Долг моральная ответственность

Долг без ответственности не возможен.

Вертикаль необходимости:

Должное – объективная необходимость

Долг – Субъективная необходимость

Обязанность- конкретизация долга.

Виды долга:

Видов долга столько, сколько видов деятельности и отношений, в которые вступает человек, т.к. каждый вид деятельности и отношений порождён какой-либо необходимостью.

Ответственность – это инобытие долга (иное, бытие долга, выполненный долг).

Ответственность – это умение пользоваться свободой.

Ответственность делится на :

Позитивную – это правильно выполненный долг.

Негативную – санкция, наказание за невыполнение долга.

Хронос – ответственность.

1.Ретроответственность-Ответственностьза прошлое. Может быть как позитивной, так и негативной.

2.Актуальная ответственность – здесь и сейчас

3. Перспективная ответственность – за будущее. (Воспитание – творение будущего). Перспективная отв. – прогноз результата в деловой этике. Это прямая противоположность жизни методом проб и ошибок (самого непродуктивного метода жизни).

Роль сознания долга в жизни личности и общества. Долг и личный интерес. Происхождение сознания долга и его структура
Моральное сознание включает в себя не только размышление о важных вопросах человеческого существования но и побуждения чувствовать, мыслить и, разумеется действовать в определенном направлении, заданном высшими моральными ценностями, нравственными нормами. Это побуждающее свойство морали особенно хорошо просматривается при обращении к такому понятию морального сознания, как долг, который, как писал И. Кант "есть необходимость совершения поступка из уважения к закону". Разумеется, эти поступки совершаются не по принуждению, а по доброй воле, сознательно.
В повседневном общении мы нередко говорим: долг учителя, долг руководителя, долг офицера и, наконец, долг Человека. Что под этим обычно подразумевается? Пожалуй, совокупность обязанностей, которые общество предъявляет к личности. Но моральное поведение осуществляется не автоматически. Поэтому долг необходимо включает в себя осознание своей ответственности перед другими людьми, перед обществом, перед самим собой. Иначе говоря, в долге осмысляется, переживается отношение человеческой личности к другим (ближним и дальним), к обществу. Должное отношение выражается, прежде всего, в том, что индивид выполняет свои обязанности наиболее оптимальным для данной ситуации образом, а не чисто формально, "для галочки". Впрочем, не только у индивида имеются обязанности перед обществом, но и у самого общества существуют обязанности перед отдельным человеком, особенно перед сиротами, больными, престарелыми, которые сами не могут защитить себя, удовлетворить свои насущные потребности.

Сознание долга играет очень важную роль в общественной жизни. При утрате или ослаблении чувства долго деградируют многие общественные отношения. Впрочем, оскудевает и духовная жизнь личности. Не случайно во все времена большим уважением пользовался Человек Долга, человек, умеющий обуздывать эгоистические устремления. Чем же обусловлена обязательность требований долга? Ответ на этот вопрос зависит от мировоззренческих установок личности. Для верующего эта обязательность определяется волей самого Бога, а для неверующего на первый план выходит зависимость личности от общества, вне которого существовать он просто не может (не выживать, а осуществлять полноту бытия).

В понятии «долг» выражено превращение требований нравственности, в равной мере относящихся ко всем людям, в личную задачу каждого конкретного лица. Например, требование защиты Отечества конкретизируется применительно к военнослужащему в понятии «воинский долг». Долг — это отношение личности к обществу. Личность выступает здесь как активный носитель определенных моральных обязанностей перед обществом.

Категория «долг» тесно связана с понятием «ответственность». Если долг человека состоит в том, чтобы осознать, применить к конкретному положению и практически осуществить моральные требования, то вопрос о том, в какой мере эта задача выполняется или в какой мере человек повинен в ее невыполнении, — это вопрос о личной ответственности. Другими словами, ответственность заключает в себе соответствие моральной деятельности личности ее долгу, соответствие между действительными делами человека и его возможностями. В связи с этим проблема ответственности охватывает следующие вопросы: в состоянии ли человек вообще выполнять предписываемые ему требования, в какой мере правильно он их понял и истолковал; как далеко простираются границы его деятельных способностей; должен ли человек отвечать за достижение требуемого результата и за те последствия своих действий, на которые оказывают влияние внешние обстоятельства; может ли он предвидеть эти последствия?

