Человек как первичный субъект права
Современное российское законодательство и юридическая наука воспринимают естественно-правовую идею первичности человека главным образом в ценностном измерении, в аксиологическом плане. Прежде всего, речь идет о Декларации прав и свобод человека и гражданина76, принятой Верховным Советом РСФСР 22 ноября 1991 г. и Конституции Российской Федерации 1993 г. Преамбула Декларации утвердила права и свободы человека, его честь и достоинство как «высшую ценность общества и государства». Через два года Конституция России в ст. 2 закрепила, что «человек, его права и свободы являются высшей ценностью». В юридической литературе в советский и постсоветский периоды одним из первых авторов, последовательно отстаивающих незыблемость прав и свобод человека, их высшую правовую ценность, является В. С. Нерсесянц, который в своей «Философии права» отмечает: «... что в плане сущности права, и в плоскости его существования имеются в виду свобода, правоспособность и правосубъектность, прежде всего, именно индивидов, физических лиц, а не надиндивидуальных объединений, институтов, формирований. И это принципиально важно, поскольку только на такой исходной основе и только там, где свободные индивиды (физические лица) выступают в качестве независимых субъектов права и правового типа отношений, возможны и другие субъекты права, так называемые "юридические лица", возможны право, правовое равенство и свобода в организации, функционировании и взаимоотношениях разного рода союзов, ассоциаций и в целом социальных, политических, национальных и государственных образований»77. Таким образом, он выделяет индивидов в качестве исходных субъектов права и на их основе полагает возможным существование иных (вторичных, производных от индивидов) субъектов права, именуемых им «юридическими лицами».
В ценностном плане рассматривает, соотносит субъектов права С. С. Алексеев, в практическом отношении внесший огромный
76 А. И. Ковлер рассматривает Декларацию как «последний акт советской власти», последнее «прости» советского государства своим гражданам, своего рода покаянием за неисчислимые жертвы и неизмеримые страдания, положенные на алтарь величайшей утопии истории». (Ковлер А. И. Антропология права. С. 351.)
77 Нерсесянц В. С. Философия права. С. 44.
вклад в дело законодательного закрепления прав и свобод человека и признания их в качестве высшей правовой ценности, а в теоретическом плане — автор концепции гуманистического права. Для него решающим показателем правового прогресса в социально-политическом отношении является развитие гуманитарного содержания права, его многоступенчатое движение от права сильного к праву гражданского общества78; а важнейшим звеном философско-правовой мысли, определившей высокий статус личности (персоны) в праве стала русская философия, прежде всего взгляды Н. А. Бердяева (согласно которому: «священно не общество, не государство, не нация, а человек», «принцип личности как высшей ценности»)79. Отсюда одним из главных, магистральных направлений развития российского права должно быть частное право: «Ведь частное право — потому и "частное", что оно юридически закрепляет автономный, суверенный статус личности (подчеркнуто нами. — С. А)...»80 О суверенитете личности пишет также Н. И. Матузов, он полагает, что государство, стоящее над личностью, не может считаться правовым81, что суверенитет личности предполагает выведение ее из-под тотального контроля властей, экономической зависимости, политического давления, идеологического манипулирования; при этом, по его мнению, говоря о суверенитете личности, следует иметь в виду, что существует черта, за которой начинаются суверенитеты других личностей, также нуждающихся в уважении и защите82. Для него суверенитет личности — это объективно обусловленная мера ее независимости от государства и общества, а также характер и формы ее взаимодействия с ними83.
Ценностное отношение к человеку как субъекту права выражается в работе А. П. Семитко «Развитие правовой культуры как правовой прогресс». Анализируя ст. 2 и ст. 17 Конституции РФ, он приходит к выводу о том, что человек (в его юридическом качестве, в частности) есть основание и центр российской правовой системы и правовой культуры; все остальные ее субъекты — организации, объ-
78 См.: Алексеев С. С. Теория права. М., 1995. С. 182.
79 См.: Алексеев С. С. Философия права. М., 1997. С. 98.
80 Там же. С. 109.
81 См.: Матузов Н. И. К вопросу о суверенитете личности // Правоведение. 1994. № 4.
82 См.: Матузов Н. И. Актуальные проблемы теории права. Саратов, 2003. С. 470, 473.
83 См.: Там же. С. 479.
