Официальная позиция
Определение 1938 г. и соответствующее "правопонимание" стало на все последующие годы официальной и общеобязательной позицией и парадигмой для всей советской юридической науки, а все отклонения от этой "ортодоксии" считались до конца 80-х годов какой-то "ересью", отходом от канонизированного "марксистско-ленинского учения о государстве и праве".
Живучесть и господствующие позиции этого "правопонимания" в советской юридической науке обусловлены, в конечном счете, большой внутренней адекватностью этого подхода к "праву" социально-исторической ситуации отсутствия какого-либо действительного права в условиях победившего социализма, всестороннего и полного утверждения социалистического тоталитаризма, монополизации всей власти в руках одной бессменно правящей партии. Именно с помощью такого "правопонимания" легче и удобнее всего можно выдавать за "право" приказные, партийно-политические и идео-
1 Там же. С. 4.
2 Там же. С. 3.
Глава 3. Советский легизм
логические установки, "нормы" и "правила" коммунистической диктатуры, которая под вывеской "административно-командной системы" (а это лишь несколько от времени вылинявшая и ослабевшая, внешне отчасти измененная и подновленная, словесно общенародная, но по существу та же самая диктатура пролетариата) дожила до начала 90-х годов.
Ко времени Совещания 1938 г. было ясно, во всяком случае идеологам "правового фронта", что утвердившийся реальный социализм несовместим ни с доктринально обещанным "буржуазным правом" при социализме, ни с каким-либо другим (не классово-партийным, не диктаторским) правом: место права могло быть занято только неправовым законодательством.
Для интерпретации же этого приказного, антиправового законодательства в виде "качественно нового" права пролетарского (а потом и общенародного) "государства" наиболее подходящей была легистская концепция правопонимания, автоматически считающая всякий закон (и любое законодательство) правом. Внешняя "юри-дичность", формальная "определенность", "нормативность" и т. д. здесь легко и беспроблемно сочетаются с внутренним произволом и противоправностью соответствующих "нормативных актов" и "норм". К тому же эта концепция (в силу своей внутренней бессодержательности) легко может быть подогнана под потребности любой доктрины и практики.
Так, для приспособления к марксизму-ленинизму обычных легистских определений права как совокупности норм (правил поведения) оказалось достаточным добавить лишь слова (ничего по существу не меняющие и ни к чему фактически не обязывающие) о том, что эти нормы (правила поведения) выражают волю господствующего класса. В дальнейшем (в порядке, так сказать, "критики" Вышинского и "усовершенствования" его определения) к базовому легистскому определению права были добавлены и некоторые другие характеристики из доктринальной трактовки права (об обусловленности права материальными отношениями, о сочетании при социализме принуждения и убеждения, о воспитательной роли советского права и т. д.).
Но подобные идеологические добавления не меняют сути дела — легистского оправдания в качестве права всего того, что прикажут официальные власти.
Предшествующие Совещанию 1938 г. концепции правопонимания (20-х — первой половины 30-х годов) были более серьезно ориентированы на исходные доктринальные представления о судьбах права и государства после пролетарской революции. Кроме того, на всех этих концепциях так или иначе сказался опыт нэпа и действовавшего тогда настоящего (буржуазного) права.
Уже в силу такой их связанности и отягощенности прежними представлениями и реалиями ни одна из предшествующих концеп-
304 Раздел Ш. Марксистская доктрина и социалисгаческое правопонимание
ций не годилась для роли "единственно верной" правовой теории в новых неправовых условиях. К тому же каждая из этих концепций в обстановке относительного "плюрализма" подходов к праву до Совещания 1938 г. была в ходе взаимной критики и резких обвинений достаточно дискредитирована и не могла претендовать на какие-то монопольные позиции в юридической науке.
Разумеется, и до Совещания 1938 г. в юридической литературе в том или ином варианте развивалось легистское представление о советском праве как совокупности норм, изданных и поддерживаемых государством. В контексте многих других трактовок права в 20-х — начале 30-х годов такое понимание права было охарактеризовано как буржуазно-нормативистское и не получило сколько-нибудь заметного влияния и распространения.
После же Совещания 1938 г. легистский подход к праву, утвержденный в противовес всем прежним подходам как враждебным и антимарксистским, получил статус и монопольные позиции официальной правовой доктрины — подлинного "марксистско-ленинского учения о праве".