При решении проблемы ответственности многие философы либо признают человека повинным в последствиях его поступков, не учитывая влияния внешних обстоятельств (экзистенциализм), либо объявляют человека практически невменяемым, полностью оправдывая его в том, что он неправильно понимает свой долг, не достигает тех результатов, которых добивается (деонтологический интуитивизм). Думается, что оба случая-неоправданные крайности. Вопрос об ответственности надо решать конкретно. Личность несет ответственность за общественное содержание своей жизнедеятельности в пределах тех возможностей, которые представлены наличными социальными отношениями и обстоятельствами. Что же касается ее нравственного выбора, отношения к своему реальному положению в системе общественных связей, то ответственность в этом аспекте не ограничена ничем. Так раб не несет ответственности за то, что он раб, но вполне ответственен за то, как он относится к положению раба.

Мера личной ответственности каждого находится в прямой связи с объективными возможностями и исторически достигнутым уровнем ответственного поведения в обществе. Чем шире общественные полномочия и реальные возможности индивидов, тем выше мера их ответственности.

Проблема ответственности — это в конечном счете вопрос о реальной нравственной свободе человека, которая зависит от свободы других людей и в полной мере осуществляется лишь в контексте всестороннего развития каждой личности.

Честь и достоинство.

Шопенгауэр «Афоризмы житейской мудрости».

«Честь – это внешнее достоинство человека. Достоинство – внутренняя честь человека.»

Честь – есть часть других, часть общества, часть целого.

Честь – это общественное лицо человека, это общественная оценка его значимости. Видов чести столько, сколько социальных статусов у гражданина.

Атимия – патологическое бесчестие (тим - от греч. Честь). Атимия – это признак десоциализации личности. Интимный – глубоко личный, внутренний, сокровенный, потаённый.

Атимия – когда интимное становится публичным.

Достоинство – это осознание человеком ценности своего Я.

Уровни развития человеческого достоинства.

Норма человеческого достоинства – принцип равноценности человеческих достоинств, что означает способность человека относиться к другому независимо от его социального статуса как к человеку. Принцип равноценности – основа благородства.

Избыток достоинства – гипертрофия д. (гипер – много, трофос – разрушение) – садизм.

Садизм – получение удовольствия, наслаждения от насилия над другим. Разрушение достоинства через превышение норм.

Садомазокомплексы есть в каждом из нас. Гипертрофия таит 2 опасности: * опасность для гипертрофика (для себя) – виктимная личность (victime – жертва). * Опасность для окружающих – личность провокатор.

Недостаток достоинства – самобичевание, комплекс неполноценности – гипертрофия достоинства – духовный и физический мазохизм (барон Мазох).

Мазохизм – получение удовольствия от насилия над собой со стороны другого человека.

Гипертрофик опасен для себя – это виктимная личность.

Гипертрофик опасен для других, т.к. это личность – провокатор, он провоцирует других на недостойные действия.

Норма Д. Не является золотой серединой, несёт в себе опасности и угрозы. Равноценность таит в себе холод равностояния, равнодушия, безразличия.

Оптима Д. Позволяет преодолеть отчуждение равнодостойных людей.

Совесть и стыд.

Со-весть – совет, знание, которое мы получаем от другого. Это совместное значение.

Совесть – Это высшая нравственная самооценка, способность человека встать на общественно значимую точку зрения в оценке своих помыслов и поступков. Совесть – самооценка. Свесить может быть спокойной, умиротворённой/тревожной; доброй/ злой; чистой/нечистой; здоровой/больной. Совесть больна тогда, когда человек испытывает страдания, муки – причина суицида. Ценность совести в том, что она активизирует другие «само»: самоанализ, саморегуляция, самоутверждение, самореализация, самоконтроль. Совесть – лучший контролёр.

В стыде также отражается осознание человеком своего ( а также близких и сопричастных людей- несоответствия некоторым принятым нормам или ожиданиям окружающих и, стало быть вины. Однако стыд полностью сориентирован на мнение других лиц, которые могут выразить своё осуждение по поводу нарушения норм, и переживание стыда тем сильнее, чем важнее и значимее для человека эти лица. Поэтому индивид может испытывать стыд даже за случайные, не предполагаемые результаты действий, которые ему кажутся нормальными, но которые, как он знает, не признаются в качестве таковых окружающими.

. Совесть — один из наиболее древних и интимно-личных регуляторов поведения человека. Она характеризует способность личности осуществить нравственный самоконтроль, самостоятельно формулировать для себя нравственные обязанности, требовать от себя их выполнения и производить самооценку совершаемых поступков.

