луг, рожденный от Этлинн, дочери фомора Балора. Итак, Брес стал королем и вступил во владение всеми землями и дворцом, но, в свою очередь, поручился, что немедленно отречется и покинет престол, если его правление разочарует тех, кто избрали его королем.

Но, несмотря на все свои лукавые обещания, Брес, будучи как и все люди его племени, коварным и жестоким, немедленно обложил своих подданных огромной данью. Он требовал уплаты дани с каждого очага, с каждой тестомешалки и с каждой ручной мельницы и, кроме того, установил подушную подать в размере одной унции золота с каждого члена клана Туатха Де Данаан. Будучи могущественным колдуном, он отбирал себе молоко у всех их коров. Поначалу он потребовал отдать ему всех буро-коричневых и бесшерстных коров, и племя богини Дану покорно отдало их ему, однако Брес приказал прогнать весь скот Ирландии между двумя огромными кострами, вследствие чего их шкуры пообгорели, подпалились и лишились ворса. Таким образом, Брес завладел монопольным правом распоряжаться главным источником питания на острове. Чтобы заработать себе на пропитание, все боги Туатха Де Данаан, в том числе и верховные божества, вынуждены были гнуть спину на Бреса. Силач Огма был послан собирать дрова и хворост, а Дагда работал на строительстве крепостей и замков. Однажды, когда Дагда работал на стройке, к нему подошел его сын Оэнгус.

— Ты почти что закончил строительство этого замка, — сказал он. — Какую же награду ты надеешься получить от Бреса, когда окончишь свой труд?

Дагда отвечал, что он пока что не задумывался над этим.

— Позволь мне дать тебе один совет, — проговорил Оэнгус. — Попроси у Бреса позволения собрать весь скот Ирландии на одной равнине, чтобы ты смог выбрать одну из коров себе. Он наверняка согласится. И тогда выбери телку черной масти по кличке Океан.

Закончив строительство крепости, Дагда отправился к Бресу за наградой.

— Ну, чего ты хочешь за свой труд? — спросил король.

— Прикажи собрать весь скот Ирландии на этой равнине, чтобы я смог выбрать себе одну из коров — всего одну. Брес так и сделал, и Дагда выбрал телку черной масти, о которой говорил ему Оэнгус. Король, ожидавший, что Дагда запросит у него куда большую награду, рассмеялся, посчитав его наивным простаком. Однако Оэнгус, как стало ясно впоследствии, дал отцу очень мудрый совет.

Тем временем Брес все больше и больше угнетал племя богини Дану. Обычно короли щедро угощают всех приходящих к ним, но при дворе Бреса люди давно уже не отхватывали ножом куски сала, а запах эля и вовсе забыли. Никто — ни знаменитые поэты, ни искусные музыканты, ни ловкие жонглеры — не развлекал гостей своим искусством, ибо Брес был скуп и не терпел излишеств. Наконец он урезал до минимума и без того скудное пропитание, отпускавшееся богам. Они стали получать пищи так мало, что начали быстро слабеть от голода. Огма, вконец ослабев, стал приносить дров втрое меньше, чем требовалось для отопления домов, так что боги начали страдать не только от голода, но и от стужи.

Именно в это тяжелое время два целителя — Мидах, сын Диан Кехта, бога врачевания, и Эйрмид, его дочь, — тайком проникли в замок, где жил свергнутый король Нуада. Привратник Нуады, такой же калека (он лишился одного глаза), как и его господин, печально сидел у ворот. На коленях у него, свернувшись калачиком, спала кошка. Привратник спросил их, кто они и откуда.

— Мы — искусные врачеватели, — отвечали они.

— Ну, если так, — отозвался привратник, — не могли бы вы сделать мне новый глаз.

— Сколько угодно, — согласились врачеватели. — Мы можем взять один из глаз этой кошки и пересадить его тебе на место твоего вытекшего глаза.

— Я был бы вам очень благодарен, если бы вы это сделали, — отвечал он, и Мидах с Эйрмид тотчас вынули у кошки глаз и вставили его привратнику в глазницу черепа.

