Письма генералу ф.липпитту (1875-1881)

Письмо 1

Фрэнсису Дж. Липпитту, эсквайру

Дорогой генерал!

Не считайте меня грубой и невоспитанной, за то, что не ответила на ваше письмо. Получила я его, еще будучи прикованной к постели, после того, как чуть не сломала ногу, пытаясь сдвинутьс места тяжелый остов кровати, и он на меня рухнул. Я еще не выхожу из комнаты, поскольку почти не в состоянии передвигаться и впервые с тех пор взяла в руки перо.

Удивлена и шокирована тем, что вы сообщили мне про «Banner of Light»^[36]. Неужели они и вправду такие трусы? Почему же они намереваются во имя истины сокрушить Холмсов и не хотят трогать Чайлда? Это несправедливо и нечестно. Спиритуализм никогда не сможет вырваться из тисков подозрений и остракизма, если мы, спиритуалисты, сами для себя не научимся отделять подлинные факты от плевел лжи и вероломства, удушающих истину. Пусть редактор «Banner of Light» усвоит, что общество не проведешь. Публика в целом судит о Чайлде по его делам, и ни один человек, даже ребенок, не считает Чайлда виновным менее Холмсов, ибо судят его по поступкам, а поступки его говорят сами за себя.

Что скажут люди, когда выяснится, что главный оплот спиритуализма, его ведущий печатный орган и пропагандист истины, выставляет Холмсов на суд общественности за мелкое воровство и одновременно покрывает доктора Чайлда, который смахивает на крупного ночного грабителя? Чем тогда правосудие Верховного суда спиритуализма лучше решения обычного суда подкупленных присяжных, которые оправдывают какого-нибудь взяточника Джея Кука, но отправляют в тюрьму беднягу, укравшего 25 центов ради того, чтобы купить себе кусок хлеба?

Сегодня беседовала с г-ном Робертсом, заглянувшим ко мне, и он, по крайней мере, сделает все от него зависящее, чтобы донести до людей правду об этом деле и представить Чайлда в истинном свете^[37]. Получила письмо от профессора Хирама Корсона из Корнелльского университета; профессор полностью со мною согласен, благодарит меня за статью и заявляет, что в ней, как в зеркале, отразились его собственные чувства и его личное мнение. Я получила десятки писем от спиритуалистов и могу подтвердить, что все они со мною согласны. Скажу даже больше, и пусть это станет известно редактору «Banner of Light».

Мне принесли письмо от одного достаточно известного человека, который вложил в конверт некоторую сумму денег в качестве первого взноса в фонд возмещения расходов, связанных с установлением истины относительно д-ра Чайлда. Cettepersonne est decidee a commencer ou plutot instituer une bourse,et promet de m'envoyer d'autres contributions afin de commencer de striate et sans delai un proces contre Child. Comment trouvez vous le bouillon, general?^[38]

Прошу прошения, но я чувствую такую слабость, что писать сейчас больше не в состоянии. Пожалуйста, сообщите мне, каково общественное мнение в данный момент и к какому решению пришли в «Banner of Light». Мне нужно это знать. Вы читали статью «Новое решение старой головоломки» в январском и февральском номерах «Scribners»? В ней есть рациональное зерно, хотя в целом я с автором не согласна. Вам следует ее прочитать во что бы то ни стало. Если сумеете, не позволяйте Бёрду писать. Я отправила письмо Витгенштейну. Адрес его вы сможете найти в «Banner of Light». Это где-то в низовьях Рейна. Более точного адреса сейчас не припомню. Благослови Бог вас и ваши труды, генерал. Привет вам от Джона и от Бетанелли. В следующем письме сообщу вам нечто удивительное. Джон приступает к вашему портрету на атласе.

Искренне ваша.

Е. П. Блаватская

Письмо 2

[Февраль 1875]^[39]

Филадельфия

Милостивый государь!

Прочла два ваших последних письма, и единственное, что мне оставалось сделать, — это, как говорят персы, «в немом удивлении прижать перст к изумленно отверстым устам моим». Что, черт побери, вы подразумеваете под «сеансом госпожи Уайт»? Я живу в самом центре этого богом забытого и Чайлдами обжитого города, и каждый день на меня просто кучами вываливают всевозможные сплетни, но ни разу, несмотря на все мои поиски и хлопоты, ни разу не слышала о том, что на горизонте вновь появилась эта злобная Уайт. Вы — первый человек, поразивший меня этой новостью. Что за сеанс, с какой стати?