Совесть — одно из выражений нравственного самосознания и самочувствия личности. Вместе с чувством долга, чести, достоинства она позволяет человеку осознать свою нравственную ответственность перед самим собой как субъектом морального выбора и перед другими людьми, обществом в целом.

Разнообразие ситуаций, в которых оказывается человек, не позволяет предусмотреть алгоритм действий в каждом конкретном случае, дать готовый рецепт морального выбора для каждой ситуации. Совесть во всех этих случаях выступает как моральный регулятор. Она — нравственный страх поведения личности. Совесть заставляет человека быть морально последовательным. Она — нравственный самосуд, которому человек подчиняет свой внутренний мир.

Совесть представляет собой своеобразный сплав рационального осознания и чувственного переживания в психике человека. Она проявляется, во-первых, в форме разумного осознания нравственного значения совершаемых действий, а, во-вторых, в форме эмоциональных переживаний, например, в чувстве угрызений совести или в положительных эмоциях «спокойной, чистой совести».

Совесть — это субъективное осознание личностью своего долга и ответственности перед обществом.

Справедливость.

Осознание долга находится в тесном взаимодействии и другими компонентами морального сознания – совестью, справедливости и т.п. В этом нетрудно убедиться, обратившись уже к культуре древнего мира. И это не случайно, ибо в справедливости фиксируется характер отношения других людей к данному человеку, мера распределения различных благ.

Словом, если добро, образно говоря, одно для всех, то справедливость поворачивается к каждому конкретному человеку по-разному, задевает каждого, вызывает самые различные переживания — от черной зависти и негодования до самой трепетной благодарности. Иначе говоря, сознание справедливости в отличие от сознания добра более конкретно, увязано с жизненно важными повседневными интересами людей и эмоционально более насыщено.
Наконец, нельзя не отметить, что вера в торжество справедливости является мощным катализатором добродетельного поведения. С утратой этой веры возможно наступление морального нигилизма, пренебрежения к нравственным устоям общества. А это чревато опасностью для существования государства. Поэтому оно стремится при помощи права поддержать хотя бы низкий уровень справедливости, формировать веру в справедливость государственных органов.
Что же такое справедливость? Какую роль она играет в жизни человека? В чем она проявляется как добродетель?
Уже древнегреческие философы подчеркивали особую значимость справедливости в жизни человека. В сочинении Платона "Государство" встречается мысль о том, что справедливость дороже всякого золота и что "несправедливость — это величайшее зло, какое только может в себе содержать душа, а справедливость — величайшее благо". "Только те любезны богам, которым ненавистна несправедливость", — утверждал Демокрит.

В античности отмечалось, что справедливым может быть как отдельный человек, так и государство (и соответственно, несправедливым).
Много внимания уделял анализу справедливости и выдающийся мыслитель античности Аристотель. Он считал, что справедливость может быть двух родов: справедливое от природы и справедливое по закону, который устанавливает государство. Первое он считает выше справедливого по закону, но свое основное внимание уделяет гражданской справедливости. Быть справедливым — значит выполнять все то, что требует закон. А он требует выполнять все требования добродетелей: быть мужественным, благоразумным и т.д.

Таким образом, заключает Аристотель, справедливость представляет собой самую совершенную добродетель, в ней словно соединяются все другие добродетели. Но справедливость выражается, прежде всего, в отношениях к другим людям. Поэтому исходный принцип справедливости есть принцип равенства. Несправедливость же проявляется в неравенстве, когда люди наделяют себя больше, чем других, различными хорошими вещами и др. Словом, пишет античный философ, "справедливость есть некая середина между излишеством и нехваткой". Аристотель вводит дополнительный принцип — принцип пропорциональности: "Если справедливое — это равное, то пропорционально равное также будет справедливым"[2]. Пропорциональное равенство состоит в том, что имеющий большое имущество делает большой взнос, а имеющий малое — малый взнос; много потрудившийся получает больше, чем поработавший мало и т.д. Словом, общественная жизнь держится справедливостью, и справедливое — то же, что пропорциональное. Принцип справедливости требует, чтобы мы относились к другим так, как желаем, чтобы они относились к нам самим.

Счастье и смысл жизни.

Счастье: с-часть-е – человек обречён на частичность бытия.

Шопенгауэр: «Счастье-это отсутствие страданий»

Л.Толстой «Жизненный путь» : « Счастье – это удовлетворённость полнотой физических и духовных сил в их общественном применении».