единения, хозяйственные общества и товарищества, органы государства суть лишь производные образования, следствие активной деятельности человека, самоопределяющегося в любой из названных форм84. «Конституция поставила права человека на первое место и, следовательно, основным ориентиром нашего правового развития избран персоноцентризм — правовой прогресс»85, — полагает А. П. Семитко.
В рамках антропологического подхода определяет также свое отношение к человеку как субъекту права А. И. Ковлер, который обращает внимание на то, что «наша правовая наука, так же как и педагогика, созрела для более серьезной постановки проблемы человека не только как высшей социальной ценности, но и как ценности социально-правовой»86. Правда, считает он, дело за малым — за осознанием личностью своей ценности87. Человека в качестве центра правового регулирования рассматривает О. А. Пучков, он считает, что ныне существующему законодательству редко удается учесть значение биопсихофизической основы человека в единстве с закономерностями социальных структур, поэтому сверхзадачей должно стать признание человека в качестве центра правового регулирования88. О. А. Пучков формулирует своего рода ценностный ориентир, «антропологический императив» для законодателя: «Создавай законодательство, которое в полной мере отвечало бы природе человека, его ценностям и свободе»89. Из той же предпосылки, что человек — это социально-правовая ценность, исходит И. Л. Петрухин, который считает, что необходимо признать за каждым человеком абсолютную ценность или, как писал И. Кант, «статус самоценности», при этом личность не должна быть орудием осуществления чьих-либо планов90. В иерархии целей общества интересам человека он отводит первое место, при этом допускает возможность осуществления
84 См.: Семитко А. П. Развитие правовой культуры как правовой прогресс. Екатеринбург, 1996. С. 283.
85 Там же.
86 Ковлер А. И. Антропология права. С. 372.
87 См.: Там же. С. 374.
88 См.: Пучков О. А. Антропологическое постижение права. Екатеринбург, С. 339-353; С. 363.
89 Там же. С. 344.
90 См.: Петрухин И. Л. Человек как социально-правовая ценность // Государство и право. 1999. №10. С. 83.
государственных мероприятий, ущемляющих интересы конкретного человека, если «это делается во благо общества», также «цели, которые ставит перед собой общество и государство, должны отвечать принципу гуманизма»91. В целом сегодня можно говорить об устойчивой тенденции, наметившейся в российской юридической науке, выражающейся в признании человека, личности в качестве важнейшей правовой ценности, первичного, исходного субъекта права. Хотя, следует заметить, что такое признание нередко сопровождается различными оговорками, условиями (как-то: сильная личность — сильное государство или соответствие интересов личности общим интересам, общим целям и т. д.).
Рассматривая человека в качестве первичного субъекта права, на наш взгляд, следует исходить из того, что, во-первых, его первичность обусловливается генетически, имеется в виду происхождение, «проистекание» физических и юридических лиц от правовой личности человека как от общего корня, они являются результатом той правовой эманации, о которой говорил И. А. Покровский. Эта первичность возникает по «праву» первородства. Во-вторых, физические и юридические лица не просто произошли от правовой личности человека, но и продолжают поддерживаться ее сознанием, волей, действиями; они субстанционально связаны с ней, она является их «плотью и кровью», остается их материальной (в смысле правовой материи) основой. Их самостоятельность следует усматривать вовсе не в какой-то особой субстанции, отличной от правовой личности человека (как это обычно делается в литературе), а в особой правовой форме, в правовой оболочке, в которую они заключены. В-третьих, первичность правовой личности человека по отношению к физическим и юридическим лицам определяется ее особой правовой ценностью, значимостью (именно на это обстоятельство традиционно обращается внимание в литературе). И физическое и юридическое лицо выполняют лишь служебную роль, они имеют значение и всякий смысл лишь в связи с человеком; призваны раскрыть его правовые качества, обеспечить осуществление его разнообразных правовых интересов, целей. Таким образом, как правильно отмечали римские юристы, человек есть цель и смысл права.
91 Там же.