Такой насильственный монополизм в науке означал лишение ее самостоятельного, объективно-исследовательского, познавательного, собственно научного статуса, превращение ее в служанку тоталитарной власти, в послушного и безоговорочного апологета антиправового законодательства и неправовой практики.
Приказное "правопонимание", одобренное "с подачи" Вышинского Совещанием 1938 г., полностью и без всякого исключения господствовало в советской литературе вплоть до второй половины 50-х годов, когда после критики "культа личности Сталина" на XX съезде КПСС появилась хотя бы минимальная возможность высказать какую-либо иную точку зрения по проблематике понятия и определения права.
И в общетеоретических работах, и в области отраслевых юридических дисциплин почти дословно повторялась (в той или иной редакции) дефиниция Вышинского, воспроизводились все основные положения соответствующих подходов к праву и государству1.
Этот тип понимания, определения и трактовки "права" по существу сохранился и в последующие годы, когда с начала 60-х годов по аналогии с "советским социалистическим общенародным государством" стали говорить о "советском социалистическом обще-
1 См., например: Советское государственное право. Ы, 1938; Голунский С.А., Стро-гович М.С. Теория государства и права. М., 1940; Денисов А.И. Теория государства и права. М., 1948; Аржанов М.А. Теория государства и права. М., 1948; Он же. Государство и право в их соотношении. М., 1960; Вышинский А.Я. Вопросы теории государства и права. М, 1949; Теория государства и права. М., 1949; Александров И.Г. Сущность права (К вопросу о сущности исторических типов права). М., 1950; Он же. Законность и правоотношения в советском обществе. М., 1955; Теория государства и права. М., 1955; и др.
Глава 3. Советский легизм 305
народном праве". На XXII съезде КПСС в 1962 г. утверждалось, что на современном этапе, когда социализм победил не только полностью, но и окончательно, когда советское общество вступило в период строительства коммунизма, диктатура пролетариата в СССР с точки зрения внутреннего развития перестала быть необходимой. Социалистическое государство, которое возникло как государство диктатуры пролетариата, на современном этапе, говорилось в решении съезда, превратилось в "общенародное государство"1.
Но положения о переходе от государства и права диктатуры пролетариата к общенародному государству и праву носили по существу декларативный и пропагандистский характер, поскольку некоторые изменения в политическом режиме, законодательстве, хозяйственной, духовной жизни страны и в целом мероприятия по "преодолению последствий культа личности Сталина" фактически не затронули социальные и экономические характеристики общества, фундаментальные принципы, функции и структуры диктатуры пролетариата и его репрессивно-приказной регулятивной системы.И в условиях декларированного перехода к "общенародному государству и праву" в советской юридической науке, за очень редким исключением, продолжали господствовать слегка словесно модернизированные, но по существу прежние представления о праве вообще и советском социалистическом праве как совокупности (или системе) правил поведения (норм), установленных государством и обеспеченных его принуждением2.
По существу отстаивая "правопонимание", сфабрикованное в 1938 г., и лишь словесно открещиваясь от некоторых его одиозных моментов, приверженцы этого официального подхода к праву — И.Г. Александров и др.— изображали себя как единственных и истинных борцов за право и законность, а всех остальных обвиняли в пропаганде "нигилистического отношения к нормам права под флагом борьбы с "нормативизмом"3.
На самом же деле образцы практической реализации идей и представлений этого направления о "законности", о "праве", его "нормативности", "четкости", "формальной определенности", "ин-ституциональности" и т. д. в наиболее полном, адекватном, аутентичном и классическом виде представлены практикой массовых реп-
1 См.: XXII съезд Коммунистической партии Советского Союза. Ч. III. M., 1963. С. 303.
2 См., например: Теория государства и права. Основы марксистско-ленинского учения о государстве и праве. М., 1962; Общая теория советского права. М., 1966; Основы теории государства и права. М., 1969; Недбайло И.Е. Введение в общую теорию государства и права. Киев, 1971; Теория государства и права. М., 1968 (II изд. — 1974); Марксистско-ленинская общая теория государства и права. Основные институты и понятия. М., 1970; Марксистско-ленинская общая теория государства и права. Социалистическое право. М., 1973; Теория государства и права. Л., 1982; Теория государства и права. М., 1983; Основы теории государства и права. М., 1988; и др.
