Карл шмитт против либерализма

Теоретик политики и права в Веймарской Германии, активный член Национал-социалистической партии Германии в ЗО-е годы, объект кри­тики со стороны как «левых», так и «правых», Карл Шмитт сегодня уже признан в качестве выдающегося критика либерализма. Пожалуй, за последнее столетие в мире не было политического мыслителя, который бы столь тщательно и убедительно показал бы слабости и противоречия

' Burke E. Reflections.... P. 194.

либеральной политической теории и практики и который оказал бы бо­лее сильное влияние на консерватизм, особенно, в США.

ШМИТТ, Карл (1888—1985) — немецкий консервативный теоретик полити­ки и права. В 1921—1945 гг. профессор в Грайфсвальде, Бонне, Кельне и Берлине. В ЗО-е годы Шмитт примкнул к массовой вере в нацизм. В 1936 г. после критики со стороны А.Розенберга оказался во «внутренней эмигра­ции». В 40—50 годы обратился к геополитической тематике, стремясь найти противовес американскому экспансионизму. Родоначальник школы автори­тарного этатизма.

В 1923 году Карл Шмитт опубликовал работу «Римский католицизм и политическая форма», в которой изложил свои взгляды на «политиче­скую теологию». Уже здесь он выдвигает тезис об отношениях друг-враг, которые и предопределяют политический характер общества. Бу­дучи в то время глубоко верующим католиком, Шмитт рассматривал церковь как ресурс для определения критерия, кого следует считать врагом, а также как возможную «крышу», под которой могли бы объе­диниться все «европейские друзья». Что же придает католической церк­ви такой авторитет и как именно в этом контексте Шмитт рассматрива­ет взаимоотношения «друг—враг»? Остановившись на связи между подъемом современной экономики и протестантизмом, отмеченным и проанализированным еще Максом Вебером, Шмитт сделал вывод, что либерализм, капитализм и романтизм, то есть соответственно, полити­ческое, экономическое и эстетическое воплощение нового секуляризо­ванного протестантизма, ослабляют Европу в противостоянии с Совет­ской Россией.

Протестантизм в период Реформации привел к фундаментальным социальным изменениям. Они привели к пассивному уходу из социаль­ной жизни, акценту на индивидуализме, апологетике частной жизни. Этому противостоит католицизм, противопоставляющий публичное и объективное — частному и субъективному. Все это находит свое выра­жение в приоритете политики по отношению к домашней, экономиче­ской сфере. Сакрализация (обожествление) приватного, частного при­водит к сокращению европейской публичной сферы, которая ранее бы­ла ареной, на которой были представлены принципы власти или обще­ства, справедливости, демократии, но, главным образом, гуманности. Современная европейская публичная сфера — это совокупность вла­дельцев частной собственности и членов групп интересов и партий, го­лосующие за поддержку собственных материальных интересов. Для Шмитта их представители больше уже не являются «представителями» в каком-то реальном смысле, а играют экономико-технические роли. И именно эти ценности отделяют европейскую цивилизацию от того, что

Шмитт назвал странной амальгамой византийского христианства, ком­мунизма и анархизма, охватившей страну, граничащую с Восточной Европой.

По Шмитту, либеральная схема делает акцент на количественной стороне, а не качественной, заботясь лишь о математическом предста­вительстве (1 депутат от 500 тысяч жителей). Он обвинил западных ка­питалистов, либералов и социалистов в том, что они заигрывают с ти­пом мышления, присущим Советскому Союзу, жертвующим качествен­ными и содержательными характеристиками ради технически манипу-лируемых и экономически рассчитанных аспектов человеческой реаль­ности. Католицизм, наоборот, весьма чувствителен к объективному че­ловеческому содержанию и, в отличие от капитализма, либерализма и, в особенности, коммунизма, настаивает именно на качественной стороне жизни

«Человек» — идея католической церкви, рассматривающая индиви­да как нечто большее, чем простое биологическое существо; она счита­ет, что он способен на добро, но нуждается в интеллектуальном настав­нике. Шмитт полагал, что для русских — радикалов, выросших из Пра­вославия, — это материал, которым можно манипулировать с помощью технологий, сеть природных импульсов, нуждающихся в организации. Католицизм — наследник юриспруденции Рима и как институт содер­жит историческую возможность сохранения божественной компоненты в человеке. Он заботится о нормативном наставлении, не занимается формулами манипуляций во имя некой цели, подобно тому, как это де­лает рационализм экономики или техники, практикуемый Советским Союзом.

