Почему большинство подростков не ведут себя как экономисты

Многим подросткам нравитсярисковать. Незащищенный секс, незаконные наркотики, а также такие разрешенные, но вредные наркотики» как табак или алкоголь, быстрая езда на автомобиле, преступность — этот длинный список вызывает тревогу. Поведение подростков беспокоит их родителей и про­фессиональных экономистов потому, что в этом возрасте они должны были накопить уже достаточно знаний. Пятнадцати­летние примерно представляют себе последствия своих по­ступков. Они осознанно идут на риск и делают выбор, кото­рый точно может сыграть не в их интересах: табак убивает, не­защищенный секс приводит к беременности и болезням.

Понятно, почему это беспокоит их родителей. Причина, по которой рискованное поведение беспокоит также и эко­номистов, состоит в том, что это подрывает саму основу эко­номики: рациональный выбор. Это означает, что даже рас­полагая доступной информацией, люди все равно будут дей­ствовать в своих интересах- Конечно, они не всегда могут обладать полной информацией. И их собственные интере­сы могут совершенно свободно трактоваться. Но они, по крайней мере, не должны планомерно разрушать свое будущее или вредить себе. Характеризуя поведение людей, экономисты считают, что они делают выбор, основываясь на достижениимаксимальной ожидаемой полезности. Это значит, что, как и Мистер Спок, герой «Звездного пути» (Star Trek), мы долж­ны оценивать имеющуюся у нас информацию и делать ло­гичный выбор. Все мы знаем из опыта собственных оши­бок» которые мы совершали» будучи влюбленными, напу­ганными или в условиях опасности, что это, конечно, пре­увеличение рациональности человека, однако общее утвер­ждение, что люди сами лучше знают свои интересы, выгля­дит вполне правдоподобным- Любое другое предположение выглядит неприятно покровительственным; каждый чело­век лучше других знает о своихпредпочтениях.

К сожалению, дерзкая смелость подростков ставит под сомнение утверждение о том, что люди ведут себя рацио­нально, потому что многие их поступки полностью про­тиворечат их же интересам, а иногда они даже сами это по­нимают. Так же на людей действует кризис средних лет, когда они превышают скоростной режим на дорогах, или вредные привычки, такие как азартные игры или алкого­лизм, в любом возрасте. Настоящее беспокойство вызывает не благополучие нерациональных людей, а то, что подоб­ные исключения подрывают очень мощные экономичес­кие инструменты, данные нам для анализа и решения всех видов других политических проблем. Ведь если экономи­ческий анализ дает сбой в некоторых сферах человеческо­го поведения, то, как мы можем быть уверены в его исполь­зовании в других сферах? Например, многие люди сильно сомневаются в том, что рациональность может служить

объяснением для решений инвесторов на финансовых рынках.

К счастью, некоторые исследователи начали согласо­вывать экономические принципы с поведением, которое вряд ли было бы понятно мистеру Споку. Таким образом, им удается сохранить большие возможности и проница­тельность экономического анализа. Для этого им при­шлось обратиться к другим дисциплинам, в основном к психологии.

Сочетание этих двух наук, так называемая «поведенчес­кая экономика», предлагает более эффективные аналитичес­кие рамки, чем экономика и психология в отдельности. В то время как психология помогает понять, почему люди ведут себя так, а не иначе, экономика особенно полезна при со­здании государственной политики для помощи жертвам собственного глупого выбора и для работы с более широ­кими социальными последствиями их поступков.

Существует множество доказательств того, что экономи­ческие принципы все-таки применимы к некоторым сторо­нам рискованного выбора. Например, если цены на табак или марихуану повышаются, спрос сокращается. Или при­меры из другой сферы: когда рынок труда стабилен, суще­ствует много вакансий; когда возникает риск заражения та­кими передаваемыми половым путем заболеваниями, как СПИД, подростки с большей готовностью используют пре­зервативы. Таким образом, если есть малейшие признаки того, что человек соотносит издержки и прибыль, то перед нами уже процесс рационального принятия решений. Бо­лее того, психологические исследования показывают, что подростки и взрослые одинаково относятся к будущим по­следствиям своих поступков. В среднем, они в той же сте­пени осознают риск, могут оценить потенциальные возмож­ности и неодобрительно относятся к негативным послед­ствиям употребления наркотиков или азартных игр. Под­ростки не более уверены в своей неуязвимости, чем взрос­лые, — это качество мы проносим через всю свою жизнь.