Далее в истории говорится о том, что эта операция оказалась для привратника не вполне удобной, поскольку пересаженный глаз сохранял все кошачьи повадки, и, когда его новый хозяин хотел спать по ночам, зоркий кошачий глаз упорно высматривал мышей, а днем был закрыт и дремал. Тем не менее привратник ужасно обрадовался, побежал и рассказал все Нуаде, который распорядился, чтобы врачевателей, совершивших столь волшебное исцеление, немедленно привели к нему. Войдя, врачи услышали, что бывший король стонет; оказалось, что у Нуады загноился один из суставов в том месте, где его искусственная серебряная рука соприкасается с телом. Мидах спросил короля, где же его настоящая рука, и услышал в ответ, что она зарыта глубоко в земле. Мидах выкопал ее, приладил на прежнее место к культяшке Нуады и сделал тугую перевязку, сказав: «Жилы с жилами, кости с костями, а ну-ка, срастайтесь!» И за три дня и три ночи рука прижилась, приросла на прежнем месте и стала действовать как и прежде, так что Нуада снова стал здоров.

Когда Диан Кехт, отец Мидаха, услышал об этом, он страшно разгневался при мысли, что его сын превзошел его самого в искусстве врачевания. Он тотчас послал за ним и, как только сын вошел, ударил его по голове мечом, пробив кожу, но не повредив мышц. Мидах с легкостью залечил эту ранку. Тогда Диан Кехт ударил его вновь, и на этот раз рана была уже до кости. Мидах излечил и эту рану. Когда же отец ударил его в третий раз, меч прорубил лобовую кость и задел мембрану мозга. Но Мидах и на этот раз смог залечить рану. Однако четвертым ударом Диан Кехт прорубил череп и рассек мозг надвое, и Мидах уже ничего не смог поделать. Он мгновенно умер, и Диан Кехт похоронил его. На его могиле выросло триста шестьдесят пять стебельков травы, по одному для излечения всех болезней каждого из трехсот шестидесяти пяти нервов, имеющихся в человеческом теле. Эйрмид, сестра Мидаха, бережно сорвала их и разложила на своем плаще в соответствии с их лекарственными свойствами. Однако ее гневный и жестокий отец скомкал плащ и непоправимо перемешал травинки. Если бы он этого не сделал, замечает старинный переписчик, люди умели бы излечивать любые болезни и таким обазом обрели бы бессмертие.

Исцеление руки Нуады произошло как раз в то время когда племя богини Дану наконец убедилось, что жестокость и тиранию Бреса терпеть больше невозможно. Последней каплей, переполнившей чашу терпения богов, стало оскорбление, которое Брес нанес Кэйрбру, сыну Огмы, богу литературы. Это оскорбление нанесло удар по традиционным ценностям. Поэты всегда пользовались у кельтов особым почетом, и, когда Кэйрбр, бард Туатха Де Данаан, пришел в гости к Бресу, он ожидал, что его примут с подобающим почтением и усадят за стол рядом с королем. Однако вместо этого Брес отвел ему тесную, темную комнатку, где не было ни очага, ни постели и вообще никакой мебели, за исключением низенького стола. На столе стояло блюдо с маленькими кусочками засохшего хлеба; это и было угощение для знаменитого барда. На следующее утро Кэйрбр встал очень рано и покинул дворец, даже не увидевшись с Бресом. У поэтов существовал обычай: перед тем как покинуть двор короля, полагалось сложить хвалебные стихи в честь хозяина, однако оскорбленный Кэйрбр вместо панегирика сочинил едкую сатиру на Бреса. Это было первое сатирическое стихотворение, написанное в Ирландии; на наш взгляд, оно сохраняет характерные черты, говорящие о его древности. В переводе оно звучит примерно так:

Ни мяса на тарелках,

Ни молока в кувшинах;

Ни крова для бездомных,

Ни золота для бардов:

Пусть Брес подавится щедротами своими!

Столь резкая сатира, брошенная Кэйрбром в лицо королю, надо полагать, заставила последнего вспыхнуть от ярости. Она представляла собой несмываемый позор, и тот, на кого он ложился, не мог более занимать королевский трон. Клан Туатха Де Данаан обратился к Бресу и потребовал от него отречься и возвратить трон прежнему королю.

