Конкуренция как процедура открытия

Как следует из названия настоящей лекции, я предлагаю рассматривать конкуренцию как процедуру для открытия таких фактов, которые без обращения к ней оставались бы ни­кому не известными или по меньшей мере не используемыми.

На первый взгляд это кажется настолько очевидным и бес­спорным, что вряд ли заслуживает нашего внимания. И все же из эксплицитной формулировки откровенного трюизма, приве­денного выше, непосредственно вытекают некоторые интерес­ные и не столь уж очевидные следствия. Первое: конкуренция представляет ценность потому итолько потому, что ее резуль­таты непредсказуемы и в общем отличны от тех, к которым каждый сознательно стремится или мог бы стремиться. Второе:

хотя в целом последствия конкуренции благотворны, они неиз­бежно предполагают разочарование или расстройство чьих-то конкретных ожиданий и намерений.

Поскольку нам известно, что же именно мы надеемся обна­ружить при помощи конкуренции, постольку мы оказываемся бессильны определить, какова же ее эффективность в выявле­нии фактов, потенциально поддающихся открытию. В лучшем случае мы можем надеяться установить, что общества, полагаю­щиеся на конкуренцию, в конечном счете, успешнее других до­стигают своих целей. Вот вывод, который, как мне кажется, замечательно подтвержден всей историей цивилизации.

Своеобразие конкуренции заключается в том, что в конкрет­ных ситуациях, когда она значима, ее действие не может быть проверено, а может быть лишь засвидетельствовано тем фактом, что рынок будет выигрывать при сравнении с любыми альтер­нативными социальными механизмами.

Какие блага являются редкими или какие предметы явля­ются благами? И какова их редкость или ценность? Именно это и призвана выявлять конкуренция. Предварительные результа­ты рыночного процесса на каждой отдельной стадии указывают индивидуумам направление поиска. Чтобы использовать знания, широко рассеянные в обществе с развитым разделением труда, недостаточно полагаться на людей, которым досконально известно, на какие конкретные цели могут быть употреблены хорошо знакомые предметы из их привычной окружения. Какая именно информация относительно предлагаемых рынком разнообразных товаров и услуг может представлять интерес, подсказывают индивидуумам цены. Это означает, что рынок находит применение личным знаниям и умениям, образующим всегда уникальные в том или ином отношении индивидуальные сочетания и основанным не только и даже не столько на усвоении таких фактов, которые можно было бы перечислить и сообщить по требованию некоей власти.

В прямом смысле слова “хозяйство” — это организация или социальное устройство, где некто сознательно размещает ресур­сы в соответствии с единой шкалой целей. В создаваемом рынком спонтанном порядке ничего этого нет: он функционирует принципиально иначе, чем собственно “хозяйство”. Он отличается, в частности, тем, чтоне гарантирует обязательного удовлетворения сначала более важных, по общему мнению, потребностей, а потом менее важных. В этом кроется главная причина, почему люди возражают против рынка. В самом деле, весь

социализм есть не что иное, как требование превратить рыноч­ный порядок... в “хозяйство” в узком смысле, в котором общая шкала приоритетов определяла бы, какие из различных потребностей подлежат удовлетворению, а какие — нет.

С этим социалистическим замыслом сопряжены трудности двоякого рода. Как и в любой сознательной организации, проект собственно “хозяйства” может отражать только знании самого организатора, а все участники такого, понимаемого как сознательная организация, “хозяйства” должны руководствоваться в своих действиях единой иерархией целей, которой оно подчинено. Соответственно у спонтанного рыночного порядка... есть два преимущества. В нем используются знания всех его членов. Цели, которым он служит, являются частными целями индивидуумов во всем их разнообразии и противоречивости.

Решающее значение для понимания функционирования рыночного порядка... имеет то обстоятельство, что высокая степень совпадения ожиданий с реальностью прямо зависит от систематического расхождения с нею у определенной их части. Но взаимоприспособление планов — не единственное достижение рынка. Он гарантирует также, что любой продукт будет изготавливаться людьми, умеющими делать это с меньшими или по крайней мере не с большими издержками, чем тот, кто дан­ного продукта не производит.