Смысл жизни – это её оправдательная мотивация, которая отвечает на вопрос : «ради чего человек живёт». Смысл жизни – это её сверх цель и сверх ценность, позволяющая разрешить противоречия: конечного и бесконечного, жизни и смерти, смерти и бессмертия. Смысл жизни – размышление о стратегии, об устремлённости в бедующее.

Обычно счастьем называют высшее состояние радости, чувство упоения от обретённости предмета сильного желания, восторженной удовлетворённости, что цель достигнута. Поскольку цели и задачи у людей различны, то и понимается оно по-разному. Стремление к исполнению желаний понятно. Проблема возникает в ситуациях, когда это стремление приходит в столкновение с нравственными требованиями: появляется противоречие между спонтанным стремлением к личному счастью как благополучию и довольству, и нравственной необходимостью быть добродетельным, исполнять своё долг.

Мораль и политика.

1.Цель регуляции.

М.- двуединая цель: 1.разрешение универсальных противоречий бытия: должное/сущее, социальное/индивидуальное, добро/зло. 2. поддержка, сохранение общности.

П. – двуединая цель: 1. власть и властвование. 2. Удовлетворение потребностей и интересов различных социальных групп (власть – средство удовлетворения потребностей).

2.Способ регуляции. Всего 3 способа: духовный – опора на добрый разум, чувства, добрую волю; материально-экономический; физический, насильственный.

М. – опирается только на один способ регуляции – духовный. Мораль самый совершенный вид регуляции, опирающийся на человеческое в человеке, но реально М. Оказывается самым не действенным, несовершенным видом, по причине человеческого произвола.

Шарль Фурье «М. – это бессилие в действии». Ницше «М. – это удел слабых, это удел рабов.

П. – опирается на все возможные способы:

духовные – полит. просвещение, воспитательная, дипломатическая работа, агитация

Материально-экономические – эк.блокады, эк.помощь.

Физически-насильственные – физ.устранение полит.лидеров, вооруж.восстание, терракт,революция, война.

Мораль и право.

1.Цель регуляции.

М.- двуединая цель: 1.разрешение универсальных противоречий бытия: должное/сущее, социальное/индивидуальное, добро/зло. 2. поддержка, сохранение общности.

П. - двуединая цель: 1. защита собственности и собственника. 2.защита общественного порядка.

2. Способ регуляции. Всего 3 способа: духовный – опора на добрый разум, чувства, добрую волю; материально-экономический; физический, насильственный.

М. – опирается только на один способ регуляции – духовный. Мораль самый совершенный вид регуляции, опирающийся на человеческое в человеке, но реально М. Оказывается самым не действенным, несовершенным видом, по причине человеческого произвола.

Шарль Фурье «М. – это бессилие в действии». Ницше «М. – это удел слабых, это удел рабов.

П. – духовные – правовое просвещение, правовое воспитание, правовые санкции; материально-экономические – налоги, штрафы; физически-насильственный – лишение человека свободы, заключение.

Мораль и религия.

