Километров, 94 задних кресла и три пары утонувших брюк

Говорят, путешествия нужно планировать заранее. Необходимо подобрать турагентство, выбрать страну «по карману», забронировать комфортабельный номер в отеле и успеть выкупить билеты на автобус/поезд/самолёт. Денис Соболев считает, что единственное, что нужно сделать — это отметить на карте место, которое давно мечтал посетить, собрать походный ранец и как следует запастись герметичными пакетами (без них, говорит он, вообще лучше из дома не выходить). Денис — двадцатилетний студент, изучающий академическую географию. Он пробовал себя в моде, в маркетинге, в экологии, даже в журналистике, но единственное, в чём поистине себя нашёл — это путешествия. Всего пару месяцев назад Денис вернулся из Северной Европы, большую часть которой вместе с другом объехал автостопом.

— Скажи, а что за история с герметичными пакетами? Кажется, для тебя это больная тема.

— Ещё бы, ведь я трижды оставался без штанов! В самом прямом смысле. (Смеётся.) Мы за всю поездку ни разу не останавливались в цивилизованных местах, где можно было бы нормально переночевать, помыться, постирать и высушить одежду. Разбивали лагеря с палаткой в лесах, у озёр, иногда недалёко от трассы, прямо у какой-нибудь заправки, ведь заправочные кафетерии и туалеты — настоящая роскошь! С первой парой брюк я простился, когда мы попали под жуткий ливень в северной части Норвегии (там же пришлось почтить память служившей нам до этого карте, которую любезно подарила одна из попутчиц). Ночевали мы под крышей заправки, а с утра, когда дождь кончился, нужно было выдвигаться дальше. Ясное дело, что одежда совершенно не успела высохнуть. Так как мокрую с собой тащить не вариант, пришлось выбросить. Две другие пары ушли так же, только уже из-за того, что я сам их мочил при стирке в каком-нибудь водоеме, а высыхать они по тем или иным причинам не успевали.

— А разве нельзя было купить на одной из тех же заправок такие пакеты?

— Можно было, если бы у нас были на это деньги. Опять же, с ними мы скорее бы спасли что-то вроде вечно промокающих карт, но точно не мои брюки. Они были обречены!

— Вы путешествовали совсем без средств?

— Были минимальные деньги на еду. И то, все основные припасы (а это каши, консервы, чай, всякие батончики) мы везли с собой ещё с России. Деньги были строго на самый крайний случай, в итоге мы даже вернулись с ними обратно домой.

— Голодать не приходилось?

— Нисколько! Во время остановок вне цивилизации мы готовили и ели что-то из припасов, но было много случаев, когда нас угощали попутчики. Например, на обратном пути, в Эстонии, словили 80-и летнего француза, который не говорил ни на русском, ни на английском естественно. С ним мы ехали до самой границы с Россией, куда его, кстати, в итоге не пустили, что меня лично огорчило. Он нам всего за один день стал как дедушка — дважды кормил нас в придорожных кафешках, что-то пытался расспрашивать на смеси французского и финского. Я даже сфоткал его на инстакс!

— О попутчиках: не страшно вообще садиться в машину к незнакомому человеку?

— Страшно не садиться в машину — стоять часами на обочине в попытке хоть кого-нибудь словить. (Улыбается.) Ну а если честно, то, конечно, сначала, когда мы садились к самому первому попутчику, ещё в Выборге (оттуда мы и начали наше путешествие автостопом), было не то, чтобы страшно, а, скорее, дискомфортно. Вот останавливается машина, какой-то бородатый мужик опускает стекло и слушает твои объяснения, сердито насупившись. Он кивает, а ты залезаешь на заднее сиденье, и машина трогается. Потом, конечно, оказывается, что этот суровый бородатый мужик на самом деле жутко веселый тип, который всю дорогу без умолку травит какие-то безумные байки о своей жизни, шутит и даже предлагает довезти дальше, чем ты рассчитывал. Уже к четвёртому-пятому такому попутчику ты уже абсолютно расслабляешься и ни о каком страхе и речи быть не может.

— Неужели все водители, подвозившие вас, были так же приветливы и милы, как этот бородатый мужик?