Если даже в высокоразвитых экономических системах кон­куренция важна как исследовательский процесс, в ходе которого первооткрыватели ведут поиск неиспользованных возможностей, доступных в случае успеха и всем остальным людям, то в еще большей степени это справедливо по отношению к не­развитым обществам.

Одна из главных причин неприязни к конкуренции, несомненно, заключается в том, что конкуренция не только показывает, как можно эффективнее производить вещи, но также ставит тех, чьи доходы зависят от рынка, перед выбором: либо подражать добившимся большего успеха, либо частично или полностью лишиться своего дохода.

Мои наблюдения в различных частях света подсказывают, что доля частных лиц, готовых опробовать новые возможности, везде примерно одинакова. Вызывающее столько сетований от­сутствие духа предпринимательства во многих молодых странах является не прирожденным свойством их жителей, а следстви­ем ограничений, налагаемых существующими обычаями или институтами. Вот почему для этих стран было бы фатальным, если бы в них индивидуальные усилия направлялись коллек-

тивной волей вместо того, чтобы власть правительства исполь­зовалась исключительно для защиты индивидуумов от давления общества. Такой защиты частной инициативы и предприимчи­вости можно добиться только с помощью института частной собственности и всего комплекса либертарных правовых инсти­тутов.

(Мировая экономика и международные отношения. 1989. № 12. С. 6—14)

ДОРОГА К РАБСТВУ

Книга “Дорога к рабству”, изданная впервые в 1944 г., принесла Ф. Хайеку широкую известность. Она написана в полемическом духе и содержит посвящение — “социалистам всех стран”. Основная мысль этого произведения: огосударствление экономики, подрывающее ры­ночную конкуренцию, ведет в конечном счете к установлению тотали­тарного строя.

Ниже приводятся отрывки из данной книги.

Чтобы продемонстрировать причастность к сильнейшему из политических мотивов — жажде свободы, социалисты начали все чаще использовать лозунг “новой свободы”. Наступление со­циализма стали толковать как скачок из царства необходимости в царство свободы. Оно должно принести “экономическую сво­боду”, без которой уже завоеванная политическая свобода “ни­чего не стоит”. Только социализм способен довести до конца многовековую борьбу за свободу, в которой обретение полити­ческой свободы является лишь первым шагом.

Следует обратить особое внимание на едва заметный сдвиг в значении слова “свобода”, который понадобился, чтобы рассуж­дения звучали убедительно. Для великих апостолов политичес­кой свободы слово это означало свободу человека от насилия и произвола других людей, избавление от пут, не оставляющих индивиду никакого выбора, принуждающих его повиноваться власть имущим. Новая же обещанная свобода — это свобода от необходимости, избавление от пут обстоятельств, которые, без­условно, ограничивают возможность выбора для каждогоизнас, хотя для одних — в большей степени, для других — в меньшей. Чтобы человек стал по-настоящему свободным, надо победить “деспотизм физической необходимости”, ослабить “оковы экономической системы”.

Свобода в этом смысле — это, конечно, просто другое назва­ние для власти или богатства. Но хотя обещание этой новой свободы часто сопровождалось безответственным обещанием не-

слыханного роста в социалистическом обществе материального благосостояния, источник экономической свободы усматривался все же не в этой победе над природной скудностью нашего бытия. На самом деле обещание заключалось в том, что исчез­нут резкие различия в возможностях выбора, существующие ныне между людьми. Требование новой свободы сводилось, таким образом, к старому требованию равного распределения богатства...

Обещание свободы стало, несомненно, одним из сильнейших орудий социалистической пропаганды, посеявшей в людях уве­ренность, что социализм принесет освобождение. Тем более жес­токой будет трагедия, если окажется, что обещанный нам Путь к Свободе есть в действительности Столбовая Дорога к Рабству.

