Глава xviii как луша от красоты тела возвышается к красоте бога

Итак, дорогие сотрапезники, вообразите себе Диотиму, которая с такойречью обращается к Сократу: Не бывает, Сократ, вполне прекрасного тела; ибо оно то прекрасно водной своей части, но безобразно в другой, то прекрасно сегодня, а завтранет или одними почитаемо прекрасным, другими же мерзким. Стало быть,телесная красота, пораженная безобразием, не может быть чистой, подлинной иизначальною красотой. Ведь никто не может предположить, что красотабезобразна, как нельзя и подумать, что мудрость -- безумна, а сложение теламы считаем то красивым, то безобразным, и в одно и то же время разные людипо-разному судят о нем. Следовательно, первая и истинная красота -- не втелах. Добавь к этому, что многие тела обозначаются одним именем красоты.Значит, во многих телах наличествует одна общая им всем природа красоты,благодаря которой все они именуются красивыми. И эту единую природу, по-,скольку она находится в другом, то есть в материи, сочти зависящей отдругого; ведьто, что не может существовать само по себе, еще менее можетзависеть от себя самого. Так от материи ли она зависит? Никоим образом. Ведьничто безобразное и несовершенное не может украсить и усовершенствовать себясамого. А то, что едино, должно происходить от единого. Поэтому эта единаякрасота многих тел зависит от одного бестелесного мастера. Единый мастервсех вещей есть Бог, который через ангелов и душу повседневно дарует красотуматерии мира. Поэтому следует полагать, что мы обнаружим основание красоты вБоге и Его слугах скорее, нежели в телесном мире. И к ней, я думаю, ты легковзойдешь, о Сократ, по этим ступеням. Если бы, о мой Сократ, природа одарила тебя рысьими глазами, способнымипроникнуть во все окружающее тебя, это внешне прекрасное тело твоегоАлкивиада показалось бы тебе отвратительным. Так что же ты любишь, друг мой?Всего лишь внешний вид да разве что цвет влекут тебя, да некое отражениесвета и легчайшая тень. Да и тут тебя обманывает суетное воображение, такчто ты любишь скорее свои мечты, чем то, что видишь. Впрочем, чтобы не вовсем тебе возражать, допустим, что Алкивиад твой красив. Но в каких частяхон красив? Во всех, конечно, кроме курносого носа и слишком высоко поднятыхбровей. Все это красиво у Федра, но у него слишком толстые голени. Все этобыло бы прекрасно у Хармида, если бы не мешала его толстая шея. Такимобразом, если ты рассмотришь отдельных людей, ни одного ты не похвалишь вовсех отношениях. Ты соберешь отовсюду все, что правильно в каждом из них, ииз наблюдения всех построишь в себе образ, так, что в душе твоей возникнетсоединенный воедино образ человеческой красоты, которая встречается, будучирассеянной во многих телах. И каким ничтожным представится тебе, о Сократ,облик отдельного человека, если ты соотнесешь его с этим [образом], ибо имты обязан не столько телам, сколько своей душе. Так возлюби же более тукрасоту, которую создала твоя душа, и душу -- создателя ее, нежели этувнешнюю, несовершенную и рассеянную красоту. Что же я призываю тебя любить вдуше? Красоту души. Ибо свет есть красота тел, свет же и красота души. Светдуши есть истина, о которой единственно, как кажется, просил в своихмолитвах к Богу твой друг Платон. "Дай мне, боже, -- говорил он, -- чтобыдуша моя стала прекрасной и чтобы то, что относится к телу, непрепятствовало красоте души, и чтобы только мудрого я считал богатым". ЗдесьПлатон объясняет, что красота души заключается в истине и мудрости, чтолюдям ее дарует Бог. Единая и тождественная дарованная нам Богом истина вразных своих следствиях обретает имена различных добродетелей. Поскольку онараскрывает нам Божественные вещи, она есть мудрость, о которой Платон молилБога прежде всего; поскольку раскрывает вещи естественные, она есть наука;поскольку вещи человеческие -- благоразумие; поскольку учит нас разумномуотношению к другим [так в итал. тексте, в латин.: чтобы мы былисправедливыми] -- она есть справедливость; поскольку делает нас непобедимыми-- твердость духа; поскольку делает нас спокойными -- называетсяумеренностью. Среди них различаются два рода добродетелей. А именно нравственные и --более высокие -- интеллектуальные. Интеллектуальные -- это мудрость, наука,благоразумие. Нравственные -- справедливость, твердость и умеренностьНравственные из-за их последствий и их гражданской роли более тизвестны,интеллектуальные же из-за сокрытой в них истины более темны. Кроме того, те,кто воспитывается в добрых нравах, превосходя других чистотой", легкоподнимаются к интеллектуальным добродетелям. Вот почему я прежде всегоповелеваю тебе рассмотреть красоту души, которая заключена в добрых нравах,чтобы понять, что у нравов есть единое начало, из-за которого их называютдобрыми. Это единая истина праведной жизни, которая еяниями справедливости,твердости и умеренности приводит нас к истинному счастью. Итак, прежде всего возлюби эту единую истину добрых нравов ипрекраснейший свет души. И знай, что ты должен подняться выше нравственныхдобродетелей к сияющей истине мудрости, науки и благоразумия, поняв, что онидаруются душе, воспитанной в лучших нравах, и что в них заключенистин-нейший закон нравственной жизни. Но сколько бы ты ни рассматривалразличные учения мудрости, науки и благоразумия, ты должен понять, что в нихво всех заключен единый свет истины, благодаря которому все они именуютсяпрекрасными. Вот ее-то, как наивысшую красоту души, я предписываю любитьпревыше всего/Но эта единая во многих учениях истина не может бытьпервоистиной, ибо, находясь в другом, она распределена во многих уче-ниях. Ато, что содержится в другом, от другого зависит. {Единая истина не рождаетсяот множества учений. То, что едино, должно исходить из единого. Поэтомуследует, чтобы выше души человека была некая единая мудрость, которая неразделена в разных учениях, но является единой мудростью и от чьей единойистины происходит множественная истина людей! Припомни же, Сократ, что этот единый свет единой мудрости есть красотаангела, которую ты должен почитать выше красоты тел, ибо не ограниченаместом, не разделяется сообразно частям материи и не тленна. Она выше икрасоты души, так как она вполне вечна и движется независимо отпротяженности времени. Но так как свет ангела сияет в ряду множества идей, апревыше всякого множества должно быть единство, которое есть источниквсякого числа, необходимо, чтобы он проистекал от единого начала всех вещей,которое мы именуем собственно Единым. Итак, вполне простой свет собственноЕдиного и есть бесконечная красота, ибо он не замутнен грязью материи, каккрасота тела, и не меняется с течением времени, как форма души, и нераспадается на множество, как красота ангела. Всякое же качество, отделенноеот чуждых ему добавлений физики, называют бесконечным. Если бы тепло былозаключено в себе самом, не встречая помех от холода и влаги, не отягчаясьмассой материи, оно именовалось бы бесконечным теплом, ибо его сила была бысвободна и не была бы стеснена границами каких-либо добавлений. Подобным жеобразом бесконечен свободный от всякого тела свет, ибо то, что светит посвоей природе, не будучи ограничено чем-то другим, светит без меры и безграниц. Итак, свет и красота Бога, которая совершенно чиста и не ограниченаничем, вне сомнений, именуется красотою бесконечной. Бесконечная же красотатребует и безмерной любви. А потому молю тебя, о Сократ, люби все прочее вопределенную меру и в определенных пределах; но Бога возлюби бесконечнойлюбовью, и пусть не знает никакой меры Божественная любовь. Таковы словаДиотимы к Сократу.