— Ну, нет, конечно. Разное было. Попадались и совершенно неразговорчивые, усталые, которым явно было не до каких-то русских путешественников (я так и не понял, что их заставляло вообще останавливаться и подвозить нас). Часто попадались люди, не знающие ни английского, ни русского, — с ними тоже не поговоришь. Например, тот дед, про которого я уже рассказывал. Был, кстати, ещё один, которому, правда, было лет за девяносто уже, мы словили его в какой-то глуши, у Северного арктического круга. Старик оказался кем-то вроде тамады и ехал развлекать народ на вечеринке, которая была почему-то в этой самой глуши. Он всю дорогу гнал на своём оранжевом фургончике и болтал на финском, будто мы могли понять, что он там говорит. Высадив нас, он попрощался фразой «Pietari» или что-то вроде того, что означает «Питер», и очень весело рассмеялся.

— А какие-нибудь забавные истории случались с попутчиками?

— Из самого запоминающегося был случай с двумя хиппи, которые подобрали нас во время очередного проливного дождя, в городе Караська (Норвегия). Одного звали Микки, а имя второго я не запомнил. Оказалось, они подобрали нас не просто так: им нужно было купить сигарет и алкоголя дешево в Финке, чтобы потом привезти и раздать у себя в кэмпинге в Норвегии. Ну и мы нужны были им, чтобы закупочные объемы были законны. Мы, конечно, помогли: вернулись снова в Финляндию, купили и поехали к ним в кемпинг. Ребята попались колоссально душевные! Микки предлагал нам пиво и самокрутки, и у него глаза из орбит полезли, когда он узнал, что мы не пьем, не курим и его пиццу с мясом тоже есть не будем. Он сказал, что мы «неправильные русские». В общем, ехали мы с очень смешными комментариями Микки из разряда: «Посмотрите направо, тут вот американские секретные ракетные установки, на вас направлены.

Кстати, вам их показывать нельзя». (Смеётся.) Потом мы узнали, что он тоже автостопщик, но уже со стажем: они с женой объехали всю Европу и даже Азию. А водитель, имя которого я не запомнил, оказался вообще безбашенный — он автостопом ездил с Финляндии в Африку! Мы просто выпали, когда узнали. Ну и в итоге они довезли нас до своего кемпинга (оба там работали) и дали помыться. Микки предлагал бесплатно остаться, но мы поблагодарили, извиняясь, что не можем воспользоваться их гостеприимством, и поехали дальше. Классные ребята, надеюсь с ними ещё когда-нибудь встретиться!

— Когда узнавали, что вы из России, никакого негатива не было?

— Нет, ни разу. Наоборот, был позитив. Например, водитель на «Порше», который подобрал нас где-то в Швеции, спрашивал про чагу. (Смеётся.) Говорил, мол, прочитал, что русские лечатся чагой и тоже стал. Сказал, что помогает: лекарство от всех болезней и старости, да и от рака тоже! В общем, благодарен мужик был русским за такое чудо-средство.

— Столько людей — столько историй!

— Да–а–а, очень жаль, что большинство быстро стираются из памяти. Я только уже чуть ли не к семидесятому попутчику додумал, что, наверное, интересно было бы хотя бы их имена записывать, ну, для себя. Я вот вчера весь день пытался вспомнить, как звали мужика, который подобрал нас по пути в Одду (Норвегия). Он оказался свидетелем Иеговы, как мы узнали потом (кстати, с виду был очень приличный человек). Всю дорогу рассказывал нам «очень» интересные истории из своей религии, говорил про то, что массоны-американцы достали его и что вроде как они скоро свергнут всю их тайную власть и все будет «О’кей». (Смеётся.) Хорошо хоть про рептилоидов не начал говорить. Кстати, когда мы доехали до города, нас встретил его сын, сектант, и они вместе показали нам, где находится офис их секты, сказали, мол, мы повсюду, и даже показали карту их офисов. И действительно, они очень популярны в Норвегии!

— Что было самым тяжелым в вашем путешествии?