Популярность идеи “планирования” связана прежде всего с совершенно понятным стремлением решать наши общие пробле­мы по возможности рационально, чтобы удавалось предвидеть последствия наших действий. В этом смысле каждый... мыслит “планово”. И всякое политическое действие — это акт планиро­вания... хорошего или плохого, умного или неумного, прозорли­вого или недальновидного, но планирования. Экономист, кото­рый по долгу своей профессии призван изучать человеческую де­ятельность, неразрывно связанную с планированием, не может иметь ничего против этого понятия. Но дело заключается в том, что наши энтузиасты планового общества используют этот тер­мин совсем в другом смысле. Они не ограничиваются утвержде­нием, что если мы хотим распределять доходы или блага в соот­ветствии с определенными стандартами, мы должны прибегать к планированию. Как следует из современных теорий планиро­вания, недостаточно однажды создать рациональную систему, в рамках которой будут протекать различные процессы деятель­ности, направляемые индивидуальными планами ее участников. Такое либеральное планирование авторы подобных теорий вовсе не считают планированием, и действительно здесь нет никакого плана, который бы в точности предусматривал, кто и что полу­чит. Но наши адепты планирования требуют централизованного управления всей экономической деятельностью, осуществляемой по такому единому плану, где однозначно расписано, как будут “сознательно” использоваться общественные ресурсы, чтобы оп­ределенные цели достигались определенным образом.

Перед государством открывается довольно широкое поле де­ятельности. Это и создание условий для развития конкуренции, и замена ее другими методами регуляции там, где это необхо­димо, и развитие услуг, которые, по словам Адама Смита,

“хотя и могут быть в высшей степени полезными для общества и целом, но по природе своей таковы, что прибыль от них не сможет окупить затрат отдельного лица или небольшой группы предпринимателей”. Никакая рациональная система организа­ции не обрекает государство на бездействие. И система, осно­ванная на конкуренции, нуждается в разумно сконструирован­ном и непрерывно совершенствуемом правовом механизме. А он еще очень далек от совершенства, даже в такой важной для функционирования конкурентной системы области, как предотвращение обмана и мошенничества, и в частности злоупотреб­ления неосведомленностью.

И все же хотя тенденция к всеобщей централизации управ­ления экономикой является совершенно очевидной, на первых порах борьба против конкуренции обещает породить нечто еще более неприемлемое, не устраивающее ни сторонников планирования, ни либералов, — что-то вроде синдикалистской или “корпоративной” формы организации экономики, при которой конкуренция более или менее подавляется, но планирование оказывается в руках у независимых монополий, контролирую­щих отдельные отрасли. Это неизбежный результат, к которому придут люди, объединенные ненавистью к конкуренции, но не согласные по всем остальным вопросам. Политика последова­тельного разрушения конкуренции во всех отраслях отдает по­требителя на милость промышленных монополий, объединяю­щих капиталистов и рабочих наилучшим образом организован­ных предприятий. Такая ситуация уже существует в обширных областях нашей экономики, и именно за нее агитируют многие введенные в заблуждение (и все корыстно заинтересованные) сторонники планирования. Однако ее правомерность не может найти рационального оправдания, и она вряд ли продлится долго. Независимое планирование, осуществляемое монополия­ми, приведет к последствиям, прямо противоположным тем, на которые уповают адепты плановой экономики. Когда эта стадия будет достигнута, придется либо возвращаться к конкуренции, либо переходить к государственному контролю над деятельностью монополий, который может стать эффективным лишь при условии, что он будет все более и более полным и детальным. И это ждет нас в самом недалеком будущем.

Идея полной централизации управления экономикой все еще не находит отклика у многих людей и не столько из-за чудо­вищной сложности этой задачи, сколько из-за ужаса, внушае­мого мыслью о руководстве всем и вся из единого центра. И если мы, несмотря ни на что, все-таки стремительно движемся в этом направлении, то только в силу бытующего убеждения,

что найдется некий срединный путь между “атомизированной” конкуренцией и централизованным планированием... Но здесь здравый смысл оказывается плохим советчиком. Хотя конку­ренция и допускает некоторую долю регулирования, ее никак нельзя соединить с планированием, не ослабляя ее как фактор организации производства. Планирование в свою очередь тоже не является лекарством, которое можно принимать в малых дозах, рассчитывая на серьезный эффект. И конкуренция, и планирование теряют свою силу, если их использовать в уре­занном виде... Можно сказать и иначе: планирование и конку­ренция соединимы лишь на пути планирования во имя конку­ренции, но не на пути планирования против конкуренции.