Я знаю, что здесь орудует г-жа Холмс, которая этими своими материализующими руками и локтями водит за нос «Эванса и Компанию», — знаю, и даже отклонила ее приглашение пойти на это посмотреть, не испытывая особого желания перерывать в поисках отдельных жемчужин всю эту чудовищную кучу сгнившего навоза. Но чтобы спиритические сеансы давали Уайт, Лесли или Чайлд — об этом никто ничего не знает. Если это правда, то помоги, Господи, старине Роберту Д.Оуэну^[40] значит, сейчас у него с мозгами хуже, чем когда-либо, раз он по-прежнему верит чайлдовским небылицам и его откровенной лжи.

Состояние моей ноги улучшилось совсем немного, и я боюсь, что еще какое-то время мне придется хромать.

Я посылала за Робертсом и думаю, что завтра смогу его увидеть и обсудить с ним предложение г-на Хегарда. Тот уже успел заглянуть ко мне и, как всегда, готов живьем съесть д-ра Чайлда. «De gustibus поп disputandum est^[41]. Я скорее предпочла бы съесть хвост дохлой кошки, зажаренный в свежей клопиной крови, — все что угодно, но только не Чайлда. Вас наверняка удивит подарок от Джонни; только потерпите немного, ибо этот малый весьма капризен и на днях снова исчез.

Передайте от меня самый искренний привет уважаемому г-ну Колби^[42] и скажите ему, что я повешу его портрет на стену рядом с Баярдом, рыцарем без страха и упрека, и Готфридом Бульонским, самым искусным полководцем своего века»^[43]. Я намерена испытать г-на Колби на смелость. Он должен будет — так ему и передайте — усвоить боевой клич наших вольных казаков и напечатать в шапке своего «Banner of Light» следующее: «На тебя, о Господи, Владыка небесного воинства, уповаем: да не позволишь ты нам покрыть чело вечным позором». Если мой английский в этой фразе оставляет желать лучшего, то как-нибудь отредактируйте ее сами. «La plus golie fille du monde ne peut donner que ce qu 'elle a»^[44]. Мои корреспонденты бывают вынуждены либо принять меня вместе с моим английским, либо расстаться с нами обоими.

Не браните меня, дорогой генерал, за то, что ради целей, о коих ведают лишь мрачные глубины моего сердца, я сняла копию с вашего письма (того самого, где речь заходит о трусости редактора «Banner of Light») и послала ее профессору Хираму Корсону для его статьи.

Бетанелли выражает вам свою любовь и уважение, и Джонни к нему присоединяется.

Искренне ваша

Е.П.Блаватская

Письмо 3^[45]

[Март 1875 г.] Воскресенье^[46]

Филадельфия

Милостивый государь!

Вы интересуетесь, не обнаружила ли я какого-либо мошенничества в материализации Холмсов. Нет Бога кроме Аллаха, и Магомет воистину пророк Его! Ну, как же, драгоценный мой генерал, разве вы сами не обнаружили обмана, когда в первый раз увидели лицо Кэти и опознали проступающую за этим лицом рожу г-жи Холмс? Оба они медиумы, спору нет, но ни г-жа Дженни Холмс, ни ее супруг Нельсон Холмс никогда не вызовут в вашем присутствии феномен истинной материализации предметов в сумке, ведре или лохани для стирки, если только один из супругов не погрузится в подлинный, глубокий транс.

Мошенничество у них в крови, наверняка их обоих зачали в момент какого-нибудь плутовства или надувательства, как г-на Стерна в его «Сентиментальном путешествии». Это просто два двуногих воплощения лжи, и, чем меньше дел вы будете с ними иметь, тем лучше будет для вас. Я никогда не доверяла им — я верила своим глазам, своим ощущениям и Джону и знаю наверняка, что Кэти материализовывалась через них тогда, когда Нельсон Холмс сидел в кабинете, впав в глубокий транс, и всего четыре раза, когда он находился вне его. Противовес Кэти создавался с помощью еще одного молодого медиума — г-жи Уайт, сообщницы Чайлда, которая сейчас в отъезде. Я высказалась. Можете верить мне или не верить ad libitum^[47] — воля ваша.

Господин Колби весьма несправедлив, весьма пристрастен, и да поможет ему Бог, но только кажется мне, что им сейчас управляет некий диака^[48], оказывающий отеческое покровительство д-ру Чайлду. Вы читали его «Sunshine»? В нем есть ответ на ваши вопросы. Я направила Колби свое ответное послание. Если он его не опубликует, причем немедленно, — ибо я имею право этого требовать, поскольку Чайлд обвиняет меня в распространении всяческих измышлений, — то я опубликую это в «Springfield Republican» или еще где-нибудь да еще приплачу им, сколько захотят, но я полна решимости продемонстрировать публике, кто на самом деле распространяет инсинуации — я или Чайлд. Пожалуйста, сообщите об этом Колби, пусть он знает, что даже если мне придется заплатить за публикацию сотню долларов, я все равно ее добьюсь, однако в этом случае я кое-что припишу, чтобы показать, почему ведущая спиритуалистическая газета отказывается печатать правду, одну только правду и ничего кроме правды.