ГЛАВА XIX

Как волокно любить Бога Мы же, дорогие друзья, не только должны любить Бога без меры (как внашем изображении повелела Диотима Сократу), но будем любить лишь Егоодного. Разум так же относится к Богу, как глаза наши к солнцу. Глаз же нетолько всех более любит свет, но только свет один и любит. Если мы возлюбимтела, души, ангелов, то не их самих, но Бога в них будем любить. В телах --тень Бога, в душах -- подобие Бога, в ангелах -- образ Его. Так в настоящеммы будем любить Бога во всем, чтобы в конце концов все полюбить в Боге. Ибоживя так, мы достигнем того, что узрим и Бога, и все в Боге, и возлюбим иЕго самого и все то, что в Нем. И всякий, кто во времени сем посвятит себялюбовью своей Богу, обретет наконец в Боге себя. Ибо вернется к своей идее,благодаря которой он был сотворен. И там, если чего будет ему недоставать,он будет исправлен и навечно воссоединится со своей идеей. Истинный жечеловек и идея человека тождественны. Так что кто из нас на земле отошел отБога, тот не истинный человек, ибо он отделился от своей идеи и формы. А кней ведут нас Божественная любовь и благочестие. И так как здесь мырассеянны и увечны, то, воссоединившись в любви с нашей идеей, мы станемцельными людьми, так что окажется, что сперва мы станем почитать Бога ввещах, чтобы затем возлюбить вещи в Боге, и почитать вещи в Боге, чтобыобрести в нем прежде всех других вещей нас самих, так что окажется, что,любя Бога, мы возлюбим самих себя.

