ГЛАВА 21. Голливудский эксперимент

В широком смысле слова, в моей жизни не было иной причины, чтобы переехать из Техаса в Лос-Анджелес. Уоррен Рикер и я основали собственную производственную компанию под названием PopKnot Productions - у него было отличное место со студией возле Бёрбэнка, и там всегда крутились местные группы. Я постоянно ездил туда, это помогало мне быть концентрированным на музыке.

Мы продюсировали группы, писали саундтреки к фильмам, и это было идеальное место для записи музыки. Пока что это не приносило много денег, но мы начали пробивать себе дорогу, как небольшая партнерская фирма. Я лишь хотел занять свою голову еще чем-то, а по причине того, что Уоррен имел определенный успех в Лос-Анджелесе, я думал, что это под силу и мне.

До того как мы покинули Даллас, Кирк Уиндстейн сказал мне, что хочет записать новый альбом Crowbar, и я сказал «Черт, так дай же мне его спродюсировать!». Для меня это была как новая реальность, я хотел себя в этом испытать – управлять процессом записи, и хотел, чтобы Уоррен Рикер был моим инженером. В конце концов, Уоррен заявил о продюсерских правах, и мне пришлось заплатить ему, но это уже другая история.

Мы отправились в дом в верхнем районе Нового Орлеана, со студией, где у нас было оборудование для записи, и довольно быстро записали все треки. Я написал почти половину всех песен и сыграл много хороших басовых партий. Мы жили в этом месте во время записи, и там же баловались кокаином. Я помню, как мы строили дорожки на крышке фортепиано, которое мы использовали для акустических песен. Записывал эти части также я. Альбом «Lifesblood for the Downtrodden» это не только лучший альбом Crowbar, но и начало попыток сотрудничества с Уорреном Рикером в записи.

Какое-то время я чувствовал отдаленность от Техаса, и, проводя время с детьми, я хотел как-то восполнить все годы, что я был в дороге. Потому, когда мы переехали в Лос-Анджелес, летом 2004-го, мы купили большой, семейный дом, на Ранчо Портер. Это была недешевая часть города, но здесь мы решили начать новую жизнь.

Как-то раз, уже после переезда, я и мой друг - Снэйк Сабо из Skid Row – арендовали реактивный самолет, чтобы слетать на ночь в Вегас – перелет занимал меньше часа. Сейчас уже, я ненавижу покупать наркотики. Это самая жалкая и безрассудная вещь. Я никогда не сидел на них. Если у кого-нибудь в доме оказывались вещества, разумеется, я употреблял, но за всю свою жизнь я никогда не платил за них.

На следующий день, в Лос-Анджелесе, после веселой ночки, я проснулся, обнаружил оставшуюся водку и осушил почти полбутылки. Я почти не контролировал себя, не отойдя от прошлой ночи, но, все же, я как-то смог доехать на своей машине до дома Джерри Кантрелла в Студийном Городке, за Каньоном Лаурель.

Я признался ему, сказав «Чувак, мне надо что-то с собой делать. Я так больше не могу. Это неправильно». С собой я привез флакон кокаина в ботинке – отличных перуанских хлопьев, если быть точным – и когда я достал флакон, глаза Джерри засверкали – он был трезв уже почти год. Он был очень близок к зависимости, но я сказал ему «Давай смоем это дерьмо в унитаз. Не будем подсаживаться на него».

Он предложил мне отправиться в реабилитационный центр в Пасадене, управляемый байкерской группировкой «Mongols». Эти чуваки были настоящими дикарями, они постоянно воевали с «Hells Angels», но их клиника – это просто смех. Их главарь – был известной личностью в реабилитационном бизнесе, а брат Джеймса Каана – его консультантом, помогавшим привлекать знаменитостей, страдавших от алкогольной и наркотической зависимости.

В реальности же это была просто коммуна под управлением членов банды. Люди спали на нарах, делили одну ванну на четверых, настоящая дикость, к тому же половину времени я все равно сидел на Рогипноле.

Почему я сидел на Рогипноле?