Бога ради, не вводите ваших несчастных кембриджских исследователей в такую компанию, как эти Холмсы. Разве вам так хочется, чтобы ученые швыряли свои деньги на ветер? Мой им совет: раз уж они такие богатенькие и щедрые, пусть лучше займутся каким-нибудь «Артемусом Уордом» и его шоу, если означенный джентльмен действительно существует в природе, вместо того чтобы опекать таких ненадежных медиумов. Они явно плутуют, а если схватить их за руку, то все, что ни есть в них подлинного, пойдет псу под хвост. Их мошенничество в очередной раз навредит спиритуалистам, причинит ущерб общему делу и вам лично.

Джон говорит: «К любому из них», «Постараюсь». Думаю, он имеет в виду, что вы можете обратиться к Мамлеру или к Хезелтону^[49], а сам он сделает все, что в его силах. Я пошлю вам на следующей неделе его автопортрет, где он изображен у себя на балконе, в Стране вечного лета^[50]. Джон нарисовал свой портрет за один сеанс, но велел мне дорисовать по краям что-то вроде обрамления из красивых цветов, а я работаю очень медленно, когда он мне не помогает или не делает все сам. Я ощущаю себя очень больной и несчастной; почему — я и сама не знаю. Нахожу этому лишь одно объяснение, одну причину: мне хочется домой, наверх, но духи не желают меня туда забирать.

Автопортрет Джона Кинга

Как вы могли подумать, что Холмсы солгали по поводу фотографии? Это единственный раз, когда они сказали правду; им этого совершенно не хотелось, ибо правда царапает и раздирает им глотку так же, как ложь терзает горло честных людей. Разве помимо их подтверждения вы не слышали свидетельств [...]^[51]и других?

Поверьте мне, дорогой генерал: то, что я вам о них рассказала, — сущая правда. Ибо психологически повлиять на них можно лишь тогда, когда они говорят правду.

Прочитала книгу г-на Эпеса Сарджента «Доказательство очевидно» и просто влюбилась в него — так прекрасно и мудро он пишет. Его книга заинтересовала меня больше всех других книг о спиритуализме в Америке. Можете автору так и передать. Скажите ему, что он заморочил голову самой настоящей урожденной казачке и заставил ее в него влюбиться.

Моя любимая нога не хочет исцеляться, и я, видимо, так и останусь хромой.

Напишите мне в ответ чуть подробнее, чем обычно, не скупитесь на слова в своих письмах.

Искренне ваша

Е. П. Блаватская

Письмо 4

[1875 г.] Филадельфия

Мой дорогой генерал!

Джон посылает вам следующий мудрый ответ, который я передаю дословно (я спросила его, скажет ли он вам, кто те самые духи, которые изображены на вашей фотографии).

«Скажите ему, что Джон никогда не водится со скверной компанией (sic!).Это ужасные духи. Дайте ему время и посмотрите, сумеет ли он опознать кое-каких духов на моей картине».

Думаю, Джон имеет в виду ту картину, которую он сейчас как раз заканчивает для вас. Она нарисована на квадратном куске белого атласа, один ярд^[52] в длину и в ширину, на котором изображена куча всего презабавного. В центре — сам Джон у себя на балконе на фоне зелени и прочего. Я вот только пребываю в некотором замешательстве: как переслать вам картину, не испортив ее. Наверное, лучший способ — намотать ее на круглую палку и обшить промасленной тканью. Только, пожалуйста, пусть никто не знает, что картину создавали через меня. У меня нет ни малейшего желания прослыть медиумом, ведь в наши дни это звание стало синонимом слова «мошенник». Кроме того, я и вправду вовсе не медиум и никогда им не была, по крайней мере, в вашем, общечеловеческом, понимании. Баста.

А теперь, о благороднейший из всех генералов, вы должны оказать мне одну любезность. Несмотря на мои старания и объединенные усилия профессора Корсона^[53], г-жи Эндрюс, полковника Олькотта и многих других людей, Колби возвратил мне мою рукопись. Джон говорил мне, что этот тип не станет ее публиковать, он пришел в ярость и даже (я не стала выяснять, правду он сказал или нет) зашел так далеко, что, по его словам, свалил с ног «этого поганца Колби», наслав на него болезнь за то, что «из-за него все мои труды пошли прахом». Что подразумевал Джон под выражением «пошли прахом»? Не знаю, но в последнее время он употреблял кое-какие занятные слова, которые, как утверждает полковник Олькотт, являются древнесаксонскими.