— Самым тяжёлым... дай подумать. Ну, наверное, это были ночлеги на природе. Очень часто погодные условия просто не позволяли нормально разбить лагерь и отдохнуть. Когда мы попадали под циклоны — а это всегда на несколько дней, — то приходилось постоянно быть в дороге. Без сна организм быстро выматывался, я начинал жалеть, что вообще во всё это ввязался. (Улыбается.) Но всё это мелочи рядом с количеством положительных эмоций, которые получал за другое время.

— Что же тогда было самым приятным и незабываемым?

— Во первых, общение с новыми интересными людьми: куча историй из чужих жизней, необычных фактов и просто приятных разговоров. В этом плане автостопинг — лучший способ для расширения кругозора во время путешествия. А во вторых, это, конечно, абсолютно нереальная красота скандинавской природы! Горы, леса, озера... Самое, что, наверное, поразило меня, это Северное Сияние, которое мы наблюдали, добравшись до берегов Северного Ледовитого океана, и Лофотенские острова в Норвегии. Ничего подобного в жизни не испытывал, как при виде этих живых чудес. Да и вообще, я за всю нашу поездку увидел столько прекрасного, сколько за всю жизнь не видел. (Разводит руками.) А ещё мы постоянно встречали диких животных: лис, северных оленей, один раз даже бурого медведя видели — правда, вдали, на противоположном берегу реки, у которой разбивали лагерь. Честно скажу, что ради вот такого стоило терпеть все минусы и неудобства, которых было не избежать.

— Наверное, это по-настоящему невероятные впечатления. Но вопрос: надолго ли тебе их хватит? Ещё не планируешь покорение новых маршрутов?

— Ох, это точно — вопрос! (Смеётся.) Кто знает, насколько меня хватит, чтобы усидеть на месте. Сейчас уже задумываюсь о том, что следующей целью будет Центральная Европа, а там и Испания, Португалия. Теперь все же хочется туда, где потеплее. Осталось только разобраться с учебой, купить новую пару кроссовок, и вперёд — на заднее сиденье очередного незнакомца!

Текст №6

«Пленарное заседание — оно для детей... »

В Таврическом дворце в Санкт-Петербурге прошел первый день X Международной научной конференции «Актуальные проблемы парламентаризма: история и современность» («Таврические чтения»). Корреспондент СПБГУ ВШЖиМК САФОНОВА МАРИЯ стала свидетелем того, как проходит пленарное заседание: докладчики говорят много, иногда не достаточно громко и не слишком интересно, но в целом по делу; среди участников неоспоримо лишь одно утверждение — в обеденный перерыв кормят очень вкусно.

Думский зал в Таврическом дворце, где в начале XX столетия заседал первый российский парламент, а ныне проходят масштабные мероприятия Межпарламентской ассамблеи (МПА) СНГ и международные конференции, сегодня скорее наполовину пуст, чем наполовину полон. Однако пустые кресла не смущают даже организаторов мероприятия — они знают, что это ненадолго. Кажется, здесь совершенно все в курсе очередей из участников-студентов, образовавшихся на пропускном пункте во дворец. В главный зал опоздавших не по своей совести будут запускать порциями, в перерывах между выступлениями докладчиков. Ну а я пока все же прорываюсь в числе первых, почти не опаздываю, цепляю бейдж «Пресса» и законно занимаю своё место в Думском зале на пленарном заседании «Таврических чтений».

X Международную научную конференцию «Актуальные проблемы парламентаризма: история и современность» открывает Алексей Сергеев, но успеваю я лишь на момент, когда микрофон «передают» Алексею Родзянко. Правнук знаменитого председателя Государственной Думы М.В. Родзянко выступает, по моему мнению, с не совсем историческим докладом: представляет некий экскурс по вехам биографии прадеда, показывает фотографии из личных архивов, делится собственным мнением о нынешней думе.