В правовой личности человека сходятся физическое и юридическое лицо, государственный деятель встречается с правовым обывателем, частным лицом; индивидуально-правовые интересы — с общественными. Правовым сознанием человека поддерживается государственный строй и одновременно — частный правовой уклад. Его правовая деятельность может быть деятельностью государства а может быть исполнением обязательства потребителя мелких бытовых услуг. В правовой личности человека объединяются две автономные правовые сферы — публично-правовая и частноправовая. То, что в праве старательно разводится, разграничивается, то в личности объединяется. Правовая личность человека есть действительная основа для синтеза двух обособляемых политическим правом сфер. Правовой мир человека, не разделяя, вбирает их в себя, для личности, осуществляемая ею функция государственного лица и частного лица, составляют необходимые элементы, образующие ее целостность. К правовой личности человека независимо от отраслевой принадлежности «прирастает» весь комплекс правовых отношений, которые с ее участием формируются; в сознании же «как свои» сопереживаются и государственно-правовые и частноправовые проблемы. Для права было бы вполне естественным строить, формировать правовые отношения с учетом целостности правовой личности. Это касается и технико-правовой стороны, и содержания правового регулирования, используемых средств, приемов правового регулирования. Лишь политико-правовые препятствия, стоящие на пути интегративного процесса, существенно сдерживают его развитие.
Принципиально, на наш взгляд, не важно, какой из производных видов субъектов возникает раньше, физическое или юридическое лицо, ведь оба они в конечном счете являются лишь формами существования правовой личности человека. Когда А. В. Михайловский протестует против той точки зрения, что понятие субъекта юридических отношений перенесено с физического лица на юридическое, доказывая, что исторически дело происходило как раз наоборот92, то он не учитывает того обстоятельства, что современное понимание юридического лица основано на противопоставлении его физическому лицу, что юридическое лицо немыслимо без своей противоположности. Отстаивая тезис, что социальные группы возникают в
92 См.: Михайловский А. В. Очерки философии права. Т. 1. С. 492.
качестве юридических лиц раньше физических лиц, он не осознает того, что существовавшие тогда социально-правовые тотальности (где были сплавлены воедино юридические, религиозные, обычные и иные нормы, отношения, представления) вовсе не были юридическими лицами в их традиционном понимании. Само понимание юридического лица было недоступно неразвитому правосознанию, оно возникает значительно позже и именно в сфере частноправовых отношений, гражданского права, обеспечивающего реализацию индивидуальных, особых интересов, отодвигаемых А. В. Михайловским на второй план, физических лиц.
Правовая личность человека не может существовать без одного из своих производных субъектов, каждый из них обеспечивает развитие разных аспектов, правовых качеств личности. Один «отвечает» за индивидуальные качества личности, ее особость; другой — за ее социально-правовое начало, за ее общественно-правовую жизнедеятельность. Отсюда можно предположить, что возникают эти производные субъекты права в тесной взаимосвязи и развиваются, взаимодействуя между собой. Результатом становления и развития их является правовое взросление личности человека, его правовая эмансипация от государства. Повзрослевшая в правовом отношении личность, не отменяет существующих субъектов права, она лишь устанавливает тесную связь между ними, «присваивает» их, рассматривая их в качестве самой себя, своей собственной правовой воли. Следовательно, человек как субъект права — это не есть еще одна правовая личность наряду с физическим лицом или юридическим, а единство всех прирастающих к реальному («живому») человеку правовых качеств, свойств, проявляющихся как в той, так и в другой форме.
В терминологическом плане, возможно, не совсем удачно именовать первичного субъекта права человеком, имея в виду, что человек — это не только правовое лицо. Однако совсем неправильно именовать его «индивидом», «физическим лицом» или «частным лицом» по тем соображениям, которые ранее уже были высказаны. Быть может, термин «правовая личность» в указанном смысле является более точным, но дело в том, что обозначаемое им понятие, на наш взгляд, является собирательным, отсюда возникает необходимость каждый раз уточнять, идет ли речь о правовой личности человека либо производного от него субъекта права. Поэтому, используя
для обозначения первичного субъекта права термин «человек», мы подразумеваем под ним правовую личность человека. Совсем неудачными можно признать термины «физическое лицо» и «юридическое лицо» (последнее, например, также именовалось «нелюдь» «нефизическое лицо», «моральное лицо» и т. д.), что уже давно обсуждается в литературе, однако безуспешные многовековые терминологические изыскания юристов в этом направлении оставляют слишком мало шансов найти подходящие варианты обозначения производных субъектов права.