РЕЧЬ СЕДЬМАЯ

ГЛАВА I Заключение вышесказанного и мнение философа Гвидо Кавальканти Напоследок Кристофоро Марсупини, муж просвещеннейший, который долженбыл исполнять роль Алкивиада, обратился ко мне с такими словами: "Поистине,рад я премного, о Марсилий, за семью твоего Джованни, что она среди многих иученостью и подвигами славнейших рыцарей породила философа Гвидо, хорошопослужившего государству и превзошедшего всех в свой век остроумием сужденийв ученом состязании, -- того, кто, воплотив как в поведении, так и в стихахсократическую эту любовь, кратко изложил все, что только было вами сказано". Так ведь Федр коснулся рождения Эрота, происходящего из чрева хаоса.Павсаний уже родившегося Эрота разделил на два вида, а именно: небесный ипошлый. Эриксимах раскрыл его великость, когда показал, что он, разделенныйна две части, присутствует так во всех вещах. Что приводит в действиеприсутствие столь великого бога в отдельных существах, объяснил Аристофан,показывая, что им восполняются люди, рассеченные надвое. Сколь велики егомогущество и совершенство, рассмотрел Агафон, когда подробно представил, чтотолько он один делает счастливыми людей. Наконец, Сократ, наставленныйДиотимой, вкратце объяснил, что есть Эрот и каков он, откуда произошел,сколь многие части имеет, куда стремится и насколько силен. И все это философ Гвидо Кавальканти искуснейшим образом вложил в своистихи. Как зеркало, тронутое лучом солнца, в свою очередь светится иотражением этого света воспламеняет помещенную вблизи против него шерсть,так, определяет он, часть души, которую называет и омраченным воображением ипамятью, поражается, подобно зеркалу, изображением красоты, занимающей местосамого солнца, как будто неким лучом, воспринятым посредством глаз, --поражается так, что она сама себе образовывает из него другое изображение,как бы отблеск первого изображения, благодаря которому, подобно шерсти,возгорается сила вожделения и любви. Он добавляет, что эта первая любовь,возженная в чувственном вожделении, возникает от формы тела, воспринятойпосредством глаз. Но сама эта форма запечатлевается в воображении не такимобразом, как она присутствует в материи тела, но без материи, так, однако,как образ какого-нибудь определенного человека, помещенного в означенноеместо и время. Опять же некоторая разновидность такого рода образа тотчасначинает светиться в уме, каковая, кажется, есть не подобие одногокакого-нибудь человеческого тела, но, скорее, общая сущность и определениевсего рода человеческого. Итак, подобно тому как из образа воображениемвоспринятого от тела, появляется в чувственном вожделении, преданном телу,Эрот, расположенный к чувствам, так из этой разновидности образа в уме ивсеобщей сущности, как в высшей степени далекой от всякого сношения с телом,иной Эрот рождается в воле, в высшей степени далекий от всякого сношения стелом. Одного философ помещает в сладострастие, другого -- в созерцание.Первый, по его мнению, направлен на отдельную форму одного-единстве иноготела, второй -- на всеобщую красоту всего человеческого рода. Он говорит,что Эроты противостоят в человеке друг другу и что первый сталкивает еговниз к жизни звериной и сладострастной, второй возносит его к жизниангельской и созерцательной. Он думает, что второй пребывает без всякоготреволнения и обретается в немногих, первый озабочен многими страстями иовладевает большей частью людей. Вот почему второго он определяет в немногихсловах; в изложении страстей другого он более пространен. Так как, однако, он самым ясным образом объясняет здесь те самые вещи,которые вы изложили выше, я не счел нужным разбирать ихтеперь. Достаточнобудет, пожалуй, знать, что этот философ примешал в рождение Эрота некуюбесформенность хаоса, которую вы выше установили, когда таким образом онговорит, что омраченное воображение освещается и из смешения этой темноты иэтого света ведет свое происхождение Эрот. Кто, кроме того, не узрит в егословах двоякой любви, то есть божественной и пошлой. И более того, онвозводит первую к красоте божественных сущностей, вторую -- к красоте тел.Ведь солнце он понимает как божественный свет, луч как форму тел. Наконец,он полагает, что завершение ее соответствует ее же началам, коль скоровозбуждение любви увлекает одних вплоть до телесной формы, других -- вплотьдо божественного лика.