Звон гонга и учтивый голос модератора приглашают Владимира Зорина следующим «поделиться воспоминаниями». Однако уже с первых слов, зачитанных депутатом с бумажек в его руках, я понимаю, что делиться он с нами ничем таким не собирается. Из аудитории почти сразу доносятся усталые и сочувственные вздохи. Владимир Юрьевич, по долгу службы (а может и не по нему), не останавливается; делая ударение на старый манер (сОзыва, дИскурс), читает текст о законодательной деятельности, который не блещет оригинальностью в прямом смысле этого слова: если загуглить строчки из доклада, то их легко можно обнаружить в интернете в других статьях, причем в том же самом виде, в тех же формулировках. Меня этот факт печалит, но не больше его высказываний о «национальной библии» и наставлений по поводу того, что все мы должны цитировать Путина, чем и завершает свое выступление депутат Зорин.

Следующий докладчик — Джон Тейлор, выступающий с материалом о конгрессе и полномочиях парламента США, даёт аудитории повод оживиться (по залу проносятся скрип и шорох, вызванные необходимостью распутать наушники для синхронного перевода).

Посоветовав «нелегкое» чтиво напоследок, профессор передаёт пост докладчика Ольге Патрикеевой. Достаточно интересный рассказ с интерактивной прогулкой по Петербургу начала двадцатого столетия, однако 15 минут, и сразу мы слышим гонг, что означает — до свидания.

Хорошего понемногу.

Перерыв перед второй частью пленарного заседания позволяет кому-то размять ноги и настроиться на следующие полтора часа, а кому-то и вовсе сбежать, освободив доброе количество кресел (и не в самых задних рядах). Но, как говорится, выживают сильнейшие.

Так что уже совсем скоро я вместе с оставшейся аудиторией приветствую доктора исторических наук Игоря Лукоянова, который воодушевлённо рассказывает о том, где мы собственно сейчас находимся (Таврический дворец) и как за 100 лет все здесь изменилось (когда, например, убрали «прекрасные» люстры).

— Господа члены Государственной Думы. С тяжёлым чувством я вхожу сегодня на эту трибуну, — следующий выступающий, профессор Селезнёв, начинает свой доклад знаменитой речью П.Н. Милюкова на заседании Государственной Думы 1916 года.

Лиричность его доклада сохраняется и в дальнейшем. Фёдор Александрович говорит о том, что сам зал, в котором мы сейчас находимся, «дышит историей».

— Мы будем искать эту самую историческую истину, пока есть такая наука, — вновь говорит он словами Милюкова.

Следующими к микрофону по очереди выходят сегодняшние глашатаи в области кинематографа — Светлана Мельникова и Сергей Овчаров. Аудиторию знакомят с книгой «Летопись кино», что немного отдаёт рекламной акцией, но в дальнейшем следует достаточно интересный и душещипательный рассказ об авторе художественного фильма «Романовы. Венценосная семья». Сергей Михайлович говорит о Глебе Панфилове как о добром друге; в контексте, рассматривая обсуждаемую киноленту, поясняет, что именно он сумел показать в своей работе те самые «тени прошлого».

Доклад про фильм длится около сорока минут, за которые аудитория заметно редеет. Самые проголодавшиеся и нетерпеливые участники срываются на обеденный перерыв (делаю вывод, что понять и простить их вполне можно).

Уже после сытного приёма в ресторане «Таврическом», мне удаётся перехватить на пару вопросов Павла Ниткина, аспиранта Института истории СПБГУ. Павел сам выступает здесь с докладом на тему «Роль журналистики в конфликте Н.А. Хомякова и правых в Третьей Думе», правда, завтра. На вопрос, зачем он здесь сегодня, ответ я получаю вполне ясный и прямой — за дискуссией.

— Как говорят, пленарное заседание — это для детей, для студентов, которые обычно приходят, чтобы как-то вовлечься в процесс. Вся основная, серьёзная научная работа идёт в секциях, там уже серьёзные дискуссии, — рассказывает Павел. — В прошлом году на главной дискуссии обсуждался доклад о том, можно ли считать Николая II либералом. В итоге между участниками было противостояние даже на мировозренческом уровне, основополагающие понятия собственного мышления ставились ими под вопрос.

Павел вспоминает «Таврические чтения» 2015 года и признаётся, что именно тогда он стал свидетелем «настоящей» научной дискуссии, которая велась в основном между самими докладчиками.