Человек, рассматриваемый в качестве первичного субъекта права, есть юридическая абстракция, юридический экстракт «живого» человека. Но рожденный в системе правовой коммуникации юридический образ, юридический слепок физического лица, имеет смысл лишь в его связи с конкретным физическим, материальным носителем. Решающая правовая инстанция, правовая воля человека опосредованным образом связана с ним. Она связана с ним главным образом через правовую форму «физического лица». В отношении юридических лиц эта связь физического лица с отчужденной, обособленной от него правовой волей (волей созданного им юридического лица) имеет еще более опосредованный, сложный характер, она остается «за скобками» конструкции юридического лица, прикрыта ими. Лишь иногда, например, при применении мер ответственности к человеку, выступающему в качестве органа юридического лица, она выходит наружу, становится явной. Обычно же правовая воля человека выступает в правовых отношениях, связях от имени «физического лица» как его собственная воля. Данная связь правовой воли с представляемым ею в праве физическим лицом (как и сама правовая воля) — нематериальна, имеет абстрактно-правовой характер, что доказывается институтом представительства.
Виндшейд по поводу института представительства отмечал, что одно лицо может изъявлять свою волю посредством другого лица, что тот, кто действительно совершает такое изъявление, может быть органом изъявления чужой воли. «Но спрашивается, может ли кто-либо через посредство другого действовать юридически таким образом, чтобы этот другой изъявлял свою собственную волю, с тем, чтобы это изъявление считалось исходящим от того, от имени которого другой изъявляет ее. Римское право в принципе вопрос этот разрешало отрицательно, открывая выход отсюда тем, что предста-
витель совершает известное действие от своего имени и сначала для себя, а затем уже возникшие для него права и обязанности переносит на представляемое лицо... Но римское право не могло не допустить исключений из этого принципа»93. Сам же Виндшейд применительно к современному ему германскому праву полагал, что представительство существует и в том случае, когда кто-либо служит органом обнаружения чужой воли; но с той разницей, что представителем он будет здесь не относительно самой воли, а относительно изъявления воли94.
Более последовательным в этом отношении, на наш взгляд, был Дернбург, который считал, что «решение вопросов о наших делах принадлежит, прежде всего, нам самим, являясь делом чисто личным, и если мы уполномочиваем на него другое лицо, то этим самым мы в полном смысле слова ставим его на наше место (подчеркнуто нами. — С. А.)»95. Применительно к недееспособным лицам, за которых действуют законные представители, он полагал, что нельзя говорить о простом исполнении воли хозяина сделки при таком представительстве, так как здесь у представляемого недостает воли, и этот изъян восполняется волей представителя, действующего за него96. Для нас институт представительства и приведенные в связи с этим высказывания Виндшейда и Дернбурга имеют интерес как с точки зрения подтверждения абстрактного характера субъекта права и возможности отдельного существования правовой воли от психологической воли представляемого в правовых отношениях лица (формального «обладателя» правовой воли); так и в плане определения характера связи между правовой волей и ее физическим носителем.
Авторы ранее упомянутого нами Комментария к Гражданскому кодексу РФ, подготовленного редакцией журнала «Хозяйство и право» и фирмой «Спарк», пишут о том, что «представитель, действуя от чужого имени и в чужом интересе, все же выражает свою волю»97. При этом авторы комментария полагают, что данное обстоя-
93 Виндшейд. Учебник пандектного права. С. 162-163.
94 См.: Там же. С. 162 (сноска 2).
95 Дернбург. Пандекты. Т. 1. С. 320-321.
96 См.: Там же. С. 329.
97 Комментарий части первой Гражданского кодекса Российской Федерации. М., 1995. С. 249.
тельство учитывается п. 3 ст. 182 ГК РФ, в которой содержится общее правило, запрещающее представителю совершать от имени представляемого сделки в отношении себя лично. Они считают, что иное решение будет означать, помимо прочего, что представитель действует в собственном интересе98. Указанная позиция, как пред. ставляется, не совсем точно выражает волевое содержание и связь возникающую между правовой волей и носителем прав, обязанностей, в случае осуществления представительства. Представитель действительно выражает свою волю, но не в правовом смысле, а в психологическом (как решение, выработанное его сознанием), в правовом же смысле принятое им волевое решение принадлежит не ему, является решением представляемого лица. Происходит отчуждение воли от ее творца и перенос ее с последующим закреплением за другим лицом (представляемым); при этом законодатель определяет неформальное условие такого переноса — волевое решение, действие должно совершаться в интересах представляемого99. Если представитель совершает сделку от имени представляемого в отношении себя лично или в отношении другого лица, представителем которого он одновременно является (кроме случаев коммерческого представительства), то это признается нарушением правил осуществления представительства (п. 3 ст. 182), запрещенным действием. Следовательно, для придания психологической воли представителя качества правовой воли представляемого кроме формальных моментов (наличия полномочий, основанных на доверенности, указании закона, акте уполномоченного государственного органа или органа местного самоуправления; а также совершения сделки от имени представляемого) необходимо соблюдение условия о совершении сделки в интересах представляемого лица.