Из всех аргументов, призванных обосновать неизбежность планирования, самым распространенным является следующий: поскольку технологические изменения делают конкуренцию не­возможной все в новых и новых областях, нам остается только выбирать, контролировать ли деятельность частных монополий или управлять производством на уровне правительства. Это представление восходит к марксистской концепции “концент­рации производства”, хотя, как и многие другие марксистские идеи, употребляется в результате многократного заимствования, без указания на источник.

Происходящее в течение последних пятидесяти лет усиление монополий и одновременное ограничение сферы действия сво­бодной конкуренции является несомненным историческим фак­том, против которого никто не станет возражать, хотя масшта­бы этого процесса иногда сильно преувеличивают...

Главной причиной роста монополий считается техническое превосходство крупных предприятий, где современное массовое производство оказывается более эффективным. Нас уверяют, что благодаря современным методам в большинстве отраслей возникли условия, в которых крупные предприятия могут на­ращивать объем производства, снижая при этом себестоимость единицы продукции. В результате крупные фирмы вытесняют мелкие, предлагая товары по более низким ценам, и по мере развития этого процесса в каждой отрасли скоро останется одна или несколько фирм-гигантов. В этом рассуждении принимает­ся во внимание только одна тенденция, сопутствующая техни­ческому прогрессу, и игнорируются другие, противоположно направленные. Неудивительно поэтому, что при серьезном изучении фактов оно не находит подтверждения.

Утверждение, что современный технический прогресс делает неизбежным планирование, можно истолковать и по-другому. Оно может означать, что наша сложная индустриальная цивилизация

порождает новые проблемы, которые без централизованного планирования неразрешимы. В каком-то смысле это так, но не в таком широком, какой сегодня обычно имеют в виду. Например, всем хорошо известно, что многие проблемы больших городов, как и другие проблемы, обусловленные неравномерностью расселения людей в пространстве, невозможно решать с помощью конкуренции. Но те, кто говорит сегодня о сложности современной цивилизации, пытаясь обосновать необходимость планирования, имеют в виду вовсе не коммунальные услуги и т.п. Они ведут речь о том, что становится все труднее наблюдать общую картину функционирования экономики и, если мы не введем центральный координирующий орган, общественная жизнь превратится в хаос.

Это свидетельствует о полном непонимании действия принципа конкуренции. Принцип этот применим не только и не столько к простым ситуациям, но прежде всего как раз к ситуациям сложным, порождаемым современным разделением труда, когда только с помощью конкуренции и можно достигать подлинной координации. Легко контролировать или пла­нировать несложную ситуацию, когда один человек или небольшой орган в состоянии учесть все существующие факторы. Но если таких факторов становится настолько много, что их невозможно ни учесть, ни интегрировать в единой картине, тогда единственным выходом является децентрализация. А децентра­лизация сразу же влечет за собой проблему координации, причем такой, которая оставляет за автономными предприятиями право строить свою деятельность в соответствии с только им известными обстоятельствами и одновременно согласовывать свои планы с планами других. И так как децентрализация была продиктована невозможностью учитывать многочисленные факторы, зависящие от решений, принимаемых большим числом различных индивидов, то координация по необходимости должна быть не “сознательным контролем”, а системой мер, обеспечивающих индивида информацией, которая нужна для согласования его действий с действиями других. А поскольку никакой мыслимый центр не в состоянии всегда быть в курсе всех обстоятельств постоянно меняющихся спроса и предложения на различные товары и оперативно доводить эту информацию до сведения заинтересованных сторон, нужен какой-то механизм, автоматически регистрирующий все существенные последствия индивидуальных действий и выражающий их в универсальной форме, которая одновременно была бы и результатом прошлых, и ориентиром для будущих индивидуальных решений.