ГЛАВА II

Сократ был истинным любовником и подобным Купидону Довольно сказано об Эроте. Перейдем к Алкивиаду и Сократу. После тогокак гости достаточно воздали хвалу богу влюбленных, оставалось восхвалитьистинных служителей этого бога. Всеми высказывается мнение, что Сократ, какникто другой, любил благороднейшим образом. Хотя он на протяжении всей жизниоткрыто, безо всякого притворства служил в стане Купидона, он никем иникогда не был замечен в том, чтобы он не вполне добропорядочно кого-нибудьлюбил. Как это обычно бывает с истиной, строгость жизни и частое обличениечужих нечестивых дел восстановили против него многих великих мужей: Анита,Мелета, особенно Ликона, граждан могущественнейших в государстве, ораторовФраксимаха, Пола и Каллия. Кроме того, опаснейшего преследователя он имел влице Аристофана-комика. Но ни эти граждане не включили непристойных любовныхсвязей в обвинение, посредством которого они привлекли Сократа в судилище,ни ораторы, враги его, ничего такого не поставили в вину Сократу. Не сделалэтого и Аристофан-комик, хотя он собрал в своих Дионисиях многие другиесмешные и вздорные злословия в отношении Сократа. Думаете ли вы, что если быон запятнал себя таким безобразием, даже, более того, если бы он не был ввысшей степени далек от подозрения в этом нечестье, он избежал бы ядовитыхязыков таких хулителей? Не заметили ли вы, о добрейшие мужи, в вышесказанном того, что, когдаПлатон изображает самого Эрота, он рисует целиком изображение Сократа иобраз этого бога списывает с персоны Сократа, как если бы истинный Эрот иСократ были похожи и как если бы тем самым последний был настоящим иистинным любовником? Давайте посмотрим; вызовите же у себя в уме этоизображение Эрота. Вы увидите в нем изображенным Сократа. Представьте передсвоим взором персону Сократа. Вы увидите человека "тощего, худосочного ибледного", то есть человека по природе меланхолического, а такженеряшливого, как представляет традиция: исхудавшего от недоедания, грязноговследствие беспечности. "Раздетого", кроме того, то есть покрытого простым истарым плащом. "Шествующего без сандалий": Федр свидетельствует у Платона,что Сократ имел обыкновение всегда так ходить. "Внешне приземленного ипоспешающего ради самых низменных предметов". К земле, как говорит Федон,всегда был обращен взор Сократа. Места презренные посещал он сверх того, ибопоявлялся то в мастерской Симона-кожевника, то у скульпторов. Грубые ибезыскусные слова употреблял, что ему ставит в вину Калликл в "Горгии".Настолько, кроме того, он был мягким человеком, что, подвергаемый многимоскорблениям, часто даже и битый, ни разу, как сообщают, не испыталкакого-нибудь душевного движения. "Без жилища" он был. Спрошенный, откуда онродом, Сократ говорит: миру принадлежит он, ибо родина там, где хорошо. Ноне было у него ни собственного дома, ни мягкого ложа, ни дорогой утвари. "Удверей, на улице, под открытым небом спящий". Слова эти означают у нашегоСократа душу и сердце, раскрытые для всех; что услаждался он, кроме этого,даром зрения и слуха, каковые являются дверями души, что ходил он такжеспокойный и бесстрашный и ложился, если нужно было, обернувшись плащом, гдеугодно. "Всегда бедный". Кто не знает, что Сократ был сыном скульптора иповитухи и что до самой старости добывал на пропитание высеканием камнейсобственной рукой и никогда не имел, чем поддержать в достатке себя исыновей. Муж этот всякий раз признавался в скудости ума своего, расспрашиваявсех, объявляя, что он ничего не знает. "Мужественный". Ибо твердостью духаи непобедимостью мнения обладал тот, кто презрел гордой душой даже АрхелаяМакедонянина, и Скопоса Краннонского, и Еврилоха Ларисского, когда он непринял деньги, посланные ими, и сам не пожалел к ним отправиться. "Отважныйи воинственный". Сколь велика была его храбрость в делах войны, подробнорассказывает в "Пире" Алкивиад, которому, как говорят, Сократ по доброй волеуступил победу, одержанную им в Потидее. "Пылкий". Был он, без сомнения, какверно полагал Зопир Физионом, чрезвычайно быстро возбудимым. Часто в самомделе во время разговора, возбужденный страстностью речи, он имел обыкновениесильно жестикулировать и рвать на себе волосы. "Красноречивый". Когда онрассуждал, ему приходили на ум почти одинаковые доводы в пользу одного идругого мнения. Хотя он употреблял безыскусные слова, как говорит в "Пире"Алкивиад, однако более, чем Фемистокл, и Перикл, и все прочие ораторы,волновал души слушателей. "Красивых и добрых он подстерегает". Алкивиадговорит, что Сократ всегда его подстерегал. Подлинно, плененный любовью ктем, кто казался наделенным благопристойным характером, он их же пленялсвоими доводами для занятий философией. "Опытный и чуткий охотник". ЧтоСократ имел обыкновение вылавливать из формы тела божественный облик,достаточно сказано выше, и об этом свидетельствует в "Протагоре" Платон."Искусник". Многими способами, как показывают диалоги Платона, он запутывалсофистов, ободрял юношей, наставлял скромных мужей. "Расположенный кблагоразумию". Ибо обладал столь великим благоразумием и был стольпроницателен в предугадывании, что всякий, кто что-либо делал против егосовета, терпел урон; об этом рассказывает Платон в "Феаге". "Всю свою жизньфилософствующий". В знаменитой своей защитительной речи перед судьями онзаявил им, что если они освободят его от смерти на том условии, что онникогда потом не будет философствовать, он предпочтет умереть, нежелиперестать философствовать. "Колдун, обворожитель, чародей и софист". ВедьАлкивиад говорит, что он услаждался словами Сократа более, чем напевомМар-сия и Олимпия, превосходнейших музыкантов. А что демон был ему близок, отом свидетельствуют и обвинители его и друзья. И софистом называл СократаАристофан-комик, а также его обвинители, ибо у него была равная способностьубеждать и разубеждать. "Находящийся посередине между мудростью иневежеством". Хотя все люди невежественны, говорит Сократ, я тем, однако, отпрочих отличаюсь, что знаю свое незнание, тогда как другие совсем ничего незнают. Таким образом, посередине между мудростью и невежеством пребывал тот,кто хотя сами вещи не знал, знал, однако, свое незнание. В силу таковых обстоятельств Алкивиад решил, что Сократ, как в высшейстепени подобный Эроту и потому истиннейший любовник, должен быть восхваленвслед за самим Эротом, так что мы понимаем, что в его похвальном словевосхвалены все, кто подобным образом любит. Каковы похвалы Сократу, вы здесьслышали и в словах Платона, переданных через уста Алкивиада, они со всейясностью открыты для понимания. Каким же образом любил Сократ, может понятьвсякий, кто припомнит учение Диотимы.