В общем, я забыл сказать, что употреблял Клонопин какое-то время, как альтернативу Ксанаксу – это более мягкая его форма, употребляемая в медицине. Но проблема Клонопина в том, что когда ты слезаешь с него – с тобой начинает происходить что-то ужасное. У тебя могут вновь начаться приступы, поэтому они пересадили меня на Рогипнол, и затем медленно отучили. Еще месяц я жил в доме, на полпути от центра. Я просто вставал утром и шел домой. Белинда была на работе, поэтому я просто приходил домой, играл в видеоигры и уходил, но вскоре я снова понял, что искал реабилитации не по тем причинам.

Я делал это для своей семьи, ведь они думали, что мне нужна помощь. Это было не совсем правильно. Ты должен делать это для самого себя, а это не было моим приоритетом, но я, хотя бы, был трезв. Но быть трезвым и завязать – несколько разные вещи.

Тогда мы с Белиндой развелись. Я знал, что рано или поздно до этого дойдет.

Она скучала по своим друзьям из Техаса, и ей не нравился Лос-Анджелес, ведь я всегда пытался заниматься своими делами. Ее приоритеты во многом разнились с моими, так произошло и в этот раз. Очевидно, когда мы разъехались, я продолжал оплачивать ее ипотеку. Она, все же, была матерью моих детей, и пускай мы не могли больше выносить друг друга под одной крышей, я всегда заботился о ней и о детях. Тем временем, я пытался снять себе жилье, хотя бы на время.

Я точно знал, что не хотел переезжать в Беверли-Хиллз – хотя это было бы ожидаемо от рок-звезды – это было очень дорогое и безумное место. Тогда мы с Уорреном Рикером решили переехать в один дом, который мы нашли в Шерман-Оакс. Отец Уоррена умел от алкоголя, и он был рад присмотреть за мной, во многих смыслах. Хоть то, что он был из Джерси, а я из Техаса, привело к многочисленным перепалкам.

Мы жили в закрытом обществе, за воротами, в доме было две раздельные комнаты: моя называлась Техасской частью, а часть Уоррена – Джерси, поэтому мы соответствующе их украсили и переделали. Я уложил на пол деревянные полы – теперь это была моя комната.

Теперь, когда я снова был одинок, мне нужно было вновь искать и жарить цыпочек, и, вскоре, это место превратилось в настоящий траходром. И туда приходили только самые качественные девочки. Эти женщины искали чего-то определенного, и не только.

Я продолжал видеться с детьми по выходным, и мог не пить, когда проводил с ними время, но будучи дома без них, я пил в своей комнате, потому что знал, что Уоррен это не одобрил бы. Такое скрытное пьянство можно расценивать как предательство, совмещенное с зависимостью. Бухать в одиночку, прятать бутылки, забывая о том, куда ты их спрятал – все такое. Разумеется, для того, кто это делает, нет никаких проблем остановиться.

Но ты не останавливаешься.

Или, если наоборот, то на очень короткое время – как я уже говорил ранее – у меня были «постоянно развязаны шнурки».

В ХОДЕ 2006-ГО и начале 2007-го годов, Down занимает значительную часть моей жизни, и дело двигалось к записи нового альбома. Помните, мы отправились в тур в 2005-м без нового материала – разве что с футболками – и распродавали билеты каждую ночь, каждое шоу из двадцати одного. Мы точно знали, как привести группу к успеху.

Также мы начали узнавать друг друга заново, как людей, и ездили в Новый Орлеан на встречи. Все вновь записывалось в сарае Фила, а затем мы перенесли весь процесс в Лос-Анджелес – включая членов группы вместе с семьями – чтобы записать Down III в разных местах города. Мы записали барабаны в студии Sunset, затем получили звонок от Heaven & Hell с приглашением на канадские концерты. Примерно на половине процесса, мы устроили себе выходные в пятницу и воскресенье, и я решил отвезти Белинду в Малибу.

Мы пробыли там недолго, и хотя мы технически были разделены, мне нравилось это место – Райская Бухта, и я увидел в этом возможность узнать, можем ли мы восстановить наши отношения.

Я нашел отличный отель на пляже Зума, недалеко от Райской Бухты.

В прошлом, мы возили туда детей и хорошо проводили время, но в этот раз мы с Белиндой сильно перепили и потеряли контроль над ситуацией. Вызвали полицию, и вся история кончилась тем, что меня посадили в тюрьму в Башнях-Близнецах, в Лос-Анджелесе – самое долбанутое место, куда тебя только могут посадить.