Католическая церковь — это «комплекс противоположностей», во­плотивший все политические формы, знающий, когда стать союзником одних и воевать с другими. Как следствие, полагает Шмитт, сущность католицизма — политическая: она заключает союзы и объявляет своих врагов. Макс Вебер писал, что политический смысл вытекает из кон­фликта, причем, чаще всего конфликта с применением силы. Однако Шмитт считал, что веберовский империалистический либерализм, тесно связанный с протестантизмом, его капитализм, а также, несмотря на все возражения Вебера, романтизм — не может создать основу для подлин­но «политической» теории. Его разделение между субъективной мора­лью (политикой убеждения и ответственности) и объективного рацио­нального мира (непреодолимой бюрократизацией) предполагает осмыс­ленное действие, такое как большой политики. Однако, по Шмитту, подлинная политика появляется только там, где возникают отношения друзей/врагов. В книге «Римский католицизм и политическая форма» он начал строить такую подлинную политику, противопоставляя католи­цизм-друга — Советской России-врагу.

В более ясной форме идея политического была представлена Шмит-том в работе «Концепция политического» (1932 г.). Основной смысл концепции «политического» Шмитта заключается в утверждении, что государственная власть основывается на антагонизме во внутренней политике и извечной настороженности, бдительности в международных делах. Иными словами, власть означает способность делать различие между друзьями и врагами внутри страны и в международной системе. Шмитт пытался противопоставить необходимость усиления государства внутренней «левой» оппозиции. Он постоянно пишет в Веймарские го­ды о том, что либеральный плюрализм ослабляет положение Германии по отношению к внешним угрозам, в особенности, со стороны Совет­ского Союза.

ПОЛИТИЧЕСКОЕ — это совокупность тех или иных свойств и особенно­стей общественных отношений, интегрированная индивидами или объедине­ниями (классы, партии, нации, государство, социальные группы) в процессе их совместной политической деятельности (политического взаимодействия) в конкретных условиях (политическая обстановка, ситуация) и проявляю­щаяся в их отношениях друг к другу, к тому, что они имеют, к политике и власти, к политическим явлениям, процессам, событиям в общественной жизни.

Шмитт пишет:

«...политическое не означает никакой собственной предметной области, но только степень интенсивности ассоциации или диссоциации людей, мотивы которых могут быть религиозными, национальными..., хозяйст­венными или мотивами иного рода... Реально разделены на группы дру­зей и врагов столь сильно и имеет столь определяющее значение, что неполитическая противоположность в тот самый момент, когда она вы­зывает такое группирование отставляет на задний план свои предшест­вующие критерии и мотивы: «чисто» религиозные, «чисто» хозяйствен­ные, «чисто» культурные и оказывается в подчинении у совершенно но­вых ... условий и видов отныне уже политической ситуации»²⁸.

Если в работе «Римский католицизм и политическая форма» в каче­стве критерия разделения на друзей и врагов Шмитт называл гуманизм, то в «Понятии политического» он гуманизм уже полностью отрицает. Он пишет, что гуманизм — это не политическая концепция и никакое политическое единство или общество, никакой статус ему не соответст­вует. Он отрицает моральное разграничение между другом и врагом,

²⁸ Шмитт К. Понятие политического // Вопросы социологии. 1992. № 1. С. 45— 46.

равно как и эстетическое — красивый/уродливый. Он видит это разли­чие как полностью автономное от всех подобных определений, включая и теологические, хотя смертельные битвы могут вестись во имя религи­озных воззрений.

Тем не менее, подобно тому, как Шмитт эстетизирует насилие и смертельную опасность, он восславляет и романтизирует политическое. В последние годы Веймарской республики Шмитт использовал свой тезис об отношениях друзей и врагов для критики либерального плюра­лизма как помехи для государства найти средства защиты от попыток навязать стране какую-то одну идеологию правого или левого толка, а также для критики парламентаризма, допускающего, чтобы одни граж­дане называли других граждан «врагами». Сравнивая подобный сцена­рий приближающейся гражданской войны с гоббсовским положением о «войне всех против всех» в «естественном состоянии», Шмитт настаи­вал на необходимости института, который подхватил бы стандарт поли­тического и прекратил взаимное разрушение двух партий, а также унич­тожение государства. Говоря словами Гоббса, подобная ситуация на­стоятельно требует «видимой власти», которая могла бы удовлетворить желания всех, умиротворить внутреннюю политику и принудить их предоставить взаимопомощь против внешних врагов. Государство Вей­марского периода, по мнению Шмитта, превратило себя в слугу всех антагонистических социальных групп, то есть стало «тотальным коли­чественным государством». В противоположность ему «качественное тотальное государство» — такое, которое правит над ними, и, дистан­цировавшись от них, действует, исходя из собственной ответственности ради установления порядка и подавления внутренних антагонизмов и защиты от внешнего врага.