ГЛАВА III

О животной любви: что она есть вид безумия Однако, быть может, кто-нибудь спросит, чем полезна роду человеческомуэта сократическая любовь, почему столь великими похвалами должна бытьпрославляема, чем вредна противоположная любовь? Что ж, скажу, возвращаясь крассмотренному несколько выше. Наш Платон исступленную страсть определяет в Федре как безумие. Безумияже он представляет два рода. В отношении одного он полагает, что онопроисходит от человеческих болезней, другое от Бога. Первое он называетпомешательством, другое -- Божественным исступлением. Болезньюпомешательства человек отбрасывается ниже человеческого облика, и изчеловека некоторым образом получается неразумное. Существует два родапомешательства. Одно рождается вследствие повреждения мозга, другое --сердца. Мозг часто слишком сильно заполняется разгоряченной желчью, часторазгоряченной кровью, иногда черной желчью. Вследствие этого люди в своевремя делаются сумасшедшими. Те, кто мучается разгоряченной желчью, даженикем не вызываемые на гнев, чрезвычайно сильно гневаются, вопят, бросаютсяна встречных, колотят самих себя и других. Те, кто страдает от разгоряченнойкрови, чрезмерно разражаются раскатами смеха, сверх всякого обыкновениясуетятся, сулят удивительные вещи в отношении себя, выражают радость пениеми с топотом подпрыгивают от ликования. Те, кто испытывает давление чернойжелчи, постоянно печалятся, сами воображают себе видения, которые либоужасают их в настоящем, либо страшат в будущем. И эти три видапомешательства возникают, конечно, вследствие ослабления мозга. Ведь когдаэти жидкости задерживаются в сердце, они порождают тоску и беспокойство, ане сумасшествие. Сумасшествие же возникает тогда, когда они сдавят голову.Поэтому говорят, что эти три вида помешательства случаются при повреждениимозга. В отношении же болезни сердца мы полагаем, что вследствие еевозникает то, в собственном смысле слова, помешательство, которым поражаютсяте, кто гибельно любит. Им ложно приписывается священнейшее имя любви.Однако чтобы случайно не показалось, что от нас отдает враждебностью весьмамногим, мы в диспуте будем пользоваться именем любви также по отношению кним.