Что ж, en desespoir de cause^[54], я послала рукопись г-ну Джерри Брауну, издателю «Spiritual Scientist». Прелестное издание, и с недавних пор оно действительно заслуживает внимания, ибо редактор делает все, что в его силах, дабы его детище превратилось в по-настоящему солидное издание. Там вы найдете несколько прекрасных статей, и, даже если по тем или иным причинам он не сможет опубликовать мои статьи, я все равно намерена защищать его и найти ему столько подписчиков, сколько сумею. Четырех я ему уже нашла, и в их числе мой друг Джон Мортон, который баллотируется на пост губернатора Филадельфии.

Так что, дорогой мой генерал, не могли бы вы заскочить на Иксчейндж-стрит, 18, к вышеупомянутому Джерри Брауну, обменяться с ним рукопожатием и обязательно поинтересоваться у него, сможет он напечатать эту чертову статью или нет? Если нет, то я подробно опишу всю эту историю и пошлю в спиритуалистические газеты Лондона. И больше ни Колби, ни прочие трусы ничего от меня не получат! Сможете ли вы это для меня сделать, мой дорогой генерал? Вы меня очень этим обяжете, потому что меня уже просто тошнит от этой статьи, тошнит от борьбы, и мне бы поскорее от всего этого отделаться. (Пожалуйста, прочтите ее и сообщите мне, как она вам понравилась.)

Вы слышали, что за шутку сыграл Джон с полковником Олькоттом? Он написал ему длинное письмо, похоже, сам его отправил и поведал в этом послании какие-то удивительные секреты. Славный он малый, мой Джон. Ну что ж, вам еще предстоит удивиться, увидев его собственный портрет. Подождите немного, я думаю, что смогу выслать картину в конце недели, если верить моим расчетам.

Благослови вас Бог, и пусть никогда не уменьшится в размерах ваша тень, как говорят персы!

Искренне ваша

Е. П. Блаватская

P.S. Так значит, вы решили не порывать со своими Холмсами? Тогда позвольте вам сказать, что ваша сумка, печать и решающие проверки окажутся абсолютно бесполезными и оба супруга будут плутовать еще похлеще. Голову даю на отсечение, что г-жа Холмс уж наверняка будет. Вы просто попробуйте схватить за нос первое же материализовавшееся лицо — и увидите, что за ним скрывается.

Все это бесполезно, генерал. Они действительно мошенники, и вы лишь навредите делу.

Письмо 5^[55]

[3 апреля 1875 г.]

Картина готова и отправлена вам через «Adams Express Со». Вначале она была чистая, как свежевыпавший снег. Б. носил ее к себе в контору, чтобы показать кое каким художникам, и картина прошла через столько грязных рук, что частично утратила свою девственную чистоту.

Джон просит вас обратить внимание на фигуру летящего духа в верхней части полотна — «мать и дитя». Говорит, вы ее сможете узнать. Я, например, не могу. Джонни хочет, чтобы вы постарались понять все символы и масонские знаки. Он просит также, чтобы вы никогда не расставались с этой картиной и следили за тем, чтобы к ней прикасалось поменьше народу, а еще лучше, чтобы к ней вообще не подходили слишком близко.

Позже я вам объясню, почему я переехала на новое место. Вот новый мой адрес: Сэнсом-стрит, 3420, Западная Филадельфия.

Искренне ваша

Е. П. Блаватская

Письмо 6

[Март 1875г.]^[56]

Мой дорогой генерал!

Рада, что вам понравился портрет Джонни, но только не надо называть его турком, ведь он милый, благородный эльф, и притом очень вас любит. Кто же виноват в том, что вы до сих пор не видели его истинного облика и думали, будто он смахивает на ту полуматериализованную физиономию старого еврея, которую вам обычно демонстрировали на сеансах у Холмсов? Только в Лондоне Джон предстает таким, каков он на самом деле, но и тогда его милое лицо не свободно от некоторого мимолетного сходства с соответствующими медиумами, потому что нелегко полностью изменить те частицы, которые притягиваются из различных жизненных сил. Как же вы не смогли узнать вашу Кэти Кинг, которую вы видели в прошлом мае? Джон говорит, что она сейчас именно такая и что несколько человек узнали ее сразу же, едва взглянув на картину. Я не знала об этом, так как Джон рассказал мне это не сразу. Эванс, г-н и г-жа Эмер, Мортон и другие тут же стали восклицать: «Это Кэти Кинг!» Я ее не видела и поэтому не знаю.