Александров И.Г. Сущность права (К вопросу о сущности исторических типов права). С. 53.
306 Раздел III. Марксистская доктрина и социалистическое правопонимание
рессий и беззаконий, неслыханного бесправия и произвола 30-х — начала 50-х годов. А ведь это было время безраздельного господства именно этого тоталитарного "нормативизма" и антиправового легизма.
Весьма показательно, что и после разоблачения "культа личности Сталина" в научной и учебной литературе 60—80-х годов прежние концептуальные представления не просто развивались и тиражировались в благоприятном режиме официальной идеологии, но и агрессивно отстаивались и пропагандировались в качестве "безусловно, правильной"1 трактовки советского социалистического права. В этом же духе Иоффе и Шаргородский в начале 60-х годов откровенно признавали, что их понимание и определение права "основано на тех же посылках, что и общее определение понятия права, данное в 1938 году" 2.
И это не было позицией отдельных авторов, это было официальное кредо советской юридической науки того времени. Для реабилитации тоталитарного "правопонимания" 1938 г. и дальнейшего его использования (но без "ошибок" Вышинского) в качестве официальной позиции советской юридической науки Совещание 1938 г. стали изображать как важную и плодотворную веху в развитии марксистско-ленинского учения о государстве и праве, несколько, правда, омраченную обстановкой культа личности Сталина и некоторыми теоретическими и методологическими "ошибками" Вышинского.
Типична и характерна в этой связи положительная оценка Совещания 1938 г. в многотомном труде по марксистско-ленинской общей теории государства и права, подготовленном ведущими авторами того времени и призванном, так сказать, обобщить опыт и наметить пути в дальнейшем развитии не только советской, но и всей социалистической юридической науки. "Одним из событий в жизни советской правовой науки, — отмечали авторы первой книги этого издания, — явилось Всесоюзное совещание по вопросам науки советского права и государства, состоявшееся в 1938 году. По своему замыслу совещание было призвано подвести итог идеологической борьбы, которую пришлось выдержать представителям марксистско-ленинской государственно-правовой мысли со всеми теми, кто пытался исказить марксистско-ленинское учение о государстве и праве"3.
По такой оценке получается, что Вышинский и его сторонники как "представители марксистско-ленинской государственно-правовой мысли" выдержали и выиграли "идеологическую борьбу" про-
1 Александров И.Г. Право и законность в период развернутого строительства коммунизма. М., 1961. С. 204.
2 Иоффе О.С., Шаргородский М.Д. Вопросы теории права. М., 1961. С. 59.
Марксистско-ленинская общая теория государства и права. Основные институты и понятия. М., 1970. С. 173.
Глава 3. Советский легизм 307
тив таких "исказителей" подлинного "марксистско-ленинского учения о государстве и праве", как казненные ко времени Совещания 1938 г. Пашуканис и Крыленко или давно умершие Рейснер, Стуч-ка и др. Так ведь то же самое говорили Вышинский и другие участники Совещания 1938 г.
Обходя эти неприятные моменты, авторы названного курса продолжают: "К несомненным достижениям совещания следует отнести прежде всего то, что оно отвергло вульгарно-материалистический подход к пониманию государства и права вообще, Советского государства и права в частности. Было отвергнуто понимание советского права как отмирающего буржуазного права. Совещание подчеркнуло значение нормативной стороны советского социалистического права. Все это, несомненно, было призвано обеспечить проведение в жизнь принципа социалистической законности, абсолютно необходимого для социалистического строительства"1.
То, что здесь анонимно названо "вульгарно-материалистическим подходом", на самом деле, судя по концепциям Стучки, Пашу-каниса, Разумовского и ряда других ведущих советских авторов 20-х и начала 30-х годов, было во многом лишь воспроизведением и толкованием в духе тогдашней коммунистической идеологии и социалистической практики соответствующих положений из трудов Маркса, Энгельса и Ленина, руководящих решений правящей большевистской партии. Во всяком случае учение марксизма-ленинизма о государстве и праве в трактовке этих юристов 20-х годов было ближе к соответствующим первоисточникам, нежели в толковании Вышинского и его последователей. Авторы же цитируемого курса пытаются потребности господствующей идеологии и практики во все новой и новой версии "подлинного марксизма-ленинизма" завуалировать, как это делал и Вышинский, поисками "козлов отпущения" и обвинениями предшественников в "извращении", "искажении" и т. д.