— Тонкая, интеллигентная, сдержанная и красивая, — говорит он с явным восхищением, — далекая от политической бесполезной дискуссии-спектакля или даже сухих, скучных переговоров.

На вопрос о том, посоветует ли он послушать его доклад завтра, Павел Ниткин уверенно восклицает: «Конечно! Это лучший доклад!»

Что ж, придётся придти, послушать. Заодно заглянуть на дискуссию, что есть в программе. Возможно, посчастливится узреть ту самую, заветную, «настоящую научную».

Текст №7

«Господь вытянул меня»

Они здесь практически на птичьих правах, отношение к ним особое, и живут они в каком-то своём собственном закрытом мире. Сейчас только 11 утра, именно поэтому в главном зале Санкт-Петербургской церкви евангельских христиан-баптистов, кроме них, никого нет. Реабилитантов, братьев, проходящих реабилитационную программу для избавления от зависимости, немного: всего шесть человек – но им необходимо убрать и подготовить все помещения в здании перед предстоящим вечерним собранием.

– Приветствую, – с улыбкой здоровается со мной крепкий черноволосый мужчина. Он выглядит очень счастливым, много смеётся и разговаривает, и всем своим цветущим внешним видом сильно отличается от остальных братьев. Моему предложению помочь в уборке он удивляется, но с радостью соглашается и ведёт в каморку, чтобы выдать метлу. По дороге я случайно сталкиваюсь с другим реабилитантом. Это невысокий худой человек с боязливым выражением лица и большим красным носом.

Мой позитивный провожающий поручает мне подмести балкон, и, уже уходя, как бы невзначай бросает:

– Я Саша.

Мужчина старше меня лет на 30, но он представляется так по-дружески, что называть его просто Сашей кажется абсолютно нормальным.

Я усердно подметаю полы в течение 10 минут, когда на балкон поднимается незнакомый мне реабилитант. Он проходит в подсобку и начинает рыться в лежащих там инструментах. В это время мы знакомимся. Ярославу около 45 лет, и, несмотря на ещё зрелый возраст, он уже по-старчески согнулся. У него смуглое лицо, прорезанное морщинами и неприметными чертами, что на самом деле абсолютно не важно, так как выражение на этом лице очень доброе и по-детски наивное, что быстро к себе располагает. Чтобы начать разговор, я спрашиваю мужчину о церкви, и сразу же после вопроса Ярослав неожиданно начинает сильно копошится и громыхать, видимо, стараясь закончить поиски как можно скорее. Он бормочет:

– Сейчас-сейчас. Я вам всё расскажу.

Через минут он выходит из подсобки и действительно рассказывает всё. Он описывает всю свою жизнь, да с такой доверчивостью, будто рассказ сидел в нём уже очень долго и лишь ждал желающего послушать.

– Я старший социальный работник в реабцентре. Я раньше был сильно зависим от алкоголя, а где-то год назад понял, что так дальше жить нельзя. Мне некому было помочь: ни семьи, ни друзей у меня нет. Поэтому я нашёл в Интернете информацию о реабилитационном центре при баптистской церкви и приехал в Питер, чтобы лечиться.

– Значит, сами вы не из Питера?

– Нет, я из Челябинска. У нас там нет ничего подобного. Такие центры находятся только в крупных городах.

– То есть вы сами в какой-то момент осознали свою зависимость и приехали лечиться?

– Да. Я... – он ненадолго замолкает. – Я действительно всё испортил. Вся жизнь под откос пошла из-за алкоголя. У меня уже не было выбора.

– Первое время, наверное, тяжело было?

– Конечно. Особенно первые два месяца. Меня просто ломало изнутри, несколько раз хотел всё бросить и уйти. К тому же условия были жёсткими: ни позвонить, ни выйти, постоянные уроки и семинары, строгие правила. За нарушения наказывали: либо Псалмы заставляли переписывать, либо вообще сладкого на несколько недель лишали. Но Бог помог мне. Здесь никто не держит и не заставляет верить, но именно молитвы и Господь вытянули меня. Теперь вот старший работник, а через три месяца буду принимать крещение.

– А в Челябинск не собираетесь возвращаться?