Христианство, бесспорно, представляет собой одно из самых величественных явлений в истории человечества рассматривая в аспекте нравственных норм. Религиозная мораль представляет собой совокупность нравственных понятий, принципов, этических норм, складывающихся под непосредственным влиянием религиозного мировоззрения. Утверждая, что нравственность имеет сверхъестественное, божественное происхождение, проповедники всех религий провозглашают тем самым вечность и неизменность своих моральных установлений, их вневременной характер. Христианская мораль находит свое выражение в своеобразных представлениях и понятиях о нравственном и безнравственном, в совокупности определенных моральных норм (например, заповедях), в специфических религиозно-нравственных чувствах (христианская любовь совесть и т.п.) и некоторых волевых качествах верующего человека (терпение, покорность и пр.), а также в системах нравственного богословия и теологической этики. Все вместе перечисленные элементы составляют христианское нравственное сознание. Главной особенностью христианской (как и вообще всякой религиозной) морали является то, что ее основные положения ставятся в обязательную связь с догматами вероучения. Так как “богооткровенные” догматы христианского вероучения считаются неизменными, основные нормы христианской морали, в их отвлеченном содержании, также отличаются относительной устойчивостью, сохраняют свою силу в каждом новом поколении верующих людей. В этом заключается консервативность религиозной морали, которая и в изменившихся социально-исторических условиях несет груз нравственных предрассудков, унаследованных от прошедших времен. Другой особенностью христианской морали, вытекающей из ее связи с догматами вероучения, является то, что в ней есть такие нравственные наставления, которые невозможно найти в системах нерелигиозной морали. Таково, например, христианское учение о страдании-благе, о всепрощении, о любви к врагам, непротивлении злу и другие положения, находящиеся в противоречии с насущными интересами реальной жизни людей. Что касается положений христианства, общих с другими системами морали, то они получили в нем значительное изменение под влиянием религиозно-фантастических представлений. В самом сжатом виде христианскую мораль можно определить как систему нравственных представлений, понятий, норм и чувств и соответствующего им поведения, тесно связанную с догматами христианского вероучения. Поскольку религия есть фантастическое отражение в головах людей внешних сил, которые господствуют над ними в их повседневной жизни, постольку и в христианском сознании отражаются реальные межчеловеческие отношения в измененном религиозной фантазией виде. В основании всякого кодекса морали лежит определенный исходный принцип, общий критерий нравственной оценки поступков людей. Христианство имеет свой критерий различения добра и зла, нравственного и безнравственного в поведении. Христианство выдвигает свой критерий - интерес спасения личной бессмертной души для вечной блаженной жизни с Богом. Христианские богословы говорят, что Бог вложил в души людей некий всеобщий, неизменный абсолютный «нравственный закон». Христианин «чувствует присутствие божественного нравственного закона», ему достаточно прислушаться к голосу божества в своей душе, чтобы быть нравственным. Моральный кодекс христианства создавался столетиями, в разных социально-исторических условиях. Вследствие этого в нем можно обнаружить самые различные идеологические напластования, отражавшие нравственные представления разных общественных классов и групп верующих. Этим определяется крайняя противоречивость христианского нравственного сознания и практической морали христиан.

Мораль и искусство

1. Красота и мораль поддерживают в искусстве друг друга, но они суть разное.

Аристотель здесь доходит даже до прямого противопоставления эстетики и этики Подлинное эстетическое переживание, по Аристотелю, и подлинное художественное творчество возникают только тогда, когда здесь не имеется никакого противоречия с моралью; наоборот, искусство и мораль только поддерживают друг друга. Однако соединять можно то, что отлично одно от другого. Ведь те области, которые неразличимы между собою, не могут и объединяться, поскольку объединяется только то, что является разным. Так вот, Аристотель настолько противопоставляет художественное творчество и деятельность практического разума у человека, что прямо утверждает принципиальную разницу между искусством и моралью.

Мораль – это ведь только правила и практика добродетельной жизни. Но искусство вовсе не таково. Оно и не практика, и не практический разум, а значит, и не добродетельная жизнь. Искусство просто довлеет себе, что, конечно, не только не мешает ему объединяться с моралью, но это объединение и этот синтез даже и полезен, даже и необходим для человека. По этому поводу мнение Аристотеля тоже не допускает ровно никаких кривотолков.

2. Детали в вопросе о различии обеих этих областей в искусстве.

а) Аристотель пишет:

"Действительно, искусство может иметь совершенство [добродетель], практичность – не может; далее, в искусстве тот предпочтительнее, кто [намеренно] произвольно ошибается; в практичности же, как и в добродетелях, [произвольно погрешающий] стоит ниже. Итак, практичность – добродетель, а не искусство, так как практичность – добродетель одной из частей, а именно – рассуждающей (doxasticon), ибо как суждение [мнение], так и практичность касаются того, что может быть иным. Но практичность не просто разумное приобретенное свойство души (hexis meta logoy); доказывается это тем, что подобное приобретенное свойство можно забыть, практичность же нельзя"

Тут дело не в том, что человек не может "забыть" этого. А дело здесь в том, что практическая деятельность вообще неотъемлема от человека. Другое дело – художественное творчество. В некотором смысле оно тоже является человеческой необходимостью. Однако вовсе не в том смысле, что человек не может без него обойтись. Есть сколько угодно людей, которые не только не творят художественных произведений, но даже лишены способности их воспринимать.

Добродетель тоже относится к искусству, но не в том смысле, в каком практическое поведение относится к искусству. Искусство соответствует двум моментам в человеческой душе, а именно – чистой разумности и практической разумности. И там и здесь можно говорить о добродетели, но только та добродетель, которая относится к чисто разумной сфере, лишена практической целенаправленности; и потому эта "добродетель искусства", скорее, есть просто его имманентно-внутреннее совершенство. Но та добродетель, которая относится к практической разумности, жизненно заинтересованна; и потому о добродетели здесь можно говорить только в практически-жизненном и утилитарном смысле.