Даже об "отмирающем буржуазном праве" в приведенной из курса цитате говорится так, будто данное представление о судьбе права после пролетарской революции восходит не к Марксу и Ленину, а к Пашуканису.
Упомянутая авторами курса "нормативная сторона советского социалистического права",подчеркнутая и тем самым как бы сохраненная для жизни Вышинским, стала не просто одним из расхожих реабилитирующих аргументов в пользу Совещания 1938 г., но, и вообще каким-то мистическим, во всяком случае явно иррациональным символом для всех поколений приверженцев этого тоталитарно-легистского "правопонимания".Они узнают и признают друг друга по "нормативности права", хотя все это — лишь слова пароля на "правовом фронте", к тому же неверно понятые и
1 Там же.
308 Раздел III. Марксистская доктрина и социалистическое правопонимание
не к месту используемые, поскольку их позиция в принципе исключает как сколько-нибудь теоретически последовательную концепцию нормативности, так и признание какого-нибудь объективного критерия отличия правовой нормы от явного произвола в форме закона или иного официально-властного установления, априорно являющегося для них "нормативно-правовым" актом.
Сторонники этого официального подхода были настолько заняты защитой "нормативности права", которой, правда, никто не угрожал, что им просто некогда было объяснить непосвященным тайну родства столь восхваляемого ими "правопонимания" со сталинской тираниейи произволом в последующие десятилетия. Не случайно же именно это "правопонимание" получило официальное признание антиправовой тоталитарной системы и более полувека монопольно господствовало во всей социалистической юриспруденции.
Ясно, что "нормативность социалистического права" была лишь иносказанием — одним из необходимых для тоталитаризма юридических мифов,с помощью которого бесправие изображалось как торжество "права высшего типа", положения насильственно-приказного, антиправового законодательства — как нормы права, беззаконие — как социалистическая законность и т. д. Только поэтому данное "правопонимание" и пользовалось официально-властной поддержкой.
Критика "ошибок" Вышинского и "недостатков" его определения права в названном курсе и в других работах данного направления носила во многом декларативный характер, поскольку велась с позиций защиты основных положений Совещания 1938 г. и завуалированного смысла "нормативности советского права", "нормативной специфики права"1, под которой и Вышинский, и все сторонники этого подхода имеют в виду насильственно-приказнойхарактер права.
В духе приспособления определения права Вышинского под свое время авторы курса, в частности, отмечали: "Подчеркивание нормативной специфики права — верное само по себе — сопровождалось игнорированием тех аспектов права и правового регулирования, которые связаны прежде всего с общественными отношениями"2. Это очень странное сетование: с одной стороны, в Трою со всякого рода хитростями и уловками протаскивают бутафорного коня, а с другой стороны, как бы сожалеют, что он не живой. Одно исключает другое: или вы действительно хотите общественно обусловленного и определенного права, тогда не выдавайте за право насильственно-приказные веления ("нормы", "нормативные акты") тоталитарной власти, полностью ликвидировавшей всякую незави
1 Там же. С. 174.
2 Там же.
Глава 3. Советский легизм 309
симость и самодеятельность общества, или для вас право — это лишь принудительные предписания официальных представителей тоталитарной системы, тогда при чем тут апелляции к "обществу", которое при тоталитаризме (и, кстати говоря, для тоталитарного "правопонимания") лишено всякого, в том числе и правообразую-щего, значения.
В курсе перечисляются и другие "недостатки" определения Вышинского: "нечеткость методологических позиций и недостаточно последовательный материалистический подход к истолкованию права", "отсутствие указаний на материальную обусловленность права", указание лишь на принуждение в качестве средства "обеспечения правовых предписаний", тогда как применительно к социалистическому праву, "выражающему волю сознательных тружеников общества", это "соблюдение правовых предписаний обеспечивается прежде всего высокосознательным отношением большинства граждан к исполнению всех предписаний и большой организаторской, воспитательной работой партии и государства"1.