Шмитт вступил в союз с прусским аристократом генералом Куртом фон Шляйхером. Их целью был роспуск парламента с использованием чрезвычайных полномочий президента Германии Пауля фон Гинден-бурга. Шмитт взял на себя формулирование легальности этого акта и власти фон Гинденбурга в целом с помощью идиосинкразического про­чтения Веймарской конституции, а также метафизической легитимно­сти, связав президентский пост с мифами «нации» и «народа». Кабинет фон Шляйхера, в котором Шмитт занимал должность советника, хотел управлять страной с помощью президентских указов фон Гинденбурга с тем, чтобы изолировать коммунистические, социал-демократические и национал-социалистические силы, представленные в парламенте. Эта стратегия в целом аналогична той, которую использовал Муссолини в Италии, и она вызывала восхищение у Шмитта в 20-е годы.

Лео Стросс, анализировавший формирование взглядов Шмитта на политическое, подчеркивает важное значение работы с фон Шляйхером для формирования его политической теории. Тем не менее, у него было

несколько теоретических замечаний. Прежде всего, он считает, что Шмитт слишком с большим доверием полагается на Гоббса, ибо гоб-бсовская теория государства уже была беременна либеральными ком­понентами. Выступая за абсолютную власть, Гоббс в то же время до­пускал свободу совести для подданных, право на сопротивление вла­стям, моральный агностицизм у короля и т.д., то есть элементы либера­лизма, которые в конце концов подорвут государственную власть²⁹. По мнению Лео Стросса, Шмитту следовало бы найти более надежную ин­теллектуальную основу для развития своей теории, достаточно было сказать, что люди просто нуждаются в том, чтобы ими управляли. Он предложил два возможных пути в своей книге «Политическая филосо­фия Томаса Гоббса». Первый путь предполагает новое обоснование го­сударственной власти через реинтерпретацию трудов самого Гоббса. Второй путь — попытаться найти альтернативу гоббсовским воззрени­ям в трудах «классиков» политической философии³⁰. Новый реконст­руированный Гоббс с помощью эстетизации насилия, проделанной Шмиттом, предполагает, что подданные подчиняются государству и это не требует никаких дополнительных пояснений. Безграничный террор, присущий «естественному состоянию», когда каждый боится всех и все боятся его, и все вместе боятся государства, должен быть заменен госу­дарственной властью, которая действует по своему усмотрению и не нуждается в легитимации своих действий с помощью делегирования полномочий или как-то еще.

После того, как у фон Шляйхера ничего не получилось с програм­мой, которую для него разрабатывал Шмитт, он ушел с поста канцлера в 1933 году. После того, как канцлером стал Адольф Гитлер, Шмитта пригласили помочь в легализации новой коалиции фашистского режи­ма. Шмитт оставался в стороне, когда его прежние друзья и коллеги «левой» ориентации или евреи потеряли свою работу в университетах. Эти иизгнания начались в апреле 1933 года. 1 мая 1933 года Шмитт вступил в Национал-социалитическую партию и быстро выдвинулся в партийной иерархии академии. Благодаря своей лояльности властям, он получил престижную должность профессора в Берлинском университе­те, к которой долго стремился. Он вернулся к своим прежним трудам с тем, чтобы сделать их более соответствующими официальной нацист­ской идеологии.

Фон Шляйхер и его жена были убиты во время «ночи длинных но­жей» 30 июня 1934 года. Шмитт, в отличие от многих других интеллек­туалов, не уехал из Германии и не удалился в частную жизнь, даже не-

²⁹ Strauss L. Comments of Carl Schmitt's Concept of the Political II The Concept of Political. Chicago: Chicago University Press, 1996. P. 100.