б) Прибавим к этому, что мораль и учение о добродетели Аристотель ставит очень высоко, анализируя всю эту область очень ярко. Об этой способности практического разума Аристотель глубоко рассуждает там, где практический разум представляется ему основанным не на высочайших и недоказуемых аксиомах, а только на правилах человеческого поведения (VI 8), и когда философ связывает практику человеческого поведения по преимуществу с областью единичного (VI 9), добрыми советами (VI 10) и практической рассудительностью и осмысленностью, gnome (VI 11).

Однако, сколь мораль и весь практический разум ни высоки для Аристотеля, для него еще выше созерцание (theöria) и основанное на этом блаженство (eydaimonia).

Таким образом, чтобы уловить красоту и в искусстве и в природе, необходимо "обладать высшим и самодовлеющим чувством удовольствия, позволяющим видеть предметы в их завершенности и совершенстве" (Ethic. Nie. X 5, 1175 а 23. 26, teleioysthai).

Аристотель, во-первых, резко отличает удовольствие и от мышления (dianoia) и от чувственного ощущения (aisthёsis); оно у него обязательно связано с деятельностью и представляет собою вполне естественный внутренний коррелят деятельности.

Итак, удовольствие свойственно всему живому, поскольку это живое всегда деятельно. Но деятельность Аристотель, как мы знаем, понимает не только в разных смыслах, то есть в применении к разным живым существам различно, но он понимает ее еще и иерархийно.

Итак, удовольствий столько же, сколько и деятельностей, а деятельности, начиная с животной области, постепенно восходят в более высокую область, пределом которой, как мы знаем, является у Аристотеля чистый и беспримесный ум. Следовательно, этот ум тоже имеет своим коррелятом свое специфическое. Это удовольствие рождается вместе с чистой созерцательностью, и об этой theöria мы уже хорошо знаем из общей и теоретической части аристотелевской эстетики. Отсюда вытекает и то, что эта самодовлеющая "феорийность" и эта самоудовлетворенность чистого разума могут рассматриваться как в своем предельном состоянии, и тогда это будет космический Ум, или в том или другом приближенном виде, и тогда это будет реальное человеческое искусство, равно как и природа.

Другими словами, вот ответ на тот вопрос, который мы поставили относительно совместимости чистого созерцательного блаженства и искусства: искусство обязательно должно содержать в себе ту или иную степень созерцательного блаженства, ту или иную степень божественной "феорийности". Космический Ум есть предельная сконцентрированность, то есть в бесконечной степени данная, всех возможных актов мышления и всех эйдосов, а потому есть предельная сконцентрированность и всех удовольствий, которые являются субъективным коррелятом всяких возможных действий, то есть этот Ум является уже не просто удовольствием, но блаженством. Вот эта блаженная созерцательность чистого космического Ума может проявляться и не в предельном виде, но в виде тех или других приближений к этому пределу. А отсюда появляются сначала разнообразные виды человеческого мышления с присущими ему коррелятами удовольствия, а вслед за ними природа тоже со своими разнообразными эйдосами, содержащими в себе в качестве своего коррелята те или иные формы удовольствия (это – живые существа), и с приближением и этой эйдетичности и этого удовольствия к нулю.

Искусство, таким образом, занимает среднее место между бесконечной созерцательно-блаженной сконцентрированностью чистого ума и нулевой степенью этой сконцентрированности в низших формах существования в природе. Эта иерархия эйдосов и мудрости начинается, таким образом, уже в природе. "Как человеку свойственны искусство и мудрость, так и некоторым из живых существ свойственна какая-то другая, подобная же физическая потенция" (Histor. anim. VII 1, 588 а 29).

К этому основному учению Аристотеля о соотношении искусства и морали прибавим только несколько мыслей Аристотеля, поясняющих и дополняющих это учение, и, по возможности, словами самого Аристотеля.

Так, необходимо подчеркнуть глубочайшее убеждение Аристотеля в необходимости удовольствия во всякой деятельности, равно как и в необходимости деятельности и удовольствия для всякой жизни вообще. То, что при восприятии произведений искусства мы испытываем то или иное удовольствие, сопряженное с деятельностью нашего духа, это для Аристотеля вытекает само собой и не требует доказательства (4, 1175а 10-15).