Брес был вынужден покориться. Он вернулся на родину в страну фоморов, укрытую морскими волнами, и обратился с жалобой к своему отцу, королю Элатхану, с просьбой собрать войско и помочь сыну возвратить себе трон, фоморы собрались на совет, на котором присутствовали Элатхан, Тетра, Балор, Индех и все прочие воины и вожди, и решили собрать огромное войско и отправиться в Ирландию. Они хотели с помощью магии опустить всю Ирландию под воду, на дно моря, где люди богини Дану ни за что не смогут отыскать ее.

В это же самое время в Таре, столице клана Туатха Де Данаан, собрался другой совет. Нуада праздновал свое возвращение на престол, устроив для простых людей богатый пир. Когда пир был в самом разгаре, в ворота дворца вошел некий незнакомец в одежде короля. Привратник спросил его, кто он и откуда.

— Мое имя — Луг, — отвечал незнакомец. — Я внук Диан Кехта; его сын, Киан, — мой отец; я прихожусь внуком и Балору, ибо его дочь Этлинн — моя мать.

— Но чем же ты занимаешься? — продолжал расспросы привратник. — Сюда может войти лишь тот, кто показал себя искусным в каком-нибудь деле или ремесле.

— Я плотник, — отвечал Луг.

— Ну, плотник нам не нужен. У нас уже есть отличный плотник. Его зовут Лухтэйн.

— Я хороший кузнец, — продолжал Луг.

— И кузнеца нам не надобно. Кузнец у нас тоже есть. Его имя — Гоибниу.

— Я — бывалый воин, — стоял на своем Луг.

— И воинов нам не нужно. У нас ведь есть знаменитый богатырь Огма.

— Я умею играть на арфе, — продолжал Луг.

— Ну, арфист у нас — лучше не бывает.

— Я — воин, полагающийся скорее на искусство, чем на грубую силу.

— И такой воин у нас уже есть.

— А еще я поэт и знаток всяких преданий, — сказал Луг.

— И таких нам не надо. Среди нас — самый знаменитый поэт и сказитель.

— Я еще и волшебник, — настаивал Луг.

— Чего-чего, а волшебников нам не надо. Чародеев и друидов у нас несметное множество.

— Ну, тогда я врачеватель, — отозвался Луг.

— Наш врачеватель — сам Диан Кехт!

— А я еще и виночерпий, — настаивал Луг.

— И виночерпии у нас есть, целых девять.

— Раз так, то я — медник.

— И медника нам не надо. Медник у нас просто замечательный. Его зовут Крейдхн.

— В таком случае спросите короля, — заявил Луг. — Спросите, есть ли у него человек, совмещающий в одном лице все эти ремесла и искусства; и если есть, то тогда я действительно не нужен в Таре.

Услышав это, привратник вошел во дворец и поведал королю, что пришел некий человек, именующий себя Луг Йолданах, или «Повелитель всех искусств»; он утверждает, будто знает все на свете ремесла.

Король распорядился пригласить своего лучшего шахматиста, чтобы тот сыграл с незнакомцем в шахматы. Луг легко обыграл его, изобретя при этом новую защиту, получившую название «защита Луга».

Тогда Нуада пригласил его во дворец. Войдя в зал, Луг уселся на кресло, именовавшееся «кресло сказителя», на которое обычно садились лишь мудрейшие мужи.

Силач Огма захотел показать свою силу. На полу зала лежал камень, настолько огромный, что сдвинуть его могли лишь четыре упряжки быков. И вот Огма толкнул эту глыбу в сторону двери и выбросил ее за порог. Тогда Луг, поднявшись с кресла, приволок камень обратно в зал. Однако этот громадный камень был лишь обломком куда более тяжелой глыбы, лежавшей на дворе дворца. Луг поднял и ее и тоже притащил в зал.

Тогда весь клан Туатха Де Данаан попросил его сыграть на арфе. Луг заиграл «усыпляющую мелодию», и король со всем своим двором заснули глубоким сном и проспали целые сутки, проснувшись на следующий день в тот же самый час. Затем Луг заиграл печальный мотив, и все боги горько заплакали. А напоследок он сыграл им веселую, жизнерадостную мелодию.

Когда Нуада воочию убедился в столь разнообразных и удивительных талантах Луга, он задумался — а не сможет ли столь щедро одаренный человек оказать ему решающую помощь в битве против фоморов. Посоветовавшись с другими богами и выслушав их мнение, король уступил свой трон Лугу на тридцать дней, а сам уселся в кресло «сказителя».