Таким образом, различия состоят не в том, насколько хорошо или плохо разные группы оценивают риск, а в их склонности к рискованному поведению. Хотя люди в целом недостаточно адекватно оценивают риск, подростки, как и некоторые мужчины средних лет, рискуют с большей готов­ностью. Попытки подростков сформировать свою незави­симую индивидуальность являются частью перехода во взрослую жизнь, а люди, испытывающие кризис средних лет, стараются вспомнить молодость. Таким образом, для объяснения предпочтений разных групп необходима пси­хология.

Однако мы все равно довольно плохо оцениваем риск. Поэтому даже самые хладнокровные из нас периодически отклоняются от идеала рационального выбора. Во-первых, человечество склонно получать удовольствие немедленно, даже в ущерб будущему удовлетворению. Характеризуя наш психологический портрет, экономисты сказали бы что, наши предпочтениянепоследовательны во времени. Результаты, которые мы предпочитаем в момент между настоящим и будущим, совершенно не соответствуют тому, что нам захочется, когда мы, наконец, доберемся до будущего.

Это может быть довольно очевидным. Например, нар­команы прекрасно понимают, что предпочли бы не подвер­гать себя тому же риску в будущем, но не могут перестать искать сиюминутного удовольствия. Проблема заключает­ся скорее в недостатке самоконтроля, чем в плохой оценке риска. Безусловно, существуют разные уровни самообмана. Некоторые алкоголики даже не признаются в том, что у них есть проблемы, в то Бремя как другие пытаются контроли­ровать свое поведение, вступая в общества анонимных ал­коголиков,

Второй пример систематического отклонения от рацио­нального выбора состоит в том, что многие плохо представ­ляют себе, как они отнесутся к разным результатам в буду­щем или какую полезность связывают они с разными воз­можностями. Когда ты молод, невозможно понять, что с возрастом у тебя будут другие предпочтения, что в пятьде­сят лет стабильная работа и хороший дом будут привлека­тельнее, чем курение марихуаны с друзьями на углу улицы, Это называютсмещением будущих планов в предпочтени­ях человека. Когда-то все мы были такими.

Сегодня мы все знаем, как сложно действовать в соответ­ствии с будущими предпочтениями: каждый, кто идет в магазин, когда ему хочется есть, знает, что невозможно вый­ти оттуда без разнообразных лишних вещей, как правило, не слишком полезных, которых не было в списке покупок. Гораздо менее банальный случай — самоубийство, являю­щееся крайним примером неспособности предсказать буду­щее благополучие, а точнее неспособности верить, что ког­да-нибудь в будущем станет не так плохо, как сейчас.

Действительность такова, что молодые люди в большей степени стремятся к немедленным удовольствиям, чем люди старшего возраста. И они плохо предугадывают свои буду­щие предпочтения. В этом есть смысл: опыт действительно дает нам ценные уроки. В итоге, молодежь больше, чем кто-либо, склонна отступать от рационального.

Причиной всего этого является недальновидность, кото­рая, в результате, приводит к злоупотреблениям рискован­ным поведением в целом, в особенности среди молодежи. Подростки сталкиваются с возможностями и издержками, объективно отличающимися от тех, что достаются взрос­лым. В отличие от взрослых, по утрам они не страдают от последствий бессонной ночи, когда надо идти на работу, чтобы не потерять место. Они получают гораздо больше удовольствия, когда производят впечатление на себе подоб­ных (хотя, конечно, некоторые люди, кажется, никогда не вырастают из этого состояния «отсутствия безопасности»).

В риске есть даже своего рода рациональный фатализм, мысль, что если вы решаетесь на что-то, то последствия уже не важны (двум смертям не бывать, а одной не миновать). Они никогда не делают все возможное, чтобы взвесить свои шансы, посмотреть на будущие результаты по-другому. Поэтому подростки часто выбирают риск.

Все это означает, что привычные экономические инст­рументы с легкостью можно изменить так, чтобы они учи­тывали психологическую склонность к получению немед­ленного удовольствия и непониманию будущих предпоч­тений. Мы можем объяснить, почему подростки и другие люди, не проявляют больше здравого смысла, и при этом в нашем экономическом анализе мы будем опираться на принципы рационального выбора и достижения макси­мальной полезности.

Однако большим возможностям экономических прин­ципов угрожает еще несколько факторов.