Созерцательное блаженство вовсе не есть отсутствие добродетели; и если раньше Аристотель говорил о том, что искусство, взятое само по себе, не есть добродетель, то он имел в виду обыденную и чисто моральную добродетель. Та же добродетель, которая сопряжена с блаженством, ориентирована уже не на практическом, но на теоретическом разуме, поэтому она – и самая важная и самая непрерывная (отдельные мыслительные процессы прерывны, но они возможны только потому, что базируются на непрерывности чистого разума); она – "сладчайшая и мудрейшая", и божественная или, по крайней мере, богоподобная (7, 1777 а 12-27).

Таким образом, искусство, достигающее той деятельности, которая свойственна идеальному, космическому Уму, вовсе не есть ни отсутствие деятельности, ни отсутствие морали. "Совершенное (teleia) блаженство состоит в созерцательной деятельности (theöreticё tis estin energeia)" (b 7-8). Другими словами, искусство хотя и отлично от морали, но оно связано с ней непосредственно. Это видно, по крайней мере, на лучших произведениях искусства.

Мораль и наука.

Вопрос о взаимоотношении науки и этики чаще всего формулируется в следующем виде: "Этична ли наука?"

Нельзя сказать, что это самый животрепещущий вопрос общественного сознания нашего времени, но, тем не менее, он периодически возникает и требует ответа. Для меня он интересен с двух сторон: во-первых, как возможность изучения закономерностей взаимодействия двух соседствующих друг с другом архетипов культуры, и во-вторых, как возможность "прогностического подхода" к изучению двух мыслимых, но еще не реализованных в полной мере, не ощутивших свою самость, свою силу и значимость культурных феноменов, а потому, и "не знающих" своего истинного места в общественном сознании.

Необходимо сразу сделать небольшое терминологическое отступление. В российской научной традиции существовало не совсем понятное разделение словоупотребления "этика", "нравственность" и "мораль". Слова "нравственность" и "мораль" считались синонимами, и обозначали некий феномен общественного сознания, а "этикой" называли науку о нравственности. "Этика - учение о нравственности, отдел философии, занимающийся исследованием происхождения и законов нравственности. Отцом научной этики считается Сократ" ("Энциклопедический словарь Ф. Павленкова", С.-Петербург, 1909). Но, насколько я понимаю, и этика, и мораль, и нравы - приблизительно одно и то же, только сказанное на трех разных языках: на греческом, на латыни и на русском. Господа ригористы от терминологии могут не беспокоиться. Я не давал еще никаких определений, и только пытаюсь "обрисовать" смысловые поля нужных мне в дальнейшем слов. Тем не менее, пока, для большей определенности, я буду "стараться" придерживаться мнения Ф. Павленкова. А с этой точки зрения вопрос сформулирован не совсем корректно. Ведь никому в голову не придет вопрошать: "Геометрична ли наука? Или она биохимична?" По-моему, когда задается такой вопрос, чаще всего имеется ввиду несколько иное, а именно: "Нравственна ли Наука?". На что можно сразу же и без обиняков ответить: "Наука без-нравственна". Ибо Наука, как таковая, безразлична по отношению к нравственности. Надеюсь, в дальнейшем мне удастся подтвердить это пока не обоснованное "обвинение".

Теперь же давайте попробуем перевернуть вопрос: "А научна ли этика?" На этот вопрос ответ, тоже, как будто, есть. Поскольку этика - отдел философии, то ответ напрашивается сам собой - конечно же, она научна(1). Но. Не все так просто. Еще раз вернемся к терминам и попробуем понять - что есть что. Итак, существует некий феномен общественного сознания, некий элемент человеческой культуры, который называют этикой или моралью, или нравственностью. Этот феномен в каждой конкретной культуре, т.е. в некоторой области "социального пространства" на некотором отрезке времени проявляется в виде более или менее явно сформулированной нравственной доктрины, морального учения. И наш вопрос теперь можно сформулировать так: "Может ли быть наукой нравственная доктрина?" Ответ краток и прост - нет. Ибо наука и этика, как говаривал Козьма Прутков, - "две большие разницы", что я и попытаюсь чуть позже продемонстрировать.

Но пока меня не покидает сомнение - а то ли я спрашиваю? Может быть, все-таки, я задаю не тот вопрос на который хочу получить ответ? По большому счету, когда человек задумывается о взаимоотношениях Науки и Этики, его интересует, способна ли наука помочь ему понять, что есть Добро, и что есть Зло? Способна ли Наука понять сущность этического взаимодействия индивидуумов, способна ли наука понять сущность этических доктрин, и способна ли она выбрать из них наиболее "истинную", может ли наука, в конце концов, помочь человеку создать "истинную" этическую доктрину, а если может, насколько "нравственной" будет эта конструкция?