Я помню, как сидел с натянутым на глаза капюшоном, потому что не хотел ловить на себе взгляды тех ублюдков. Какому-то чуваку разбили нос только за то, что он не захотел отдать свой сэндвич другому. Это был один из самых тяжелых опытов в моей жизни. Кроме того, я не имел доступа к алкоголю и таблеткам, которые помогли бы мне перенести боль. Это было похоже на ночной кошмар.

Когда я, наконец, вышел, я заказал такси из Лос-Анджелеса до своего дома в Студийном городке, и когда я приехал туда, вся группа находилась в разной степени упоротости. У меня в доме было обезболивающего на две тысячи долларов, и Джимми Бауэр жрал их. Фил под чем-то, Пеппер и Кирк бухие, но они все решили захватить мой дом, когда нашли мой тайник с бухлом под кроватью. Они все хотели, чтобы я отправился в клинику, но они упустили пару моментов. Во-первых - то, что ты сорвался, это не значит, что тебе снова надо ложиться в клинику. Во-вторых – эти парни говорили это так, будто сами могли посмотреться в зеркало и сказать, что у них нет проблем, сродных с моими. Эти парни ворвались в мой дом, и хотели меня выгнать. Неудивительно, что я ушел из группы в 2011-м году, но на то были и иные причины.

Моей главной проблемой было то, что пока я находился в тюрьме, я страдал от приступов алкоголизма, и только потому, что не принимал лекарства всего сорок восемь часов. Эти нарики сидели и говорили «О, чувак, ты все не так делаешь. Ты пытаешься лезть через стену, а надо пройти сквозь нее».

«Нет, ты снова не прав» говорил я. Ты не можешь просто «пройти сквозь нее». Тому есть физические причины, ты можешь просто умереть от приступов алкоголизма, поэтому я принял по паре таблеток каждого вида, что были у меня в доме, и запил их половиной бутылки водки, которую они не смогли найти в моем доме. Если бы я подождал еще три или четыре часа, возможно, меня бы уже не было в живых.

Мне нужно было снова встать на ноги, до того, как мы снова начнем ездить по турам, и в этот раз я делал это только по одной причине. Этой причиной был я – Рекс Браун. Я прошел обследование в больнице Тарзаны. Если честно, я знал лучше, чем кто-либо, что мне снова нужно было отправляться в клинику реабилитации, но перспектива еще раз проходить процесс очищения меня не радовала – это всегда худшая часть. Это место мне посоветовал мой друг, Стив Гибб, и это была лучшая возможность очиститься.

Стив – это сын Барри Гибба (из Bee Gees), и он был гитарным техником своего отца пару лет, пока он не начал заниматься музыкой самостоятельно. В 2000-м году, он играл на басу, вместе с Закком Уайлдом, в Black Label Society, а затем на гитаре, на записи альбома Crowbar «Lifesblood for the Downtrodden» - записи, в которую был вовлечен я.

Я поместил Стива в клинику с названием «Обеты» (прим. Англ – «Promises») по желанию его отца, а теперь я просил его вернуть должок. Проблема была в том, что в «Обетах» не было свободных мест, и мне пришлось найти альтернативу, чтобы начать процесс очищения.

Стив порекомендовал мне то самое место в Тарзане, и процесс очищения там, надо сказать, схватил меня за яйца, ведь им пришлось посадить меня на метадон, а это не очень весело, поверьте мне. Ты просыпаешься, принимаешь его, и вскоре начинаешь осознавать, что им надо будет очищать тебя дважды. Я постоянно звонил Стиву и говорил «Чувак, вытащи меня отсюда и найди место в «Обетах». Мне больше не зачем здесь оставаться».

Программа «Обетов» известна, как одна из самых лучших в стране - ее проходили почти любые музыканты и кинозвезды, которых вы можете назвать. Клиника находилась в уединенном месте в Малибу и Мар-Виста, как и амбулаторный центр в даунтауне Лос-Анджелеса. Это очень дорогая программа, как вы могли себе представить, но их результаты были очень высокими, и я решил, что именно здесь я и пройду полное очищение. Я полностью отдался их воле.

Я провел там двадцать восемь дней, и «Обеты» стали ответом на актуальные вопросы моей жизни, когда я пытался удержаться на плаву и заботиться только о своем будущем, ни о чем еще. В этом суть реабилитации. Любая другая причина приводит лишь к потере времени и денег, а в итоге ты закончишь как Оззи, прошедший через множество клиник за много лет. История его началась, когда он впервые пришел в центр Бетти Форд, и там ему сказали «Мы научим тебя пить правильно», на что он ответил «Лады, где тут бар?».