Одна из них — важностьбазисных уровней. Людей больше волнуют не абсолютные, а относительные показа­тели, т. е. отклонения их доходов, курса акций или других экономических показателей от базисных уровней. Кроме того, люди чаще стараются избегать потерь, чем получать прибыль, — по сути, в два раза чаще. Поэтому при оценке ожидаемой полезности от будущих возможностей будет наблюдаться асимметричное распределение относительно сегодняшней точки отсчета.

Кроме того, существуютотклонения от существующе­го положения («статус-кво») илиэффект вклада. Все, что уже имеется в наличии ценится гораздо больше, чем потен­циальные приобретения. Другими словами, лучше синица в руке, чем журавль в небе.

Кроме того, существуют доказательства того, что сниже­ние оценки ценности связано с дополнительными дохода­ми и другими показателями благополучия. Так, разница между 100 долл. и 200 долл. ценится гораздо выше, чем раз­ница между 1100 и 1200 долл. Это называетсяуменьшени­ем предельной чувствительности. В этом есть смысл, если речь идет о сумме еженедельного дохода, но в других ситу­ациях подобное заключение может быть ошибочным, на­пример, в случае пользы от употребления наркотиков- Это может привести к тому, что человек после первого раза по­степенно станет недооценивать риск.

Встречаются и совершенно бескорыстные люди, ставя­щие перед собой социальные цели, которые не имеют ни­какого отношения к их собственным интересам, а иногда и сокращают их доход. Таким образом, полезность для каж­дого отдельного человека может зависеть и от выгод окру­жающих, а не только от извлечения максимально возмож­ной ожидаемой полезности для них лично.

И последний, но не менее важный фактор: существуют прямые свидетельства тому, что в целом мы очень плохо формируем связные суждения о вероятности возможных будущих результатов. Например, все мы гораздо больше беспокоимся о маловероятных опасностях, таких как авиа­катастрофы, чем о том, что нас может сбить машина при переходе улицы, а это — более вероятное событие.

Все это приводит к постоянным проблемам при исполь­зовании традиционного экономического подхода, при кото­ром рациональные индивидуумы делают выбор с целью по­лучения максимально возможной ожидаемой полезности. Исследования в этой сфере находятся еще на самой ранней стадии. Модель рационального выбора легко может вклю­чить в себянеопределенность, полное отсутствие понима­ния будущего. Гораздо сложнее сделать так, чтобы она при­нимала в расчет постоянные ошибки в оценкериска или воз­можность появления одного результата, а не другого. Одна­ко поведенческая экономика начала объединять большие аналитические возможности экономического моделирования с реализмом психологических данных для предсказания воз­можной реакции людей на различную политику.

Поможет ли это нам убедить подростков не рисковать так глупо? Сомневаюсь. Но это может помочь найти отве­ты на такие политические вопросы, как: стоит ли раздавать бесплатные презервативы или спринцовки; каким должен быть размер социального пособия, которое следует выпла­чивать матерям подростков. Умная политика будут учиты­вать то, как молодые люди оценивают ожидаемую будущую полезность. Например, в штате Калифорния одно время развешивали плакаты с изображением брошенной сигаре­ты, призывавшие молодых людей бросить курить и объяс­нявшие это тем, что сексуальные расстройства, полученные в результате курения (маловероятный исход), повлияют на их жизнь гораздо сильнее, чем отдаленный риск заработать рак легких или другое заболевание, связанное с курением (более вероятный исход).

Предположение о рациональном поведении лежит в ос­нове большинства экономических теорий и превращает эко­номический анализ в эффективное средство для рассеива­ния тумана, путаницы и сложности в окружающем нас мире. Тем не менее, хорошие экономисты всегда помнят, что поведение не может быть полностью рациональным, и что в этом случае для полного понимания окружающих нас людей нам придется обратиться к другим дисциплинам, та­ким как психология и история.

Глава 4

Спорт

Это лучше, чем секс

Нет ничего более волнующего, чем удар битой по мячу. Так, по крайней мере, говорит мой муж. И речь идет не об из­вращенных сексуальных играх с хлыстом и кожаными тру­сами, о которых он узнал в своей частной английской шко­ле, а о крикете — о традиционной бите, удар которой на­правляет традиционный мяч из красной кожи в дальний конец поля. Нет ничего более захватывающего, за исклю­чением, пожалуй, криков толпы, когда какой-то огромный неандерталец падает в грязь за белой линией, сжимая в ру­ках овальный мяч. Или возьмем пенальти во время матча Кубка мира между Англией и Германией, двумя странами, обреченными вечно отыгрываться за прошлые битвы, по крайней мере, в головах пьяных толп футбольных болель­щиков. Да, это спорт. Многие считают, что это очень увле­кательно.