Он тут же заминается и начинает бормотать:

– Да не к кому. У меня только мама, но она в Афганистане. Больше никого нет. Я один по жизни. Совершенно один.

Он разворачивается и идет к ступенькам. Напоследок я спрашиваю:

– А почему вы сегодня не пошли на праздник? 9-го мая в Питере очень красиво.

– Да что мне 9 мая? У меня теперь каждый день – праздник, – улыбается Ярослав и спускается вниз.

Уборка продолжается. Церковь наполнена гудением пылесоса, шорохом метлы и разговорами братьев. Стены прекрасно отражают все звуки, из-за чего возникает впечатление, что всё это происходит в нескольких метрах от тебя. Я уже заканчиваю свою работу, когда на балкон со шваброй и ведром воды поднимается незнакомый парень. Я мельком видела его ещё внизу, в общем зале, и уже тогда обратила внимание на его приятную внешность. Игорь выглядит таким же осунувшимся и потрёпанным, как и большинство братьев, но густые рыжеватые волосы, мягкие черты лица и светлые глаза выделяют его среди других.

Мы начинаем работать вместе: я подметаю пол, он его моет. Со стороны Игорь выглядит неразговорчивым и закрытым, но как только я задаю вопрос о церкви и реабцентре, он, как и Ярослав немного раньше, тут же прерывает работу, разворачивается ко мне лицом и начинает рассказывать. Он говорит обо всём, что только может вспомнить, говорит много и практически взахлёб:

– Я раньше был зависим от видеоигр. Сколько себя помню, я всю жизнь играл. Мне было всё равно, что происходит вокруг, меня абсолютно ничего не интересовало. О Боге я узнал ещё в 2004 году из телевизора. Не сказать, что это как-то подействовало на меня, но после этого я периодически стал открывать Библию. Потом, в 2008 году, как-то ночью я почувствовал сильную боль. У меня всегда были проблемы со здоровьем, особенно с сердцем, но в тот момент мне стало так плохо, как никогда не было. Я испугался, что умру, а если и выживу, то просто не доживу до 30 лет. Тогда я открыл Библию, хотя уже давно этого не делал, и стал читать. Я всю ночь молился. А на следующий день почувствовал, что вся боль ушла. Конечно, я был благодарен Господу, я понял, что он спас меня тогда, но я всё ещё был зависим, поэтому быстро забылся в играх. И я играл, и играл так же много – но при этом ужасно боялся. Мне даже сложно описать этот страх.

– Вы боялись того, что умрете непокаянным?

– Да. Наверное, я боялся умереть непрощённым. Но на мой приход к Богу повлияло не только это. Год назад умер мой брат. Я узнал об этом на 9 мая. И... – он запнулся и на несколько минут замолчал. – Мама очень сильно переживала. Она не давила на меня, но... В тот момент я понял, что потерял не только брата. Я уже давно всех растерял: семью, друзей, знакомых. У меня остались только мать, отец и отчим. Я посмотрел на себя и осознал, что ничего не сделал и ничего не добился. Всех похоронил в играх. Бессмысленно как-то жизнь прошла.

– И в тот момент вы пришли к Богу?

– Да. Я решил, что надо что-то менять. Мы жили недалеко от баптистской церкви, поэтому я немного знал о их деятельности. Стал реабилитантом. Думаю, что всё-таки смог вылечиться. В июне будет уже год, как я здесь.

– А как вообще происходит лечение?

– Сама программа длиться восемь месяцев. При желании человек может остаться на больший срок, а потом принять крещение. Обычно все, кто прошёл основную программу, остаются. Первые два месяца – сама реабилитация. Там всё довольно жёстко. Скудная еда, правила, строгая дисциплина. За территорию центра практически не выпускают. Но эти меры можно понять. С психологической точки зрения первые два месяца самые тяжёлые, каждый день возникает желание плюнуть и бросить. Многие так и поступают.

– И сколько людей выдерживают эти два месяца?

– Десять процентов. Практически у всех со стороны уже нет никакой поддержки. Не для кого бороться и пытаться измениться. Да и зависимости разные бывают. Моя игромания ещё не самое страшное. Алкоголикам и наркоманам гораздо тяжелее. Поэтому так мало людей остаётся.

