Глава 1. Роман «Зеленые тени, Белый Кит» родился из ирландских впечатлений Рэя Брэдбери, приехавшего в эту страну в 1953 году по приглашению известного голливудского

Рэй Дуглас Брэдбери

Зеленые тени, Белый Кит

Перевод: А. Оганян

Аннотация

Роман «Зеленые тени, Белый Кит» родился из ирландских впечатлений Рэя Брэдбери, приехавшего в эту страну в 1953 году по приглашению известного голливудского режиссера Джона Хьюстона для работы над сценарием к фильму «Моби Дик». Изумрудный остров, а точнее, исхлестанная ливнями, промозглая Ирландия стала одной из любимых «этнических» тем писателя (наряду с его латиноамериканским циклом). В разные годы он посвятил ей немало рассказов. А в 1992‑м наконец появился роман, названный автором «запоздалым» признанием в любви людям, стране и народу, с которым его свела судьба много лет назад.

Рэй Брэдбери

Зеленые тени, Белый Кит

Глава 1

Я выглянул с палубы парома «Дан‑Лэри» и увидел Ирландию.

Земля была зеленая.

Не просто заурядно зеленая, а всех тонов и оттенков. Даже тени были зеленые и блики, игравшие на причале Дан‑Лэри и на лицах таможенных инспекторов. Я погрузился в зелень. Я — молодой американец, мне только что стукнуло тридцать, страдаю двумя видами депрессии, тащу пишущую машинку и больше ничего особенного.

Узрев свет, траву, холмы, тени, я воскликнул:

— Зеленая! Как на рекламных плакатах. Ирландия — зеленая. Чтоб я сдох! Зеленая!

Молния! Гром! Солнце скрылось. Зелень исчезла. Огромное небо занавесили дожди. Я опешил, чувствуя, как улыбка сползает с моего лица. Седой, заросший щетиной таможенник подал мне знак.

— Сюда! Таможенный досмотр!

— Куда она подевалась? — жалобно сказал я. — Зелень! Она же только что была! А теперь…

— Зелень, говорите?

Инспектор посмотрел на свои часы.

— Она появится, когда выглянет солнце! — заявил он.

— И когда же это произойдет?

Старик перелистал таможенный свод.

— В этих чертовых инструкциях ничего не сказано, когда и где выйдет солнце и выйдет ли оно в Ирландии вообще!

Он воспользовался своим носом вместо указки.

— Вот там есть церковь, поинтересуйтесь у них!

— Я пробуду здесь шесть месяцев. Может…

— …вы снова увидите солнце и зелень? Есть такая вероятность. Но в двадцать восьмом году дождь лил двести дней. В тот год у нас уродилось грибов больше, чем детей.

— Это факт?

— Нет, слухи. Но в Ирландии ничего другого и не надо, кто‑то услышал, кто‑то сказал, и дело сделано! Это весь ваш багаж?

Я предъявил свою пишущую машинку и худющий чемодан.

— Путешествую налегке. Все получилось так быстро. Основной багаж прибудет на той неделе.

— Это ваш первый приезд в Ирландию?

— Нет. Я бывал здесь, тогда еще бедный и непечатанный, прибыл на сухогрузе в тридцать девятом, восемнадцати лет от роду.

— Что привело вас в Ирландию? — Инспектор послюнявил свой карандаш и сделал запись.

— Безумие, — ляпнул я.

Его карандаш запнулся, он поднял на меня глаза:

— Для начала просто великолепно. Но что вы хотите этим сказать?

— Сумасшествие.

Довольный, он подался вперед, сгорая от нетерпения.

— И какого характера? — вежливо осведомился он.

— Разновидностей две. Литературная и психологическая. Я здесь для того, чтобы освежевать и выпотрошить Белого Кита.

— Освежевать, — записал он. — Выпотрошить Белого Кита. Это, стало быть, Моби Дик?

— А вы читаете книжки! — воскликнул я, вытащив из‑под мышки эту самую книгу.

— Когда есть настроение. — Он подчеркнул записанное. — Чудовище проживает у нас в доме лет двадцать. Я вступал с ним в единоборство дважды. Оно слишком тяжеловесное, и объемом, и авторским замыслом.

— Да, — согласился я. — Я брался за него десять раз, пока месяц назад меня на это дело не завербовала киностудия. Теперь я должен с ним покончить раз и навсегда.

Инспектор кивнул, снял с меня мерки и провозгласил:

— Итак, вы прибыли писать сценарий! В Ирландии есть только один киношник. Как его? Высоченный, с таким помятым обезьяньим лицом, красиво говорил. Сказал: «Больше никогда». Сел на паром, чтобы испытать на себе Ирландское море. Испытал. Изрыгнул из себя обед с завтраком. Как побледнел! Едва удерживал под мышкой Китовую книгу. «Больше никогда!» — кричал. А ты, парень, сможешь одолеть эту книгу?

— А вы разве не одолели?

— Кит здесь не пришвартовывался. С литературой понятно. А как насчет чего‑то там психологического, как вы изволили упомянуть? Вы прибыли понаблюдать, как католики напропалую врут, а унитаристы обнажают грудь?