Однако тот, кто смотрит по телевизору футбольный чем­пионат «Супер Боул» или Олимпийские игры, возможно, не осознает, насколько спорт тесно связан с экономикой. Это, безусловно, большой бизнес, особенно в США. По оценкам Европейской комиссии, торговля во всех связанных со спортом сферах составляет 3% от мировой торговли. В рас­цвете своей карьеры Майкл Джордан зарабатывал 30 млн. долл. в год за игру в баскетбольной команде «Чикаго Буллс» и в два раза больше — за поддержку продукции. И это всего лишь одна спортивная знаменитость и всего лишь одна ком­пания спортивной одежды. По общим оценкам» совокупные доходы от спорта могут составить 6% от ВВП стран Запада, включая доходы от продажи спортивной одежды, доходы от телевидения и рекламы, связанных со спортом, или от азар­тных игр, а также от посещения людьми спортивных сорев­нований. Это больше, чем сельское хозяйство или автомо­билестроение.

Таким образом, даже для тех, кто, как я, ненавидит смот­реть спортивные соревнования, спорт (любые его виды) представляет интерес. Индустрия спорта, по сути, представ­ляет собой прекрасный испытательный полигон для эконо­мики- В этой сфере нет недостатка в статистических данных о результатах работы и интересных особенностях структу­ры рынка труда и отрасли. В то время как одним людям спорт нравится как отражение вечной борьбы между людь­ми и поиска смысла жизни, другие предпочитают рассмат­ривать его как проявление фундаментальных экономичес­ких принципов.

Действительно, огромные деньги прокручиваются в та­ких видах спорта, как бейсбол, баскетбол, американский футбол и хоккей на льду в США; европейский футбол; япон­ский бейсбол. Только несколько команд стали поистине ми­ровыми брендами, например «Янкиз» или «Манчестер Юнайтед», и лишь немногие игроки, такие как Майкл Джор­дан или Тайгер Вудс, стали мировыми знаменитостями. Название японской бейсбольной команды я не смогла бы назвать, даже если бы от этого зависела моя жизнь.

Структуры команд и лиг в каждом конкретном случае свои, может различаться и организация трансляций. Спортивные традиции страны тесно переплетены с ее куль­турой и историей. Поэтому сильно различаются и инсти­туциональные особенности- Тем не менее, два аспекта де­лают интересными любые виды спорта. Один из них— функционированиерынка труда, где можно определить, насколько эффективно действует каждый игрок и сколь­ко он (или она) зарабатывает. Другой аспект — это отрас­левая структура бизнеса, при которой фирмы (команды) должны поддерживать успех своих конкурентов, чтобы со­ревнования было интересными. Лига, в которой год за го­дом выигрывает одна и та же команда, ужасно скучна, по­этому более слабые команды или игроки должны быть до­статочно профессиональны, чтобы обеспечить более силь­ные команды и знаменитых игроков необходимыми зри­телями.

Давайте сначала посмотрим на рынок труда. Сейчас лю­бой помешанный на спорте паренек знает, что если стать лучшим спортсменом (или, что гораздо реже встречается, «спортсвумен»), это может открыть дорогу к невероятно­му богатству и славе. По уровню возможных доходов спортивные герои иногда превосходят, звезд Кино и шоу-бизнеса. Все это рынки труда, на которых действуют зако­ны экономикисуперзвезд. Этот эффект был впервые об­наружен экономистом Шервином Роузеном в отношении индустрии развлечений и позднее перенесен на спорт, а идея впоследствии стала известна какфеномен «победи­телю достается все». Звезды кино и спорта выкладывают­ся на все сто, и объем их работы не зависит от размера ауди­торий, Дэвид Бекхам играет в матче за «Манчестер Юнай-тед», который смотрят 20 млн. телезрителей, не хуже, чем когда зрителей всего миллион или нет ни одного. Ко­нечно, чем больше аудитория, тем лучше. При поиске спортивных талантов действует тот же впечатляющий эффектэкономии от масштаба, что и в мире массмедиа при поиске актерских или вокальных талантов. Более того, зрителям приятнее смотреть на звезд, чем на никому не известных людей, потому что они знают, сколько те полу­чают- Вы не рискуете быть разочарованы, как в случае с новичком. Поэтому условия спроса лишь усиливают эф­фект суперзвезд.