³⁰ Strauss L. The Political Philosophy of Hobbes: Its Basis and Genesis. Chicago: Chi­cago University Press, 1952.

смотря на уничтожение новым режимом человека, который ввел его в политику. Наоборот, он опубликовал статью, «легально» узакониваю­щую эти действия нацистского режима под чудовищным заголовком «Фюрер защищает закон». Позднее Шмитт приблизился к самой «вер­хушке» партии — к Герману Герингу и Гансу Франку. Шмитт занял пост генерального консула Пруссии и рассчитывал стать главным архи­тектором нацистского права. Однако в 1936 году нацисты решили про­верить биографию Шмитта. Было высянено все: и его раннее увлечение католицизмом, и дружба с евреями. СС взяло его на подозрение. Шмитт понял, что это уже реальная угроза его жизни. Он неофициально вышел в отставку, впрочем, сохранив должность профессора в Берлине. С это­го момента все его статьи носят, скорее, теоретический характер и не касаются острых политических тем. К этому периоду относятся его ра­боты по международным отношениям и комментарии к «классическим» текстам политической философии, например, к «Левиафану» Томаса Гоббса.

Свое исследование по Гоббсу, опубликованное в 1938 году, Шмитт характеризовал как либеральную книгу, содержащую критику Нацинал-социалистического режима с точки зрения индивидулаьных прав. Это была критика с позиции человека, ратовавшего за авторитаризм, кото­рый он противопоставлял Веймарской республике, но отнюдь не за то­талитаризм нацистского типа. В «Левиафане» Шмитт попытался про­анализировать гоббсовские метафоры государственной власти и по­смотреть, как они видоизменялись на протяжении истории. Шмитт об­винил Гоббса в том, что тот использовал воображаемые технологии для описания Левиафана, что по целому ряду направлений привело к инст-рументализации государства с точки зрения групп плюралистов. По его мнению, основные мифологические описания Левиафана можно про­следить из иудео-христианских, в особенности иудейских источников. Миф был выбран неверно, полагал Шмитт, поскольку и в иудейской, и в христианской традиции гигантское морское чудовище Левиафан унич­тожается в конце концов религиозными фанатиками — его разрубают на куски и евреев и использует как наживку для поимки дьявола у хри­стиан. По мнению Шмитта, теологические и технологические образы предполагают использование Левиафана в качестве смертельного инст­румента для борьбы с врагами. Не говорит ли он тем самым о полной беспомощности человека перед лицом технологической машины власти в «Третьем рейхе»?

Сочетание критики Гоббса с позиций человека, пережившего Вей­марскую республику, положения о друзьях/врагах и различия между качественными и количественными тотальными государствами позво­лило Шмитту вернуться к своей старой мечте — сформулировать чисто фашистское разрешение кризиса Веймарской республики.

ФАШИЗМ — (итал. Fascismo, or fascio — пучок, связка, объединение) — политическое течение, возникшее вскоре после окончания 1-й мировой вой­ны и выражавшее интересы наиболее реакционных и агрессивных сил импе­риалистической буржуазии. Фашизм возник в 1919 году под предводительст­вом Муссолини и акцентировало первичность нации и народа. Фашизм про­тивопоставлял себя движениям левого толка. Смысл фашизма сформулиро­ван Бенито Муссолини следующим образом: «Все для государства, все во имя государства, ничего кроме государства».

Иными словами, чуть ли ни каждая фраза в шмиттовском «Левиафа­не» говорит о том, что он не вынес урока из деятельности «Третьего Рейха». Ему нравится гоббсовский образ Левиафана как сверхчеловека, символизирующего весь народ — великолепная метафора для той роли, которую он отводил президенту в Веймарской республике. Миф, по его мнению, не существует сам по себе, а вытекает из технологических и теологических источников, если они приводят к эксплуатации государ­ства конкретными социальными группами. Подобный миф воплощается в одной, представляющей народ и нацию личности, способной поддер­живать качественный статус государства и не позволяющей превратить его в количественный инструмент наиболее влиятельной социальной группы. Можно предположить, что он противопоставлял подобную ав­торитарную личность в Веймарской республике фюреру «Третьего рей­ха». В сущности, он противопоставил идею фашизма в духе Муссолини кошмарной реальности германского нацизма.