98 См.: Там же.
99 В этом отношении представляется гораздо более акцентированной позиция английских юристов, которые полагают, что в тех случаях, когда несовершеннолетний заключил договор, то его действительность зависит не от согласия «законного представителя» ребенка, а в первую очередь от того, выгоден ли этот договор несовершеннолетнему или нет. (См.: Цвайгерт К., Кетц X. Введение в сравнительное правоведение в сфере частного права. Т. 2. С. 153.) Характерным для английского права является также и то, что родители не имеют права в полной мере быть представителями своих детей в деловом обороте и в судах, суд в каждом конкретном случае решает вопрос о назначении их «заступниками», когда ребенок является истцом, или «опекунами», когда он — ответчик. (См.: Там же. С. 152-153.)
Указанный принцип соблюдения представителем интересов представляемого им лица реализуется не только в сфере гражданского права, но и в публичном праве. Например, в п. 4 ст. 51 Налогового кодекса РФ (установленного Федеральным законом № 154-ФЗ от 09.07.99) предусмотрено, что лица (уполномоченные органами опеки и попечительства), на которых возлагаются обязанности по уплате налогов и сборов физических лиц, признанных безвестно отсутствующими или недееспособными, привлекаемые при исполнении данных обязанностей к ответственности за виновное совершение налоговых правонарушений, не вправе уплачивать штрафы, предусмотренные Налоговым кодексом, за счет имущества лица, признанного соответственно безвестно отсутствующим или недееспособным. Таким образом, виновные действия представителя, совершенные от имени представляемого (в процессе осуществления представительства), влекут за собой ответственность за них самого представителя. В данном случае мы можем констатировать тот факт, что перенос воли с представителя на представляемого не произошел. Возможно, что, нарушая закон, представитель действовал, как он полагал, в интересах безвестно отсутствующего или недееспособного налогоплательщика, но законодатель не усматривает в этом основания для перекладывания ответственности с представителя на представляемое им лицо. В любом случае имущественный урон за противоправное поведение представителя не должно нести безвестно отсутствующее или недееспособное лицо.
Принципиально правовая личность рассматривается как правовое качество человека. Право допускает разрыв правовой воли от психологической воли, например, в отношении малолетних, недееспособных лиц или в случае так называемого добровольного представительства100. Если бы связь правовой воли с «живым» человеком
100 См., например: Шапп Я. Основы гражданского права Германии. С. 243 и сл. Кроме добровольного представительства в указанной работе выделяются также законное представительство и представительство со стороны органа юридического лица (С. 243-244); Гражданское право: Учебник для вузов. Ч. 1 / Под общ. ред. Т. И. Илларионовой, Б. М. Гонгало, В. А. Плетнева. М., 1998. С. 246-247. В контексте приведенных выше соображений по поводу возможности признания психологической воли одного лица (представителя) в качестве правовой воли другого лица (представляемого) предлагаемое авторами учебника определение представителя (лицо, действующее от имени и по поручению представляемого (см. там же. С. 242)), на наш взгляд, не является общим определением, относится главным образом к добровольному представительству, так как при обязательном представительстве (в частности,
носила физический, материальный характер, то никакое представительство было бы невозможно. Именно в силу того, что эта связь имеет рациональную природу, порождается правовой системой и ею обеспечивается, возможно, и представительство, и институт наследования, и многие другие. Таким образом, физическое лицо хотя и не образует субстанцию лица правового, однако тесно связано с ним. Правовая личность формируется по правовым законам, но вырастает из физического, материального лица, является его интеллектуальным продуктом, созданным по правилам правовой системы. Ситуация замещения несформировавшейся воли одного лица (представляемого в правовых отношениях) волею другого лица (его представителя) — это исключение из нормы, «издержки» взросления правовой личности. Рано или поздно собственная психологическая воля лица вытесняет волю его представителя и приобретает характер дееспособной правовой воли. В конечном счете право как рациональная система коммуникации ориентируется на зрелую личность, осознающую свои интересы и определившуюся в своих правовых стремлениях.