Чем больше вырастали доходы от трансляций спортив­ных соревнований, тем сильнее становился эффект суперзвезд. Зарплаты лучших игроков во много раз превосходи­ли среднюю зарплату. Этот эффект действует в любых ви­дах спорта: не только в командных, например в футболе или бейсболе, но и в индивидуальных видах, таких как теннис и гольф.

Это объясняет, почему отчет лондонской аудиторской фирмы Deloitte&Touche показал, что зарплата игроков по­глотила практически все дополнительные средства, кото­рые английские футбольные клубы Премьер-Лиги получи­ли от доходов за телевизионные трансляции- В 1999-2000 гг. Клуб «Манчестер Юнайтед» потратил на выплату зарплат 45 млн. фунтов стерлингов, из них 2,8 млн- фунтов полу­чил его самый высокооплачиваемый игрок. Самый высоко­оплачиваемый игрок Лиги получил 3,6 млн. Фунтов. Клуб «Манчестер Юнайтед» мог себе это позволить, но менее крупные клубы тоже были вынуждены платить своим иг­рокам более высокие зарплаты, и многие понесли убытки. Убытки Лиги в целом до выплаты налогов составили в тот год 34,5 млн. фунтов. Аудиторы посоветовали платить звез­дам очень большие деньги, но урезать зарплату всей осталь­ной команде.

Многим такие высокие гонорары кажутся неприличны­ми. И это мнение существует давно. В 1929 г. «Малыш» Рут заработал 70 тыс. долл. Когда журналист спросил его, каким образом он получил больше денег, чем президент США, он сказал примерно следующее: «У меня был более удачный год». И все же на фоне тех десятков миллионов долларов, которые получают современные спортивные звезды, дохо­ды «Малыша» Рута кажутся довольно скромными. Разве не становится все более сложным объяснять такие высокие го­норары, в то время как учителя и медсестры получают так мало? Что может сказать соотношение зарплаты Тайгера Вудса и учителя о наших искаженных общественных цен­ностях?

По сути, совершенно ясно, что наши общества ценят здравоохранение и образование гораздо больше, чем спорт. В США расходы на каждую из этих сфер в общем объеме ВВП по меньшей мере в два раза превышают расходы на спорт и значительно выше, чем во многих других странах-Многие родители ежегодно тратят тысячи фунтов стерлин­гов или долларов на школы и колледжи, но ни за что не за­хотят тратить столько же на посещение бейсбольных мат­чей или просмотр платных телевизионных передач о сорев­нованиях боксеров.

Разница в заработной плате учителя и Тайгера Вудса объясняется не различием в общественной оценке их вкла­да, а экономией от масштаба, которая имеет место в этих уважаемых профессиях- Это происходит в основном благо­даря технологиям (эффект со стороны предложения) и, воз­можно, отчасти потому, что мы больше склонны боготво­рить героев спорта, чем преподавателей. До тех пор, пока талантливые и умные учителя не смогут общаться с массо­вой аудиторией с помощью Интернета или телевидения, доходы отдельного учителя будут ограничены количеством детей, которое может поместиться в одном классе. И дей­ствительно, некоторые преподаватели университетов обла­дают статусом знаменитости и соответственно получают го­раздо больший доход, чем их коллеги. Преподаватель-автор удачного учебника или газетных статей и популярных книг является прекрасным примером «экономики звезд» в обра­зовании. Возможно, стоимость единицы продукции на од­ного потребителя в образовании такая же, как и в спорте, но лучшие спортсмены могут получить гораздо большую аудиторию, чем лучшие преподаватели. Спорт — это биз­нес с низкой наценкой и большими объемами.

Пример со спортом показывает не то, что в нашей эко­номике неправильно оцениваются различные виды деятель­ности, а скорее то, как хорошо работает рынок труда. Гоно­рары спортсменов персонифицированы и зависят только от их личных достижений. В этом спорт полностью отличает­ся от любой другой отрасли, где суммы заработной платы охватывают большие категории людей и где очень сложно вычислить, какова производительностьтруда отдельного человека или отдельной группы. Даже если мы располага­ем данными об индивидуальных уровнях оплаты, произво­дительность труда должна вычисляться с учетом таких по­казателей, как квалификация, опыт работы или семейное положение. Что касается спортивных звезд, то здесь суще­ствуют объективные показатели для измерения результатов каждого спортсмена.

