Антиномии «свободы и необходимости» и «долженствования». Сублимация свободы как разрешение ее антиномий

Две свободы: свобода в произволе и свобода в добре. Свобода есть, прежде всего, произвольность выбора, liberum arbitrium. Это – первая ступень свободы. Связанные с ней феномены духовного противоборства, восстания индивидуальности против иерархии ценностей, показывают глубину, мощь и неукротимость свободного произвола. Образы такого противоборства духа мы находим у Достоевского: Раскольников идет на преступление из чистого духа неподчинения, из духа противоречия.

Существует, однако, и другая свобода, «свобода в добре» – свобода воли, которая повернула руль по направлению к ценностям, которая добровольно взяла на себя и «выбрала» реализацию этого идеального долженствования.

Это две ступени свободы: свобода произвола и свобода творчества. Переход от первой ко второй есть сублимация, возвышение свободы. В русской философии Николай Бердяев с особой силой и убедительностью развивал соотношение этих двух свобод: «свободы в ничто», свободы произвола— и свободы, обоснованной в добре и в истине (по евангельскому слову: «познаете истину, и истина сделает вас свободными»). Справедливо указание Бердяева на то, что в философии существует традиция игнорирования первой свободы.

Уже Кант различал негативную и позитивную свободу: «свободу в от-рицательном определении и свободу в положительном определении». Но только позитивную свободу он считал этически и теоретически ценной. Эти -чески она означает «добрую волю», т.е. волю, добровольно подчинившую себя принципу нравственного закона, а только такая воля ценна для нравственного поступка. Теоретически она означает принципиально отличающуюся от природной закономерности закономерность практического разума, имеющую под собою и подчиняющую себе закономерность природы, ее причинных рядов.

Только такое позитивное понимание свободы может, по Канту, решить антиномию свободы и необходимости. Негативная свобода этого сделать не может, ведь свобода произвола была бы свободой от всякой закономерности, природной или моральной. Напротив, решение Канта утверждает наличие двух закономерностей: законов природы и морального закона. Но как показать, что они не исключают друг друга, что их можно непротиворечиво мыслить? – Только признав существование двух миров, не сводимых друг к другу – мира природы и мира свободы. Решение антиномии в том, что есть сфера, в

которой прав детерминизм – это мир природы, и в нем не следует искать свободу. Здесь справедлив антитезис: «Свободы нет, все в мире совершается по законам природы». Однако есть сфера нравственного поступка, и это мир свободы, для которого справедлив тезис антиномии: «Наряду с причинностью по законам природы существует причинность через свободу». Как разумное существо человек способен поступать по принципам, установленным его разумом, то есть самостоятельно определять принцип, а значит и причину своего поступка

Но принцип, по которому только и возможен нравственный поступок, Кант определяет как категорический императив. Категорический императив исключает какой бы то ни было личный произвол, это безусловное повеление: «Поступай так, чтобы ты мог пожелать, чтобы максима твоего поступка стала всеобщим законом». (См. Теоретический и практический разум в философии Канта. Практикум. Томск, 2012, вопрос 5).

.По мысли Канта, только безусловность нравственного закона может гарантировать выполнение личностью своего долга. Поэтому значение произвольного выбора, негативной («внезаконной») свободы оценить он не может.

Идеальная и реальная детерминация поступка. Произвол, конечно же, не может быть высшим и последним определением свободы (неопреде-ленность не может быть высшим определением). Произвол есть лишь диалектический момент в полном составе истинной свободы. Где сфера действия этого момента? Очевидно, не в сфере природной необходимости, не в сфере причинных рядов. Здесь ничего нельзя изменить произвольно, здесь нет свободы выбора.

Иначе обстоит дело в идеальной сфере ценностей: здесь можно выбрать произвольно одну ценность и реализовать ее в жизни, а другую отбросить; можно соблюсти иерархию ценностей, а можно и отбросить всю систему ценностей. Правда, ценности постулируют свою реализацию, воплощение в бытии, но это лишь идеальное долженствование. И человеческая воля свободна по отношению к этому долженствованию, исходящему от ценностей. Воля не детерминирована этически должным; здесь сфера индетерминизма; здесь и только здесь располагается сфера действия произвола, сфера выбора.

Тут встает, однако, законное возражение: как? ведь воля именно детерминирована этически должным! Если она свободна по отношению к каузальным связям, то она не свободна по отношению к долженствованию. Именно здесь не может быть никакого произвола, ибо ценности даны как неизменные. Получается внутреннее противоречие, заостренное до противоположных утверждений: воля детерминирована и не детерминирована должным.

Поэтому Николай Гартман устанавливает вторую антиномию свобо-ды, антиномию, о которой Кант не подозревал, установив лишь первую – антиномию свободы и необходимости. Новую антиномию следует назвать «антиномией долженствования», ибо она вскрывает антагонизм «внутри» самой сферы ценного и должного.