ГЛАВА IV

В пошлой любви заключена некая порча А теперь устремите ваш слух и внимание на то, что я вам скажу. Кровь вюности нежно-тонкая, светлая, теплая и сладкая. С возрастом, поскольку болеетонкие части разрушаются, она делается более густой, в силу этого делается итемнее. Ведь то, что тонко и редко, является чистым и прозрачным;противоположное же наоборот. Отчего она теплая и сладкая? Да потому, чтожизнь и начало жизни, то есть само порождение, состоит в тепле и влаге исемя, первое порождение живых существ, тепло и влажно. Такие свойствапроявляются в детстве и юности. В последующие периоды жизни они неизбежнопонемногу переменяются в сторону противоположных свойств: сухости ихолодности. Вот поэтому кровь в юноше жидкая, светлая, теплая и сладкая.Поскольку она жидкая, кажется светлой, поскольку свежа, теплой и влажной;поскольку она теплая и влажная (вот по этой-то причине!), она кажетсясладкой. Сладкое ведь, пожалуй, будет в смешении теплого и влажного. На чтоэти рассуждения? Да чтобы вы поняли, что жизненные духи в этом возрастетонкие, светлые, теплые и сладкие. Ибо они, поскольку порождаются тепломсердца из чистейшей крови, всегда в нас пребывают такими же, какова и влагакрови. Как пар жизненных духов создается из крови, так же точно и он сам,как бы через застекленные окна, испускает через глаза подобные себе лучи. Ик тому же, как сердце мира, солнце в своем обращении испускает к болеенизким частям мироздания свет и через посредство света свои совершенныесвойства, так точно сердце нашего тела, в каком-то непрерывном своемдвижении гоня ближайшую к себе кровь, из нее рассеивает во все теложизненные духи и посредством их искры свет по всем отдельным частям тела,более же всего в глаза. Подлинно, к самым высоким частям тела возлетает духглавным образом потому, что он в высшей степени легок и свет его более чемобильно искрится из их глаз, так как сами они прозрачны и являются самымисияющими из всех частей тела. Свидетельством же тому, что есть в глазах и мозгу некоторый свет, хотяи слабый, могут быть многие животные, которые видят ночью, -- те, глазакоторых сверкают в потемках. И также если кто каким-либо определеннымобразом придавит пальцем уголок глаза и повернет, ему покажется, что онсмотрит на какой-то светящийся внутри него круг. Сообщается, что ибожественный Август имел до того светлые и блестящие глаза, что когда онпозорче на какого-нибудь смотрел, понуждал его как бы сиянию Солнцаподставлять лицо. Рассказывается, что и Тиберий имел пребольшие глаза итакие, что они -- удивительное, я бы сказал, дело -- ночью и в потемкахвидели, но в течение короткого времени и лишь как только отверзались от сна-- затем они снова меркли, А что луч, испущенный из глаз, влечет с собой пардухов и пар этот кровь, мы узнаем из того, что гноящиеся и красные глазаиспусканием своего луча заставляют страдать подобной болезнью глазасмотрящего поблизости. Из чего явствует, что и луч простирается вплоть дотого попадающегося навстречу человека и вместе с лучом распространяется париспорченной крови, соприкосновением с которым заражается глаз смотрящего.Аристотель пишет, что женщины, когда истекает менструальная кровь, взглядомсвоим часто марают зеркало кровяными каплями. Я полагаю, что это происходитпо той причине, что жизненный дух, который является паром крови, есть,по-видимому, некая тончайше разжиженная кровь, до того разжиженная, что онаускользает от взгляда, но на поверхности зеркала, сделавшись гуще, яснонаблюдается. Если она попадает на какой-нибудь менее плотный материал, каксукно или дерево, она по той причине не будет видна, что не остается наповерхности той вещи, но проникает вглубь. Если, напротив, на какой-нибудьплотный, но шероховатый, как камни, кирпичи и подобные вещи, -- неровностьютого тела раздробляется и рассеивается. Зеркало же благодаря твердостиудерживает дух на поверхности, благодаря ровности гладкости сохраняетнераздробленным, благодаря блеску луч самого духа поддерживает и усиливает,благодаря холодности редчайший пар его собирает в капельки. По этой жепримерно причине всякий раз, когда мы дышим, раскрывая глотку, в упор назеркало, мы орошаем его поверхность некой тончайшей росой слюны. Потому чтодух, отлетающий от слюны, сгустившись на этом материале, опускается слюною.Так что удивительного, если раскрытый и устремленный на кого-нибудь глазпускает маленькие стрелы своих лучей в глаза стоящего вблизи и вместе сэтими стрелами, каковые суть переносчики духов, он устремляет тот кровянойпар, который мы называем жизненным духом. Потом ядовитая стрела пронзаетглаза и, так как она испускается сердцем поражающего, стремится к грудипоражаемого как бы к естественному для нее месту, ранит сердце и в болеетвердой части его стенки притупляется и обращается в кровь. Инородная этакровь, чуждая некоторым образом по своей природе уязвленному человеку,заражает его собственную кровь. Зараженная кровь больна. Отсюда следуетдвоякая порча: взгляд зловонного старика и женщины, переносящей месячноеочищение, портит юношу; взгляд юноши портит более пожилого. Так как, однако,влага более пожилого холодная и застоявшаяся, она насилу достигает вмальчике стенки сердца и, бессильная проникнуть внутрь, совсем мало тревожитсердце, если только оно не слишком мягко из-за младости лет. По этой причинетакая порча является легкой, та же, при которой более юный пронзает грудьболее пожилого, в высшей степени тяжела. Это то, о наилучшие друзья, на чтожалуется платоник Апулей. "Вся причина, говорит, и источник теперешнегомоего страдания и в то же время лекарство и единственное мое спасение -- этоты! Ведь твои глаза в мои глаза проникли до глубины души и вызвали в сердцемоем сильнейший пожар. Так сжалься над той, что из-за тебя гибнет!" Представьте, ради бога, пред вашими глазами Федра-мирринусинца иплененного любовью к нему славного фиванца оратора Лисия. Лисий смотрит сраскрытым ртом на лицо Федра -- Федр вонзает в глаза Лисия искры глаз своихи вместе с искрами передает и жизненный дух. Дух Федра легко смыкается случом Лисия, с жизненным духом дух также легко соединяется. Пар такого рода,рожденный сердцем Федра, тотчас стремится к сердцу Лисия, коего качеством,противоположным остроте стрел своего луча, делается плотнее и стекаетпрежней кровью Федра. Поэтому один и другой немедленно не удерживаются отвосклицания: (Лисий Федру) "О сердце мое, Федр, дражайшее не-дро". -- (ФедрЛисию) "О дух мой, о кровь моя, Лисий!" Федр следует за Лисием, так каксердце требует своей влаги. Лисий следует за Федром, так как кровяная влагапросит собственный сосуд, требует свое место. Однако Лисий следует за Федромс большим жаром. Легче ведь сердцу прожить без единой частицы своей влаги,нежели самой влаге без собственного сердца. Ручей нуждается в источникеболее, чем источник в ручейке. Таким образом, подобно тому как железо,поскольку воспринято им качество магнита, хотя и притягивается к магнитномукамню, камень, однако, не притягивается, -- так точно Лисий за Федромследует более, чем Федр за Лисем.