Действительно, приятные для экономистов новости со­стоят в том, что лучшие игроки получают сегодня самые высокие гонорары! И это несмотря на то, что рынок труда в большинстве видов спорта недостаточно конкурентен и открыт, по крайней мере, после первоначального подписа­ния. Например, до недавнего времени американские про­фессиональные команды заключали долгосрочные эксклю­зивные контракты с игроками, в которых оговаривалось исключительное право переводить игроков в другую коман­ду. В европейском футболе перевод (трансфер) игрока до сих пор связан с выплатой больших выкупов одних клубов другим. Европейские спортивные чиновники наконец при­ступили к обсуждению этой системы. Ни в одной другой индустрии, кроме Голливуда, работодатели не могли так долго присваивать человеческий капитал своих служащих. Недавний переход на систему индивидуальных контрактов в американском спорте доказал, что зарплата становится выше, если права на достижения игроков принадлежат им самим, а не работодателям.

Данные о профессиональном спорте в США также сви­детельствуют о существовании в 1960-е и 1970-е годы оче­видной расовой дискриминации в оплате, которая практи­чески исчезла к 1990-м годам. Объяснение подобных изме­нений, по-видимому, состоит в том, что в эти годы фана­там перестала нравиться идея смешанных команд — ведь до 1947 г. в бейсболе были только белые игроки, — и они были готовы ходить на игры таких команд только при более низ­ких ценах за билеты. (Но это продолжалось только до оп­ ределенного момента, поскольку фанатам все-таки хочет­ся, чтобы их команда выигрывала.) К 1990-м годам фана­тов перестал волновать этот вопрос, мода на дискримина­цию у болельщиков в американском спорте «испарилась», что могло послужить толчком к более широким изменени­ям в отношении общества к расовым проблемам. Недавние исследования показали, что команда, выплачивающая те же взносы в фонд заработной платы, что и ее конкурент, но использующая больше черных игроков, будет иметь лучшие экономические показатели. Другими словами, команды могут платить меньшие деньги за равноценные способнос­ти, если игрок не белый.

С появлением в спорте теории «свободной воли» гоно­рары спортсменов могли бы вырасти, но в то же время у команд стало меньше стимулов вкладывать средства в та­ланты. Как и во времена первых киностудий Голливуда, ко­манды раньше могли тренировать неизвестных игроков и вначале терпеть большие убытки от многих из них, но за­тем они компенсировали вложения наградами, когда им наконец удавалось раскрутить сильную новую звезду. Со­гласно теории «свободной воли», игроки как команда выс­тупают лучше, но как мы знаем, некоторые играют гораздо лучше, чем остальные. Остальные могут совершенно не иметь успеха.

Все это может сделать стремление к карьере спортивной звезды еще более рискованным предприятием, чем когда-либо раньше. Чтобы добиться успеха в спорте, нужны годы упорной работы, при этом высок риск неудач, травм и про­сто невезения; но возможность получить действительно высокий доход, похоже, действительно уменьшается. Зна­менитости будут играть лучше, но их становится все мень­ше, а обычный средний игрок будет играть хуже.

Еще не ясно, сократит ли это в будущем количество по­тенциальных спортсменов. Качество в спорте повышалось, но и оно может уменьшиться, если сократится количество потенциальных спортсменов. Недавно американские вла дельцы команд использовали подобные аргументы, борясь с решением ограничить рост гонораров для ведущих игро­ков, независимо от того, состоят они в данной команде или являются самостоятельными игроками. И это еще одно уни­кальное явление на рынке труда.

Раньше в защиту старой системы резервных контрак­тов говорили, что свободная конкуренция на спортивном рынке труда позволит богатым командам захватить всех лучших игроков, что сделает соревнования совершенно скучными, потому что они всегда будут выигрывать. Од­нако известная экономическая теорема, впервые выдвину­тая Рональдом Коузом, гласит, что с точки зрения эконо­мической эффективности не важно, кому принадлежит право собственности — в нашем случае, право собствен­ности на человеческий капитал игроков, — потому что каждый владелец хочет получить максимум прибыли. Рас­пределение ресурсов в любом случае должно быть одина­ковым. До тех пор, пока команды могут свободно торго­вать игроками, игроки будут переходить туда, где они мо­гут создать максимальную рыночную стоимость, как если бы они самостоятельно конкурировали непосредственно на рынке труда- ТеоремаКоуза1в большей или меньшей степени действует в некоторых видах спорта. В этих слу­чаях нет доказательств, что уровень качества команды под­нялся по сравнению с прошлым. В других же видах, напри­мер в высшей бейсбольной лиге (как сказали мне рассер­женные фанаты), возник ощутимый разрыв между лучши­ми игроками и рядовыми.