– А после двух месяцев что происходит?

– Наступает второй этап: адаптационный. Он длиться официально шесть месяцев, но, как я уже говорил, ты можешь остаться настолько, насколько захочешь. Здесь уже жить гораздо легче. И кормят хорошо, и с родственниками свободно разрешают общаться, часто выпускают погулять, вообще, много времени теперь самому себе предоставлено.

– То есть теперь отпускают из центра по любой просьбе?

– Нет. Конечно, надо объяснить причину. Я, например, сейчас часто по врачам езжу. Хочу хотя бы немного восстановить своё здоровье.

– И что врачи говорят?

– С сердцем у меня проблемы, но ничего серьёзного не нашли. Я, честно говоря, больше всего боялся, что у меня рак. Но пока всё обходиться. Хотя... у меня со светочувствительностью теперь ещё проблемы. Вот я смотрю на свою руку, – он подносит к глазам правую ладонь, – и сейчас она розовая, а порой становится серой. Иногда всё становится серым. Это из-за игр такие осложнения возникли. Возможно, даже дальтоником стану.

– Ужасно, – всё, что удаётся в этот момент из себя выдавить.

– Да. Ужасно. – Игорь начинает смеяться и зарывается лицом в локтевой изгиб. Рука заглушает его голос, но всё равно слышен странный булькающий звук, который он издаёт. Я не понимаю, продолжает он смеяться или уже начал плакать. – Но, знаете, мне кажется, все мои болезни – это не кара, а путь, который помог мне прийти к Богу. Наверное, он понял, что только этот страх за свою жизнь способен привести меня к нему.

– Бог помог вам, да?

– Да. Для меня до сих пор как чудо то, что Господь отвечает мне. Он действительно поддерживает меня, я это чувствую. Я очень многого ещё здесь не понимаю и не знаю, что меня ждёт. Но я молюсь Богу, чтобы он указал мне правильный путь, и это необыкновенное чувство, когда он откликается.

– А как ваши родные к реабилитации относятся?

– Сначала было недоверие. Всё-таки к баптистам в России не очень хорошее отношение. Большинство воспринимает их как сектантов. В то время ещё как раз умер брат, поэтому мама особенно за меня волновалась. Но сейчас они все меня поддерживают.

Под конец фразы Игорь начал доставать из кармана телефон. Быстро посмотрев на экран, он воскликнул:

– Ой. Нам уже давно пора спускаться на обед. Оставляйте метлу здесь. Я вас проведу к столовой.

Он замолчал и стал собирать вещи. В этой тишине я поняла, что уже давно не слышу никаких звуков из зала: ни гула пылесосов, ни тихих переговоров, ни шороха мётел. Все ушли. Уборка закончилась.

Текст №8

Кто есть настоящая мафия

- Кать, принеси, пожалуйста, кофе! – умоляет лежащий на диване корреспондент «Первой линии». Он сегодня – сценарист.

Город засыпает.

Но просыпается не мафия, а участники проекта «Театр-24». Это студенты разных вузов, медики, работники школ и фрилансеры. Но сегодня они, прежде всего, творцы. Суть театра проста: на проект набираются волонтеры, которые хотят попробовать себя в роли сценаристов, режиссеров, звукооператоров или актеров. И все эти замечательные люди творят одно общее чудо – выдают публике 5 полноценных спектаклей через 24 часа после старта.

- В спорах рождается не только истина, но и какой-то бред! – резюмирует Маша, одна из участниц проекта, засыпая на клавиатуре.

На часах 4.50: кто-то лениво потягивается в «яме» внутри сцены, заваленной подушками, кто-то сосредоточенно дописывает текст за ноутбуком, а кто-то и вовсе сдался во власть красным грушам и, делая вид, что не хочет спать, медленно мурлычет одному ему известную песенку себе под нос. А кто-то только начал писать текст – техники на всех не хватает.