ГЛАВА V

Сколь легко мы попадаем в тенета любви Скажет кто-нибудь: может ли тонкий луч, легчайший дух, самая малостькрови Федра вымарать столь быстро, столь сильно, сколь опасно всего Лисия?Это не покажется, во всяком случае, удивительным, если вы рассмотрите прочиеболезни, которые возникают вследствие заражения: как зуд, как чесотку, какпроказу, плеврит, чахотку, дизентерию, воспаление глаз, чуму. Любовное жезаражение происходит легко -- и тягчайшее моровое поветрие. Подлинно, этотпар жизненного духа и он же кровь, ввергнутая юношей прямо в человека болеепожилого, обладает, как мы сказали выше, четырьмя качествами: он светлый,нежно-тонкий, теплый и сладкий. Будучи светлым, он превосходнейшим образомсогласуется с ясностью глаз и духа в более пожилом, приятен для него ипривлекателен. Отчего получается, что с жадностью вбирается такими людьми.Поскольку он неуловимо тонкий, стремительнейше прилетает к сердцу, оттуда ончрезвычайно легко проникает во все тело по венам и артериям. Поскольку онтеплый, бурно действует и возбуждает и весьма сильно заражает кровь болеепожилого и обращает его в свою природу. Что Лукреций так помянул: "В сердце отсюда течет сладострастья Венерина влага, Капля за каплей сочась, и холодная следом забота". Кроме того, поскольку он сладкий, согревает некоторым образомвнутренности, питает и доставляет приятность. Отчего получается, что всякровь мужчины, будучи совершенно измененной в сторону юношеской природы,стремится к телу более юного, дабы жить в нем в своих венах и чтобы влагамолодой крови влилась в равно молодые и нежные вены. Получается также, чтоэтот больной испытывает на себе сразу и наслаждение и любовь. Наслаждение --благодаря ясности и сладости все того же пара крови: если первая в самомделе привлекает, вторая услаждает. Боль -- из-за его же тонкости и теплоты.Потому что первая разделяет внутренности и раздирает, вторая отнимает отчеловека то, что принадлежит ему, и превращает его в природу другого,посредством каковой перемены она с полным основанием не позволяет, чтобы онпокоился в себе, но постоянно влечет к тому, кем он заражен. На это такнамекает Лукреций: "К телу стремится тому, что наш ум уязвило любовью. Обыкновенно ведь все упадает на рану, и брызжет Кровь в направлении том, откуда удар был получен; И если близок наш враг, то обрызган он алою влагой". В этих стихах Лукреций желает показать, что кровь человека, раненноголучом глаз, попадает на ранившего, подобного тому как кровь человека,пораженного мечом, попадет на поразившего. Если вы ищете смысл этого, таксказать, чуда, я вам его покажу. Ранит Гектор Патрокла и убивает. Патрокл смотрит на ранящего егоГектора, тогда мысль его принимает решение о мести. Немедленно желчьвозгорается на отмщение, ею кровь воспламеняется и спешит тотчас к ране, какчтобы согреть ту пораженную часть тела, так и для отмщения. Туда же несутсяи жизненные духи, летя вплоть до Гектора, поскольку они легкие, переходят внего; теплотою его они до времени сохраняются, например на семь часов. Иесли в это самое время Гектор вблизи посмотрит внимательно на рану трупа,рана пускает кровь на Гектора, ведь может кровь некоторым образом излитьсяна врага как оттого, что еще не все тепло угасло, не успокоилось ещевнутреннее возбуждение, как потому, что незадолго до этого она была противнего возбуждена, так и потому, что незадолго до этого она была против неговозбуждена, так и потому, наконец, что кровь стремится к своим духам и духитакже притягивают свою кровь. Лукреций считает, что подобным образом кровьуязвленного любовью человека спешит за ранившим его, и мы согласны с ним вэтом.