Мать и дитя — это не портреты, и вы, конечно, не можете узнать духов, которых не видели. А теперь, мой дорогой генерал, как насчет состояния, которое мы собираемся сколотить? Это все ваша приклеенная машина, ваше изобретение, я нисколько не сомневаюсь, ведь мне об этом было сказано. Хотела бы я сейчас съездить в Бостон, но это невозможно, так как слушание моего дела в суде назначено на понедельник, 26 апреля, и мне нужно быть в Риверхеде, на Лонг-Айленде, вместе с моими адвокатами, так что до начала мая выехать в Бостон никак не смогу. Постарайтесь, если сможете, пока об этом деле вообще не думать.

Мой дорогой, мой драгоценный генерал, подключайтесь к нашим планам относительно «Spiritual Scientist». Видите, с Колби, с этой старой переваренной тыквой, вы уже поссорились, a «Galaxy» — это безжалостная газета, которая не печатает ничего кроме сенсационной лжи, как и все остальные издания. Мы должны опубликовать ваши статьи. Вы же знаете, что говорит о них Стейнтон Моузес^[57] в письме к г-ну Эпесу Сардженту. Я твердо намерена не дать «Spiritual Scientist» пойти ко дну и буду помогать ему держаться на плаву, пока люди сами не поймут, как умело управляется эта «посудина».

Если г-н Эпес Сарджент, и полковник Олькотт, и вы сами, и профессор Корсон из Корнелльского университета, и госпожа Эндрюс — если вы все напишете или начнете писать для этого издания, дабы оно стало нашим специальным правдивым органом, каким благом это обернулось бы для дела спиритуализма вообще и для Америки в частности. В данный момент, поскольку говорить можно лишь о «Banner of Light» и отвратительном религ[изно]-фил[ософском] журнале^[58], руководство спиритуалистов можно сравнить с «les aveugles conduisant les borgnes»^[59] В будущем же, если мой план увенчается успехом, мы возьмем руководство на себя и выведем мир на путь истинный, показывая скептикам и неверующим причины сложившегося положения. Ведь сейчас их до упора пичкают сомнительными и всегда вызывавшими сомнения следствиями — и никаких рациональных объяснений, никаких достоверных свидетельств.

Чего же тогда ожидать от людей посторонних, не спиритуалистов? Как мы можем тогда надеяться на то, что они когда-нибудь откажутся от своих христианских представлений, от членства в самых разных религиозных конфессиях, что дает им хотя бы легкое, пусть и ложное чувство респектабельности, и очертя голову ударятся в веру, которая непопулярна, полна иллюзий, ибо факты спорны, а ее главные апологеты, вожди, подобно древнему Евсевию^[60], этому старому набожному мошеннику из числа первых христиан, не только протаскивают в нее причудливые небылицы, но и фактически скрывают от всего остального мира преступления отдельных субъектов — людей, которые по каким-то таинственным причинам оказываются «любимчиками», фаворитами этих вождей и живут «еп odeur de saintete»^[61] их печатных органов.

Можете называть жестокой мою статью против Чайлда! Знаете, будь у вас на руках те доказательства, которые есть у меня, то при всей вашей мягкости и покладистом характере вы бы признались как на духу, что готовы всыпать по первое число этому «отцу-духовнику», ибо он того заслуживает. Пожалуйста, протяните руку помощи несчастному Джерри Брауну, но не ради него самого. Я о нем очень мало знаю, разве что Джон мне его характеризует как честного, преданного, достойного человека, неутомимого трудягу, который хочет и может сделать очень многое для нашего дела, если ему самому оказать надлежащую помощь.

Так помогите же ему ради нашего общего блага, ради блага спиритуализма и всего человечества. Олькотт сейчас пишет статьи для «Spiritual Scientist». Насколько я понимаю, г-н Эпес Сарджент занимается тем же самым. Профессор Корсон собирается послать туда свою статью на следующей неделе. Почему бы и вам не внести подобный вклад и не опубликовать свои статьи в этом издании? Я отправила письмо Витгенштейну и попросила его каждый месяц писать что-нибудь для «Spiritual Scientist», имея в виду статьи о спиритических феноменах, которые наблюдаются в Германии и вообще где угодно. Уверена, что он за это возьмется.

Джон говорит, что слышал, как ваша дочь «преуспевала на клавесине» и что «преуспевала она, цветя в благозвучии». Когда я сказала ему, что выражается он весьма цветисто и что я не совсем поняла, что же он подразумевает под «клавесином», Джон на меня страшно разозлился и разразился руганью, добавив, что другие на моем месте оказались бы менее дураковатыми и определенно поняли бы, что он имеет в виду. Передаю дословно. Ну вот, благослови вас Бог, и да будет жизнь ваша на веки вечные озарена солнцем.