Луг без промедления собрал всех богов Туатха Де Данаан на совет.

— Фоморы, вне всякого сомнения, скоро нападут на нас, — сказал он. — Что каждый из вас способен сделать ради общей борьбы с ними?

Первым отвечал Диан Кехт:

— Я берусь полностью излечить любого раненого, если только у него не отрублена голова, не поврежден мозг и не сломан позвоночник.

— А я, — заявил кузнец Гоибниу, — клянусь заменить каждый сломанный дротик и меч на новые, даже если война будет продолжаться семь лет. Мои новые копья будут настолько грозными, что будут бить без промаха, всякий раз нанося смертельную рану. Дулб, кузнец фоморов, не сможет сделать ничего подобного. Клянусь, мои копья решат судьбу сражения.

— А я, — воскликнул медник Крейдхн, — сделаю прочные заклепки для копий и рукоятки для мечей, а еще шипы и оковку для щитов!

— А я, — проговорил плотник Лухтэйн, — сделаю щиты и древки для копий из самого прочного дерева.

Силач Огма пообещал убить короля фоморов и трижды девять его приближенных, а еще захватить в плен треть войска фоморов.

— А ты, о Дагда, — спросил Луг, — чем поможешь ты?

— Я буду сражаться, — отвечал Дагда, — изо всех сил, никого не жалея. И когда два войска сойдутся на поле боя, буду крушить своей палицей кости фоморов до тех пор, пока они не захрустят, как галька под копытами коней.

— А что скажешь ты, о Морриган? — обратился к богине Луг.

— Я буду без устали преследовать их, когда они обратятся в бегство, — отвечала она. — А я всегда настигаю тех, за кем погналась.

— Ну а ты, о Кэйрбр, сын Этэйн? — обратился Луг к поэту. — Что будешь делать ты?

— Я буду возглашать быстродействующие заклинания против врагов. Своими сатирами я развею в прах их честь и доблесть, и они, заслушавшись меня, не смогут противостоять нашим воинам.

— А ты, о волшебник, чем поможешь нам ты?

— Мы прибегнем к нашему магическому искусству, — отозвался Матхган, главный виночерпий клана, — и обрушим на фоморов двенадцать горных вершин Ирландии. Этими горами будут Слив Лиг, Денна Улад, горы Моурн, Бри Рури, Слив Блум, Слив Снехта, Слемиш, Блай-Слиаб, Непхин, Слиаб Макку Белгодон, Сегайс [17] и Круахан Эйгл [18].

Наконец Луг спросил виночерпиев, чем они собираются помочь богам.

— А мы с помощью колдовства, — отвечали виночерпии, — спрячем от фоморов двенадцать самых больших озер и двенадцать главных рек Ирландии, чтобы враги нигде не смогли найти воду, даже когда их охватит сильная жажда. И тогда вода начнет сама ускользать от фоморов, так что они не получат ни капли ирландской воды; а племя богини Дану сможет пить вволю, сколько бы ни продолжалась эта война, даже если она продлится семь лет. Затем виночерпии поведали Лугу, что двенадцатью главными озерами Ирландии были Лох Дерг, Лох Луимнигх [19], Лох Корриб, Лох Ри, Лох Маек, Стрэнгфорд Лох, Лох Лэйг, Лох Нигх, Лох Фойл, Лох Тара, Лох Ригх и Мар-Курлью Хиллз между Роскоммоном и Слито. Гроаг Патрик. Устье Шэннона лох, а двенадцать главных рек острова — это Буш, Бойщ Банн, Нем, Ли, Шэннон, Мой, Слиго, Эрн, Финн, и Суйр.

А напоследок друид Фигол, сын Мамоса, заявил:

— Я направлю три огненных потока прямо в лицо фоморам, волшебными чарами отберу у них две трети их сил и мужества; племя же богини Дану, наоборот, с каждым вздохом будет набираться все больше и больше сил и храбрости, так что они не почувствуют ни малейшей усталости, даже если битва будет продолжаться целых семь лет.

И все боги решили готовиться к войне и постоянно советоваться обо всем с Лугом.