- Вообще-то, я ведь профессиональный актер, - заводит задушевную беседу Саша, библиотекарь «Охта Lab», где сегодня и собрались все эти городские сумасшедшие. – Я училище в родном городе закончил. И что? Ведь всем хочется в кино играть. Ну, или хотя бы в сериалах, - молодой человек смущенно опускает уголки рта и потирает уставшие глаза.

Маша сочувственно кивает.

- Ну а что, хоть бы и про ментов! Да хоть в «Часе суда» - рожей бы в телике засветить, мама была бы довольна… Ну так что, Маш, написала?

- Да, мы минут за сорок в общей сложности справились, - по-питерски гордо хмыкает девушка. Не зная, что потом ее спектакль совсем «не зайдет» публике.

- А вы, Лар?

- Да Катя там страдает у ноута, не знаю, выгнала меня, - смущенно протягивает корреспондент «Первой линии», не зная, что и ответить.

«Театр 24» - все-таки проект со студенческой душой. Он о том, как успеть сдать работу за 5 минут до дедлайна, когда карета рискует превратиться в тыкву, о том, как прожить ночь на кофе и голом энтузиазме и… О людях.

Корреспондент «Первой линии» радостно подпрыгивает посреди огромной библиотеки, а после опускается в бессилии. Сценарий, наконец, сдан. Хоть и просрочили заветный дедлайн на пару минут.

- Ну, и начали-то мы чуть позже! – справедливо замечает Катя, слишком бодрая для того, чтобы вспоминать сегодняшнюю ночь и, кажется, по-прежнему готовая ко всему.

Сейчас проснется город, студенты уедут на пары, рабочий люд – на работу. Но самые стойкие – останутся. Чтобы примерить на себя роли актеров, звукорежиссеров, костюмеров. Кого угодно, лишь бы почувствовать эту питающую магию театра снова.

Отправившись на поиски провизии в подвальную «Ленту», самые смелые сценаристы обнаруживают чарующее – практически пустой торговый центр. По известным только им самим и, видимо, высшим силам траекториям ходят утомившиеся уборщики – вот кто настоящая мафия. Вопреки стереотипам из фильмов, «Охта» не спит: уже или все еще горит свет, и эскалаторы готовят к запуску. Яркие лампы, красивые вывески, блестящие полы – и все это сокровище только для не особо званых гостей. Которых после нахмуренные секьюрити еле пустят обратно.

Город окончательно встал с постели. Целый день здесь кипит работа актеров и всего помогающего каста – борьба между командами сменяется дружбой, труппы меняются актерами – появляется та самая магия. Но вскоре ее запрут в кладовках «Охта Labа», спрятав подальше от чужих глаз - вдруг украдут.

Наступает долгожданный (или совсем внезапный, наступивший, как зима в России) вечер – время показать спектакли. На сцене сидит самое живое воплощение словосочетания «живая музыка» - гитарист, которого организатор Анна «откопала» на Невском. Играет авторские песни, а одну из них он сочинил специально для понравившегося спектакля. И даже не за 24, а, скорее, за 4 часа.

Между подушек и грубых досок «Охты» мечутся бандиты и сказочные герои, светлые персонажи и девушки с веревками, на сцене оживают страхи и мечты. И все они, по задумке автора проекта, выросли из одной цитаты Гришковца. «В общем, я подумал... И мысль была такая, которую просто так не воспроизвести. Это была не мысль даже, а идея, которая пришла в виде желания, мечты, видения и даже истории. Но пришла и ушла в один миг... как вспышка. Как свет молнии в ночи. Молния освещает мир на миг, но видно все в деталях. Много-много всего видно! И можно этот миг описывать долго-долго. Так и со мной. Идея пришла в одно мгновение, и целиком, во всех подробностях...»

Голосовали за лучший спектакль зрители, бросая в банку с названием работы по конфетке. Самыми «сладкими» вышли «Я.Чудовище» и «Кривое зеркало». В зале галдеж – многие считают, что нечестно, кто-то уверен, что подсуживали. А одна из студенток потом признается – в какую-то из банок поначалу насыпали одним махом целую горсть конфет.

Но победители уже превращаются в шумную клокочущую массу, состоящую из сплошных объятий. И разве что-то еще важно?

Город засыпает.

Текст №9