Искренне ваша

Е. П. Блаватская

Письмо 7

Вторник, 3.00 ч. утра

Сэнсом-стрит, 3420 Филадельфия

Моп General!^[62]

Получила ваше письмо сегодня после обеда. Вежливость требовала, чтобы я ответила сразу же, но я чувствовала себя такой раздраженной и разбитой (вернее, чувствовала себя такой разбитой и поэтому испытывала раздражение), что прочитала нотацию Олькотту, попыталась пригвоздить к позорному столбу Б., ввязалась в перебранку с Джоном, закатила истерику кухарке, довела до конвульсий канарейку и, таким образом «угодив» всем, отправилась спать. Тут мне приснился старик Блаватский, и это последнее событие я восприняла как преднамеренное оскорбление со стороны Провидения. Предпочитая этому кошмару все что угодно, глотаю таблетки Брауна, от которых начинаю чихать, хотя от кашля они меня действительно спасают, и в три часа утра порываюсь написать вам нечто, напоминающее по форме разумный, трезвый ответ; если же последний не отвечает духу этих эпитетов, смело предъявляйте счет за это вышеупомянутому седовласому патриарху и при первом же удобном случае перешлите сей счет с Джоном Кингом в «Страну вечного лета», дабы его покойное превосходительство могло по нему расплатиться.

Ваш профессор Софокл оказался весьма неплохим ученым и востоковедом, однако даже лучшие из востоковедов — просто школьники по сравнению с самыми грязными из евреев, которые родились и воспитывались в ... впрочем, не важно где. Это прекрасно и производит впечатление большой учености, когда человек способен назвать по отдельности каждое ребрышко, косточку и сухожилие в коровьей туше, но если после длинного перечисления по списку наименований отдельных частей тела подобный знаток не может «а la Cuvier»^[63]определить, что же это было за животное, и по ошибке принимает его за собаку, то какой же он после этого мудрец?

Господин Софокл смог назвать отдельные символы и составляющие древнееврейских и греческих слов: он обнаружил две колонны Дж. и Б. (они означают нечто большее, нежели просто архитектурный замысел этого древнего мормона^[64], этого многоженца Соломона, который стибрил их для своего Храма у учителей его учителей, знавших все это еще за несколько тысячелетий до рождения его многоженского величества); более того, г-н Софокл тут же сорвал соломонову печать (то же самое еще до него сделал Бульвер^[65]), но почему бы г-ну Софоклу не поведать вам общего значения этих символов, сведенных воедино?

А ведь в них действительно есть смысл, и поверьте мне, что, изобразив их на своей картине, Джон создал печальную сатиру на невежество soi-disant^[66] светил науки нынешнего поколения, которые так бахвалятся своими знаниями и удивительными успехами в разгадывании тайн прошлого, а сами даже не в состоянии с уверенностью выявить разницу между каким-нибудь «древнескандинавским символом» и ключом к «Золотым Вратам» и ошибочно принимают могущественнейший из гностических талисманов за distant arriere petit cousin^[67] и называют его молотом Тора^[68]!

Пока людям не удастся разгадать общее значение символов на картине Джона, он не сможет учить их и отказывается их просвещать. «Дерзайте» — и разгадайте, если сможете. Пусть беспредельная глубочайшая мудрость ваших ученых, сотворивших на фундаменте своего позитивного знания столько Бюхнеров, Молешоттов, Токтров, Рихтеров и прочих атеистов, поможет им раскрыть эту единственную тайну картины, которой вы теперь владеете, — и тогда мир может закрыть свои учебники и слегка передохнуть, ибо тогда люди познают то, что они пытались постичь на протяжении сотен веков и поколений, но так и не смогли, потому что в своей гордыне и суетной спешке, из-за которой они вечно путали какой-нибудь «croix cramponnee» с «croix chiffonnee»^[69], они обычно вопили «Эврика!», тогда как даже азы познания не очень-то надежно были усвоены их пустыми головами.

Мой дорогой генерал, пожалуйста, передайте всем, кто столь почтительно и лестно отзывается обо мне, утверждая, будто эта картина написана мною, простой смертной, передайте им, что дочь моего отца никогда не выступала в роли «плагиатора». Картина так хороша, что давала бы право гордиться ею любому, кто действительно написал ее, однако я, за исключением того, что подрисовала цветочки внизу и несколько листиков вокруг балкона, вообще не касалась кистью ни одного дюйма на остальной части картины и не понимаю, почему я должна приписывать себе честь ее создания. Всякий волен верить в то, во что ему вздумается.

