Богатым и нежным душам за то, что они испытывают чувства, недоступные для

Него, и который всегда готов продать свои любовные ужимки, пролить слезы на

Похоронах своей жертвы и порадоваться, читая вечерком ее завещание. Поэт мог

Бы залюбоваться прекрасной Акилиной, решительно все должны были бы бежать от

Трогательной Евфрасии: одна была душою порока, другая -- пороком без души.

-- Желал бы я знать, думаешь ли ты когда-нибудь о будущем? -- сказал

Эмиль прелестному этому созданию.

-- О будущем? -- повторила она, смеясь. -- Что вы называете будущим? К

Чему мне думать о том, что еще не существует? Я не заглядываю ни вперед, ни

Назад. Не достаточно ли большой труд -- думать о нынешнем дне? А впрочем, мы

Наше будущее знаем: больница.

-- Как можешь ты предвидеть больницу и не стараться ее избежать? --

Воскликнул Рафаэль.

-- А что же такого страшного в больнице? -- спросила грозная Акилина.

-- Ведь мы не матери, не жены; старость подарит нам черные чулки на ноги и

Морщины на лоб; все, что есть в нас женского, увянет, радость во взоре наших

Друзей угаснет, -- что же нам тогда будет нужно? От всех наших прелестей

Останется только застарелая грязь, и будет она ходить на двух лапах,

Холодная, сухая, гниющая, и шелестеть, как опавшие листья. Самые красивые

Наши тряпки станут отрепьем; от амбры, благоухавшей в нашем будуаре, повеет

Смертью, трупным духом; к тому же, если в этой грязи окажется сердце, то вы

Все над ним надругаетесь, -- ведь вы не позволяете нам даже хранить

Воспоминания. Таким, какими мы станем в ту пору, не все ли равно возиться со

Своими собачонками в богатом доме или разбирать тряпье в больнице? Будем ли

Мы прятать свои седые волосы под платком в красную и синюю клетку или под

Кружевами, подметать улицы березовым веником или тюильрийские ступеньки

Своим атласным шлейфом, будем ли сидеть у золоченого камина или греться у

Глиняного горшка с горячей золой, смотреть спектакль на Гревской площади или

слушать в театре оперу, -- велика, подумаешь, разница!

-- Aquilina mia (Моя Акилина (итал. )), более чем когда-либо разделяю я

Твой мрачный взгляд на вещи, -- подхватила Евфрасия. -- Да, кашемир и

Веленевая бумага, духи, золото, шелк, роскошь -- все, что блестит, все, что

Нравится, пристало только молодости. Одно лишь время справится с нашими

Безумствами, но счастье послужит нам оправданием. Вы смеетесь надо мною, --

Воскликнула она, ядовито улыбаясь обоим друзьям, -- а разве я не права?

Лучше умереть от наслаждения, чем от болезни. Я не испытываю ни жажды

Вечности, ни особого уважения к человеческому роду, -- стоит только

посмотреть, что из него сделал бог! Дайте мне миллионы, я их растранжирю, ни

Сантима не отложу на будущий год. Жить, чтобы нравиться и царить, -- вот

Решение, подсказываемое мне каждым биением моего сердца. Общество меня

Одобряет, -- разве оно не поставляет все в угоду моему мотовству? Зачем

Господь бог каждое утро дает мне доход с того, что я расходую вечером? Зачем

Вы строите для нас больницы? Не для того ведь бог поставил нас между добром

И злом, чтобы выбирать то, что причиняет нам боль или наводит тоску, --

Значит, глупо было бы с моей стороны не позабавиться.

-- А другие? -- спросил Эмиль.

-- Другие? Ну, это их дело! По-моему, лучше смеяться над их горестями,

Чем плакать над своими собственными. Пусть попробует мужчина причинить мне

малейшую муку!

-- Верно, ты много выстрадала, если у тебя такие мысли! -- воскликнул

Рафаэль.

-- Меня покинули из-за наследства, вот что! -- сказала Евфрасия, приняв

Позу, подчеркивающую всю соблазнительность ее тела. -- А между тем я день и

ночь работала, чтобы прокормить моего любовника! Не обманут меня больше ни

Улыбкой, ни обещаниями, я хочу, чтоб жизнь моя была сплошным праздником.

-- Но разве счастье не в нас самих? -- вскричал Рафаэль.

-- А что же, по-вашему, -- подхватила Акилина, -- видеть, как тобой

Восхищаются, как тебе льстят, торжествовать над всеми женщинами, даже самыми

Добродетельными, затмевая их своей красотою, богатством, -- это все пустяки?

К тому же за один день мы переживаем больше, нежели честная мещанка за

Десять лет. В этом все дело.

-- Разве не отвратительна женщина, лишенная добродетели? -- обратился

Эмиль к Рафаэлю.

Евфрасия бросила на них взор ехидны и ответила с неподражаемой иронией:

-- Добродетель! Предоставим ее уродам и горбуньям. Что им, бедняжкам,

Без нее делать?

-- Замолчи! -- вскричал Эмиль. -- Не говори о том, чего ты не знаешь!

-- Что? Это я-то не знаю? -- возразила Евфрасия. -- Отдаваться всю

Жизнь ненавистному существу, воспитывать детей, которые вас бросят, говорить

им "спасибо", когда они ранят вас в сердце, -- вот добродетели, которые вы

Предписываете женщине; и вдобавок, чтобы вознаградить ее за самоотречение,

Вы налагаете на нее бремя страданий, стараясь ее обольстить; если она

устоит, вы ее скомпрометируете. Веселая жизнь! Лучше уж не терять своей

Свободы, любить тех, кто нравится, и умереть молодой.

-- А ты не боишься когда-нибудь за все это поплатиться?

-- Что ж, -- отвечала она, -- вместо того чтобы мешать наслаждения с

Печалями, я поделю мою жизнь на две части: первая -- молодость, несомненно

Веселая, и вторая -- старость, думаю, что печальная, -- тогда настрадаюсь

Вволю...

-- Она не любила, -- грудным своим голосом сказала Акилина. -- Ей не