— Нет, нет, — поспешил я его заверить, вспоминая мой прошлый приезд сюда, когда стояла жуткая погода. — Между делом, пока я буду заниматься Китом, я собираюсь изучать ирландцев.

— Это и Господу Богу оказалось не под силу. Вам ли с Ним тягаться? Не стоит и пробовать! — Он поднял свой карандаш.

— Ну… — сказал я, натягивая на голову черный мешок, завязывая петлю на шее и нажимая на рычаг, чтобы провалиться в люк. — Простите, но это единственный берег в мире, где я мечтаю высадиться. Такой таинственный. Ребенком, когда я проходил по ирландскому кварталу на окраине города, ирландцы колошматили меня. А когда они появлялись в нашем квартале, мы колошматили их. Целых полжизни я ломал голову, зачем мы это делали. Я вырос обескураженным…

— Обескуражен? И это все? — вскричал инспектор.

— Да, обескуражен ирландцами. Я не столько испытываю неприязнь, сколько мучусь своим прошлым. Ни ирландский виски, ни ирландские теноры меня не интересуют. Ирландский кофе тоже мне не по нутру. Можно долго перечислять. Я жил с этими жуткими предрассудками и должен от них избавиться. И так как киностудия назначила меня выслеживать Кита в Ирландии, я подумал: Боже мой, я смогу сравнить действительность со своими предубеждениями. Я должен навсегда извести этого призрака. Можно сказать: «Я говорю неубедительно», «Я пришел увидеть ирландцев».

— Нет! Услышьте нас! Но наш язык не связан с мозгом. Увидеть нас? Но нас тут нет, сынок. Мы — там, а может, еще дальше. Можно позаимствовать эти очки?

Он бережно дотянулся и снял у меня с носа очки.

— Боже, — надел он их. — Двадцать на двадцать!

— Да.

— Нет, нет. Фокус слишком точный. Вам нужно нечто, от чего преломляется свет и получается что‑то вроде мглы или тумана, но не дождя. Вот тогда вы увидите, как мы плаваем — чуть не тонем — на спине. Как та девица в «Гамлете»…

— Офелия?

— Да. Бедняжка. Ну! — Он водрузил очки мне на переносицу. — Когда захотите присмотреться к толпе, снимите их, а не то увидите, как мы маршируем налево, вместо того чтобы повернуть направо. И все равно вам не раскусить ирландцев. Можете зондировать, прощупывать, докапываться. Мы не столько народ, сколько — погода. Прорентгеньте нас, вырвите из нас с корнем скелеты, а к утру мы регенерируем. Вы правы во всем, что сказали!

— Прав? — изумился я.

Инспектор в голове составил свой список.

— Кофе? Мы не поджариваем зерна. Мы их сжигаем! Экономика? Музыка? Они у нас — два в одном. Потому что есть нищие, играющие на расстроенных банджо на мосту О'Коннела; нищие, волокущие пианолы вокруг парка Святого Стефана, которые звучат как бетономешалки, набитые бритвами. Ирландки? Все — ростом три фута, ножки короткие, вместо носов — пятачки. Можно на них опереться, ими можно воспользоваться в случае дождя вместо зонта, но чтоб гоняться за ними с серьезными намерениями по болотам… А Ирландия? Самая большая в мире исправительная колония под открытым небом… большой ипподром, где попы играют на тотализаторе, принимают ставки и выплачивают по ним в день Страшного суда. Отправляйтесь‑ка домой. Мы вам не понравимся!

— Я не испытываю к вам неприязни…

— Еще испытаете! Послушайте! — Старик перешел на шепот. — Видите эту толпу ирландцев, спешащих покинуть остров, пока он не затонул? Они держат путь в Париж, Австралию, Бостон. До второго пришествия. Вы спросите, зачем вся эта суета с бегством из Ирландии? Ну, если у тебя воскресным вечером выбор: посмотреть фильм тридцать первого года с Гретой Гарбо в кинотеатре «Развеселый», либо помочиться у памятника поэту близ театра «Гейт», либо броситься для развлечения в реку Лиффи со счастливой надеждой утонуть, тогда вам захочется отсюда смотаться, что они и делают: уйма народу каждый день, с того самого дня, как застрелили Линкольна. Население сократилось с восьми миллионов до трех без малого. Еще один картофельный голод или еще один густой туман, в котором все уложат вещички, на цыпочках переберутся на ту сторону и притворятся филадельфийской полицией, и Ирландия опустеет. Вы ничего мне не сказали про Ирландию такого, чего бы я не знал!

Я засомневался.

— Надеюсь, я не обидел вас.

— Было приятно услышать, что вы думаете! А эта книга, которую вы пишете. Она… порнографическая?

— Я не собираюсь изучать сексуальные привычки ирландцев.

— Жаль. Они остро в этом нуждаются. Ну, Дублин перед тобой! Удачи, малыш!

— До свидания… и спасибо!

Старик недоверчиво покосился на небо:

— Ты слышал? Он сказал спасибо.

Я побежал и растворился в молниях, громе и тьме. Где‑то в вечерних сумерках играла расстроенная арфа.