Два подхода возможны к решению этой проблемы. Во-первых, можно попытаться взглянуть на нее "сверху", с точки зрения концепции архетипов культуры, во-вторых, можно посмотреть на проблему "снизу", "изнутри" каждого из этих культурных феноменов, т.е. рассмотрение проблемы будет состоять из двух частей:

1) взгляд снаружи (архетипы культуры);

2) 2) взгляд изнутри (этика для науки и наука для этики).

Но прежде, чем перейти к рассмотрению этих вопросов, кажется разумным еще раз явно определить свою позицию, дабы избежать недоразумений и неоднозначности в толковании.

Наука и Этика - два отдельных, независимых феномена человеческой культуры, не нуждающихся каждый в своей области ни во взаимопомощи, ни во взаимовлиянии. И оба этих культурных элемента, во взаимодействии друг с другом, и с остальными элементами культуры, определяют основу единого общечеловеческого сознания.

Сложность рассмотрения взаимоотношений науки и этики заключается в том, что эти элементы сознания еще не реализовали своих исторических потенций и никогда не выступали в роли доминанты культуры. Во всех исторически реализованных архетипах человеческого сознания они существуют в "подавленном", "подчиненном" состоянии. Наиболее явно это просматривается в нынешнем состоянии науки, которая в политико-центристском сознании считается "непосредственной производительной силой", направленной на удовлетворение "человеческих потребностей", хотя она призвана удовлетворить одну лишь "потребность" человека - потребность познания, и по существу, "является одной из форм сознания, конкретным модусом существования рефлектирующего Я, одним из аспектов познающего самое себя мира" ("Наука и Философия"). То же самое можно сказать и об этике, которая до сих пор часто считается порождением и подчиненной частью религии. Растерянность культуры, понявшей несостоятельность этики прагматизма, заставляет ее метаться и искать подпорки для этики то в религии, то в науке. И если в отношении науки существует некоторая определенность (т.е. существует некоторое количество признаков, позволяющих предполагать, что наука оформляется как архетип культуры и готовится сменить политику в роли доминанты), то в отношении этики такой определенности нет.

Наука есть царство истины. Истина - определяющая, стержневая категория науки. А для этики важна правда, а не истина. И роль правды в этических построениях никак не сравнима с ролью истины в структуре науки. Основная, системообразующая категория Этики вовсе не правда, а свобода, одна из самых "тяжелых" категорий сознания. Проблемы почти неразрешимые возникают при попытках определить смысл и место этой категории в рамках других архетипов культуры. И это понятно - для всех остальных культуротипов категория свободы либо пуста и совершенно незначима, либо размыта, не определена, и, в угоду доминирующему элементу, абсолютно безболезненно, по мере надобности, может подменяться либо необходимостью, либо произволом. Достаточно вспомнить, каких мучений стоила религиозному сознанию концепция свободы воли. Или "определение" свободы как осознанной необходимости, которое долгое время выдавалось за вершину диалектики.

Этика есть царство свободы. Если с точки зрения науки, человек – существо необходимо обусловленное, то с точки зрения этики, человек есть существо безусловно свободное.

Свобода реализуется лишь там, где есть выбор, т.е. в общем случае свобода обусловлена необходимостью выбора. Но в этике перед необходимостью выбора человек ставит себя сам. Он абсолютно свободно признает или не признает необходимость нравственного выбора. И акт этического выбора, деяние, и оценка самого деяния абсолютно свободны. Как только человек в этическом деянии или в его оценке пытается опереться на что-либо иное, чем собственная свобода, чем сущность своего этического Я, он тут же теряет этическую самость и превращается в члена рода, апологета вероучения, в участника производственно-экономических отношений, т.е. в некий социальный винтик, в деталь социального механизма, выполняющую определенную социальную роль, соответствующую (или не соответствующую) своему социальному назначению. Другими словами, человек "выпадает" из области этики.

Но, с другой стороны, абсолютная свобода предполагает и абсолютную ответственность. Субъект сам несет ответственность за все последствия собственной деятельности, ответственность перед собой, перед своей самостью, перед тем, что обычно называют совестью. Нравственная ответственность - самая строгая, самая тяжелая и самая действенная ответственность. Ей не нужны никакие убогие подпорки воздаяния и наказания, оставшиеся этике в наследство от примитивного права.