Тезис: Ценности – это высшее, что есть в жизни, поэтому личность должна подчинить свою волю требованиям ценностей.

Антитезис: Сама свобода воли есть ценность, поэтому личность не должна подчиняться требованиям ценностей.

Действительно, свобода произвола это условие возможности доброй воли. Если человек превратится в «автомат добра», полностью детерминиро-ванный ценностями, он сам потеряет этическую ценность – только воля, обла-дающая свободой выбора, могущая сказать «да» или «нет», имеет этическую ценность, ибо в ней проявляется автономия личности.

Решение этой второй антиномии Н.Гартман формулирует следующим образом.

Позитивная свобода (свобода в добре) как высшее и последнее определение свободы содержит в себе не одну, а две детерминанты: автономию личности и автономию нравственного принципа. Но между ними вовсе не антиномическое отношение, а отношение дополнения.

Ведь ценности (нравственный принцип) не могут сами по себе ничего реально детерминировать – они выражают лишь идеальный постулат, и тре-буется реальная воля личности, которая захочет взять на себя их осуществле-ние. С другой стороны, реальная воля (свобода выбора) не может ничего иде-ально детерминировать – она не может по своему произволу сделать добро злом и наоборот. Чтобы ориентироваться в своем выборе, свободная воля должна иметь иерархию ценностей. Интуиция «сердца» (назовем так орган для восприятия ценностей) открывает и усматривает ценности, как они даны в идеальном мире.

Таким образом, реальная детерминация нуждается в идеальной детер-минации, а идеальная детерминация нуждается в реальной. Свободный выбор нуждается в «логике сердца», в видении идеальных направлений должного и недолжного; иначе он будет слепым, а не сознательным и свободным выбором и решением. Идеальная детерминация должного будет, в свою очередь, бессильной и потому бессмысленной, если нет реальной свободной воли, которая ее реализует.

При помощи различения реальной и идеальной детерминации устраняются все вариации основного противоречия второй антиномии свободы.

«Воля детерминирована и не детерминирована должным» – противоречия нет, ибо она детерминирована идеально, но не детерминирована реально.

«Свобода произвола имеет ценность и не имеет ценности» – она имеет ценность, поскольку в ней утверждается значение реальной детерминации, исходящей от свободной воли; и она не имеет ценности, если ее истолковать как произвольное отрицание идеальной детерминации, нежелание с нею считаться.

«Ценности детерминируют»? Да, но лишь в том смысле, что дают личности возможность ориентироваться, найти, где должное и недолжное. Для уяснения этой особой идеальной детерминации приведем такое сравнение. Ценности «определяют направление», но не «направляют», они действуют как компас, но не как руль. В этом сущность идеальной детерминации должного: она не имеет сама по себе никакой реальной онтологической силы. Нужна такая сила, чтобы повернуть руль по направлению к ценностям, чтобы «направить», после того как удалось «определить направление». Такая сила и есть свобода личности, свобода воли.

Сублимация свободы как разрешение ее антиномий. И все же у Гартмана антиномия долженствования раскрыта только как теоретическое противоречие; ее решение показывает возможность непротиворечиво мыслить и тезис, и антитезис. С нашей точки зрения, эта антиномия есть жизненный конфликт и жизненный трагизм, и потому теоретическое решение ее не может устранить трагического проживания диалектики свободы

Реальный переход от первой ступени свободы ко второй возможен только как сублимация (возвышение) свободы. Это требует преодоления противоборства духа, которое сопротивляется этому переходу, сопротивляется сублимации. Откуда это сопротивление? Оно проистекает из того, что личность боится потерять свою автономию. Она не верит, что в идеальном мире ценностей она будет сохранена как «самоцель», ей кажется, что она будет обращена в средство. Она не видит и не верит, что произвол и свобода выбора могут быть сохранены в высшем понимании должного, в «этике благодати». И это неверие поддерживает в ней вековая «этика закона», действительно отрицающая ценность произвола.

На самом деле из мира ценностей исходит не «требование», не императив, а «призыв». В воле личности услышать этот призыв и творчески ответить на него – или не услышать его. Тем самым идеальная детерминация, исходящая от царства ценностей, не нарушает, а сохраняет в своей новой форме свободу выбора, автономию и самоцельность личности.

Антиномия долженствования решается посредством сублимации произвола: «свобода в добре» включает в себя свободу произвола в преображенном виде. Произвол – это низшая категория свободы, и она сублимируется посредством высшей категории: свободы как творчества по «призванию» и по «благодати».

Переход от негативной свободы как возможности произвольного выбора к позитивной свободе принятого решения представляет собою такое же отношение ступеней: В свободно принятом решении «снимается» вся сила разрешенной альтернативы, удивительным образом сохраняются все отвергнутые возможности. Ведь решил только тот, кто прошел через альтернативу, кто имел перед собою все эти альтернативные возможности (мог предать — и не предал; мог бежать — и не бежал). Сделанный выбор не перестает быть выбором, хотя бы он был выбором раз и навсегда.