Пусть скептики заявляют, что ее написала я, полуспиритуалисты — что в процессе ее создания меня вдохновлял некий астральный дух, члены традиционных конфессий — что к картине приложил руку сам дьявол, а епископальное духовенство (подобный факт как раз недавно имел место) — что ни одному достойному человеку не пристало читать книгу Олькотта или смотреть на эти «сатанинские картинки» г-жи Блаватской, поскольку последняя курит и богохульствует (!), а Олькотт восхищенно рассуждает о ней на страницах своей книги. Я намерена при первой же встрече с этим почтенным выпускником «Бичеровской школы злословия» обменяться с ним рукопожатием, после чего заставлю его публично признать, что Господь Бог воротит нос не столько от моего богохульства, сколько от молитв сего святоши, и я буду не я, если этого не сделаю — вот увидите.

Мой обожаемый генерал, боюсь, что, к прискорбию своему, не смогу поехать с вами в Вашингтон. Нога моя разболелась, как никогда. Джон ее почти полностью исцелил и велел мне соблюдать полный покой в течение трех дней. Я пренебрегла его указаниями, и с тех пор мне становится все хуже и хуже. Сейчас ее приходится лечить обычными методами. К тому же, думаю, 11 мая в Риверхеде будет слушаться мое дело. Я должна там присутствовать и т. д. и т. п. Была бы просто счастлива, принести вам хоть какую-то пользу, но, боюсь, это вряд ли будет возможно.

Вдобавок я не совсем уверена в Джоне. Он никогда не дает никаких советов никому кроме меня, и это так не похоже на поведение ваших медиумов. Если бы он честно пообещал мне, что поможет, я бы еще рискнула, но он ничего не обещает; более того, он довольно строптив и никогда не делает того, о чем его попросишь, если только он сам сначала этого не предложил. Вы же помните, какой он независимый. Я не могу согласиться на ваше предложение, пока он мне не разрешит. Поэтому нам придется подождать. Но я вам настоятельно рекомендую поискать какого-нибудь частного медиума, ибо сама я в действительности вовсе не медиум.

Посылаю вам странный и таинственный циркуляр. Прочитайте его и сообщите мне, как он вам понравился. Попросите Братство помочь вам. Джон не осмелится игнорировать их указания. Пожалуйста, напишите, обязательно напишите что-нибудь для «Spiritual Scientist» под своим собственным именем — это единственный способ угодить Джону: быть может, тогда он согласится оказать вам услугу. Больше ничего сказать вам не могу. Поговорите об этом с г-ном Эпесом Сарджентом.

Чувствую себя весьма неважно и вынуждена заканчивать. Мне еще нужно рассказать вам бесконечно много всего. Если бы я только была в силах помочь вам с вашим дипломом, но, поверьте мне, даю вам честное слово: я всего лишь раб, послушное орудие в руках моих Учителей. У меня не получается даже правильно писать по-английски, если они не диктуют мне каждое слово.

Видите, какое длинное и глупое вышло письмо, как безграмотно и невежественно сие послание, ибо в данный момент я абсолютно одинока и совершенно беспомощна.

Искренне ваша

Е. П. Блаватская

Письмо 8

[Апрель 1875 г.]^[70] Среда

3420 Зап. Филадельфия

Дорогой генерал!

Не браните меня, пожалуйста, очень вас прошу; умоляю вас, не считайте меня «а priori» бессердечной, низкой, бесчувственной мерзавкой: «Frappe, mais ecoutes^[71], — взывал несколько тысяч лет назад к своему хозяину, лупившему его увесистой палкой, Эпиктет^[72]; теперь точно так же взываю и я, ибо я обязана, в нравственном отношении обязана исполнить свой долг и предупредить вас, рассказав вам то, чего вы не знаете, но что можете и должны знать; вам стоит лишь написать всего несколько слов Джону Нортону, эсквайру, президенту «Маркет-стрит, Рэйлроуд», задать ему всего один вопрос — и этот джентльмен подтвердит вам все то, что я вам сообщаю, и докажет, что такого благородного, мягкосердечного, исключительно порядочного человека, как вы, могут легко обмануть ловкие мошенники, обретающиеся милях в двухстах от вас.

Вы лишь понапрасну теряете время, дорогой генерал, суетясь и хлопоча за людей, у которых денег куда больше, чем у вас.

Еще пару слов, и я успокоюсь. Чета Холмсов в данный момент готовит сделку, собираясь купить хорошую лошадь и кабриолет, чтобы ездить к себе на загородную усадьбу Вайнлэнд. Эти люди начали переговоры об этой покупке, — которую вы сами, вероятно, не могли бы себе позволить, — около месяца назад, а поскольку такую лошадь, которая бы им подошла, они не сумели приобрести в кредит у г-на Джона Нортона, президента (как я уже упоминала) «Маркет-стрит, Рэйлроуд», они теперь покупают ее у другой фирмы, похваляясь тем, что у них достаточно друзей, чтобы оплатить покупку десяти таких лошадей.