Логика Шмитта не безупречна. Ганс Кельзен, видный юрист, поли­тический теоретик, в то время теоретический противник Шмитта, спра­шивал: а что не позволит предположительно нейтральному президенту в шмиттовской интерпретации стать активным участником социального конфликта? То есть, занять чью-то сторону. Президентская власть сама может стать источником социальных беспорядков. Кто может гаранти­ровать от того, что шмиттовский «качественный» президентский фа­шизм 20-х годов не превратится в миф «количественной» партии в кон­це 30-х? Отвергнув индивидуальные права в диалоге с Лео Строссом еще в Веймарские времена, Шмитт практически остался без достаточ­ного основания для критики нацизма. Миф о президенте, который во­площает народ и нацию, который должен добиться спокойствия в обще­стве, становится столь же принудительно тираническим, как и режимы, основывающиеся на мифе о «партии», когда не существует никаких теоретических и институциональных гарантий «нейтральности» прези­дента.

Очевидно, что Веймарский фашизм Шмитта был далеко не ней­тральным. У Шмитта были вполне очевидные предпочтения по отно­шению к участникам предгражданской войны, которая шла в Веймар­ской республике. Для него было важно, чтобы социал-демократы ни в

коем случае не одержали политическую победу, уже не говоря о ком­мунистах. Группы, которые станут их «врагами», в соответствии с шмиттовской концепцией «политического», — лучшие друзья государ­ства. Если эти «друзья» обретут контроль над государством, то им сле­дует подавить «врагов» государства — такова логика шмиттовской ин­терпретации Гоббса. Как известно, именно это и сделали национал-социалисты после прихода к власти, причем гораздо более жестоко, чем мог предположить Шмитт. Таким образом, теория Шмитта вдохновляла на захват государства радикальной идеологической социальной силой, такой как нацисты.

И «Концепция политического», и «Левиафан» — наглядная демон­страция ухода Шмитта с теологических позиций. Существует мнение, что католическая церковь в не меньшей степени ответственна за приход нацистов к власти, чем прусское лютеранство. Для сторонников этой точки зрения, Шмитт — католический тоталитарист. Отчасти в этом виноват сам Шмитт. После 2-й мировой войны он выступил как защит­ник европейского христианства против Антихриста, утверждавший, что сатанинский нигилизм очень близок к политической тирании. Однако труды самого Шмитта говорят о том, что религиозная сторона его ми­ровоззрения утратила свое значение в 20—30-е годы, будучи заменен­ной фашизмом. Ханна Арендт, видный философ «Франкфуртской шко­лы» позднее назовет Шмитта «кабинетным политическим экстреми­стом»³¹.

В 1938 году Шмитт оказался в теоретическом тупике и личном кри­зисе. В сущности, выход из его теоретического тупика нашел не он сам, а его вечный друг Лео-Стросс. Уже переехав в США после войны, он отказался от попытки переформулировать Гоббса с тем, чтобы найти обоснование государственной власти, а обратился к «классическим ис­точникам», которые связывали власть с истиной, красотой и справедли­востью. Отсутствие моральных оснований политической власти поощ­ряет социальные конфликты, поскольку ничто не останавливает кон­кретные группы навязывать другим собственные ценности силой. А это отнюдь не поощряет их к поиску общей власти, способной гарантиро­вать безопасность для всех. Позднее труды Лео-Стросса стали источни­ком для многих интеллектуалов «правого» толка, а также идеологов республиканской партии в США, которые искали возможность легити­мировать свою весьма сомнительную и несправедливую политику с помощью «традиционных ценностей». Лео-Стросс и сам прекрасно по­нимал, что его теоретические рассуждения лучше послужат философу, нежели политику.

Труды Шмитта оказали немаловажное влияние на консервативную мысль в США, большую, нежели культурный консерватизм Лео-

³¹ Arendt H. For Love of the World. New Haven: Yale University Press, 1982. P. 169.

Стросса, который, по существу, и познакомил американцев с взглядами немецкого политического теоретика. В книгах «политических реали­стов» в международных отношениях, таких как Ганс Морегнтау и Сэ-муэль Хантингтон, явственно чувствуется, что их «учителем» был Карл Шмитт. Меньше известно, какое большое влияние труды Шмитта ока­зали на Фридриха фон Хайека. Влияние идей Шмитта присутствует и практически во всех течениях современного американского консерва­тизма, начиная от культурного консерватизма Лео-Стросса, экономиче­ского консерватизма фон Хайека и кончая внешнеполитическим кон­серватизмом Ганса Моргентау.