ГЛАВА VI

О некотором удивительном действии пошлой любви Сказать ли, о непорочнейшие мужи, что за этим следует, или же, скорее,обойти молчанием? Скажу, конечно, когда уж само дело требует, даже если вречи это и покажется неблагозвучным. Но кто скажет о непристойных вещахпристойным образом? Столь великая перемена в пожилом человеке, обращенная на подобие болееюного, приводит к тому, что он стремится переместить в него все свое тело ивсе его тело перелить в себя, так чтобы либо свежая влага последовала зановыми сосудами, либо более нежные сосуды за более нежной влагой. Отчего онивзаимно побуждаются к совершению многих гнуснейших поступков. Они ведьполагают, что, так как детородное семя исходит от всего тела, они могутединственно испусканием или вбиранием его все тело целиком передать и всецеликом принять. Это на себе самом прочувствовал знаменитый эпикурейскийфилософ Лукреций, несчастнейший из всех влюбленных: "Также поэтому тот, кто поранен стрелою Венеры, -- Мальчик ли ранил его, обладающий женственным станом, Женщина ль телом своим, напоенным всесильной любовью, -- Тянется прямо туда, откуда он ранен, и страстно Жаждет сойтись и попасть своей влагою в тело из тела... Жадно сжимают тела и, сливая слюну со слюною, Дышат друг другу в лицо и кусают уста в поцелуе. Тщетны усилия их: ничего они выжать не могут, Как и пробиться вовнутрь и в тело всем телом проникнуть, Хоть и стремятся порой они этого, видно, добиться: Так вожделенно они застревают в тенетах Венеры, -- Млеет их тело тогда, растворяясь в любовной усладе..." Таковы слова эпикурейца Лукреция. Что влюбленные желают также вобрать в себя всего любимого, показываетАрфемизия, жена Мавзолия, царя Карии, о которой сообщается, что она любиласвоего мужа более, чем можно было бы поверить в отношении человеческойстрасти, и что она превратила в порошок тело умершего мужа и, растворив вводе, выпила.

ГЛАВА VII

Пошлая любовь есть волнение крови Доказательством того, что эта страсть заключается в крови, служит то,что жар этого рода лишен наступающего время от времени успокоения,непрерывная же лихорадка физиками относится на счет крови; та же, котораяоставляет в покое шесть часов, -- на счет мокроты; которая один день --желчи; которая два -- черной жидкости в желчи. Итак, мы с должным основаниемпомещаем ее в крови -- в крови, разумеется, меланхолической; как вы узналииз речи о Сократе, кровь эту всегда сопровождает упорное (итал. текст: иглубокое) размышление.

ГЛАВА VIII

Каким образом влюбленный становится подобным любимому Поэтому пусть никто из вас не удивляется, если услышит, чтокакой-нибудь влюбленный воспроизвел в своем теле некое подобие или образсвоего любимого. Часто беременные женщины думают о вине, которого свеличайшей жадностью желают. Усиленное размышление движет внутренниежизненные духи и в них рисует образ придуманной вещи. Духи движут подобнымобразом кровь и в мягчайшем веществе плода отпечатлевают образ вина.Любовник же желает своих услад более горячо, нежели беременные женщины, атакже и более сильно и неотступно размышляет. Что удивительного, еслиудерживающиеся вплоть до этого и вкоренившиеся в память лица под действиемса