«У нас нет бара, он не входит в программу». Пока до тебя дойдет, что программа направлена на то, чтобы ты перестал пить вовсе – это будет долгий путь.

«Обеты» перевернули мою душу, и я не преувеличиваю. В целом программа была безумной. Наряду с целой серией семинаром, они отвозили нас в Сообщество Самореализации в Тихих Садах – в том месте не было ничего, кроме прудов и цветов, полное умиротворение, и это сильно помогло мне. Затем мы отправлялись в каньон Топанга, возле Малибу, на терапию с лошадями. Ты сидишь верхом на лошади с плеткой в руке, но не бьешь ее; ты должен научиться управляться с ней языком тела. Первый, кто попробовал это сделать свалился в кучу дерьма. Лошади хорошо чувствуют людей. В Техасе это называется лошадиное чутье.

Когда я закончил реабилитацию в 2007-м, у нас с Белиндой (мы все еще были разведены) состоялось несколько серьезным разговоров о жизни. Как я уже говорил, она хотела вернуться в Техас – она не переносила Западное Побережье – и, в то же время, я также начал ощущать, что вырос из Лос-Анджелеса. Моя общественная жизнь никак не вязалась. Мы могли бы ходить по клубам и тусоваться, но это был бы не я. Если бы я вернулся в Техас на пару лет раньше, для меня стало бы целой проблемой найти себя в этой жизни. Я чувствовал себя некомфортно рядом с такими местами.

После долгих дискуссий, мы с Белиндой начали восстанавливать наши отношения. Всегда кажется, что у соседей трава зеленее, но она вернулась ко мне, и правда была в том, что я все еще любил ее. Вот так все просто.

Мы вернулись в Техас в августе 2007-го. Я нанял людей, чтобы перевезти мои вещи и поместить их на большой склад, аренда которого мне стоила всего семьдесят пять баксов в месяц, после этого мы с Белиндой сняли небольшие апартаменты. А уже вскоре после возвращения, я отправился в дорогу вместе с Down. Теперь, когда я был трезв и заботился о своем деле, напряжение в Down заметно снизилось. Они также знали, что выгнав меня из группы, они заметно урежут себе продажи билетов.

Вскоре, Белинда и я решили переехать в место побольше, и, так как денег было в достатке, мы купили большой дом в Колливилле. Я совершил полный круг. Down III вышел через месяц после нашего переезда, получив отличные отзывы, и альбом неплохо продавался. Это была хорошая запись, но Down II мне нравился больше. К альбому Down II у меня особая привязанность – я использовал на нем практически все свои домашние заготовки, нам приходилось перевозить свое оборудование из Нэшвилля, да и в целом я горжусь им.

Альбом Down II представляет собой гремучую смесь из общего вдохновения, общих вкусов, я лично вложил в него часть души, но, в то же время, он имеет и глубокий посыл. Down III же основан больше на негативных переживаниях: личные трагедии, зависимость, ураган Катрина – вот три наиболее очевидных темы. Иногда ты не можешь контролировать подобные вещи, и сталкиваешься с дилеммой: злиться и гневаться, либо взять себя в руки и пережить это. Мы выбрали последнее. Мы хотели вложить в него позитивный посыл – трудные времена проходят, и делают нас сильнее.

«On March the Saints» - это ведущая тема альбома, такие должны быть на каждой записи. Она была сфокусирована на риффе Кирка Уиндстейна, после я добавил свою линию. Затем Фил добавил своего вокала на верхушку горы, и мы получили мощную хард-роковую песню, знаменующую пробуждение Нового Орлеана от природных бедствий.

Наследие Pantera оставалось нетронутым, ведь двое членов группы играли в Down, но теперь мы с Филом оба смотрели на этот проект, как на что-то иное, нечто большее, чем просто сайд-проект, основанный в 98-м году. Мы понимали, что фанаты хотели видеть в нас что-то от Pantera, но, в то же время, мы пытались отойти от этого. Мы все прошли через многое после смерти Даррелла – в разных сферах жизни – и я чувствовал, что хотел продолжать свое музыкальное путешествие и двигаться дальше, но отдавая дань уважения своему прошлому.

