Человек, который сажал деревья
Двадцать лет назад, когда Джон Бил работал инженером в компании «Боинг», проблемы с сердцем заставили его на время отойти от дел. Чтобы поправить свое здоровье, он часто прогуливался неподалеку от дома. Его путь пролегал вдоль ручья под названием Хэмм, сбегающего с холмов юго‑западной части Сиэтла и впадающего в рекуДувамиш, чью воду используют для промышленных целей, и которая, в свою очередь, впадает в Паджет Саунд. Бил знал, что много лет назад вверх по реке Дувамиш в ручей Хэмм приходили на нерест стаи лососей.
Но в 1980 году в ручье не осталось рыбы. Вечнозеленые леса, когда‑то росшие на его берегах, все были срублены. Промышленные предприятия сбрасывали в ручей отходы, и мусор устилал его берега. Джон Бил решил вмешаться. В тот момент он почувствовал: «Если мы сможем возродить ручей Хэмм, самую замусоренную часть города Сиэтла, мы докажем, что это можно сделать везде».
Он активно принялся задело и преуспел, остановив загрязнение ручья промышленными отходами и вывезя тонны мусора. В течение следующих пятнадцати лет он сажал вдоль ручья деревья, тысячи деревьев. Он восстановил естественные пруды, водопады и места для нереста. Сначала он работал один, но со временем другие люди стали ему помогать. Несколько газетных статей и парочка телерепортажей привлекли новых сторонников. Бил показал им, как восстанавливать бассейн реки.
Лососи вернулись, и с каждым годом их было на несколько особей больше, пока стая не восстановилась почти полюостью. Бил никогда не получал денег за свои усилия, хотя поже‑ртвования людей компенсируют его издержки.Но Бил, как гов орит он сам, с лихвой вознагражден чувством удовлетворения от т:ого, что его стараниями ручей Хэмм и местность вокруг него вгыглядят совсем иначе. «Вот моя награда, вот плата, которую я пол^учаю за труды», – заключает Бил.
Что объединяет Джона Била, рабочшйз ГКОПР и бесгчисленных людей, которые содействуют процветанию своих г^ородов, так это понимание, что осмысленное действие значит больше, чем деньги и что, на самом деле, лучше давать, чем получать. Они узнали, что, делая такие усилия, человек может состояться как человек. Но в нашем потребительском обществе такие лкоди становятся исключениями.
Чем больше американцы наполняю тсвою жизнь вещами, тем чаще они говорят психиатрам, священникам, друзьям и членам своих семей, что они чувствуют «пустоту» внутри. Чем больше игрушек у наших детей, тем больше они жалуются на скуку. Две тысячи лет назад Иисус Христос предсказал, что так будет. «Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, – спрашивал он своих последователей, – а душе своей повредит?» (Матфей, 16:26). В эпоху синдрома потреблятства этот вопрос задают редко, особенно публично. А надо бы.
НИЩЕТА ДУШИ
Когда Мать Тереза приехала в Соединенные Штаты „для получения почетной ученой степени, она сказала: «Это самое бедное место из всех мест, где я когда‑либо была», – рассказывает Роберт Сейпл, директор благотворительной христианской организации «Видение мира». – Она говорила не об экономике, взаимных фондах, Уолл‑стрит и покупательной способности, – добавляет он. – Она говорила о нищете души».
Незадолго до своей смерти, которая последовала от опухоли мозга, Ли Этуотер, политтехнолог, руководивший избирательными кампаниями республиканцев, сделал признаннее. «1980‑е годы, – сказал он, – были временем приобретения – приобретения благосостояния, силы, престижа, Я знаю. Я добился большего благосостояния, силы и престижа, чем большинство. Но вы можете обрести все, чего хотели, и по‑прежнему ощущать внутреннюю пустоту». Он предупреждал о наличии «духовного вакуума в самом сердце американского общества, опухоли души».
Во всех великих религиозных традициях человеческие существа рассматриваются как имеющие в жизни некое предназначение. Обнаженное до самой сути, это предназначение заключается в служении Богу, в заботе о его творениях и о таких же, как мы, человеческих существах.
Счастлив тот мужчина или та женщина, чья работа и жизненные силы служат этим целям, кто находит свое призвание или средства, которые позволяют его или ее талантам служить на пользу общества. Ни в одной из этих традиций предназначение не рассматривается как простое накопление вещей, силы или удовольствий – или как «стремление купить первоклассный товар».
Сейчас уже редко можно услышать, чтобы кто‑нибудь оценивал свою работу как призвание. Работа может быть «интересной» и «творческой» или тупой и скучной. Она может давать общественное положение или считаться незначительной, и это безотносительно ее истинной ценности. Например, наша жизнь нарушается гораздо более чувствительным образом, когда перестают работать сборщики мусора, чем когда перестают работать футболисты. Работа может приносить большие денежные вознаграждения, а может едва поддерживать наше существование. Но мы почти никогда не спрашиваем, в чем смысл нашей работы и чему она служит. Для большинства, но, конечно, не для всех нас, если работа приносит деньги, этого достаточно. Зачем делать эту работу? Очень просто. За нее платят.
Рассмотрим, к примеру, хорошо оплачиваемых профессионалов, которые создают рекламу для супержестоких видеоигр, которая так обеспокоила Кэролайн Соу (как это было описано в главе 7). Несомненно, большинство из них описали бы свою работу как «увлекательную» и, конечно, «творческую», ведь она заставляет их постоянно порождать новые идеи для эффективного продвижения товара на рынке. В этой работе нет ничего механического. Удобная обстановка? Без сомнения. Свободный график? Возможно. Чувство самодовольства оттого, что удается быть таким умным, успешным манипулятором, которого посещают такие остроумные идеи, как «Это лучше, чем застрелить соседскую кошку». «Я люблю свою работу», – вероятно, сказали бы они вам, если бы вы их спросили.
Теперь посмотрим на разработчиков самих игр. Все описанные привилегии имеют силу и, в приложение к ним, плюс – более высокая оплата труда, достаточная, чтобы покупать «Феррари», «Порше» и особняки. Некоторые из них признают, что никогда не разрешили бы своим собственным детям пользоваться товарами, которые они производят (или, в случае постановщиков фильмов о насилии, смотреть эти фильмы), что они производят и продают товары для детей других людей. Но перестать производить их? Во всяком случае, не тогда, когда эти товары приносят такую большую прибыль.
Приобрести мир – потерять душу.
То, что подобные профессионалы могут «получать удовольствие» от своей работы без малейшего беспокойства о ее конечном смысле и последствиях, ясно свидетельствует об успешном вытеснении нашей современной экономикой из сознания людей вопросов о смысле и цели. Они не переживают об этом – по крайней мере, внешне. А может быть, те виды вознаграждения, которые они получают за свои сомнительные с моральной точки зрения продукты – деньги, интерес, власть, общественный статус – действуют как морфий, притупляя все уколы сожаления.