Это сочетание принуждения с убеждением при социалистическом тоталитаризме народ, прошедший "воспитательную" академию "большого террора" и прочих репрессий, с меткой иронией окрестил "принудительно-добровольным порядком".Тоталитарное же "правопонимание" (и у Вышинского, и у его последователей) стремится изобразить дело так, будто принуждение (с "добровольностью" или без нее) связано лишь с обеспечением и исполнением права,а не с самим содержанием и сутью их насильственно-приказного варианта "права","правовых предписаний", "правовых норм" и т. д. Право подразумевает, конечно, соответствующие санкции, но сами по себе санкции еще не свидетельетвуют о наличии права и правовой нормативности. При отсутствии же права не может быть и правовых санкций, вместо которых в ситуации бесправия действуют произвол и насилие.
В многочисленных других работах 70—80-х годов по существу лишь воспроизводились (в той или иной вариации) те же самые подходы и оценки, что и в названном фундаментальном курсе.
Особо много усилий было приложено (и до и после названного курса), чтобы как-то развести в разные стороны определение 1938 г. и его одиозного автора. "Впервые в советской юридической науке, — писал Л.С. Явич,— нормативный характер права был подчеркнут отнюдь не Вышинским, а И.В. Крыленко в связи с критикой концепции Е. Пашуканиса, сводившего право к общественным отношениям. Иное дело, что в интерпретации Вышинского нормативность права неоправданно формализировалась, что ей придавался волюнтаристский оттенок, а сами юридические нормы были действитель-
См. там же. С. 173—175.
310 Раздел III. Марксистская доктрина и социалистическое правопонимание
но сведены только к государственным велениям, приказам, исполнение которых обеспечивается якобы лишь одним принуждением"1.
В другой публикации 60-х годов авторство в отношении "нормативности социалистического права" приписывалось уже не Крыленко, а самим "классикам марксизма-ленинизма"2. В духе "существенного усовершенствования" определения Вышинского авторы этой статьи (Д.А. Керимов, И.Е. Недбайло, И.С. Само-щенко, Л.С. Явич),в частности, писали, что "классики марксизма-ленинизма, помимо всего прочего, непрестанно подчеркивали нормативность социалистического права, связывая его понятие с тем, что оно играет роль "масштаба" поведения, регулятора общественных отношений"3.
Между тем на уровне простого факта известно, что "классики марксизма-ленинизма" вообще не говорили ни о "социалистическом праве", ни тем более о "нормативности социалистического права".
Также и А.Ф. Шебанов,защищая "утвердившееся в советской юридической науке понятие права как системы норм (правил поведения)", т. е. определение права 1938 г., писал: "Положение о нормативном характере права иногда приписывают Вышинскому на том основании, что оно было высказано в его докладе на совещании юристов в 1938 г. Однако в действительности это положение было результатом коллективного творчества ученых Института права АН СССР, о чем заявлял и сам Вышинский"4.
Непреходящее значение "нормативно-классового понимания права"9 образца 1938 г. отмечается и в книге времен перестройки. Правда, цитируемому автору в определении Вышинского нравится не все. "В советской литературе, — пишет он, — подвергалась критике наиболее серьезная ошибка, допущенная в сформулированном в 1938 г. А.Я. Вышинским определении советского права, состоявшая в том, что в нем игнорировалась воспитательная роль социалистического права, которое сводилось к мерам принуждения, постулировалось, что его применение "обеспечивается всей принудительной силой социалистического государства"0.
"Советская литература", которая здесь имеется в виду, конечно, "критиковала" определение Вышинского в весьма щадящем режиме, памятуя о суке, на котором сидит.
1 Явич Л.С. Об определении социалистического права // Правоведение, 1963, № 4. С. 109.
2 Керимов ДА., Недбайло И.Е., Самощенко И.С, Явич Л.С. К вопросу об определении понятия социалистического права (по поводу статьи Я.Ф. Миколенко "Право и формы его проявления") // Правоведение, 1966, № 2. С. 18.
1 Там же. С. 17, 18.
4 Шебанов А.Ф, Проблемы теории социалистического права и идеологическая борь-ба//Проблемы государства и права. Выпуск 12. КГ, 1976. С: 4, 5.
5 Нормы советского права. Проблемы теории. Саратов, 1987. С. 16.
6 Там же. С. 32—33.
Глава 4. В поисках новых подходов к праву
Но была и другая юридическая литература с совершенно другими оценками и Совещания 1938 г., и позиции Вышинского, и последующего развития "официального" правопонимания его сторонниками и последователями.