Тем временем, спортивные франшизы (лицензии) про­даются за все большие деньги, таким образом,их ценность увеличивается, несмотря на большие взносы в фонды заработной платы. Поэтому, последние соглашения о заработ­ной плате между владельцами можно расценивать только как попытку получить обратно некоторые виды экономи­ческой ренты, которые когда-то были им доступны и кото­рые они потеряли с приходом теории «свободной воли».

Таким образом, уже по крайней мере две сферы оказа­лись интересными с экономической точки зрения, а ведь мы не затрагивали увлекательную историю отраслевой струк­туры профессионального спорта. Команды не совсем похо­жи на компании из любой другой сферы бизнеса. В отли­чие от большинства обычных компаний (от Microsoft до уличного кафе), которое хотело бы уничтожить конкурен­цию, спортивным командам монополия совсем не подхо­дит. Им нужны конкуренты, и они должны быть достаточ­но квалифицированными, чтобы соревнование между ними было интересным. В противном случае потенциальные зри­тели будут вместо спортивных программ смотреть телешоу «Большой брат»1 или «Слабое звено» (боже мой, ведь теле­компаниям гораздо дешевле купить такое шоу, чем опла­чивать право на трансляции крупных спортивных собы­тий). Если футбол или бейсбол в 20 в. были эквивалентами римских гладиаторских боев, то в 21 в. эти ужасные состя­зания личностей могли бы найти себе новый аналог, если профессиональный спорт станет слишком скучным.

Антимонопольная политика, применяемая в США в отношении профессионального спорта, долго не могла оп­ределить, следует ли расценивать спортивные команды как отдельные компании, которые должны участвовать в конкуренции, но на самом деле сговорились между собой, или, напротив. Лига — это единая организация, результа­том деятельности которой является конкуренция между командами. В этом случае конкуренцией следует считать отношения между разными лигами и разными видами Спорта. (В США команды в данный момент времени соревнуются только в одном чемпионате, а в Европе, как прави­ло, в нескольких одновременно: в лигах и кубках, междуна­родных и домашних.) На практике, широкое распространен ние получила последняя точка зрения, вместе с рядом важ­ных антимонопольных исключений, которые должны, на­пример, разрешить коллективную продажу телевизионных прав или позволить владельцам заключать коллективные соглашения по структуре оплаты. Аналогичным образом, в Великобритании Суд по ограничительной практике (U.K’s Restrictive Practices Court) согласился с предложениями Пре­мьер-Лиги и позволил ей коллективно продавать права на трансляцию матчей своих команд, поскольку это будет под­держивать финансовое равенство между клубами и поме­шает лучшим клубам забирать себе большую часть потен­циальных прибылей от телетрансляций при заключении сепаратных сделок с телекомпаниями.

Поддерживают ли такую непропорциональность фана­ты — спорный вопрос, эмпирический вопрос. Поскольку многие из них, по всей вероятности, стремятся поддержи­вать лучшие команды и хотят, чтобы они постоянно выиг­рывали, то общее благосостояние может быть улучшено с помощью скорее меньшего равенства между командами, чем большего. Конечно, болельщики слабых команд со мной не согласятся, ведь невозможно основываться только на теории. Однако страстный поклонник футбола и эконо­мист (что друг другу совсем не противоречит) Стефан Жиманский обнаружил снижение посещаемости матчей Кубка Английской футбольной ассоциации, на которых не­равенство лишь усилилось, по сравнению с матчами Лиги, где структура, характерная для лиги, подразумевает игру примерно одинаковых команд.

Если это утверждение верно, то тогда — при условии, что соревнования считаются продукцией отрасли, а не усилий отдельных команд, — команды будут вместе создавать до­бавленную стоимость игры и, возможно, будут дополнять друг друга. Потребителей волнует качество продукта, т. е. спортивных соревнований. Понятно, что если более слабые команды не получают выгод от добавленной стоимости, в создании которой они участвуют, — если существуютвне­шние эффекты в структуре ценообразования, состоящие в том, что частные выгоды отдельной команды меньше, чем общественные выгоды отрасли в целом, — то у них не бу­дет достаточных стимулов для участия в соревнованиях. Они не будут вкладывать средства в повышение своей ква­лификации, чтобы сохранить интерес зрителей к соревно­ваниям.