МЫ ОТПРАВИЛИСЬ В ДОРОГУ с Metallica в 2008-м году, поддерживая их в туре «World Magnetic», и это был очень значимый опыт, по ряду причин. Я прошел реабилитацию в клинике, и знал, что Джеймс буквально пережил ад, пытаясь разобраться со своими проблемами. Пеппер Кинан – один из лучших друзей Джеймса, и он знает, каково ему было.

Есть два Джеймса, которых я знаю, и это два абсолютно разных человека. Один не говорит ни слова, но когда он входит в комнату, все затыкаются автоматически. С другим же можно пообщаться только один на один, и такая возможность представилась мне в дороге.

Мы с Джеймсом хорошо сблизились, ведь находились по одну сторону баррикад, с какой-то точки зрения. Я – алкоголик, он разделял мои проблемы, это позволило нам сесть и поговорить. Так я узнал его с новой стороны. Мы разговаривали каждую ночь о разных вещах – не обязательно о восстановлении – но так началась наша дружба. Мы говорили о духовных аспектах нашего стиля жизни, и он окончательно поддержал меня в поддержке своего здоровья. Он мог лететь в самолете, пока мы находились в восемнадцатичасовом переезде на автобусе, но мы всегда писали друг другу, укрепляя созданную дружбу. Я сидел за сценой и смотрел концерты Metallica каждую ночь, и однажды, во время песни «For Whom the Bell Tolls», он подошел ко мне и пожал руку, сказав «Этого парня я встретил в Далласе больше двадцати лет назад, а сейчас у него уже продано более сотни миллионов записей». Я и поверить не мог в то, что мы совершили такой оборот.

Пока Pantera стояла на вершине мира, в 90-х годах, Metallica была группой, которую все упускали из виду, как и их записи «Load» и «Reload», но Джеймс стал именно тем человеком, кто сократил дистанцию и открылся передо мной. Я всегда относился к нему с уважением, будучи рядом – об этом люди часто забывают. Когда кто-то готовится выйти на сцену перед двадцатитысячной аудиторией, им также нужна поддержка и уважение. Вечеринка не может продолжаться вечно.

Несмотря на свое чудачество, Джеймс – знающий и мудрый человек. Он всегда стоял у штурвала, пока Ларс проявлял искусство оратора. Вы видели фильм «Some Kind of Monster»? В общем, то, что случилось с Metallica, мало отличается от того, что случилось с Pantera за годы совместной жизни. Вы можете сказать, что у Джеймса были серьезные проблемы во время съемок фильма, но у них у всех были те же самые проблемы, что и у нас. И, что я наконец понял, лучше ситуация не становится, пока ты не встаешь меж двух огней – собственного здоровья и собственного счастья. Если ты заботишься о своем разуме, о теле и о душе, все, что происходит с тобой, становится благословением.

Если после всего дерьма, через которое заставляет тебя пройти рок-н-ролл, ты смог очиститься, стать трезвым и начать оправляться после своих недугов, ты начинаешь смотреть на жизнь иначе, и говорить «Спасибо». Когда ты бухаешь, все бессмысленно. Ты даже не задумываешься о том, что с легкостью можешь потерять себя, мня себя Богом. И говорю я это по собственному опыту.

Тур с Down был опытом, отличным от Pantera, в частности за пределами Штатов. Причина этому - то, что мы стали более открытыми для чего-то нового, не как в молодости, и некоторые парни, в частности Пеппер Кинан, хотели выйти из отеля и посетить стоящие места. Я никогда в жизни не имел желания поехать в Тель-Авив во времена Pantera – у меня было предвзятое (и неаккуратное) мнение об этом месте. Не суди книгу по обложке, говорили мне. Оказалось, что прогулка по Тель-Авиву это не прогулка по прекрасному американскому пляжу. Она была больше похожа на прогулку по Санта-Монике.

В первый раз, когда нам предложили выступать там, мы отказались, но Пеппер наставил на своем, и следующее предложение мы приняли. Место, где мы остановились не было чем-то примечательным, но оно находилось всего в одном доме от пляжа, и мы с Пеппером каждый день катались на серфе. Серфинг там был шикарен, несмотря на то, что я чуть не погиб в последний день. Неожиданностью стало то, что мы обнаружили прямо на пляже американский ресторан и бар, и это было прекрасно.