Так могут ли люди, занимающиеся подобными приобретениями, действительно прозябать в нищете и умирать с голоду, как они о себе рассказывают? Нет! Тысячу раз нет! Госпожа Холмс сейчас не в состоянии устраивать сеансы спиритизма, ибо никто к ней не пойдет, памятуя о ее мошеннических трюках. И, не желая тратить время и пользоваться глупостью некоторых сбрендивших идиотов, которые оказывали ей поддержку и позволяли с фантастической легкостью околпачивать их, а за это еще и пели ей дифирамбы в «Banner of Light», эта женщина с наглостью, достойной восхищения, принялась обманывать спиритуалистов, отбивая хлеб у действительно нищих и голодающих спиритуалистов-медиумов и лекторов и выманивать у людей деньги, чтобы на них... покупать себе лошадей!

Знаете ли вы, что мне доподлинно известно следующее: каждый цент из тех 18 долларов, которые у меня выманил soi-disant «детектив» Холмс, перекочевал в карман медиума Нельсона Холмса, поскольку первый задолжал второму эти деньги и пошел на этот обман по наущению самого Нельсона Холмса. Я докажу вам это при нашей встрече. Если вы мне не верите — это конец. Я предоставлю вам факты. Я точно выясню, сколько сотен, а может, и тысяч долларов значится на их счете в банке. У меня на руках письма из Лондона и с Запада: вот тут-то я и докажу вам, что добрячок способен иногда причинить больше вреда, невольно помогая мошенникам в их обмане, который как раз и строится на доверчивости действительно честных людей, — гораздо больше вреда, чем такие бесчувственные, злобные негодяйки, какою сегодня могу вам показаться я.

Очень вас прошу, дорогой генерал, не судите обо мне строго и сгоряча, пока не убедились, что я действительно лгу. У меня в этом мире так мало настоящих друзей, а в последнее время меня столь превратно понимали, столь жестоко оскорбляли недоверием и бесчестили — да, бесчестили гнусными подозрениями, тогда как вся моя жизнь посвящена истине и только Истине, — что пишу я вам с ужасом, пишу лишь потому, что почитаю это своим долгом. Больную ногу вот-вот парализует полностью. Так что ей, по-видимому, конец. Даст Бог, и я последую вслед за нею туда, «наверх», и чем скорее, тем лучше.

Искренне ваша

Е. П. Блаватская

Письмо 9

[Около 1-3 мая 1875г.]^[73] Среда

Нью-Йорк

Дорогой генерал!

Пишу вам из Нью-Йорка, однако ответ ваш получу уже в Филадельфии, так как завтра возвращаюсь туда.

Я вся в недугах и в хлопотах, и я надеюсь, что вы проявите великодушие и не откажете мне в одной небольшой service obligeant^[74], о которой я собираюсь вас попросить; дело это для меня очень важное, и если вы с ним справитесь, то тем самым поможете мне выйти из серьезной переделки.

Не могли бы вы разузнать кое-что в Бостоне об одной старой деве, которую зовут Дж. Лорэйн Рэймонд, или Лулу Лорэйн Рэймонд, как она сама себя называет? Адвокатом этой особы является Х.Л.Ньютон, которого можно найти по адресу: Бостон, Пембертон-сквер, 27. Только не пытайтесь узнать нужные мне сведения через него, ибо он — ее поверенный. Единственное, что вы могли бы из него вытянуть, это ее нынешнее место жительства, что также весьма пригодится. Но в первую очередь я вас хочу попросить вот о чем: выясните, пожалуйста, по какому из дел эта дама проходила в суде; оно некоторое время было в списке дел, назначенных к слушанию, и закончилось предположительно в октябре 1874 года. Сможете ли вы это сделать? Если выяснится, что ее обвиняли в шантаже — значит, мне не о чем беспокоиться.

Я только что возвратилась из Риверхеда, где в понедельник, 26 апреля, состоялось слушание моего дела. Я его выиграла. Мне удалось доказать факт мошенничества и сговора между той женщиной, которая меня обманула, и ее адвокатом, Марксом. Суд присяжных вынес решение в мою пользу и обязал ответчицу возместить ущерб и судебные издержки. Однако г-н Джон в своем стремлении помочь мне зашел слишком далеко.

Вот что произошло. После того как огласили решение присяжных, Маркс, адвокат ответчицы, нанес мне оскорбление, заявив, что дело мне удалось выиграть благодаря подделке некоторых документов. Если бы я проигнорировала оскорбление, все было бы в порядке, однако я его не стерпела и призвала своего адвоката засвидетельствовать факт оскорбления.

Мой поверенный обозвал Маркса ...ым лжесвидетелем, жидом и обманщиком. Тот не остался в долгу, и мой адвокат, вдохновляемый Джоном (ибо он утвер