Именно таким механизмом является в условиях конкуренции

система цен, и никакой другой механизм не может его за­менить. Наблюдая движение сравнительно небольшого количе­ства цен, как наблюдает инженер движение стрелок приборов, предприниматель получает возможность согласовывать свои действия с действиями других. Существенно, что эта функция системы цен реализуется только в условиях конкуренции, т.е. лишь в том случае, если отдельный предприниматель должен учитывать движение цен, но не может его контролировать. И чем сложнее оказывается целое, тем большую роль играет это разделение знания между индивидами, самостоятельные дейст­вия которых скоординированы благодаря безличному механиз­му передачи информации, известному как система цен.

Можно сказать без преувеличения, что, если бы в ходе раз­вития нашей промышленности мы полагались на сознательное централизованное планирование, она никогда не стала бы столь дифференцированной, сложной и гибкой, какой мы видим ее сейчас. В сравнении с методом решения экономических про­блем путем децентрализации и автоматической координации метод централизованного руководства, лежащий на поверхнос­ти, является топорным, примитивным и весьма ограниченным по своим результатам. И если разделение общественного труда достигло уровня, делающего возможным существование совре­менной цивилизации, этим мы обязаны только тому, что оно было не сознательно спланировано, а создано методом, такое планирование исключающим. Поэтому и всякое дальнейшее ус­ложнение этой системы вовсе не повышает акций централизо­ванного руководства, а, наоборот, заставляет нас больше, чем когда бы то ни было, полагаться на развитие, не зависящее от сознательного контроля.

Экономическое планирование коллективистского типа с необ­ходимостью рождает нечто прямо противоположное. Планирую­щие органы не могут ограничиться созданием возможностей, ко­торыми будут пользоваться по своему усмотрению какие-то не известные люди. Они не могут действовать в стабильной системе координат, задаваемой общими долговременными формальными правилами, не допускающими произвола. Ведь они должны заботиться об актуальных, постоянно меняющихся нуждах реальных людей, выбирать из них самые насущные, т.е. постоянно решать вопросы, на которые не могут ответить формальные прин­ципы. Когда правительство должно определить, сколько выра­щивать свиней или сколько автобусов должно ездить по дорогам страны, какие угольные шахты целесообразно оставить действу­ющими или почем продавать в магазинах ботинки, — все такие решения нельзя вывести из формальных правил или принять раз

и навсегда или на длительный период. Они неизбежно зависят от обстоятельств, меняющихся очень быстро. И принимая такого рода решения, приходится все время иметь в виду сложный баланс интересов различных индивидов и групп. В конце концов кто-то находит основания, чтобы предпочесть одни интересы другим. Эти основания становятся частью законодательства. Так рождаются привилегии, возникает неравенство, навязанное пра­вительственным аппаратом.

Большинство сторонников планирования, серьезно изучив­ших практические аспекты своей задачи, не сомневаются, что управление экономической жизнью осуществимо только на пути более или менее жесткой диктатуры. Чтобы руководить сложной системой взаимосвязанных действий многих людей, нужна, с одной стороны, достоянная группа экспертов, а с дру­гой — некий главнокомандующий, не связанный никакими де­мократическими процедурами и наделенный всей полнотой от­ветственности и властью принимать решения. Это очевидные следствия идеи централизованного планирования...

Власти, управляющие экономической деятельностью, будут контролировать отнюдь не только материальные стороны жизни. В их ведении окажется распределение лимитированных средств, необходимых для достижения любых наших целей.

Так называемая экономическая свобода, которую обещают нам сторонники планирования, как раз и означает, что мы будем избавлены от тяжкой обязанности решать наши собственные экономические проблемы, а заодно и от связанной с ними проблемы выбора. Выбор будут делать за нас другие. И поскольку в современных условиях мы буквально во всем зависим от средств, производимых другими людьми, экономическое пла­нирование будет охватывать практически все сферы нашей жизни. Вряд ли найдется что-нибудь, — начиная от наших элементарных нужд и кончая нашими семейными и дружескими отношениями, от того, чем мы занимаемся на работе, до того, чем занимаемся в свободное время, — что не окажется так или иначе под недремлющим оком “сознательного контроля”.