Экономисты пока не нашли однозначно хорошего пути к решению этой проблемы внешних эффектов. Американ­ский вариант выплаты заработной платы направлен на сгла­живание конкуренции между слабыми и сильными коман­дами, но в ущерб лучшим. В европейском футболе реше­нием стал перевод слабых команд в низшие лиги в качестве наказания, что приносит ощутимое сокращение доходов. Эта сфера предлагает огромное количество тем для будущих магистров и докторов философии.

В связи с этим, роль телекомпаний в спорте — это еще один вопрос, постоянно требующий решения. Влиятель­ные силы на профессиональном футбольном рынке, сре­ди которых клуб «Манчестер Юнайтед», без сомнения, сто­ит на первом месте, увеличивают свое взаимодействие с влиятельными силами на рынке телевещания. Прибыли телевидения являются основным источником роста дохо­дов спортивной индустрии. Например, в 1990-е годы сто­имость прав на трансляцию матчей американского профес­сионального футбола в реальном выражении выросла вдвое— в основном после 1997 г., когда CBS снова всту­пила в игру после истечения срока действия предыдущих контрактов (на 1994-1997 гг.), которые у них отобрала у нее компания Fox.

Аналогичным образом, стоимость телевизионных прав на футбольные матчи английской Премьер-Лиги выросла с 220 тыс, фунтов стерлингов за прямую трансляцию матча по контракту, вступившему в силу в 1986 г., и 640 тыс. фун­тов стерлингов по контракту, вступившему в силу в 1992 г., до 2,79 млн. фунтов стерлингов по контакту на четыре года, который Лига подписала в 1997 г. с кабельной и спутнико­вой компанией BskyB. Однако конкуренция между телеком­паниями за право показывать спортивные программы, ко­торые привлекут большое количество зрителей, зашла слишком далеко. Другая телекомпания, ITV Digital, реши­ла, что она погорячилась, заплатив 315 млн. фунтов стер­лингов за право показывать менее популярные матчи На­циональной футбольной лиги. Выплатив футбольным клу­бам только 137 млн. фунтов стерлингов из тех, на которые они рассчитывали, ее владельцы решили объявить о банк­ротстве, и это стало настоящей финансовой катастрофой для многих клубов, уже пообещавших игрокам высокие гонорары. Еще не понятно, каковы будут долгосрочные по­следствия этого события для уровня доходов телекомпаний и заработной платы знаменитых игроков.

Так что эти «дикие территории» ждут пионеров-иссле­дователей, которые заявят свои права. Если неопределен­ность относительно влияния конкуренции на структуру спорта существует, то при взаимодействии с далекой от иде­ала конкурентной телевизионной индустрией она удваива­ется. Это является предметом серьезного беспокойства для Европы, где не так много граждан (за исключением моего мужа и нескольких других отчаянных фанатов крикета) думают о каком-либо другом виде спорта, кроме футбола, и где рынок телевещания более сконцентрирован, чем на другом берегу Атлантики. Но на обоих континентах индус­трии спорта достаточно политического влияния, чтобы ос­вободиться от обычных мер антимонопольного законода­тельства. Может ли это быть справедливым? Не для эконо­миста, и даже не для того, кто совершенно не любит спорт.

Глава 5

Музыка

«Бароны-разбойники» новой экономики

В мае 2001 г. Бобу Дилану исполнилось 60 лет. В старом до­кументальном фильме, который компания ВВС показала по случаю празднования дня рождения великого певца» моло­дой Боб — ну, тогда ему было около 40 лет — говорил: «Ког­да я начинал, музыкой нельзя было зарабатывать деньги. Если вам удавалось просто обеспечить себя, ваши дела уже шли хорошо».

За последние 20-30 лет музыкальный бизнес сильно из­менился. Конечно, появилось много новых групп, не таких хороших, как старые группы, нравившиеся мне в молодос­ти. В те времена мой отец говорил, ругая Дилана и Боуи, а также группы The Clash и Roxy Music, что молодежь слуша­ет полный вздор.

Технологии прослушивания музыки тоже изменились. Когда мы с мужем вспоминали любимые пластинки, наш Десятилетний сын спросил: «А что тако<