Свобода выбора в конкурентном обществе основана на том, что, если кто-то отказывается удовлетворить наши запросы, мы можем обратиться к другому. Но сталкиваясь с монополией, мы оказываемся в ее полной власти. А орган, управляющий всей экономикой, будет самым крупным монополистом, которого только можно себе представить... Он будет не только решать, какие товары и услуги станут доступными для нас и в каком количестве, но будет также осуществлять распределение материальных благ между регионами и социальными группами,

имея полную власть для проведения любой дискриминационной политики.

Даже многие экономисты социалистической ориентации после серьезного изучения проблемы централизованного плани­рования вынуждены довольствоваться надеждой, что произво­дительность в этой системе будет не ниже, чем в конкурентной. И они более не защищают планирование как способ достижения высшей производительности, но только говорят, что оно позво­лит распределять продукцию более равномерно и справедливо. И это единственный аргумент, который еще может быть пред­метом дискуссии. Действительно, если мы хотим распределять блага в соответствии с некими заранее установленными стан­дартами благополучия, если мы хотим сознательно решать, кому что причитается, у нас нет другого выхода, кроме плани­рования всей экономической жизни. Остается только один во­прос: не будет ли ценой, которую мы заплатим за осуществле­ние чьих-то идеалов справедливости, такое угнетение и униже­ние, которого никогда не могла породить критикуемая ныне “свободная игра экономических сил”.

(Хайек ФА. Дорога к рабству / Пер. с англ. М., 1992. С. 26—27, 33—34, 36, 37—38, 39—40, 43—44, 61—62, 71—72, 74,75, 79—80)

БЕЗРАБОТИЦА И ДЕНЕЖНАЯ ПОЛИТИКА. ПРАВИТЕЛЬСТВО КАК ГЕНЕРАТОР “ДЕЛОВОГО ЦИКЛА”

Книга под таким названием, изданная в США в 1979 г., включает ряд лекций и докладов, с которыми Ф. Хайек выступал в 1974—1979 гг. Ниже даны отрывки из части I этой книги.

Предисловие

Нынешняя безработица есть прямой результат близорукой политики полной занятости, которую мы проводили в течение последних двадцати пяти лет. Мы должны осознать этот пе­чальный факт, если не хотим быть втянутыми в мероприятия, которые лишь ухудшат положение. Чем скорее мы найдем до­рогу из рая дураков, служившего нам пристанищем, тем скорее окончатся наши страдания.

Нет ничего легче, чем обеспечить на время дополнительные рабочие места, занимая рабочих теми видами деятельности, ко­торые временно становятся привлекательными — привлека­тельными за счет специально предназначенных для этого до-

полнительных расходов. Действительно, в последние двадцать пять лет мы намеренно и систематически прибегали к быстрому обеспечению занятости непосредственно путем увеличения денежной массы, которая в предыдущие два столетия постепенно врастала в силу изъянов кредитной системы, становясь таким образом, источником периодических спадов.

Не следует удивляться этому результату, так как мы после­довательно устраняли барьеры, воздвигнутые в прошлом и слу­жившие защитой против исчезающего массового стремления к “дешевым деньгам”. То, что случилось в начале современной фи­нансовой эры, повторилось вновь — мы опять поддались увещеванию златоустого соблазнителя и пленились очередным инфля­ционным мыльным пузырем. А теперь этот пузырь лопнул. Мы вскоре обнаружим, что искусственно подстегнутый “рост” во многом означал растрату ресурсов, и осознаем горькую истину: Запад живет не по средствам. Сколько бы насущной ни была по­требность вновь вовлечь безработных в производственный процесс, если мы хотим не допустить подобных бедствий в будущем, не менее важно избежать ухудшения нашего положения, могу­щего возникнуть из-за повторения недавних ошибок.

Часть I